Анатолий Никифорович Санжаровский
Тульские метки
24 декабря
Эхо «Жены напрокат»
Гулюшка жена, уже единожды мамка, по-чёрному разгулялась.
Я и накрути про неё фельетон «Жена напрокат».
Ан сама «Правда» против! Отчитала в номере за 24 декабря 1965 года.
Слишком дерзко подана деликатная тема!
Критика в «Правде» – дело святое, божеское. Раз погрозила кому сама «Правдесса» – критикесса трупным пальчиком – берегись! Как уж заведено, лучше сразу бери под козырёк. Кайся. На ходу перевоспитывайся. И тут же сигнализируй наверх о своих новых соцобязательствах в свете окрика «Правды».
«Молодой коммунар» так и сделал.
Взял. Покаялся. Признал. Просигнализировал.
То есть.
1. Перепечатал из цэковки критику.
2. Признал критику полностью и безразговорочно.
3. Всенародно просигнализировал, что подобного себе больше не позволит. Ни-ни!
А не сделай это «Молодой…», наш редактор Волков мог бы и не усидеть в своём креслице.
Формально всё скроено тип-топ. Не подкопаешься.
Это по форме. Для верхов.
А на самом деле?
Евгений Волков был большой умница.
Всегда чутко прислушивался к дорогим советам "Правдуни". Только поступал наоборот.
На летучке он сказал:
– Лупцовка в «Правде» – прекрасно! Мечта всякого пи шущего! Жаль, что не указали имя автора фельетона. Со скандала, с битья в «Правде» начинается всеобщее признание. Так что, Толя, я поздравляю Вас с успехом! Раз "Правдуня" лягнула – значит, это высшего пилотажа материал! А за это надо хвалить!
Похвалил на редакционной летучке.
Осчастливил премиальной поездкой в Ленинград:
– Напишите приличный материал про Ленина в разлив. Пардон, про Ленина в Разливе. Смотрите. Что интересней покажется вам, про то и пишите.
И в начале января, когда день прибыл на куриный поскок, я с группой тульских туристов поехал на автобусе в северную столицу на шесть дней. Отчитался за поездку весёлым репортажем "Шесть дней подряд и все праздники".
1966
11 января
Последняя сессия.
Первая лекция.
Замагнитила луганская хризантема Овчарова. Говорить нельзя. Пишу на клочках газетных полей:
«Где ты живёшь?»
«Издеся».
«Адрест».
«Ты хочешь навестить мою бабку?»
«Тебя!»
«У меня нет дома».
«У меня тоже».
Она все пять лет на всех сессиях всегда ходит под ручку с Мамкой с золотым клыком. Неразлейвода.
На этот раз они устроились у деда. Дед почуял аппетитное молодое мясо – сорвался с болтов, приударил.
Ночью убежали к бабке.
Странновато как-то ведёт себя О. Ко мне подкатывается она с любезностями через двое суток на третьи. А двое суток подряд – чужая, в упор не видит.
Сначала меня это коробило. Потом засмеялся, когда она заговаривала со мной в очередной раз через двое суток на третьи.
– Ты, – кидаю вопрос, – по строгому графику даришь визиты своим кадревичам?
– Представь! А ты почему небритый?
– Стимула нет.
– Какого?
– Целоваться ж не позволяешь.
– Гм…
– Но я и такой красивый.
– Очень! Красавец мужчина – подарок женщинам на 8 Марта. Только эти подарки так редки.
– И те уходят от жён.
– Да! В США среди женщин провели анкету-конкурс по теме «Почему уходят мужья от жён и что, по-вашему, нужно предпринять, чтобы сократить количество разводов?» Приз за лучший совет получила одна кухарка.
Она написала:
«Муж – это такая свинья, которую нужно кормить на убой. Тогда он никогда не уйдёт».
– А меня, – заявил я, – еда не остановила б. Едой берут на арапа. А как сказал наш милый Милованов?[54] «Я не видел, чтоб араб брал араба на арапа. И помните. Пустота (чистота) мозгов – залог здоровья».
12 января
«Диктант для госэкзамена»
На днях писали «диктант для госэкзамена» по тургеневскому рассказу «Лес и степь».
Написал – побежал в библиотеку. Нашёл книгу. Одиннадцать ошибок у себя насчитал. Громкий ужас!
