Дарья Савицкая
Во имя Солнца
Господин Сокол появился ещё минут через пять, в сопровождении одного из старейших монахов Полуденного корпуса – Телея, и старейшины всея Королевского Храма – монахини Утреннего корпуса Светломыслы. За ними следовал Настоятель Полуденного корпуса – бородатый и вечно улыбающийся Небомир.
– Да осветит ваш путь Солнце, дети мои, – сухо проговорил Королевский Жрец, останавливаясь между статуями крылатых псов. Дроздовик почтительно поднял руки к потолку, приветствуя его святейшество, но со статуи слезть и не подумал. Сокол бросил на нашего Настоятеля терпеливый, полный мученической скорби взгляд.
– Не надо так на меня смотреть. Ни в одном священном законе не написано «не садись на статую пса крылатого в присутствии старших по сану», – проворчал Дроздовик, совсем не смущённый недовольством Сокола.
Ястреб при виде Сокола совсем посерел и, казалось, так обмяк, что чудом не стёк под свою лавку испуганной лужицей. Я и сам невольно напрягся – слишком уж много важных жрецов для моей скромной персоны. Все три Настоятеля, Королевский Жрец да ещё и пара старейшин притащилась – хрен его знает, куда от этих святых людей мне, грешнику, прятаться.
Зато полуденному монаху хоть бы хны. Обернулся, зыркнул на пришедших – Соколу кивнул, Небомиру со Светломыслой рукой махнул, на Телея вообще даже не глянул, и стоит себе дальше, чуть ли не насвистывает. Никакого трепета или волнения. Словно каждый день с ними встречается.
Но я тоже в грязь лицом не ударил. По крайней мере с достойной своего корпуса выдержкой выслушал данные Соколом инструкции: когда и как едем в замок, как себя лучше вести с принцессой в общих чертах, кто нас будет сопровождать.
Сегодня Солнце не рискнут беспокоить – нас представят завтра на рассвете, но в замок отправят заранее, нынешним вечером, и переночуем мы уже там. Сокол лично приедет в замок, чтобы представить нас принцессе – но поедет завтра утром, перед самой нашей встречей. Светломысла, которая отправлялась в Новый замок по своим врачебным делам, первые дни должна была быть нашим советчиком и доверенным лицом Сокола.
Лица у старшего духовенства были какие-то не вдохновлённые. В наш успех они явно как-то не верили.
Потом Телей умудрился поцапаться с Дроздом, начав ему выговаривать, что нечего тут на собаках сидеть, когда сам Королевский Жрец стоит, а Небомир тщетно пытался призвать своего монаха к порядку. Сокол дважды сделал жест парню с перекошенным ртом, чьего имени я так и не вспомнил, чтобы он подошёл поближе к остальным. Тот нехотя, будто делая мне и Ястребу огромное одолжение, проволочил ноги к нам и встал где-то посерёдке. Представляться или вообще здороваться с такой мелкой сошкой, как я, было явно ниже его достоинства.
Чистоглазка отвлеклась, чтобы перекинуться парой слов со Светломыслой. Сокол, важный, как индюк, проходя мимо ткнул Яську посохом и властным жестом поманил за собой. Я почти поверил, что трусоватый Совун сейчас просто грохнется в обморок или вовсе сдохнет от разрыва сердца, но он сумел кое-как подняться со скамейки и проследовать за Королевским Жрецом к соседнему витражному окну.
Говорили они недолго, вернее, говорил Сокол, а Яська молчал и млел. В завершении диалога Королевский Жрец даже вручил этому недотёпе какой-то мелкий предмет, какой именно – я не разглядел, и кивком отпустил обратно к Чистоглазке. Ястреб отошёл к своей Настоятельнице с лицом человека, только что пробежавшегося с королевским знаменем по лагерю кочевников, увернувшегося от всех их языческих проклятий и вернувшегося с целой шкурой и с не потрёпанным флагом.
– А мне никто не хочет мудрый совет на прощание дать? – проворчал я себе под нос, отчего-то на секунду обидевшись, что меня Сокол на личную беседу не пригласил.
