Дарья Савицкая
Во имя Солнца
Днём он умудрился уснуть прямо в кресле, оглашая мои покои тихим сопением с вкраплениями храпа. Явившийся на звуки храпа Беркут сунулся в мою комнату, процедил сквозь зубы, что когда-нибудь убьёт эту тупую сову и попросил воды, потому что им там в коридоре очень голодно и голод этот не мешало бы хотя бы запивать. Я со всем возможным почтением заверила, что они с Кречетом могут пойти пообедать в общих трапезных, я совершенно не против, ведь «дежурит» у нас пока Яська. Дежурный охранник при моих словах всхарпнул особенно угрожающе. Беркут, не чуя подвоха, сбежал вместе с Кречетом, пока я не передумала.
Как и следовало ожидать, назад их не пустили. Лента осталась у Ястреба на руке. Без неё вход на верхние этажи башни был закрыт.
Ястреб, даром что Сокол был столько невысокого обо нём мнения, мой в меру коварный план понял сразу, едва я ему объяснила, что Беркут с Кречетом как ушли обедать, так и пропали. Вздохнув, он оставил меня в одиночестве и поплёлся искать своих нерадивых коллег. В принципе, стража могла бы пропустить их вместе с Ястребом, как с действующим от моего имени слугой. Я не возражала. С одним пропуском на троих много не набегают, даже если Ястреб будет эту ленту передавать из рук в руки.
Вымотанная волнениями прошедшего дня, я быстро и рано уснула, почти не притронувшись к своему ужину и оставив его засыхать на столе. Ещё успела подумать, что всё оказалось не настолько плохо, как я могла бы представить утром, едва услышав о четвёртой тройке. Вполне возможно, я избавлю Сокола от необходимости подбирать мне новых монахов-посланников, а этим троим дам возможность заработать по руне. В конце-то концов, прошедший день оказался в некотором смысле интересным. Посмотрим, что будет завтра…
***
Завтра началось ещё до рассвета. Я проснулась, потревоженная не звуками, а светом – на звук я умею не реагировать, привыкла к тому, что порой в мои покои по ночам прокрадывается вспомнившая о своих обязанностях Весновница, да и Снежок частенько по ночам ходит по комнате, поскуливает и ворчит на ходящих за дверью стражников, грызёт ножки стульев и громко лакает из миски.
С трудом разлепив глаза, я покосилась на окно – но за ним царили густые сумерки, в которых едва-едва начинали вырисовываться первые силуэты деревьев и построек около башни. Свет шёл из комнаты. Спросонья удивившись, что не погасила свечей, я приподнялась на локте, потянулась к канделябру, стоящему у кровати – и обнаружила, что свечи в комнате не горят.
Огоньки, рассеивающие темноту, мерцали откуда-то из-за ширмы, будто я оставила там зажжённые зорчи. До того было похоже на святое пламя, что я несколько раз сжала и разжала кулак, пытаясь «погасить» огонёк и попутно вспомнить, когда я вчера зажигала его. Огоньки не гасли, хуже того – двигались, будто пламя разгоралось ярче или распространялось по другому концу комнаты.
Мой сонный разум, наполовину ещё пребывающий в мире сумбурных грёз, как клокочущим кипятком окатило мыслью – «Пожар!». Зорчи, оставленные без присмотра, могли поджечь обивку кресла или книги, пламя из святого стало обычным, утратив связь со мной, и вот, пожалуйста!
В панике я буквально свалилась с кровати, заставив Снежка взволнованно заскулить и высунуться из-за ширмы, кое-как поднялась, поспешно бросилась на свет…
И едва не врезалась в выскочившего мне навстречу из-за той же ширмы Беркута. Серп свистнул на расстоянии локтя от моего лица, заставив меня шарахнуться.
Несколько секунд я тупо таращилась на него, не понимая, что происходит, напрочь забыв, кто он такой и что здесь делает – внимание моё было приковано к огненным бликам за ширмой.
– Ты чего? – громким шёпотом уточнил Беркут, отводя серп в сторону и без спешки вкладывая его в ножны за спиной. Я успела заметить, что вокруг так и не расчехлённого правого серпа у него намотана красная лента. Подозрительно блестящая, словно бы шёлковая, и с золотой вышивкой.