Сегодня стал известен результат.
Писал 51 человек. Добыто в чёрном поту 18 уток.[55]
Кого это не огорчит? Писали ж не пятиклассники, а университетские выпускники факультета журналистики.
Мне обломилась четвёрка.
И на том глубоко спасибствую.
Только не горжусь.
1 февраля
На группе обсуждали мои фельетоны.
Гусь с испуганными глазами:
– Ты в фельетоне «Жена напрокат» пишешь, что холост. Расписываешься в незнании семейной жизни. А фельетон про семью пишешь…
Зло смотрю в упор ему в глаза с кафедры:
– Значит, прежде чем судить о качестве яйца, надо его как минимум сперва снести самому?
Вопросов больше не было.
На следующий день я сдал на отлично сатиру Якову Романовичу Симкину. Сдавал с первой группой. На два дня раньше срока.
2 февраля
А жена, как перепёлка…
Нас в гостиничном номере пятеро выпускников. Всем базаром бредём в кафе на ужин.
У входа в кафе два лотка. Продавщица книг продавщице пирожков:
– Посмотри на этих друзей. Вынесли из кафе под руки. Сверх меры накурился.
– Да-а…
Гардеробщик кафе взял у меня пальто и спрашивает:
– Что, головы нету?
– В рукаве, – кивнул я на свою шапку, воткнутую в рукав.
Был среди нас и один угрюмый куркуль с вытянутыми губами и овальным животом, готовым вот-вот выпасть. Ружин Пашок. Из Зимовников. Блюда недорогие, но он всегда брал только комплексные обеды.
А капелла взяла в номер три бутылки вина. Пашок отказался от складчины. А повод для выпивки был. Отмечали уход болячки[56] от одного из нашей братии. Приняли по стаканчику и укушенный[57] гордо запел:
– А жена, как перепёлка,
Мне нисколько не нужна!
Наутро Пашок вскочил в семь, украдкой слил в стакан остатки вина в бутылках и плеснул в себя. Подсел к окну зубрить литературу.
– Почём университетская жизнь, Пашок-вертушок? – кричат ему.
На полном серьёзе докладывает:
– Вот во что обошёлся мне университет: продал расчёску, купил очки и забронировал место в больнице.
Вошла горничная. Показывая глазами на шпаргалку гармошкой на тумбочке Павла, спрашивает его:
– Кому это вы написали письмо?
– Преподавателю.
4 февраля
Кэнязь Юсупов
У нас пополнение. На раскладушку к нам напросился сам грозненский кэнязь Юсупов. И по совместительству наш однокурсник.
– Серёж! А за что тебя выперли из «Московской»?
– И не спрашивайте! Хорошо жилось в той гостинице… Да пришлось бежать к вам в «Дон»… Отличная там была у меня отдельная штаб-квартира. Утрами по пятнадцать пустых бутылок от меня выносили. Когда я уходил, уборщица с грустью на меня смотрела… С кем только я там ни делил своё прекрасное ложе… Сплошной делёж… Добрый я человек…
Однажды иду по парку. Увидел ребёнка и говорю молодой мамаше:
– Какой изумительный мальчик!
Мамаша оживилась:
– А как мамаша?
– Конечно, все эти прелестные черты лица ребёнок унаследовал от прелестной мамы.
– Давайте гулять вместе.
– Давайте.
Походили минут десять. Не могу я больше терять времени на вступление. Повёл в «Московскую».
– А что пьёт ваш ребёнок?
– Бренди… Любит ещё яичницу.
По пути в гостиницу нам встретилась сестра мамаши и увела мальчика домой.
Пришло время работы.
Вулкан в моей груди разбирался с её вулканической грудью всю ночь. Так и не разобрался. Разборку продлим сегодня…
– Хоть ты и кэнязь, – сказали мы Серёже, – но вулканолог ты фуфловый.
7 февраля
Чудачок
Искусство увлекает, как очаровательная любовница.
О.Генри
Пригородный поезд Воронеж – Нижнедевицк.
Старчик рассказывает соседу по лавке.
– Был у нас на хуторе один чудачок… Приехали к нам две учительницы. На палочке прискакал на станцию их встречать.
«Садитесь, подвезу!» – «Что вы!» – «Садитесь!» – стучит об землю конём-палочкой между ног.
Испугались.
Сели. Поехали.
