Андрей Владимирович Фёдоров
Идрис и Пифон
После его обняла Кассандра и поцеловала вновь.
– Лариса будет ждать тебя там, а я сохраню свою любовь здесь!
Дмитрий улыбнулся в ответ, и на душе стало ему ещё теплее. Приятно осознавать, что ты кому-то дорог. И сил это ощущение дарует столько, что можно супермена, наверно, одной левой уложить. Никогда ещё Идрису не было так хорошо, и превозмогая лишь боль от зашитого рта, он чувствовал себя на седьмом небе от счастья.
После Кассандра с Данте отошли на несколько шагов, помахали рукой.
– Удачи, Идрис! – воскликнул поэт, и они буквально испарились, а капельки жидкости ветер унёс в неизвестном направлении.
«Просто, мать его, великолепно!!!» – разъярённо, благо его психов не увидела и не почувствовала Лариса, воскликнул про себя Идрис и обернулся. Впереди была гора. Жара невыносимая, но идти надо. Если будет стоять, метка убьёт. Поэтому медленно и тихо двинулся вперёд, лишь бы не напали гончие. «Одно радует!» – подумал Идрис: «Скоро пойдёт дождь, идти станет легче!»
Не успел он пройти и пятидесяти метров, как тучи, шедшие на него, неожиданно быстро заполнили небо, а потому Идрис облегчённо вздохнул: «Наконец-то! Главное, чтобы полил как можно сильнее!» – ибо только небо затянуло тучами, как тут же стало душно, словно в парнике. Дышать перед ливнем и в нормальных-то условиях тяжело. В этой пустыне же после жары становилось просто невыносимо. Сейчас Дмитрию не особо было интересно, почему именно ему именно в этот момент так повезло с дождём, хотя в пустыне он бывает раз год по обещанию. Странно всё это, чтобы ему повезло вот так вот попасть в день, когда выпадут осадки. Радость какая, что хоть иногда везёт. Кроме того, его даже не особо волновал такой быстрый приход, будто по мановению волшебной палочки злого и страшного колдуна, желающего насолить Идрису, в этот район атмосферного фронта, хотя ещё несколько минут назад издали казалось, что он ещё совсем далеко. И уж тем более не тревожили его эти с виду не такие и страшные пёсики. После той пещеры с ордами пауков не адские гончие, а пикинесики милые, ибо хуже пауков не может быть больше ничего по определению. Просто немножко необычно выглядят: с огненными хвостами, зелёными глазами, длинными клыками – только и всего! Главное, как говорил Данте, не издавать громких звуков, и они его не тронут. Ерунда и плёвое дело! И только единственное его тревожило наравне с духотой: странный, непонятно откуда взявшийся запах серы.
Сначала по округе прошёлся раскатистый гром, затем в землю ударила молния алого цвета. А спустя несколько минут на землю упала первая капля дождя, притом настолько большая и увесистая, что сделала в песке маленькую воронку. Увеличить изображение в сотни раз, и будет выглядеть, как падение метеорита на землю. Потом вторая, третья. И вот уже десятки капель падали на песок с глухим ударом, создавая пусть хаотичный и некрасивый ритмический рисунок, но почему-то настолько притягательный, что понимаешь, почему сегодня запись ударов капель дождя собирает миллионы просмотров на YouTube, как ASMR-контент. Звучит и правда красиво, умиротворяет. А ещё, говорят, помогает крепко заснуть. Правда, взять Идриса, он под барабанный стук капель о карниз оказаться в объятьях Морфея никогда не мог. Ему любой шум мешал, а потому новых тенденций в развитии контента на YouTube он никогда не понимал. Лучший помощник сну – тишина. Но раз уж кому-то помогает, то и хорошо, конечно. Правда, сейчас бы Идрис и сам не отказался, чтобы вместо песка здесь лежал какой-нибудь металлический материал и барабанный звук о него отвлекал бы адских гончих. Но невезуха. Придётся понадеяться, что быстро появятся лужи, удар капель по которым и дезориентирует псов. Правда, рассчитывать на это было бы опрометчиво: рыхлый песок впитывал капли, как губка, а потому велика была вероятность, что луж так и не появится. Всё-таки дождь в пустыне – это явление кратковременное и не интенсивное.