– Спроси совета у своего Настоятеля, если так этого хочешь, – раздалось внезапно слева. Повернув голову, я увидел полуденного монаха. На меня он не смотрел, словно разговаривал с пустотой, – Господин Сокол – не самый большой знаток Теней и не сможет дать тебе совета актуальнее тех, что ты найдёшь в любой святой книге, и уж тем более актуальнее рекомендаций, какие может дать с высоты своего опыта господин Дроздовик.
Я на несколько секунд опешил. Внезапно было, что полуденный без здрасьте начал свою болтовню. Он немного картавил, но говорил вполне чётко.
– Дроздовик уже сказал мне всё, что хотел, – выдавил я, не зная, чего ещё ответить.
Полуденный хмыкнул, словно я сморозил какую-то чушь, но отвечать не стал.
– Не боишься, что принцесса не одобрит нас, как охранников? – всё же спросил я, пытаясь наладить беседу с этим молчуном.
– Боюсь, что она не одобрит тебя или вот этого,– криворотый небрежно кивнул на бледного Яську,– и меня отстранят просто за компанию.
Мне почему-то захотелось выругаться. Его самомнение явно вполне соответствовало манере держаться. Всё, что мельче жреца, даже кивка его явно не стоило.
– Какой-то ты шибко наглый для полуде…– я осёкся, не договорив. Стоило мне шагнуть ближе, пытаясь заглянуть полуденному в лицо, как он шарахнулся, будто я был бешеной собакой. Лицо он старательно отворачивал. Я повторно попытался заглянуть ему в морду, но монах прямого взгляда избегал.
Мне он вдруг перестал казаться наглым и показался каким-то испуганным и даже немного жалким. Подумалось, что ему просто не случилось начать переживать за реакцию принцессы – криворотый ещё не перестал нервничать на тему того, что ему навязали нас с Ястребом.
Странно, что он вообще с нами едет. Мне казалось, криворотому лет тридцать, что ли, хотя сейчас, вблизи, я видел свою ошибку.
Продолжать разговор я не стал. Отошёл было к лавочке, где сидел Ястреб, но он меня даже не заметил. Снова обернулся на криворотого, но тот притворялся, будто кроме него в зале никого нет.
А я ещё жаловался, что у меня коллеги по отряду странненькие.
– Беркут! – окликнул меня от дверей Дроздовик, – На выход!
***
Торжественных проводов нам никто не устроил. По дороге к выходу из замка Дроздовик ворчал и бурчал, силясь вдолбить мне в голову с опозданием вспомнившиеся ему хитрости против Теней. Я с внимательным лицом слушал, внутренне паникуя – на слух я все новые знания едва воспринимаю, мне проще прочитать и запомнить, чем послушать и повторить. Помогали Настоятелю в этом нелёгком деле Небомир и Телей, которые почему-то словно забыли про своего монаха, больше внимания уделяя мне. А может, на меня просто повесили больше надежд – кому ж ещё отвечать за поимку Тени, как не вечернему монаху?
Зато рядом с криворотым вышагивала, едва поспевая за его неторопливой, но широкой поступью, госпожа Светломысла. Они обменивались какими-то короткими фразами, но никаких запоздалых лекций моему собрату с Полуденного никто не читал. Я лишь уловил краем уха сказанную ему фразу: «О, ты наверняка сумеешь принять правильное решение на месте!». Мне бы кто такое сказал, а то только учат и учат, словно я в суете такой чего запомню.
Почему-то казалось, что в замок мы отправимся, как и всякие скромные монахи, пешком, однако у выхода нас поджидала, как бы странно не прозвучало, карета, запряженная гнедой парой. Карета была старая, вместо стекол оказались только грязные занавески, защищающие от лишнего света и пыли, но опознавательных знаков было не видать. На такой могли бы приехать герцогские любимые слуги, какие-нибудь меновщики или, к примеру, нанявшие извозчика горожане.
– Карета! – заорал Ястреб, едва завидев эту развалину. Кажется, теперь о том, что тут стоит именно карета, была оповещена добрая половина Королевского Храма, – Чистюля, смотри, каретище! Настоящее! Прямо с дверью!
– Ты правил экипажами, не делай вид, что…– попыталась его урезонить Настоятельница, пока я стоял и думал, послышалось ли мне. Чистюля?! Он назвал Настоятельницу Чистюлей?!