«Быстрей! Бегом!» – подгоняет.
Бегут.
Вот их дом.
«С тебя рубль, ты ехала в кузове (бежала позади него). А с тебя два. Ты ехала в кабинке (бежала впереди него)».
Никуда не денешься. Отдали.
Пошёл пропил.
Потом изображал Бога.
Предсказывал:
«Если Бог станет с тобой говорить – радуйся. Ты достоин слова Божьего! А с гулящей женщиной не станет и говорить. Она не достойна слова Божьего!»
На базаре к нему очереди были. Знай гадал да предсказывал.
А то изображал из себя ревизора.
У бухгалтера колхоза выпросит шляпу и галстук, приоденется – собой он видный – и в Воронеж. В первую попавшуюся столовую. Называет себя инспектором облторга. Комиссия, дескать. Его кормят, поят. А потом он очень заученно говорит: «Спасибо за приём. Я сыт. Комиссия отменяется. До свидания, милые ротозеи!»
С годами перестал дурью мучиться.
Сейчас отличный тракторист.
На станции Латная вошёл в вагон детина лет сорока. Вытянулся. Снял шапку. Подставляя её под нос сидящим у прохода мужикам и бабам, гудит властным, здоровым басом:
– Граждане! Прошу убедительно подать мне по две копейки. Я в Курбатове пообедаю. Супчика горячего давно не ел. Хоть бы на один суп собрать…
Все молчат.
– У меня дома нет!
Молчат.
– Ни родных, ни знакомых!.. Дайте… Не зажимайте…
Не подают.
– Определён в психбольницу в Орловке. Сейчас она на ремонте. А я тута. Попадаю туда за попрошайство.
– У нас нищеты нет! – фальцетом выкрикнул мужичок, отталкивая от носа шапку. – Работать надо!
– Ишь ты, какой матёрый председателюга рабочкома! Да ежле я с тобой буду калякать, я и на холостой суп без мяса не наберу. Сначалу поесть надо. Ты утром, проснувшись, что делаешь? За работу иля за стол? Той-то. Я тоже не хочу нарушать последовательность. С тебя полтинник взносу: у тебя пальто новое. Не дашь?
– Не дам!
– В Курбатове встаёшь?
– В Курбатове.
– Я тоже в Курбатове.
– Ну и что?
– Там увидишь.
Крикун заёрзал, забегал глазками по сторонам.
Попрошай сделал шаг вперёд. Плотная дамочка лет тридцати:
– Какие крепкие руки! Сколько силы!
Христарадник:
– И вы скажете, что работать надо? А я вам быстро отвечу. За меня гребовали идти. Грузчик. Грязный.
– Женщины! Будьте бдительны! – в панике крикнул кто-то.
Дамочка кокетливо засмеялась:
– В лесу дров не найти…
– А вы думали, – пожаловался нищеброд. – Леса сейчас та-ак повырубили…
И в его голосе просящие нотки сменились на твёрдый голос мужчины, крепко увлечённого красивой женщиной. Он сунул две копейки в карман бушлата, молодцевато посадил набекрень шапку и, нарочито громко говоря, – слушает же весь вагон! – ответил дамочке:
– Работать я буду сторожем.
– Можно в нашем колхозе, – подсказала дамочка.
– Работу надо делать по уклону. У меня уклон сторожить общественное. Никому не дам. Даже самому себе.
Мимо пролетел мужичок, не подавший нищему. Не отбежал от нищего и двух шагов, как тот схватил его за шиворот и завопил:
– Облапошить нищщаво? Граждане!.. Он сунул свою поганую лапу в мой пустой карман. Уволок последние две копейки, поданные мне доброй душой. Пор-решу сейчас! Не посмотрю на новое пальто!
Побирашка вывернул карман.
На пол упал бумажный рубль.
– Твой? – спросил нищий.
– Мой, – сознался мужик.
– За что взятку сунул?
– Чтоб не стращал.
Нищий расхохотался.
Все поверили, что он сумасшедший.
– На твой рубль, – сказал побирушка, – приходи вечером в Курбатове в клуб. Сейчас я на тренировке. По-научному, на репетиции. В самодеятельности я. Из соседнего колхоза. Сегодня у вас выступаем… Ну, смеяться над моим нищим будут?
– Будут! – сказал вагон, и все искренне рассмеялись.