Медленно моя память начала просыпаться. Та-а-ак…
Так и не сумев ничего ответить я широким шагом обошла Беркута, продолжая своё движение к ширме и уже предполагая, что там увижу. К обычным утренним звукам – дыханию Снежка, шороху ветра на улице – отчётливо примешивались звуки жевания.
Яська сидел на полу, привалившись спиной к маленькому сундуку, и увлечённо пожирал поданную мне на ужин оленину. Как раз при мне прожевал последний кусочек, с явным удовольствием причмокнул губами и принялся вылизывать тарелку. Беркут, подошедший сразу за мной, на него предупреждающе шикнул и Ястреб нехотя прекратил.
Зорчей не было. Было то, что иные из жрецов называли «стрелой».
Язык огня, вытянутый и пульсирующий, отчего поначалу казалось, будто он нёсся в стену пущенной стрелой, мягко освещал пространство за ширмой. Непонимающе уставившись на стрелу, я снова вскинула руку, отчаянно сжимая и разжимая кулак – да погасни же ты, тварь! Когда я только зажгла этот ужас?
Кречет, сидящий у моего письменного стола и что-то неторопливо чёркающий на листке бумаги, чуть повернул ко мне голову, нахмурился и с явным неудовольствием встал, приветствуя начальство. Начальство же, увидевшее что слишком близко к деревянному стулу пульсирует вторая «стрела», кинулось спасать свою мебель и едва не сломало себе шею, красиво запнувшись о коврик и ляснувшись на каменный пол.
– Осторожнее! – раздался взволнованный оклик Ястреба и звуки возни. Ястреб был настолько толстым, что не умел вскакивать с пола. С пола он неторопливо и громко поднимался, пыхтя, фыркая и всеми силами изображая такое усердие, будто его заставляли раздувать кузнечные меха, а не зад от пола отрывать.
Я же оклемалась довольно быстро – перекатилась на спину и резко села, подтянув ноги. В падении я почти не ушиблась, но чуть ли не до крови прикусила собственный язык. Тряхнув головой, я с прежним ужасом уставилась на толчками продвигающиеся по комнате «стрелы» – и насчитала уже три.
– Пыгысы! – промычала я в ярости. Язык от укуса потерял подвижность. Буква «ы» на ближайшие минуты три стала моей любимой гласной буквой. Подкрепляя приказ погаснуть жестом, я ещё раз сжала и разжала кулаки, попыталась резко хлопнуть в ладоши, обрубая свою связь с огнём – но «стрелам» было на меня чхать. Как это вообще работает? Святое пламя может стать обычным, если от него займётся предмет, но «стрелы» горят в воздухе, как может воздух гореть обычным и непослушным пламенем?!
В приступе неясной злобы я запустила в ближайшую полосу огня собственным гребнем, не вовремя попавшимся под руку, промазала и уже была готова гасить мятежное пламя хоть плевками, хоть водой из кувшина, но пламя внезапно сдалось.
Все три стрелы вдруг метнулись к поднявшему руку Кречету и, воткнувшись в подушечки пальцев, на долю секунду осыпались вниз стрекочущими искрами, чтобы в следующий миг снова соткаться в пламя и потянуться вверх подвижным, пляшущим языком.
– Ушиблась? – с фальшивым участием поинтересовался Беркут, как раз подоспевший и подающий мне руку жестом настолько галантным, словно за прошедшие пять лет он успел нахвататься дворцовых манер. С секунду я тупо таращилась на протянутую руку, а потом раздвинула губы в уродливом оскале и зашипела.
В прошлой тройке вечурик, на которого я так шипела, шарахнулся, осенился руной Возмездия и убежал в угол. Беркут, который сам некогда научил меня «нормально лаять» и «прилично мяукать», подражая храмовым зверушкам, лишь чуть прищурил правый глазик. Даже удивиться не соизволил, тварь.
– А я вам говорил, что вы громко разговариваете! – возвестил Ястреб укоряющим тоном. Он как раз смог встать и сделать ко мне три полноценных шага, теперь пытался отдышаться. – Вы её своим мычанием разбудили!