– Это было давно и неправда, – Ястреб рванул на место возницы, по пути едва не сшибив с ног Телея, – Так, я поведу экипаж. Я умею.
– Он умеет? – опасливо уточнил у Чистоглазки Дроздовик, глядя на волнующихся лошадей.
– Мы считали, что он умеет, пока он не заехал на двуколке в конюшню, сломав и двуколку, и стенки двух денников, – мрачно признала Чистоглазка, с осуждением глядя на вдохновлённого монаха.
– Ясно, – коротко ответил наш Настоятель, вздыхая, – Беркут. Сними его с козлов, пока на радостные вопли не сбежался весь корпус.
Ястреб категорически не желал слезать с места возницы. Удивлялся моему неверию в его таланты и просил «хотя бы до границы города доехать». Мне за него было просто стыдно. Под взглядами троих Настоятелей, двух старейшин и Королевского Жреца я пытался сманить эту бестолочь на грешную землю, а бестолочь только позорила меня своим упрямством.
В карету Ястреба я запихнул самолично – почти ногой под зад затолкал, потому что он совершенно не слушал даже Настоятельницу и ворчал, что умеет водить экипаж и хочет быть возницей.
После этой позорной сцены Дроздовик и Небомир словно ради порядка осмотрели лошадей и карету, обойдя их кругом, понимающе покивали друг другу и благословили нас проваливать.
Забившись в карету, я уселся напротив Ястреба, который своей жирной тушкой занял больше половины сиденья. Полуденный монах, зашедший последним, целую минуту, даже когда карета тронулась, стоял и переводил взгляд с меня на совуна и обратно, будто не мог решить, с кем сидеть менее противно.
В итоге сел на пол, подобрав ноги и уставившись в пустоту.
– Зачем они посвятили в это задание лишнего человека? – не унимался Ястреб, – Я бы мог прекрасно править экипажем. Они посвятили в тайну, куда мы едем, лишнего человека! Они вообще в секретность не умеют! Зачем нам возница, когда есть я?
– Потому что закрытая карета без опознавательных знаков, выехавшая из ворот храма может принадлежать кому угодно. И какая угодно карета может въехать в ворота Нового замка. Там могут быть вернувшиеся с поручения слуги, какие-нибудь менестрели, вызванные в замок врачи. А рыжий монах в рясе Утреннего корпуса, сидящий на козлах, делает карету на редкость узнаваемой, – резковато ответил полуденный монах, явно устав от его нытья. Ястреб тут же затих, уставившись на него с запоздалым пониманием.
Целых полминуты в карете было тихо, пока Ястреб не заметил в щели неплотно задёрнутого тканью окна очертания Дождевого моста.
– О! Дождевой мост! – выпалил он, подавшись к окну, – Вы там были? Ну, на набережной возле Дождевого? У нас там старый Настоятель помер. Три года на место его смерти паломники из деревень ездили, говорили, что если поцеловать мостовую там, где он дух испустил, тебе грехи прощаются. Остролист их два года гонял вежливо, просил так не делать, объяснял, что Настоятель зимой помер, не на мостовой, на льду речном, так паломники начали мордами на мелководье тыкаться, чтобы благодать принять. На третий год у Острика нервы не выдержали, он там гончих собак откуда-то выписал, и собаками людей гонял, орал, что нечего из смерти человека делать какое-то суеверие паршивое…
Я понятия не имел, кто такой Остролист и что за чушь порет Яська, но встревать первые минуты не решался. Тот довольно быстро отвлёкся, заметив в окне теперь уже какой-то трактир и начал рассказывать, как хозяин этого трактира пьяный в хрюшку пытался постричься в Утренний корпус во имя спасения своей души.
– Как думаете, зачем нам ночевать в замке, если представят нас Солнце только утром? – перебив его болтовню спросил я, когда мы выехали из Ярограда. Тропа пролегала пока через королевские поля. Я даже решился высунуться из окна, глянуть на дорогу и на приближающуюся громаду Нового замка.
– А небесное светило их знает, этих жрецов, – беспечно отозвался Яська, снова забывшись и принялся болтать ногами, только спустя несколько секунд вспомнив, что на полу сидит третий монах, – Может, у неё по утрам настроение лучше? Вы слышали, что она натравила на Телея собаку? Нет?