Внезапно после падение первой попавшей капли на плечо Идрис почувствовал жгучую боль, но не придал ей значения – надо было идти дальше. Метка гнала его вперёд, как и желание от неё избавиться. Потом новая капля, и снова жгучая боль. «Да что ты будешь делать…» – возмутился про себя Дмитрий и посмотрел на плечо. На тоге появилась дырка, которой до этого не было. Он остановился, чтобы взглянуть на неё. Просунул сквозь неё палец и дотронулся до кожи, почувствовав боль. После этого приспустил ткань с плеча и обнаружил у себя небольшой ожог. Вдруг капля попала на лицо. Идрис воскликнул от боли. Стараясь понять, что происходит, он просто выставил вперёд руку. Пара капель упала на ладонь и запястье. Сморщившись от боли, Дмитрий увидел, как тут же место попадания вспенилось, буквально закипев, и оставило после себя химический ожог. С ужасом он осознал весь кошмар происходящего. Это был кислотный дождь.
Тут же метка вновь заболела, поэтому Идрис поспешил пойти вперёд, но быстро идти было нельзя, а бежать тем более – гончие уже уловили звук и стали реагировать, начав лаять. Пришлось идти медленнее, но в условиях, когда дождь полил ещё сильнее, и каждая новая капля ощущалась, как ожог от спички, в совокупности это причиняло невыносимую боль.
Удивительно бывает так, что человек открывает в себе что-то новое в тяжёлых условиях. В случае с Дмитрием это было вдвойне поразительно. В этот момент он удивлялся самому себе, как хватало ему силы воли идти дальше. Раньше он бы обречённо лёг на песок и стал бы ожидать своей неминуемой, ужасной участи, а тут всё шёл и шёл, шёл и шёл, невзирая на боль, и всё это через не хочу, крепко сжав в кулаке добытые ключи. Вспомнил в этот момент про мать: «Наверняка, она бы сейчас мной гордилась…» – и двигался дальше.
Но делать это становилось всё тяжелее, и вот после очередной упавшей на тело капли он не выдержал и завизжал сквозь зашитый рот от сильной боли, но в этот же момент, испугавшись, осознал, что гончие его услышали. Он посмотрел сначала направо, потом налево. Псы, грозно рыча, провожали его взглядом, грозно глядя своими ошалелыми от бешенства глазами. Он пошёл чуть быстрее, но случайно громко топнул. И такой глухой звук в рыхлом песке легко уловила одна из гончих, чуть подпрыгнув вперёд ближе к Идрису, стараясь ещё сильнее напугать его в надежде, что он ринется наутёк, и тогда они по шуму определят его точное местоположения и загрызут. Но Дмитрий не поддавался соблазну попытаться ринуться наутёк в надежде, что псы не догонят. На вид они, казалось, бегают достаточно быстро, так что и шансов у него быть на счастливый исход в случае бегства быть не может. Есть, кстати, аналогичное поверье, что медведи – существа медленные и неуклюжие. На деле это, конечно же, далеко не так. Бегают они, развивая скорость до пятидесяти километров в час. И если уж собрались попытаться от него сбежать, не забудьте перед этим написать завещание, а ещё лучше не обманывайте себя его нерасторопностью. Дмитрий был далеко не глуп, поэтому он продолжал идти медленно, но осторожно, даже, несмотря на боль.
Но у каждого человека есть предел его физическим и духовным силам. Мелкий крапающий дождь медленно, но верно превращался в ливень, и всё большее количество капель причиняло ему просто нестерпимую боль, из-за чего он стонал, не в силах идти без звука. Хотел крикнуть, ибо страдания его были невыносимы, но зашитый рот не позволял, а дождь шёл всё интенсивнее. От кислоты выпадали целые клочки волос, а кожа всё с большим трудом справлялась с этим тяжелейшим испытанием.