Кречет едва слышно хмыкнул, дёрнул рукой, подбрасывая своё пламя вверх и заставляя из ленты сжаться в комок чистого огня размером с полтора моих кулака. В искрах, брызнувших от его кожи в этот момент, остро и как-то удивительно знакомо блеснул краешек алой ленты с золотой вышивкой круглого герба, наподобие ордена или броши приколотый на грудь.
– Вставай! – Яська подошёл ко мне, протягивая жирные от оленины ладони и виновато улыбаясь. – Будешь с нами дежурства обсуждать? Эти нехорошие люди меня постоянно пытаются записать в утро. Говорят, что я утрик и мне положено, а я в замок ехал не за тем, чтобы и тут по утрам работать, я по утрам спать планирую…
Я отчаянно жестикулировала, пытаясь приказать Ястребу заткнуться, но Ястреб повествовал упорно и увлечённо, совсем не обращая внимания на мои жесты. На воротнике его, как свободный ошейник, красовалась повязанная поверх одежды лента. Алая, с золотой вышивкой.
– Чего ещё за дежурства? – просипела я, наконец совладав с онемевшим языком и непонимающе таращась на Ястреба.
– Решаем, в каком порядке к тебе ходить будем. Знаешь, что эти придумали? Что каждый ходит в смену своего корпуса! Потом передумали. Мол, длинные дежурства, давайте по шесть часов. Решили каждого в той части дня, что по корпусу, а ночи брать по очереди.
– Отличная мысль! – повысил голос Беркут.
– Если это отличная мысль, то я говорящий куст боярышника! – огрызнулся Яська, наконец прекращая предлагать мне помощь и скрещивая руки на груди. – Я не буду дежурить в утро! Сам дежурь в своё утро, а я буду вечером! Или днём!
– Забирай ночь, а утро по очереди.
– В твоей больной голове, Беркут, – ещё хуже насупился утренний монашек, – ночь начинается за полночь и заканчивается в семь утра. А я засыпаю в четыре. У меня режим! Пару раз в неделю я могу такие порядки потерпеть, но не постоянно же! Я не могу ходить сюда и спать! Ставьте меня в вечер!
– Дудки, – кратко ответствовал Беркут, которому, судя по всему, было принципиально прищучить товарища знаменитой вечерней дисциплиной.
Пока они ссорились, я как раз успела самостоятельно подняться, отряхнуть руки от мелкого сора и просеменить к своему письменному столу. Покосилась на горящий над столом клубок пламени, протянула руку и опасливо его потыкала пальцем. Огненный клубок от прикосновений плевался искрами, но гаснуть не собирался. Кречет, глянув на меня, как на дуру, щёлкнул двумя пальцами, заставив клубок взлететь к самому потолку.
Захотелось почему-то из пустоты и нелепых взмахов руками соорудить целую стену святого огня, чтобы показать, кто тут главное зажигало, но стены огня мне уже давно не давались. Даже зорчи последний год зажигались через раз, а эта штука была явно крупнее зорча.
Скосив взгляд на лист бумаги, лежащий на краю стола, я увидела весьма простенький круг, расчерченный на пару десятков ломтиков, и каждый ломтик – на четыре кусочка. Каждый кусочек украшался в хаотичном порядке расставленными загогулинами – точками, крестиками и кружками.
– И нахрена вы опять сюда завалились? – вопросила я то ли у стола, то ли у стоящего рядом со столом полуденного монаха. – Да ещё все трое сразу?
– Распределяем дежурства, – пояснил Кречет, постучав пальцем по листку.
Круг выглядел завершённым. По крайней мере я не понимала, что там можно добавить или поменять.
– Кто вас в башню пустил?
– Стража. По крылатым меткам, – Кречет на секунду прижал руку к груди, нежно погладив краешек шёлковой ленты, орденом украшающий его рясу. Я требовательно протянула руку. Монах нехотя отколол гнутую булавку, высвобождая свою «награду», и положил на стол возле меня, отчего-то не став передавать из рук в руки.