Я качнул головой, а полуденный, сидевший до того молча вдруг сквозь зубы выдавил:
– Баранина.
– Баранина? – заинтересовался Яська, легко переключившись на тему еды.
– Принцесса Солнце не натравливала на Телея собаку. Она кинула собаке кусок баранины, который ей подали на ужин, на глазах у Телея. Он попытался поднять мясо. Пёс, что ожидаемо, укусил соперника за руку, протянутую к еде. На самом деле Телею просто не стоило вмешиваться в устоявшиеся правила, по которым принцесса кормит своего пса с собственной тарелки, даже если с его точки зрения это неразумное расточительство, и уж тем более не стоило пытаться вырывать мясо из-под носа у гривогрыза.
– А тот вечерний, которого она столкнула с лестницы и он руку сломал? – жадно уточнил Ястреб.
– Не слышал, чтобы на задании кому-то ломали руки.
– А я слышал…
– Сплетни, – перебил я Совуна решительно, – Ты слышал теневые сплетни, ага? Ни одного перелома не было в нашем корпусе за весь апрель.
– Вот ещё, – совершенно не обиделся Ястреб, фыркая на меня почти презрительно, – У нас, в Утреннем корпусе, лгать никто бы не стал. Вот хоть бы и сами спросите у своего Сокола, как он завтра припрётся в Новый замок по нашим следам. Там такие подробности открываются, если покопаться! – он вздохнул и снова затараторил:– Давно вам сообщили, что в замок едем? Я просто ещё три часа назад гулял себе по храму и знать не знал, что меня принцессу охранять выбрали. Кажется, даже ещё ответственность не осознал. А вы ответственность осознали?
Я пока осознал только то, что, если Ястреб не заткнётся к моменту нашего приезда в замок, я его ударю. Скорее всего, сильно. Не исключено, что ногами. И почти наверняка – раз десять, чтобы точно проняло.
– Настоятели вас за какие грехи к принцессе отправили? – продолжал допытываться Яська, увлечённый беседой с самим собой, – Знаете, я до сих пор считаю, что это что-то вроде наказания…
– Нас отправили не Настоятели, а господин Сокол. Он знал, что поедете вы двое ещё три дня назад, – слабым голосом перебил его полуденный.
– А ты откуда всё знаешь, умник? – Ястреб, казалось, наконец-то отвлёкся от своей собственной болтовни и уставился на полуденного с любопытством, даже голову склонил, разглядывая. Криворотый на риторический вопрос не ответил, – Слушай, коллега, а можно я сразу спрошу, чтобы потом не бубнить под руку и настроение тебе не портить? – бедняга заинтересовано глянул на Ястреба, даже левый глаз его на секунду перестал косить, почти выровнявшись, – А ты откуда такой красивый? Одержимые? Разбойники? Упал с крыши сарая мордой вперёд?
Полуденный монах снова тяжко вздохнул и покачал головой, выражая этим простым жестом, насколько его задрали подобные вопросы.
– Я не то чтобы грублю, просто потом же всё равно начнём выпытывать рано или поздно, – поспешно добавил Совун, которому словно не ясно было, что криворотый отвечать не намерен.
– Не лезь в чужое горе, если не можешь ему помочь, – напомнил я, вступаясь за полуденного.
– Да какое это горе? – заспорил было Ястреб, – Всё равно рано или поздно мы…– он волшебным образом заткнулся, когда я показал ему крепко сжатый кулак и улыбнулся, намекая, что терпение моё на исходе, – Да ладно тебе, понял. Молчу.
Минут десять мы ехали в тишине, лишь звякало что-то в пожитках у Ястреба на ухабинах. Наконец, когда мы выехали на прямую дорогу, ведущую к замковым воротам, тишину нарушил криворотый.
– Мне сообщили ваши имена, но не сказали, где кто. Который из вас Ястреб?
– Я! – с готовностью отозвался изнывающий в молчании Яська и тут же ткнул в меня пальцем, – А это Беркут. Правда, на кочевника похож?
Вот дырявая голова, только что же напоминал этому дурню, что в чужое горе лезть некрасиво. Я, может, считаю, что моя рожа северного варвара ничуть не лучше «красоты» криворотого, нечего мне напоминать.