Пишет, пишет король прусский…
(Из писем в газету)
Мы с тобой родились в сиротстве.
Ты – без матери, я – без отца.
Прошу обеспечить моих родителей сеном.
Комиссия присвоила мне звание туберкулёзника.
Я проживаю с сестрой, девушкой 70 лет.
Тов. маршал, прошу выйти мне навстречу.
Рядовой Ефимкин
Я молод на вид, но трухляв внутренне.
Мне хотели ампутировать ногу, так как она свои функции выполнять не могла, но я её оставил для проформы.
В военкомате сказали, что я не прошёл через левое ухо.
У меня обрезали права, данные мне конституцией.
Моя дочь работает на ферме овчаркой.
От жены оккупационных войск Иванова.
Из всей семьи один мой член трудоспособен.
Я получил заболевание сердца, где в данный момент порок.
Я был четыре раза ранен, из них три раза – смертельно.
Я сам без правой руки, ребёнок 3 месяцев и тоже не работает.
Справка дана в том, что она с 37 лет страдает недержанием мочи, в чём удостоверяют живущие рядом соседи.
Прошли у нас сегодня выборы. Мы, хозяева, выбрали себе слуг. Слуги поехали с выборов на машинах, а мы, хозяева жизни, побрели по домам пешедралом.
13 февраля
Просто некогда говорить спасибо!
Приехал Дмитрий из Лисок. С курсов механиков.
– На тебе, – подаёт мне руку. – Нате и Вам, – подаёт руку маме.
– Ну, – берёт на руки годовалую дочку, – скажи, Ленок, пока меня не было, кто тут у нашей мамки был?
– Дядя Толя, – подсказывает Лида, жена.
– Не получится ли, как у Дерканосовых в Евдакове? Женился старший сын Алексей на лаборантке маслозавода Тамаре. Младший брат и влопайся в эту Тамару. Стал открыто ревновать, когда Тамара ласково разговаривала с мужем. И вот сбежала преподобная Тамара с младшаком к своей мамке. Та на курорте. Приезжает и сразу спрос: «А где муж» – «Вот» – и показывает на младшака. Тёща во всех грехах обвинила свекровку: «Видела, что малый любит, и молчала!» Через две недели Тамара вернулась к Алексею…
В обед приехал Гриша с воронежских курсов компрессорщиков. Пришли Лидины родственники.
Митюша потирает руки:
– Солнце село. Ветер стих.
Не пора ли на троих?
И всё же главной на вечорке была маленькая красавица Ленушка. Моя племяшка. Я дал ей шоколадку. Сказал:
– Угости бабушку и маму.
– Бабушку угостю, а мамчу – нет.
– Почему?
– Бабушка откажется, а мамчуня много откусит!
Все считали за счастье потискать её. И до того доигрались, что малышку стало рвать. Прилипла ещё икота. Лида с выговором забрала к себе девочку:
– Вместо того чтобы ребёнка забавлять все им сами забавляются.
Девочке очень понравилось платьице, которое я привёз ей в подарок. Она радостно надела его и побежала показывать обновку своим друзьям. Через полчаса она вернулась уставшей.
– Девонька! Ты хотя бы спасибо сказала дяде, – упрекнула её бабушка.
– Ой, бабушка, мне сейчас просто некогда говорить спасибо! Ещё Костик Воронов не видел. Я побежала к нему!
Сват на кухне хвастался мне Лидой:
– Хоть она и раскосенькая, зато умная. Задачки за пятый класс щёлкает моей Любке ух-ух! Митя выиграл. Лидке приданое досталось хорошее. Не то что младшухе Нинке.
Обе девчонки ему никто. По наследству получил от первого мужа своей старухи.
А утром я резал со сватом нашего поросёнка.
14 февраля
Прибежала мать директора маслозавода.
Сразу к маме с допросом:
– Михална! Вы тут у нас наиглавный контролёр. Всех на кладбище мимо вас таскают. Бачилы, кого сёгодни ховалы?
– Бачила… Да уборщицу Дуську.
– Учора тилько померла.
– Бачь як. Не дали ногам человека остыть…
– Быстро зараз нашого брата мимо окна таскають.
– И дня не лежала. Она ж утром ела, пойшла на работу…
– Фи-и, як нехорошо. Хоть бы щэ денёк полежала.