Как я и думала, это был кусок моей ленты – срезанный её левый край, отличный от правого тем, что по нему помимо герба были вышиты языки золотого пламени. Скосив глаза вбок, я сумела различить, что правый краешек красуется на серпе у Беркута, стыдливо пряча свой изуродованный кончик под грубую льняную обмотку на рукояти. Серединка висела на шее у Ястреба.
– Вы ленту порезали? – добрым голосом спросила я, судорожно пытаясь вспомнить, какой палец принято отрубать за порчу артефактов такого значения.
– Не по моей инициативе, – с достоинством заметил Кречет, приосаниваясь и глядя на своих товарищей со скорбным осуждением.
– И никто не проверил, что ленты не целые?
– Стража видела, что Ястреб размахивал целой, когда выходил из башни – неудивительно, что не стали просить её развязывать и показывать целиком, когда он возвращался. Беркут носит её под обмоткой на серпе, как оберег, что даже не выглядит подозрительно.
– А ты со своим обрубком как прошёл?
– С высоко поднятой головой, молитвой на устах и полным игнорированием просьб стражи остановиться.
Я вздохнула и положила обрубок на место. Указательный, вспомнила я. За порчу знака королевы или крон-принца – отрубают большой палец, за порчу знака принцев и принцесс, не являющихся первыми претендентами на престол – отрубают указательный. При отсутствии указательного – любой другой палец.
Ястреб и Беркут продолжали перегавкиваться, как не поделившие объедки собаки. Снежок, с тихим ворчанием послонявшись вокруг, вернулся к непонятно откуда возникшей мозговой кости, лёг рядом и принялся её мусолить, чавкая от удовольствия.
– Кость откуда?
– Ястреб принёс.
– Пёс не лаял, когда вы вошли?
– Лаял, пока не увидел кость.
– Предатель, – я скосила глаза на всё так же спокойно разглядывающего своих ссорящихся коллег Кречета, чуть помедлила и всё же осторожно спросила: – Тебе так важно ходить на дежурства днём? Уступи ты их Ястребу.
Кречет с ответом медлил. Прищурился, хмыкнул и так же, как только что придвинул мне обрезок ленты, придвинул свой лист с расчерченным кругом.
– Видимо, я похож на идиота. Что не слишком удивительно в подобной ситуации, – вздохнув, он нехотя продолжил: – Если нами будет выработан повторяющийся цикл дежурств, и за каждым будет закреплён определённый временной отрезок – это сделает вас, госпожа Солнце, более предсказуемой и уязвимой для нападений одержимого. Несложно догадаться, что из Ястреба охранник весьма посредственный и отведя под его дежурство каждую ночь или каждую середину дня мы практически выпишем одержимому приглашение посетить северную башню именно в эти минуты. Это элементарные порядки по выявлению одержимых: Тени хорошо запоминают привычки своих потенциальных жертв, подбираясь ближе, поэтому наши смены должны быть хаотичны. «Слабое» время суток должно сменяться, а наличие в комнате Беркута должно быть для одержимого не ожидаемой неприятностью, а путающим карты сюрпризом. Я набросал цикл из двадцати двух дней, своеобразный узор, которому мы будем следовать, допуская незначительные погрешности в случае крайней нужды. Беркут не желает запоминать подобный узор, и хочет распределения по стандартным временным отрезкам. Ястреб желает разбить сутки на четыре отрезка времени и ходить посменно, но всегда в одном порядке, что, на мой взгляд, тоже достаточно легко просчитать.
Я вперилась сонными глазами в украшенный неровными точками брызг кружок, пытаясь с ходу найти систему, но системы особо не было.
– Господин Дроздовик и господин Сокол неоднократно просили меня избегать элементарных ошибок, стать помехой для одержимого, а не невольной подмогой, – продолжал вдохновившийся Кречет, невольно шевеля пальцами, будто пытаясь со мной объясняться и жестами заодно. – На самом деле я уже трижды пытался объяснить Беркуту, что его «простой и понятный» план нам не подходит, а меня ожидает выволочка от всех трёх Настоятелей разом, если я, как старший, допущу их ходить предсказуемым порядком. Но он не слушает. Ястреб тоже недоволен моим планом, так как ему нередко выпадают ночные и утренние дежурства.