Криворотый глянул на меня оценивающе.
– Нет, – вяло отозвался он, – Глаза слишком большие. Нос, напротив, недостаточно широкий для кочевника. Да, у него не слишком типичная для яроградца внешность, но и на северянина он не похож.
– Ишь ты, умный какой…– буркнул Ястреб, недовольный, что меня не получилось выставить кочевником.
– Тебя-то как зовут? – я обернулся к криворотому. Вместо этого неторопливого в речи монаха мне отозвался везде встревающий Ястреб.
– О-о-о! – протянул он, сразу просияв лицом, – А ты его не знаешь, что ли? Этот парень – любимчик нашей Светломыслы, она ему когда-то нос вправляла. Она говорит, что будет удивлена, если этот умник не станет Королевским Жрецом после старины Сокола. К тому же он личный ученик этого самого Сокола, представляешь, да?
– Нет такого звания – ученик Королевского Жреца, – буркнул криворотый смущённо.
– Однако у всех такое ощущение, будто ради твоей светлости такое звание придумали, – хмыкнул Ястреб, – Но я его помню знаешь почему? Потому что эта неуклюжая зараза профессионально сшибает подсвечники и умеет взмахом рукава вывернуть на пол весь алтарь.
– Кле-ве-та, – возразил полуденный без малейшего намёка на раздражение в голосе, – Ничего я не сшибаю.
– Сшибаешь. Ну, сейчас уже нет, а два года назад я твоё присутствие на службе угадывал по грохоту. Стоишь, бывало, думаешь о божественном, добром, вечном – и тут грохот. Сразу понятно, что очередь Кречета на алтаре дежурить, только он умеет ронять с алтаря даже те штуки, которые в принципе трогать нельзя. Я могу даже показать пальцем, кто потом ходил после службы за ним убирал. Кровь вокруг алтаря замывал, воск разлитый оттирал, – выдав эту тираду Ястреб сердито ткнул себя большим пальцем в грудь.
Кречет вздохнул и серьёзным голосом извинился за причинённые господину Ястребу неудобства. Господин Ястреб его милостиво простил.
Обернувшись ко мне, бедняга спокойно пояснил:
– Когда госпожа Светломысла, да продлятся её дни, вправила мне нос, я полгода ходил с повязкой на лице, довольно широкой, надо сказать, и она несколько мешала мне видеть перед собой. Не отрицаю, что порой случалось задеть подсвечник. – Его скошенный рот дёрнулся, возможно, пытаясь изобразить усмешку, да только на усмешку это походило мало. – А зовут меня, как вскользь было упомянуто, Кречет.
В голову забрела нелепая мысль, что подбирали нас не по бестолковости или особым талантам, а просто по именам. Старик Сокол, видимо, просто под своё имя ребят подбирал.
Карета резко подпрыгнула, словив колесом ухабину, и Кречет, сидевший на полу, крепко треснулся затылком о стену. Даже не помянув Теней или чью-нибудь матерь, он тряхнул головой и осторожно отодвинулся от стенки. Да что там – он даже ушибленную башку не потёр, словно не с размаху о дерево стукнулся, а так, веточку задел.
– Может, сядешь как человек? – предложил я, потеснившись на своём сиденье.
– Смысла нет, – ответил Кречет безразлично, – Мы подъезжаем к воротам. Пару минут – и будем на месте.
– Ты бывал в Новом замке?
– Раз десять, не меньше.
– И ты знаешь принцессу?
– К счастью, нет. Каждый из десяти раз мне удавалось убедить господина Сокола, что знакомить меня с госпожой Солнце – плохая идея.
Моё маленькое, но весьма правдоподобное предположение, что нас выбрали просто потому, что все трое уже были хоть бы и шапочно знакомы с принцессой, оказалось уничтожено.
– Ты тоже не знаешь принцессу лично? – на всякий случай уточнил я у Ястреба.
– Ну-у-у…– протянул Совун, задумавшись, – Я знаю её тётю. И я как-то раз был в первых рядах на молебне, где она стояла рядом с Соколом и потом всех поздравляла с Пробуждением. Я даже могу с чистой совестью сказать, что мы виделись. Но прямо уж лично…
– И тебя тоже ей не представляли? – я снова повернулся к Кречету.