Они немного повздыхали, пожаловались друг дружке на неуважение к старикам и разошлись.
И тут же гостья вернулась.
– Я ж с другим случаем прибегала, да забула рассказать. Слухайте про стакановца[58] Тихона Сурнина. Ужасный! Пить с ним никто не сядет. А одному грустно. Поймает таракана, перевяжет ниточкой. Отпустит. Нальёт в стакан, тащит к себе на ниточке и кланяется ему со стопочкой: «С приездом, дорогунчик!» Выпьет… Снова нальёт, коробком зашуршит. Таракан наутёк: «С отъездом, роднулечка!» Тако ото увесь полный вечер. «С приездом!»… «С отъездом!»… «С приездом!»… «С отъездом!»… Доездится, пока бутылку не свалит. И всё смертно опасается, как бы за эти измывательства не дал ему таракан в пьяную морду копытом.
Наносил я маме четыре ведра воды из колонки.
Завтра еду в Тулу.
9 марта
Отпуск
Нижнедевицк. Я в четырёхмесячном преддипломном отпуске.
Моя дипломная творческая. Буду защищать свои опубликованные фельетоны.
За три дня написал – набил мозоли на пальцах! – теоретическую часть и увеялся в Москву. Целую неделю в Главной библиотеке, что на видах у Кремля, выискивал для своего весёлого фразеологического словаря афоризмы в старых журналах: «Осколки», «Будильник», «Развлечения», «Сатирикон»… Прел в книгохранилище.
От «Сельской молодёжи» затесался в командировку в Бобровский район.
От станции Икорец резал пешком двадцать пять километров по грязюке в Верхний Икорец. Ноги в крови.
Дебил парторг обещал пригнать телегу.
Да не подал-с.
«Это вам не романчики на диванчике!»
Печальная повесть
(Страницы моей дипломной)
Он появился на свет божий удивительно нежданно.
Ещё вчера вечером никто и не подозревал, и не предполагал. Роды были радостные.
Он оказался поразительно деловым субъектом.
Уже через два часа, изысканно одетый, корректно отправился он к людям. Без промедлений деловито приступил к исполнению своих служебных обязанностей.
Перед ним любезно распахнулись двери парижан.
После перед ним распахнутся двери всех народов и государств.
Это был Фельетон.
День его рождения 28 января 1800 года.
Читатель хотел иметь самую разнообразную информацию. Политика, торговля, сельское хозяйство…
Запросы растут, а «Журналь де Деба» не растягивается по той простой причине, что не резиновая. Тогда сметливый шеф Бертен-старший и вложи фельетон в виде листка, конечно, не фигового (feulleton – листок) в номер газеты.
В листке – репертуар театров, загадки, моды, стихи читателей…
Через неделю был напечатан первый фельетон аббата Жоффруа. Фельетон являл собой театральную рецензию.
Б. Томашевский, изучавший фельетоны в «Журналь де Деба», пишет:
«Сатира, памфлет, критический донос – специфические нормы фельетона. Для фельетона характерна и меньшая ответственность: ориентация на малый жанр, с меньшей идеологической нагрузкой, чем жанры большие».
Е. Журбина,[59] утверждающая, что «Журналь де Деба» не является родоначальницей фельетона, выговаривает Томашевскому:
«Вот как опасно избирать эталоном фельетона «Журналь де Деба» с аббатом Жоффруа в качестве первого фельетониста. Окажется, что характерные признаки фельетона – «донос», «меньшая идеологическая нагрузка», чем в других жанрах. Ясно, что такого рода теория может обобщить только наблюдения над фельетоном определенного типа и никак не может быть отнесена к фельетону как жанру вообще.
Томашевскому пришлось бы отказаться от своего определения, заговори он о фельетонах Пушкина, Герцена, Салтыкова-Щедрина, Бёрне, Гейне или Энгельса».
Внешне всё верно.
Верно как то, что бедные лошади жуют овёс, а не гравий, как то, что солнце восходит на востоке, а не на западе.
Ну зачем с невинным видом открывать Америку?
Высказывание Журбиной относится к 1965 году. Томашевского – к 1927-му.
Пол и потолок!
Надо объективно подходить к оценке всех явлений.
1927 год – первый год «излишней критики».
Нужно было теоретическое обоснование и Томашевский его дал.