– Ястреб – это круг? – на всякий уточнила я, всё кружа взглядом по запутанному расписанию и пытаясь посчитать, сколько у круга утренних и ночных вылазок.
– Нет, это Беркут. Ястреб обозначен крестом.
– Потому что на Ястребе как на охраннике остаётся только поставить крест?
– Не я это озвучил.
Я невольно вздохнула. Ещё раз сверилась с мешаниной линей, точек, кружков и крестиков, прошептала «храни меня тот шарик на небе, какой же это всё-таки бред!» и, вспомнив, старые уроки Беркута, гавкнула. Хотела свистнуть, но громко и заливисто свистеть я до сих пор не умею, а вот гавкать меня Беркут как научил, так до сих пор этим умением я пользуюсь.
Мой старый учитель осёкся на полуслове, настороженно на меня покосившись. Ястреб, доказывающий, что ему надо ходить по вечерам и дням, тоже нехотя примолк.
– Кто из вас порезал метку, заразы? – спросила я, едва не подавившись в начале предложения собственной зевотой. – Вы понимаете, что за такое пальцы отрезают?
– За ленточку? – поморщился Ястреб, явно не понимающий, как грубо он надругался над моим доверием и как жестоко похерил знак особой милости, опрометчиво ему выданный.
В ближайшие минуты выяснилось, что вина у нас общая. Ястреб виноват, потому что ленты позволил резать, это же его лента, а не Беркута, что он свои ленты не бережёт. Беркут виноват, потому что серпы свои пустил в ход против такой ценной вещи. Кречет виноват, потому что с провокаторским видом нашептал всем, что стража никогда не проверяет, целые ленты или нет, если их носят на шее, лбу, одежде или рукоятках ножей, ни разу не просили отвязать и развернуть те королевские ленты, что носят на себе Сокол и Чистоглазка, он свидетель.
Виноватой в их устах стала даже я – а почему я вообще дала им одну ленту на троих, это что за издевательство?!
– Так, – произнесла я, тряхнув головой, – у меня от вас уже болит голова.
– Мы можем помолчать, – милостиво предложил мне Беркут. – Чтобы вы могли выспаться.
– Спасибо, я уже выспалась. Где здесь начало? – Я дождалась, пока Кречет щёлкнет ногтем по своей схеме и ткнула пальцем в Ястреба. – Свободен до полудня. У тебя дневная, – палец мой дёрнулся, смещаясь на Беркута. – Ты в ночную. Сиди здесь и не беси меня, – я повернулась к Кречету. – Ты в утро. Иди на кухню, скажи слугам, чтобы мне подали завтрак раньше обычного. Проведешь слугу с едой в башню. Как раз пока метнёшься – ночь совсем завянет и начнётся твоё дежурство. Вопросы? – и так крепко сжала в кулаке листок, что он чуть надорвался.
– Можно я посижу в комнате, а не в коридоре? – осторожно уточнил Беркут голосом до того вкрадчивым, будто просил у меня денег в долг. – Мне же всего час какой остался дежурить, я за час вам даже надоесть не успею.
Просто прекрасно. Сначала они влезли – второй раз за сутки – в мою комнату, а теперь начинают напрашиваться сидеть тут постоянно, словно у меня не покои Солнце-бога, а трапезная при храмовой кухне.
Не знаю, как наличие этих идиотов должно мне помочь спастись от одержимого.
Помоги мне небесный собрат!
9 – Беркут. Слуги Солнца
С первого взгляда было ясно, что в замке мне не рады. Ну да я сам виноват, так уж себя зарекомендовал. Кажись, мне немного выдержки с непривычки не хватало. Разволновался, засуетился, начал ошибаться. Ошибки городил одну за одной – пусть несерьёзные, но вскладчину получилось прилично.
Взять хотя бы эти теневые смотрины у Третьего Луча, которые Сокол устроил не иначе как поиздеваться. И чтобы поиздеваться сказал мне, а не Яське или Кречету, приветствовать Солнце первым от имени всего нашего Храма, говорящей галкой твердить заученное. Что я мог ему сказать? «Господин Сокол, ваша многолетняя мудрость и опыт Королевского Жреца рядом не валялись с моей уверенностью, что я лучше знаю, как приветствовать принцессу»? Не мог же я ослушаться трижды повторённого и тщательно разжёванного приказа жреца над всеми жрецами!