– Я не был удостоен чести даже просто видеть принцессу до настоящего момента.
– Можно подумать тебя, Беркут, ей лично представляли, – насмешливо заметил Ястреб, не понимающий моих вопросов. Я врать не стал, просто пожал плечами и закрыл тему.
Карета остановилась и слышно было, как надрывно скрипят, открываясь ворота. Наш возница переговаривался со стражей, объясняя, кто прибыл. Голос его с опозданием показался мне знакомым, и я понял, что возницей нашим был кто-то из жрецов Вечернего корпуса, одетый в мирскую одежду.
Мы прибыли в Новый замок. Самое важное в моей жизни задание можно было считать начатым.
5 – Солнце. Про жреческое коварство
Сокол заявился часов в восемь утра. Постучаться ему была не судьба, поэтому проснулась я от того, что тяжеленная дверь захлопнулась за спиной нашего Королевского Жреца.
Подхватившись с постели, я поспешно отбросила одеяло и села, уставившись на вошедшего осоловевшими со сна глазами. Благо, моя ночная рубашка напоминала скорее ночное платье, и сказать, что я не одета, было сложно.
В комнате царил полумрак. Ближайшее к кровати окно было заставлено книгами – они высились от подоконника и до самой фрамуги, покрываясь пылью и белой собачьей шерстью, и свет сквозь этот завал проникал тонкими, как лучины, полосками. Второе окно было, во-первых, закрыто ставнями, во-вторых, отгорожено от меня ширмой, разделявшей покои на две части.
Снежок, ранее лежавший на полу и тихо грызущий ножку стула, едва слышно гавкнул и вскочил, оскалив зубы и ощерившись. Сокола он не слишком любил – а вы попробуйте любить того, кто всё ваше щенячье детство будет бить вас по заду посохом, приговаривая «развели поганых собак, белое отродье, проходу от них нет!». Представьте себе, в Королевском Храме всё настолько плохо, что даже Королевский Жрец верит в приметы как последняя суеверная бабка. Белый зверь – к несчастью, предрассветный ребёнок – обязательно бестолочь, толк будет лишь от младших детишек.
Сокол, нахмурив серебряные брови, шуганул посохом Снежка и медленно прошествовал к центру моей комнаты. Со смесью понимания и ужаса оглядел высохшую свиную голову, лежащую в центре на шёлковой салфетке, расшитой костями и черепами. Перевёл взгляд на стену, исполосованную частой сетью царапин, и мясницкий тесак, валяющийся на полу – это у меня место для отвода души и сцеживания неприятных эмоций, я очень люблю драться со стеной. Стена меня понимает гораздо лучше, чем живые люди, спокойно сносит все мои крики и удары.
Брезгливо потыкал пальцем в чучело белки, лежащее на краю стола – чучелу Снежок с неделю назад, играя, отгрыз три из четырёх лап, а также перекусил белочке проволочный позвоночник, отчего она обмякла и выглядела как совсем недавно сдохшая.
Напоследок Сокол пнул ногой лежанку Снежка и в воздух взметнулось облачко пыли, мелкого песка, принесённого на собачьих лапах, и белоснежной шерсти.
Видно было, каких усилий ему стоит ничего не сказать о бардаке в моих покоях. Но старый жрец справился. Чуть склонив свою головушку набок, он с любопытством посмотрел на меня.
– Здравствуй, Солнце.
– Здравствуй? Звучит, как издёвка, – пробурчала я, совершенно демонстративно утирая краем одеяла сопливый нос. Летняя простуда, тварь такая, подкралась незаметно.
– Ну-ну, выглядишь ты уже получше, – заверил меня Королевский Жрец, попутно цыкнув на начавшего к нему подкрадываться Снежка.
– А ты похуже. – Я потёрла глаза, кое-как вставая и давясь зевотой. – Лик твой, дедушка, сегодня выглядит как герб всех невыспавшихся людей мира. Ты чего в такую рань завалился?