Нелишне в подтверждение вспомнить Кольцова:
«В 1928, 1929;1930 годах фельетон реже появляется в «Правде» и вообще в советской печати (последняя обычно идёт за «Правдой»).
Естественно, при всём при том не мог фельетон ни с того ни с сего уйти с газетной полосы на целых три года. Были на то причины и не считаться с ними нельзя.
Не мог не считаться с ними и Томашевский.
А Журбина задним числом бросает ему обвинения.
Конечно, никому не возбраняется после драки помахать кулачками. Да тогда зачем существует понятие принципиальной объективности?
Наверное, о последнем вспомнила и Журбина, поскольку через двадцать строчек снисходительно поддерживает оппонента, когда тот высказывает мысль, что «неофициальный» и развлекательный материал в «листке» используется как пропаганда.
Редерер, сотрудник левого «Журналь де Пари», изобличая «Журналь де Деба» и Жоффруа, даёт импровизированный монолог, будто бы обращённый Бертеном-старшим к аббату:
«Друг мой, – якобы говорит он, – мы глубокие политики, у нас высокие взгляды, и служим мы великим задачам, ты ничего в этом не понимаешь; но ты славный ритор, хороший педант, грубоватый мужик, из тех ребят, для которых горланить и лаяться ничего не стоит: ты весел и забавен даже до плоскости под влиянием винных паров. Мы берём тебя для литературы и даём тебе звание редактора листка. Ты устроишься перед нашей лавочкой и тебе предоставят специальную эстраду… Устроившись на этом месте, ты примешься без устали вопить: «Долой XIX век, долой философию. Да здравствует век Людовика XIV, да здравствуют капуцины и драгонады», – и поносить всех прохожих».
Как видим, фельетон в руках буржуазии далеко не безобиден. Отвлечь от политики, заставить народ забыть о революции. Это тоже борьба, выгодная власть имущим.
«Журналь де Деба» – мать фельетона, аббат Жоф-фруа – первый фельетонист. Это история и историю не изменить, как бы ни хотелось.
Д. Заславский, а за ним и Е.Журбина «ставят под сомнение происхождение фельетона от попа-paстриги, нечистого на руку, в реакционной буржуазной газете». Они высказывают «резонное предположение, что фельетон происхождения революционного.
«Почему фельетон родился не как дитя яркой, политической, революционной литературы, а как ублюдок тощей и убогой реакции?» – спрашивает Заславский.
Журбина подчёркивает:
«Мне кажется убедительным и аргументированным предположение Заславского, что во Франции фельетон возник в эпоху Великой французской революции, хотя действительно термин «фельетон» тогда ещё отсутствовал и особого подвала в газете тоже не было».
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
Хотя ничего не было и все-таки… было!
Как можно делать «аргументированные и убедительные» выводы, основываясь на предположениях (зачем же желаемое выдавать за действительное?), и в то же время совершенно не брать во внимание факты истории, саму реальность? Зачем же переделывать историю задним числом?
Да, известные факты истории говорят, что Бертен-Старший «изобрел» фельетон. Да, аббат Жоффруа – первый фельетонист. Этого авторства их никто не может лишить.
Журбина и из истории русского фельетона сделала историю.
Оскорблённо упёршись кулачками в бока, упрямо режет своё:
«По Заславскому, в России история фельетона началась с фельетона реакционного, с фельетона Булгарина: «Вульгарные каламбуры, сплетни и доносы печатались Булгариным под общей рубрикой «Всякая всячина». Это и был русский первый фельетон газетного типа. Булгарина презирали и ненавидели всe лучшие представители общества 30-40 годов, но его лёгкому слогу подражали. Фельетон этого типа имел успех. Из газеты oн перекочевал в журналы и там трансформировался».
Журбина спешит всё это перечеркнуть: «Здесь всё неверно. «Лучшие элементы общества» не только ненавидели Булгарина, но и не подражали его тяжеловесному слогу».
Потом она сокрушается:
«В предисловии к сборнику «Фельетоны сороковых годов» (издание «Academiа». М.-Л. 1930) сказано: «В середине двадцатых годов термин этот (фельетон) уже не требовал у нас особых разъяснений, графически русифицировался, а самый жанр очень быстро завоевал себе право гражданства благодаря Ф. В. Булгарину в «Северней пчеле».