Кажется, Солнце меня узнала – и устроила это представление, в результате которого Яську назначили фаворитом и оставили в башне, а меня выкурили, как крысу из подвала. Или не узнала и не дала мне таких нужных поблажек по старой дружбе – а всё из-за того, что я послушался Сокола и не осмелился ей напомнить о том, кто я такой. Сначала послушался старика, а потом постеснялся Яську с Кречетом и не стал при них распускать язык – и вот пожалуйста!
Позже я как-то неправильно среагировал на служанку. Надо было, что ли, осадить её, а не морду воротить, словно я девку впервые за год увидел вблизи, да и потом, когда суета поднялась, нечего было Солнце за руки хватать – она бы сильно эту Весновницу не побила.
И уж конечно нельзя было позволять Солнце за Кречетом следом по замку бегать, это я зря слабину показал, продемонстрировал, что мной можно управлять. И в коридоре зря согласился сидеть. Яська вон наглый, сразу полез в покои гостевать, вот его и оставили.
Словно я не помнил по своим прежним годам, что с Солнце только так и можно: напролом. Вламываться, навязываться и отвечать на её посылы в дальние дали удивлённым взглядом, но с места не трогаться.
Теперь вот пожалуйста. Отошёл на полчасика пожрать раздобыть. И ведь даже раздобыл, вот только назад меня стража в башню не пустила. Скрестили алебарды, уставились так издевательски и завели: «Не-е, назад нельзя. Вы первый раз, когда ходили, вы с госпожой ходили, госпожа вольна хоть разбойничьи шайки сюда водить. А сейчас госпожа где? Наверху. А вы внизу. Крылатые метки есть? Нету? А ведь приказа от госпожи вас пускать у нас тоже нету. Идите, ребятушки, на хрен. Вас таких красивых, в рясах, нам каждую неделю новых присылают. Понадобитесь – вас позовут. Кыш!».
Они отказывались и передать Солнце, что мы вернулись в башню и хотим назад на дежурство («это я должен бегать аж на верхушку башни, принцессу тревожить новостью, что его светлость какой-то там Беркут наконец-то жрать закончил и хочет задницу в коридоре просиживать? Во наглый! Кукиш сам себе покажи, хорошо, а то мне лениво перчатку ради такого снимать…»). Они отказались пропустить нас хотя бы в сопровождении («это я буду тебя водить к принцессе под свою ответственность? У меня ещё ожоги с того раза, как я без спросу принца Огнемира к ней пропустил, не сошли…»). Они отказались даже просто позвать десятника («у нас таких беркутов, навроде тебя, хоть собак корми, а господин Сапсан у нас один, ему недосуг твоё нытьё слушать…»).
Наверное, в мире не было вещи, которая была бы способна подстегнуть меня быстрее изучить окрестности Предрассветной башни, чем это клятое недоразумение. Через час я оббежал весь первый этаж, переполошил всех попавшихся мне на глаза слуг, пересовал нос за все двери, какие в теории могли вести на тайные лестницы в башню. Входа не было. Все входы были, как дверными створками, закрыты ко всему привычными стражниками, и засовом служила их непроходимая тупость. Они словно не понимали, что я сюда не яблоки воровать подослан, что я – посланник Вечернего корпуса Королевского Храма.
Из замка в башню было не попасть. Оставались пути с улицы, проще говоря – окна.
Как кошка под деревом с гнездом, полным лакомых птенцов, я ходил под башней, изредка пытаясь забраться прямо по стене на уровень второго этажа и влезать в окно. Стены, дери их Тени, были отвесные, не забраться, даже хвататься, кроме решёток на окнах первого этажа, не за что.
– Тени! – шипел я, снова сорвавшись и потирая друг о друга стёсанные в кровь ладони. Ни разу мне ещё не удавалось забраться так высоко, чтобы падение обернулось чем-то серьёзнее содранной кожи. – Тени дери эту теневую башню!