В один момент он вдруг подумал: «Если это происходит в моей голове, тогда зачем я мучаюсь с этим испытанием? Просто постараюсь представить себе реальность, скажу своему подсознанию, что пора приходить в себя! Неужели невозможно?» Но сколько он ни тужился пытаясь, ни морщился, ни жмурился, очнуться ему не удалось. Этот воображаемый им мир казался или был на порядок реальнее, чем наш, и поэтому просто взять и выбраться из него, было невозможно, равно, как и повстанцам покинуть Матрицу в одноимённом фильме уже далеко не братьев Вачовски. К тому же от этой идеи он быстро отказался, ибо случилось самое страшное.
Небеса разверзлись, ярко-красные молнии начали бить часто и быстро, гром сотрясал землю, а после Дмитрия тут же окатило с головы до ног обжигающим и невыносимым кислотным душем. Эта мерзость тут же сожгла всю одежду и стала оставлять множество болезненных волдырей на теле. Сказать, что ощущения были паршивыми, не сказать ничего. Это были самые настоящие страдания, которых даже он своим гадким поведением не заслуживал. На ходу мысленно обратился к Богу с просьбой остановить его муки, но ливень не прекратился, а, наоборот, начал лить с ещё большей силой, и никакие мольбы ни к чему святому не помогали. В итоге идти стало уже невозможно, но цель – вулкан со святилищем оракула, была ещё далеко. С тела уже начала слезать сожжённая кожа, а боль порядком поломала решимость Идриса. От мук он начал сходить с ума, мысленно моля о смерти, но даже в таком состоянии организм отказывался сдаваться и терпел, что позволяло Дмитрию идти дальше. Но на вид он уже представлял из себя одного из злодеев в фильме «Робокоп» Пола Верховена, когда на того вылилось из попавшей в аварию машины огромное количество химикатов, превративших того в нежелающую умирать костно-мышечную массу. Ещё видок Идриса можно было сравнить с тем, какой предстала Небула в комиксе «Перчатка бесконечности», мучимая своим отцом Таносом – безумным титаном.
И тут, когда стало уже невозможно терпеть и двигаться медленно, к нему пришло озарение: песок уже не был способен впитать такое количество капель, и на песке проступили лужи, об которые стали барабанить падающие капли.
«Это мой шанс!» – вразумил Идрис и, воспользовавшись последними силами, которые ещё оставались после начала этого настоящего ада, ринулся вперёд, теряя за собой целые шмотки кожи и сожжённую кислотой мышечную массу. Он уже не думал, не боялся – просто побежал вперёд.
И, к счастью, всё сработало: гончие не услышали стуков шагов во всеобщей какофонии шумов, а начали кусать друг друга, что и позволило Идрису без оглядки ринуться вперёд, и его старания оказались не напрасными.
Он и не заметил, как быстро добрался до подножия горы, а там буквально ворвался в кусты засохшего крыжовника, шипами резавшего до крови его облезлую от кислоты кожу. Единственное, что радовало, теперь гончие здесь его точно не достанут, а, значит, через кустарник можно было лезть, не боясь, что сухие ветви при треске будут издавать шум. Но пробираться через них с облезлой кожей, покрытой кровавыми язвами, было, пожалуй, самым неудачным занятием. И если бы был другой путь! А так ему пришлось буквально прорываться вперёд, оставляя на ветках и шипах целые куски кожи и даже собственной и так немного скудноватой мышечной массы.
Удивительно, как ему удавалось не потерять сознание от болевого шока, ибо тут любой бы сошёл с ума. Даже все вместе взятые предыдущие испытания не могли так закалить тело и дух Идриса. И только по его истошным крикам было понятно, какие нечеловеческие страдания он сейчас испытывает, сравнимые, пожалуй, лишь с методикой допроса в НКВД или Гестапо: вырвать зубы без анестезии, переломать пальцы молотком, вогнать иголки под кожу или поставить на раскалённую металлическую печь, а после заставить танцевать на ней.
Увидев вход в пещеру, где было святилище, но буквально запрыгнул внутрь, измученный болью. Там сел коленями на холодный камень – те пострадали от кислоты меньше остального тела. И так Идрис не двигался с места в надежде, что боль хоть чуть-чуть успокоится, освободив тело. Но и через пять, и через десять минут муки не прекратились.