По этим теориям получается, что Булгарин завоевал право гражданства для того жанра, в котором выступят Пушкин, а затем Герцен, Некрасов, Григорович, Гончаров, Достоевский. Тургенев, Добролюбов. Это неверно».
Почему?
Как ни парадоксально, по мнению Журбиной, раз Булгарин отрицательный, то бишь реакционный, то он не пройдёт в отцы русского фельетона. Вот если б он был положительный, то бишь прогрессивный… Cубординацию соблюдать надо… По Журбиной получается, Булгарин и Пушкин не должны выступать в одном жанре!
Перелистываешь работу Журбиной и убеждаешься, что она многое отрицает и ничего своего аргументированного не выдвигает. Тогда что это за спор? Это игра в одни ворота.
Игра без правил.
Накануне подписки иные газеты начинают лихорадочно заигрывать с читателем. Срочно пустеют редакции и всех сотрудников выживают на встречи с коварным подписчиком. Журналисты, отводя взгляды и для большей убедительности подсаживая себя время от времени кулаками в грудь, дружно клянутся, что они больше не будут (писать серо и нудно) и обещают в срочном порядке переквалифицироваться в классиков.
Предприимчивые устраивают оригинальные балы подписчиков. Вход на такой бал – квитанция на подписку данного издания.
Как я ни бился, но даже с квитанцией не мог попасть на бал подписчиков журнала «Деньги в кредит» и приложения к нему «Лён и клён».
Иные труженики пера безумно обожают анкеты с количеством вопросов плюс-минус бесконечность. «Что не нравится?». «От чего посоветуешь отказаться?». «Что нравится?» и тэ дэ.
И в самом деле прикидывается пишущая братия, что не ведает, что творит. Мол, скажи, читатель.
Один толстый скучный журнал настолько увлёкся желанием знать мнение о себе, что задал кокетливый вопрос:
«Что бы ты, дорогой читатель, сделал первым делом, если б стал редактором?»
Дорогой читатель ответил:
«Разогнал бы такую редакцию».
– Товарищ шутит, – сказали в редакции и дружно забыли этот ответ.
Так совсем не шуточное дело, когда девяносто процентов опрашиваемых на вопрос, что они ищут в газете, ответили:
– Фельетон.
За что такая честь фельетону? Написать фельетон ведь это вам не романчики на диванчике!
«Фельетон (не очерк, не сатира!) действует в газете наиболее сильно, бьёт дальнобойнее.
Поэтому нужно этот жанр беречь и культивировать, несмотря на то, что, повторяю, жанр фельетона как синтетический жанр – жанр необычайно трудный, требующий беспрерывной работы над собой, беспрерывной работы в разных областях, жанр, пожалуй, единственный, в котором никак не обойдёшься техминимумом, а где нужен техмаксимум. И этот техмаксимум всегда нужно выполнять», – считает Кольцов.
Что это за техмаксимум?
Это – мастерство, без которого немыслим настоящий фельетон.
Оно, мастерство, уже видно в том, где и как пишущий ищет факты для своего произведения. Ведь с этого начинается фельетон.
Материал для фельетона нужно отбирать да отбирать. Вдумчиво, скрупулёзно, дотошно. Тот, кто ищет факты по признаку курьёза, становится на скользкий путь.
«Нет фактов нефельетонных».
Есть фельетонное оформление фактов.
Отбирать надо факты весомые и «бить» наверняка. Фельетон дальнобойный. И палить из пушки по воробьям нерентабельно.
Девяносто пять процентов всей фельетонной работы уходит на чтение писем, докладных, ведомственных газет, на посещение всевозможных заседаний, где тоже можно подслушать тему.
Всё это делает каждый. Да не каждый знает о способе добычи интересных вестей, которым пользовался Гиляровский. Первые его информаторы-босяки с городских окраин дореволюционной России, с которыми он был очень дружен.
Сейчас же зато есть хорошие, откровенные люди на заводах, на стройках, в институтах. Старый крокодиловец натаскивал новенького сотрудника журнала:
– Старичок, хочешь стать Дорошевичем, отправляйся «в народ», заводи искреннюю дружбу, не стесняйся со слесарем «поговорить за жизнь», и люди завалят тебя темами.
Резонно.
Был некто Андреев. Токарь. Работал в Туле, хотя жил в селе. И всё, что творилось в деревне, знал и рассказывал.