Окна седьмого этажа недосягаемы. Там, под самой крышей, были карнизы, укрепляющие стены от разрушения, но до них могли добраться только птицы.
Где-то там и два окна покоев принцессы.
– Ястреб! – заорал я. Тоже мне, напарник. Подлизался, устроился и сидит там, дрыхнет. Нет бы помочь нам вернуться на задание. Сова бестолковая. Всегда этот Ястреб таким был – всегда спасал только свою задницу, чудо ли, что его никто в храме не любил. – Теневая ты сова, мать твою налево, сделай хоть что-нибудь!
Ястреб меня не слышал. На мои вопли оборачивались только случайные прохожие. Из окон нет-нет, да высовывались морды любопытствующих. Одна из поломоек за мной наблюдала уже минут десять: высунулась из окна и вяло выжимала уже давно сухую тряпку.
– Тени, – повторил я, втайне уже согласный и на вариант, что призванные Тени явятся в северную башню и это станет поводом вернуться.
Опыт прошлых троек подсказывал, что нельзя позволять укорениться порядку, где Солнце сама будет выбирать время, когда мы приходим. К тому же я успел подслушать у дверей кабинета, что она согласилась при Соколе нас пока оставить. Теперь главное – вернуться. Как-то раздобыть клятые «крылатые метки» или уговорить Солнце отдать страже приказ нас пропускать.
Наградил же Солнце-бог напарниками, дери их Тени. Что этой тупой совой, которая свою тушку устроил и рад уже, даже не пытается нас искать, что этим «учеником Королевского Жреца», от которого проку – как от валенка в раскалённой летом степи.
Хоть бы моральная поддержка от него была, так нет же. Кречет, второй тенью за мной таскающийся по замку, меня скорее морально доламывал одним своим полным укора взглядом. Стоял, смотрел, молчал и лишь изредка так вздыхал, будто я у него на глазах укусил за ногу живого барашка и сообщил, что на вкус он свеженький. Даже дураком начинал себя чувствовать.
– Что? – я обернулся к стоящему у отцветающей сливы Кречету, который флегматично обрывал с тонкой веточки кору, не сводя с меня придурковатого взгляда. – Может, закончишь пялиться и наконец-то поможешь как-то вернуться в башню?
– Сейчас?
– Предлагаешь дождаться следующего полнолуния?
– Сейчас никак. Стража своё мнение уже высказала.
– И что ты предлагаешь делать?
– Дождаться смены караула. В башне две десятки, которые сменяют друг друга. Возможно, вторая десятка более сговорчива. Или их десятник менее велик и соизволит нас выслушать.
Я в ответ сплюнул на землю. Вся стратегия Кречета помещалась в старую поговорку «ждать у моря погоды».
Полуденный монах, наконец-то расшевелившись, отлип от своей сливы и не спеша подошёл ко мне. Постоял рядом, запрокинув голову и пялясь в уходящую ввысь башню.
– Можем просто дождаться смены караула, – повторил он, поводя плечами.
– О, то есть ты считаешь, что во второй десятке у нас будут сплошь дружелюбные и гостеприимные ребята, которые на руках нас отнесут на последний этаж?
– Считаю, что стража, которая стоит на первом этаже сейчас, настроена недружелюбно и относится к нам предвзято. Можем просто подождать других стражников.
Я махнул на него рукой, отбегая к стене. Снова принялся осматривать кладку над окнами первого этажа, пытаясь найти место, где стоит рискнуть и попробовать добраться до окон на втором.
– Твои шансы безумно малы, – продолжал нагнетать Кречет, глядя на меня со скукой. – Даже если ты заберёшься на второй этаж через окно – тебе предстоит преодолеть несколько лестничных пролётов, каждый из который охраняет пара стражников, которые едва ли будут сговорчивее наших знакомых.
– Не хочешь помогать – так хоть не каркай!– огрызнулся я, с ногами забираясь на подоконник и пытаясь вбить серп в стык между камнями. Входил самым кончиком, вес не удержит. Спрыгнув, я продолжил рыскать у стены. – В северной башне орудует одержимый Тенью убийца, который в любой момент может добраться до этой глупой девчонки, которая сама же обрекает себя на смерть! Если мы не вступимся – тогда кто? Ястреб? И что он сделает одержимому? Выест мозги своей болтовнёй? Или Весновница? Или эти зубоскалы-стражники?