Сам он уже выглядел как странное мутировавшее чудище: кожа с волосами облезла, и было хорошо видно гладкий, блестящий череп, руки выглядели так, будто разом вколол себя сотню доз дезоморфина. Костьми пальцев, держащимися на сухожилиях, он удерживал ключи. Сам буквально разваливался на глазах, истекая кровью. Таков был ад для него, таковы были страдания.
Он с трудом поднял опухшие, ничего не видевшие глаза, чтобы увидеть, куда ему идти дальше, превозмогая боль, и увидел перед собой два силуэта.
– Фафафифе!!! – жалобно, будто скулящий щенок, воззвал к ним с мольбой Идрис. Один из них подошла к нему. Из руки его начал мерцать благодатный свет, избавивший от боли и вернувший его телу вновь нормальный вид, да так быстро, а главное идеально, что даже шрамов не осталось. После зрение вернулось к нему, и Дмитрий смог разглядеть, кто перед ним стоял. К его удивлению, то были мама Идриса и бывшая девушка Анна, которую за столь долгое время со времени расставания он так и не смог разлюбить.
– Сын мой! – улыбнувшись, спокойно сказала мать и погладила сына по голове. У неё на руках Идрис расплакался.
– Мама… Я… Я… Виноват. Прости, что не был рядом, когда ты умирала. Я думал тогда только о деньгах, мечтал заработать больше, а когда сестра, наконец, достучалась до меня… Было уже поздно. А я должен был оставаться с тобою рядом! Ведь ты три года после психушки меня дурака кормила, потому что не мог нормально свою жизнь устроить, найти работу, как у всех. Только лишь мечтал, чтобы счастье с неба свалилось, чтобы повезло, чтобы настал тот день, когда миллионы сами в руки упадут. А ничего другого, кроме как играть, я не умел. Пошёл, куда получилось. В экстрасенсы. Это проще, чем гайки на машинах крутить. Стал богатым, знаменитым, как и хотел. Приехал к тебе тогда с деньгами. Ты что сказала? «Не нужны мне твои наворованные!» – и клянусь, мам, ты была тысячу раз права. Я обманывал людей, я такие поступки совершал, за которые убить меня, негодяя мало. Ты предупреждала, говорила, что так нельзя, а я не слушал. Ушёл после этих слов из дома, даже не спросив, как дела… Последний раз тебя тогда живой видел! Стыдился и обижался, что держишь меня за уголовника, а это была правда. Мы столько людей обманули, заставив нам суммы миллионные платить, а потом из-за этого в долги влезать, в кредиты, что с ума сойти! Таких страдающих, таких бедных, таких несчастных мы держали за скот, превращая их жизнь в ад. Всё, что произошло со мной сейчас мам, я заслужил! Прости! Прости!
– Ну-ну, хватит тебе… – мать не переставала гладить его по голове и улыбаться, – покаяния бессмысленны, если не смотреть в будущее. Корить себя можно сколь угодно, да и кусать за локти. Но если ты не захочешь стать другим, не пожелаешь измениться, то все покаяния будут бессмысленными, потому что в итоге ты ни к чему и не пришёл. Тогда, выходит, каждое твоё слово было пустым. Ты же не хочешь, чтобы так произошло? Поэтому я жду ответа лишь на единственный вопрос. Ты хочешь измениться? Ты хочешь стать другим? Ты хочешь стать лучше?
– Да! Я стану! – твёрдо проговорил Идрис, утерев слёзы.
– Тогда я скажу тебе даже больше, – отвечала мать, – ты уже стал другим. Я вижу это в твоих глазах. Да и давно уже было пора. Тебе уже за сорок, а сам топчешься на месте, не зная, что будет завтра, с растерянным лицом мальчика, которому через пару дней в армию идти, – покачала головой, – непорядок, однако.
– Я наивно полагал, что эта идиллия будет продолжаться вечно. Но мир поменялся так стремительно, что я даже отреагировать не сумел. Не успел просто, настолько всё было быстро.