По его «сигналу» я написал фельетон «И покойницу выдали замуж».
65-летней Святцев «вышел замуж» в пятый раз.
Не расписывался. Боялся, что умрёт и его состояние перейдёт сожительнице. Но она умерла первой и, чтобы получить её деньги со сберкнижки, за барашка в бумажке уговорил служителей Фемиды расписать с покойницей.
Как только герой фельетона узнал, что его «продал» Андреев (живут друг против друга), они жестоко поскандалили. На второй день после фельетона у Андреева из хлева увели корову.
Издержки любви к правде бывают порой не так уж и безобидны.
Да, есть армия добровольных тружеников, для которых принести в зубах в редакцию что-то невероятное – величайшее счастье.
Это – добрая страсть. И тут ничего нет зазорного.
Материал есть. Как его подать поярче?
У многих местных фельетонистов укоренилось мнение: если вначале не «тиснешь для затравки» что-нибудь из Ильфа и Петрова, Чехова, Салтыкова-Щедрина или Пруткова, то фельетон читать не будут.
Вот заголовок в воронежской «Коммуне»: «Двойник Дементия Брудастого».
Вот в «Красном знамени» «Наследники Паниковского».
По заголовку видишь, что без Ильфа и Петрова калужане боятся показаться на миру.
И начало:
«Человек без паспорта, Михаил Самуэлевич Паниковский, чьи антиобщественные деяния у б е д и т е л ь н о (разбивка моя – А. С), раскрыты в романе «Золотой теленок», довольно своеобразно истолковывал выработанные им принципы борьбы с известной домашней птицей:
– Он гуляет по дороге. Гусь! Эта дивная птица гуляет, а я стою. Я делаю вид, что это меня не касается… Вот он подходит и протягивает шею с жёлтым клювом. Он хочет меня укусить. Заметьте… моральное преимущество на моей стороне. Не я на него нападаю, он на меня нападает. И тут, в порядке самозащиты, я его…
Незадачливый гусекрад всё-таки вступал в честное единоборство: он выходил на дуэль с пустыми руками. Не имея ни усовершенствованных средств передвижения, ни холодного, ни, тем более, огнестрельного оружия. Выявленные недавно в Калуге современные продолжателя бесславно забытого дела М. С. Паниковского действовали иначе, в духе «требований эпохи».
И идёт жиденький рассказ «от себя».
Запевка с чужого голоса не что иное, как трафарет, не делающий чести. Это похоже на узаконенный плагиат. Автор обязан часть гонорара отослать тому, у кого позаимствовал.
И второе, не менее важное.
«Чужое» – ярко, броско.
Следующее за ним «своё» – серо, нудно.
Читатель сравнивает «чужое» и «своё», и сразу «во весь гигантский рост» видит убожество местной звезды. Так что, «чужое» не только не желательно, но и опасно.
Не мучайте Паниковского! Создайте своего!
Не знаю, кто как, а я, если вижу, что фельетон начинается чужими словами, читать не стану и за золотые горы.
Зачем же читать классиков в переложении каких-то ремесленников?
Кольцов говорил:
«Я стараюсь найти что-то такое, что можно сопоставить с этим фактом, и что должно дать известную электрическую искру. Это и есть та фельетонная искра, которая зажигает весь фельетон».
Это – прием-сопоставление, который, кстати, сейчас непопулярен.
И вот почему.
Читая такой фельетон, человек должен как бы смотреть одновременно на обе стороны одной медали, из которых, допустим, одна чёрная, вторая – белая. Он обязан слишком напрягаться, чтобы следить за нитью повествования.
Но быстрое чередование «цветов» выбивает из колеи, внимание рассыпается, и читатель утомляется.
«Например, в фельетоне «Лида, Лиза и губсуд», рассказывающем о безобразно бюрократическом подходе судьи к двум беспризорным девочкам-подросткам, этот подход противопоставлен празднованию дня 8 Марта. На фоне идей и достижений Международного женского дня поведение судьи кажется вопиющим».
Так считает автор.
Но каждый ли согласится с ним?
Если перед нами конкретный чиновник, то должно отхлестать его так, чтоб стал он бояться одной мысли о волоките. При этом совершенно не обязательно читать ему нотацию об идеях и достижениях Международного женского дня.
Откуда пошёл фельетон-сопоставление?