– Я бы поостерегся называть Солнце-бога «глупой девчонкой», – заметил Кречет, прохаживаясь за мной следом. – Не забывай, что она – Солнце и есть. Ей ведомо прошлое, будущее, настоящее, она порождает огонь силой мысли и способна подчинить себе любого зверя, и наша защита для неё – фикция, глупая традиция. Мы скорее жест вежливости, чем реальная охрана.
– За себя говори, бесполезный жест вежливости! Лично я приехал охранять принцессу!
– Конечно, я так и понял. Но нужна ли Солнце твоя охрана? Одержимый в замке есть и это – факт. Но охотится ли он за Солнце? Пытается ли схватить неуловимое и догнать недостижимое или это всего лишь домыслы господина Сокола? Быть может, одержимый даже не рискует к ней приблизиться, а обстоятельства предыдущих нападений были чередой совпадений. Возможно, что всё наоборот, и вышеизложенное лишь мои глупые домыслы, но они с тем же успехом могут оказаться правдой. У нас пока нет никаких доказательств, что зло коснулось северной башни – убийства проходили не здесь. Возможно для того, чтобы не рисковать, принцессе Солнце нужно делать то, что она и так делает по воле небесного светила: сидеть в башне и не высовываться. Может быть, наша попытка охранять само Солнце – лишь бесполезный спор с богом? Может быть…
– Ага! – возопил я, перебив монотонный бубнёж Кречета. По глазам мне резанула знакомая картинка – редкие тёмные брызги, осколки костей и склизкие ошмётки. Забыв про стену, я бросился к находке. – Говоришь, ничего злого в северной башне не происходит? А как тебе это? – Я обошёл находку кругом, с прищуром вглядываясь в покорёженную плоть. – Хочешь сказать, не тянет на следы одержимого?
Кречет, подошедший по моему оклику, стал чуть в стороне и скрестил руки. На мою находку он глядел как-то без вдохновения.
– Тянет на две тарелки холодца. Вернее, тянуло до того, как сгнило.
– Хочешь сказать, что размозженные головы под окнами у принцессы – это нормально?
– Ты уверен, что твоя «размозженная голова» не принадлежала целиком запечённому поросёнку? На пирах знати из окон выбрасывается множество объедков. Я видел, как на тарелках оставляли гнить головы, с которых знатным людям недосуг обирать мясо.
Я брезгливо потыкал пальцем в свиную голову, наполовину размозженную о землю.
– Нет, он сырой. Это не объедки.
– Но щетина опалена и это явная падаль, а не свежеубитое животное.
– Это следы одержимого.
– Одержимой, по-твоему, кидается из окон северной башни гниющими свиными головами?
– А по-твоему это делает принцесса, что ли?! – вспылил я, потеряв терпение.
Кречет с каким-то подозрением поглядел вверх, на башню, потом снова опустил глаза на землю.
– Неисповедимы пути Солнца!
Я повторно сплюнул и бросился к стене. Свиная голова, разбитая о землю у подножья башни, меня подбодрила вдвое тщательнее искать способ вернуться. Не то чтобы я такой уж опытный ловец Теней, но разбитая свиная голова прямо под окнами – это как-то не здорово.
Надо вернуться, надо немедленно вернуться.
Наконец-то я увидел то, что могло бы стать для меня решением. Бойницу, больше похожую на узкое окно для проветривания, явно ведущую в одно из ответвлений коридора. В пустом провале не было видно стекла – прорезь в стене была слишком узкой и с обеих сторон закрывалась выступающими гребнями ставен. В шаге вправо и четырёх шагах вниз – окно первого этажа, а красный плющ вьётся по деревянным балкам, вбитым в стену. То, что нужно.
Оставив правый серп в ножнах, а левым цепляясь за кованую грубую решётку, я полез к балке, на которой густой шапкой покоились побеги плюща. Ногам не было опоры на шершавых прутьях и приходилось неуклюже упираться коленями.