– Как и любой взрослый на самом деле бы не успел. И не так важно, какого он пола и возраста. Ну, сам подумай! Женился или вышла замуж, если девушка. Знают, что изменять нельзя, что нужно хранить верность друг другу. Но когда хочется, начинаются детсадовские отговорки, мол, а почему я не могу, а почему мне нельзя. И берёшь конфету, хотя знаешь, что мама подзатыльник даст. И уходишь налево, хотя понимаешь, что муж или жена будут далеко не довольны. И всё. Измена – одно и то же, что без спросу взять то, что запретили. Только с возрастом всё становится только хуже: жизнь катится по наклонной, делят детей, как игрушки в песочнице, делят квартиры, будто проводят пальцем по песку – это не в углу постоять и не ремнём по попе получить. А потом чадо спрашивает маму и папу, мол, почему они разводятся. Ему отвечают, что ты ещё маленький – не понимаешь. А он всё прекрасно понимает, даже лучше взрослых порою. И понятное дело, что осуждает. Взрослые удивляются, мол, кто ты, чтобы нас судить? Ты ребёнок ещё, а мы взрослые. А он и отвечает: «А ведёте себя, как маленькие!» – ножкой по полу стукнет и закроется в комнате. Взрослые обидятся, мол, мы же не дети! А прав всё равно будет ребёнок, ибо ты же знаешь, что уста младенца глаголят истину, так ведь?
Идрис сел и, тяжело вздохнув, задумался, а потом усмехнулся:
– Мальчик взрослеет только к сорока годам…
Мама рассмеялась.
– Это девочки специально говорят, чтобы оправдать свой детский лепет и патологическую наивность, а потом перевести стрелки на мальчиков. Все взрослеют к сорока годам. И мужчины, и женщины.
– Да уж… – покачал головой Идрис, – оказывается, ты была такой мудрой, а я даже и не подозревал. Подростковый нигилизм закрывал мне глаза, не давая увидеть ничего дальше собственного носа. Надо было больше и чаще тебя слушать…
– Не забивай голову ненужными вещами! – отвечала она, – сейчас нужно остановить Пифона, а для этого нужно освободиться. А чтобы снять оковы, что висят на тебе с самых яселек, остался последний шаг.
– Какой?
Мать показала на Анну.
– Попрощаться с прошлым, вычеркнуть его из своей памяти.
Идрис слезливыми глазами посмотрел на свою первую любовь, ради которой, во имя которой он и совершил столько злодеяний. Помотал головой и съёжился, а лицо его исказилось больной гримасой.
– Я…
– Не знаю, что ты, а я не просила и не требовала, чтобы из-за меня страдали люди. Поэтому хватит оправдываться мной в своих злодеяниях и неудачах! Ты сам виноват! – Аня нахмурилась.
– И не только в этом, – всплакнул Идрис, – я вообще не заслуживал тогда быть с тобой. Обещал, что смогу измениться, стать другим. А на деле так и не смог слезть, побороть свои желания и страсти. Это вообще, оказывается, было слишком сложно. Я переоценил свои силы в тот момент, когда пообещал тебе, что смогу измениться. Так что ты правильно сделала, что ушла. И… – Дмитрий вздохнул, – я тебя отпускаю. Только с одним я не согласен. В своих рассуждениях и фантазиях, может, я и пытался тебя обвинить в том, что это ты виновата в выбранном мною пути, но правда такова, что сердцем и душой я никогда не смел тебя винить ни за что и ответственность за все глупые и неудачные поступки всегда держал на себе…
– Точно? – подозрительно спросила Анна, приблизилась и попыталась поцеловать его, но Идрис отвернул голову и ответил:
– Точно, – но далось ему это, отвернуться от поцелуя самой любимой и ненаглядной, крайне тяжело. Сама мысль о том, чтобы вновь почувствовать вкус её губ, пусть даже она и была воображаемой, не давала ему покоя, как не могла найти себе места Ева, желая сорвать яблоко из райского сада в начале времён. Но каковыми были страдания её и Адама, так и Дмитрий уже никогда бы не смог найти себе покоя, терзаемый внутренними демонами, если бы не остановился перед соблазном сейчас.
В итоге он переборол и победил себя и свои желания, отпустив неосуществимую мечту, в которой цель в действительности никак не оправдывала средства, хотя до этого много лет казалось наоборот. Гора будто упала с плеч, а на душе стало так спокойно и безмятежно, будто все злоключения Идриса внутри собственной головы закончились.
Но, увы, это был ещё не конец для него. Анна же, тем временем, рассыпалась у Идриса на глазах в прах, как мечты Таноса о благодарной вселенной после щелчка Железного Человека перчаткой бесконечности. А мать протянула руку и улыбнулась, и прелестна она была, как Кейт Бланшетт, она же Галадриэль из «Возвращения Короля», дав Идрису сил не меньше, сколько получил Фродо, добираясь до Мордора через Логово Шелоб.
Он встал, и мама исчезла. Дима улыбнулся.
– Спасибо… – отвечал он, потом потянулся, выпрямил спину. Почувствовал такой прилив энергии, что, казалось, и море будет по колено. От былой слабости и боли не осталось и следа, будто ему ввели сыворотку суперсолдата, сделав неуязвимым и непобедимым. А стоило лишь встретиться с матерью и отпустить своё прошлое, только и всего.
Теперь он смог осмотреть пещеру. А она изнутри больше походила на огромный зал, в котором было жарко, как в кузнице. Освещались монументальные залы с округлыми каменными сводами алым заревом, светившим из глубины.
Пройдя чуть дальше, он увидел мост внутри горы, пролегавший над рекой из лавы – это и был источник алого света. Эта раскалённая обсидиановая масса вроде бы и находилась глубоко по сравнению с возвышавшимся мостом, но невероятной силы жар Идрис чувствовал и на высоте. Пролёт был достаточно широк, чтобы можно было спокойно стоять, но слишком узок, чтобы можно было спокойно без проблем по нему проходить. То и дело Дмитрий, двигаясь по нему, случайно смотрел вниз, а потом с ужасом останавливался, переводя дыхание: высота была просто невообразимая, а упасть туда из-за головокружения совсем не хотелось, да и не имел права Идрис так нелепо умереть под самый финал. Но, тем не менее, что удивительно, до конца он всё-таки дошёл. Там была платформа, на которую он тут же поспешил встать, приятно притаптывая широкую и твёрдую поверхность. И, божечки-матрёшечки, как же приятно это было делать…
Впереди находилась гигантская каменная дверь. В ней четыре замочных скважины. Идрис улыбнулся и поочерёдно вставил все ключи на свои места и повернул их, но дверь не отворилась. Всё внимательно перепроверил: где изображение капельки, туда ключ плачущих, где ухо, там ключ слушающих, где человечек лежал на земле – припадающих, двое рыцарей в строю – купностоящих. Повернул ещё раз, но дверь так и не поддалась. И это было бы самое обидное: к самому финалу остаться без победы, как главного приза, только из-за того, что с самого детства никогда не любил ни квестов, ни ребусов, ни загадок, а сейчас стоял, как дубина стоеросовая у доски, почёсывая затылок и ожидая жизненно важной подсказки от учителя. И парень он был не глупый, но любая, пускай и незначительная сложность натурально выводила его из себя.
Тут бы дело и забросить, сесть тихо, мирно на холодный каменный пол, да и умереть от метки. Хотя, отбросит ли он копыта? Если это всё в его голове, то, быть может, вся эта боль будет нереальна? Но только Идрис подумал про это, как руку свело от невыносимой боли. Так что она оказалась вполне себе реальной и не воображаемой. Всё это было очень странно, но нежели терпеть боль, лучше понадеяться, что ответ на загадку найдётся.
Дмитрий изучил замки. Каждый из них проворачивался четыре раза. Врубившись, что каждый ключ нужно повернуть на определённое число оборотов, он принялся вертеть их в разных комбинациях, но всё было без толку. Промотался так минут десять, пожалуй, и впервые за это время пришла единственная разумная мысль – надо записывать комбинации! Только где?
Взглянул себе под ноги: слой пыли позволял на ней рисовать. Так использовал несколько десятков комбинаций, поочерёдно записывая каждую, но всё было бесполезно.
До тех пор, пока записывая очередную комбинацию, Идрис вдруг не увидел странную насечку на каменном полу.
«Что это?» – подумал он, подняв брови. Тут же принялся расчищать пыль и увидел под ней рисунки, соответствующие тем, что были нарисованы для обозначения ключей. А рядом с ними были начерчены римские цифры:
III, I, IV, II.
Идрис ринулся к ключам и повернул каждый из них указанное число раз.
С поворотом последнего ключа что-то в двери щёлкнуло, и та тут же отворилась.
Дмитрий вошёл внутрь и оказался в помещении, в центре которого стояла массивная ротонда с колоннами коринфского типа высотой в два человеческих роста, а купол у неё был сделан из прозрачного стекла цвета ультрамарина. Находилась эта ротонда внутри пространства в горе, будто выбуренного невероятного размера сверлом, до такой степени гладкими были внутренние стены горы, притом на самом дне. А высота этой монументальной скважины была с восемнадцатиэтажный панельный дом. Наверху был виден огромный кратер, над которым нависла мистически ярко сиявшая луна. «Ещё недавно был день и дождь, а сейчас уже ночь и ясно! Неужели я столько провозился с замками?» – поражённый этим, заметил Идрис. Диаметром ротонда была десять метров. Внутри находился фонтан с гранитными скамейками, перила которых были сделаны в форме львиных голов с гривой.
Внутри ротонды рядом с фонтаном сидел человек в мантии с надвинутым на лоб капюшоном. Идрис смело подошёл к нему и воскликнул:
– Оракул! – эхо от голоса, будто раскат грома прошлось по горе. Подошёл ещё ближе. Тот обернулся к нему. Приблизившись вплотную, счастливый Дмитрий воскликнул, – я добрался до тебя!
Тот же сбросил капюшон за спину, и тут изумлённый до глубины души Идрис раскрыл рот от удивления.
– Соколов?! – лунный свет, преломлённый в аквамариновом стекле, придал его лицу зловещий и жутковатый вид.
Тот отвечал.
– На тёплые объятья нет времени. Пифон стал почти непобедимым! – показал рукой на появившуюся из ниоткуда дверь, – нам не стоит затягивать с финальной битвой!
– Согласен! – отвечал Идрис и смело прошёл через дверь.
Глава 10. Причищение.
– Слушай… Я хотел тебе сказать, что… – начал Идрис.
– Что ты хочешь сказать самому себе? – удивился Оракул.
– Но…
– Я не Соколов. Тот находится в реальности. А мы внутри твоей головы. И ему ты сейчас ничего не скажешь…
– Но мама и Анна?
– Ты их больше уже никогда не увидишь, поэтому та встреча была единственной, где ты мог им что-то сказать. А Соколову ещё успеешь, я так думаю. А пока идём!
Идрис был совсем недоволен отказом Соколова-Оракула, ибо лучше ему сказать обо всём в своей голове, нежели пытаться оправдываться перед реальным, признавая свои ошибки. Тут уже он принципиально назло Соколову не хотел с ним вообще контактировать. Тот, пускай и занимался полезным для науки делом, но был крайне ядовитым на слова человеком. Оскорбляя Пустова, обычно в выражениях Евгений не стеснялся, но и до мата с упоминанием всуе родственников не опускался, и на том спасибо. В остальном Соколов был таким редкостным хамом, что, пожалуй, именно за это Дима его и ненавидел. И ещё вчера бы десять раз осознав неверность выбранного им по жизни пути, он ни за что бы не стал публично признавать свои ошибки чисто принципиально, не прогибаясь под своим врагом. Но сегодня понял одно: пусть Соколов был хоть десять раз ему неприятен, Пустов не заслуживал к себе иного отношения своими поступками, пускай имел хоть десять тысяч оправданий творимым им действиям, а Евгений, стоит вновь отдать ему должное, никогда ни на кого не набрасывался без причины. Это всегда были или экстрасенсы и прочие звездочёты, или особо отбитые религиозные пропагандисты типа Андрея Ткачёва, считающего длину кишечника доказательством того, что эволюция – это ложь безбожников-атеистов13. Станем ли мы относиться лучше к Чикатило, если узнаем, например, что он был психически больным, а не адекватным, как было на самом деле? Точно нет. Вот и с Димой так же. А изменили бы мы мнение о Чикатило, если бы он публично раскаялся в убийствах, которым и счёт-то потерял? Нет. А к Идрису? Каких бы ужасных вещей он ни делал, у него к счастью всё ещё есть возможность признать свои ошибки, постараться исправить все свои самые мерзкие поступки, а после этого получить прощение. И, дабы исправить сложившуюся ситуацию и вернуть своё былое достойное положение в обществе, ему не стоит ни бояться порицания, ни чисто из вредности молчать, пытаясь сохранить гордость и достоинство. Так что хочет он этого или нет, как бы ни раздражал Соколов, Пустову придётся поговорить с ним там, в реальности, когда очнётся. Перебороть свой страх, свою ненависть и презрение – никак иначе, дабы окончательно не утопить и так неясное будущее в грязи. И только после этого можно будет рассчитывать на стабильность в завтрашнем дне.
А планы у Дмитрия уже появились. Побывав в той средневековой деревне, где вместе с охотником победил Сивиллу, он вспомнил, что всегда хотел себе загородное фермерское хозяйство – спокойно работать в поле, ухаживать за животными, да никому не мешать. Даже присмотрел себе большой участок в Краснодарском Крае, на который, увы, так и не смог накопить денег: кампания, организованная Соколовым, ударила по его бюджету слишком сильно. Но сейчас он понял, что нужно делать и как заработать на этот участок. А там жить с Ларисой, да горя не знать.
Об одном только сейчас жалел Пустов. Завязать он хотел всегда, но начинать почему-то не отваживался. Сделай всё это раньше, авось избежал бы лишних проблем в итоге. Но смысл теперь жалеть о несбывшихся в прошлом мечтах? Для начала нужно было победить Пифона.
Разумеется, побеждать было суждено его только там, где началась история: в городе, где появился Идрис после пробуждения. Они быстро шли по замёрзшим улочкам, наблюдая заледеневших жителей города и занесённые сугробами высотой в два человеческих роста входы в дома викторианской эпохи, но не останавливались, чтобы осмотреть что-либо подробнее. Без устали шли по глубокому снегу, но не вязли в нём, словно парили, как делал это Гермес в своих летающих сандалиях. По ходу пути Оракул рассказывал Идрису всё, что было нужно.
– Пифон стал очень силён, и просто победить его не получится. Истинная его сущность, узнав, что ты идёшь за ним, скрылась в девятом кругу ада, а попасть туда и не пасть под всей мощью зла может только человек чистый душой. Соответственно, и победить демона может не каждый. Только покаявшийся и причастившийся. Никак иначе. Но, к сожалению, дело наше осложнилось. Силы Пифона уже превосходят всю мыслимую и немыслимую мощь, которую можно вообще вообразить.
– И что теперь? – взволнованно спросил Идрис.
– Теперь победить его можно только самопожертвованием!
– Самопожертвованием?! – ошарашено воскликнул Дмитрий и встал в ступор, не в силах пошевелить ни одной из мышц на теле.
– А ты как думал?! – усмехнулся Оракул, – легко теперь уже не будет. Времена весёлых приключенческих похождений с Данте в духе книг про машину времени прошли. Тебя ждёт испытание немыслимое и невыполнимое для простого смертного. И ты вроде бы должен быть морально готов, но сейчас я с удивлением замечаю в тебе неуверенность. Почему?
– СА-МО-ПО-ЖЕРТ-ВО-ВА-НИЕ!!! – закричал Идрис так, будто был на грани нервного срыва, – я вообще-то жить хочу, вернуться в реальность! У меня планы на жизнь появились! Впервые я увидел своё будущее, всё распланировал, чтобы больше никогда не сидеть на пороховой бочке, страшась того, что этим кретинам в Госдуме придёт в голову когда-нибудь признать экстрасенсорику, ясновидение, астрологию, хиромантию и знахарство вне закона, после чего я бы отправился по этапу. А теперь ты предлагаешь мне плюнуть на планы и мечты, на собственную жизнь и покончить собой ради жителей этого города, которых я даже не знаю и которые не сделали мне ничего такого, из-за чего появилась бы причина их спасать?! Ну, уж нет! Ни им, ни вам – я никому в принципе ничего не должен!