Сокол дёрнул рукой, будто намеревался погрозить мне посохом. Посох у дедушки знатный – дубовый, с набалдашником из янтаря, с золотыми кольцами, украшенными руной Солнца и мелкими рубинами. Хребет, конечно, таким не перебить – не удивлюсь, если от хорошего удара эта реликвия вовсе сломается.
– Твои манеры как были, так и остались идеальными, – пробормотал Сокол с грустной иронией. Голубые глаза почти светились немым укором.
– Благодарю. – Прошествовав к столу, я потрепала по липкой коже свиную голову, потом налила себе из кувшина в чашку воды. – Извиняйте, но выпить тебе могу предложить только простой ключевой водички. Не хочу кликать свою служанку только чтобы ради порядка предложить незваным гостям чай. Вот такая я свинья. – Я залпом выпила воду, довольно хрюкнула и задумчиво постучала по пятачку свиной головы. Сокол продолжал смотреть на меня с грустным неодобрением.
– Это что? – с убийственным спокойствием спросил он, ткнув пальцем в голову и тут же брезгливо отдёрнув руку.
– Моё тотемное животное. Как у папочки-рыцаря. У него ворон, а у меня вот. – Я сквозь брезгливость приобняла свиную голову и ещё раз хрюкнула. Она была подсушена, с вынутыми глазами и мозгами, но запах от подгнивающей кожи всё равно исходил противный. Похоже, тотемному животному пора было на помойку.
– Свиная голова?
– А Аметисте нравится, – парировала я. – Это её была идея, завести мне ещё одно животное, кроме Снежка. Мы же не знали, что Снежок на второй день знакомства загрызёт Салослава.
Сокол на несколько секунд закрыл глаза, и в голову мне тут же стрельнуло молитвой – дедушка просил у того странного шарика на небе терпения. Я всегда слышу мысленные молитвы, если их произносят рядом со мной.
– То есть у тебя недавно тут жила живая свинья?
– Не совсем, – врать было лень. – Я попросила у Марника свинью. Свин был нужен для того, чтобы у тех полоумных монахов, которых ты мне прислал, был собеседник, подходящий по интеллекту. Но Марник что-то напутал и припёр почти поросёнка, видимо, пожалел мне настоящую большую свинью, зараза. Но в целом я была довольна, и Аметиста тоже. Назвали Салослав.
Судя по вздоху Сокола, он уже знал, что было дальше, а разговор о свинье начал только ради того, чтобы понять откуда она вообще взялась.
– Чтобы как-то объяснить монахам, зачем мне свинья, я сказала, что в эту свинью переродился один великий Верховный Жрец из Приморского края.
– И сказала, что свинья считается по званию старше, чем монахи, которых я к тебе прислал? – мрачно уточнил Сокол.
– Да, что-то вроде того. Не волнуйся, они не успели обидеться. Снежок что-то не поделил с Салославом и задушил его, пока я не видела. Я просто не ожидала, что он осмелится. Салослав был довольно крупный, выше колена мне.
– Почему мне они доложили, что ты собственноручно убила свинью, предварительно поместив её в начертанный кровью алтарь, и сказала им, что этот был обряд пожирания души перерождённого в свинью жреца?
Я удовлетворённо прикрыла глаза. Версия, рассказанная в Королевском Храме, была чудо как хороша, ещё лучше, чем правда.
– Ну, мы с Тисой положили Салослава в круг и я отпилила ему голову. Он уже был мёртвый. Не знаю, отчего твои монахи решили, что я его убила. Это всё он. – Снежок, на которого я указала пальцем, непонимающе заворчал, видимо, считая, что я отдаю малопонятную команду.
– Солнце, дай мне терпения, – прошептал Сокол, потирая виски.
– Терпения нет. Есть свиная голова, белая собака и полкувшина воды, – честно ответила я, пытаясь не улыбаться.
Если Сокол или ещё кто-нибудь хочет, чтобы я боялась мёртвых животных или брезговала возиться с трупами, то им самое время вернуться в прошлое и изменить мой детский досуг. Сами виноваты – не надо было меня с трёхлетнего возраста водить на все сожжения и упокойные молебны, учить благословлять уже мёртвых жрецов и монахов, и уж тем более не надо было мне в шесть лет давать в няньки сына королевского мясника. Марник – добрый и весёлый парень, но он в своё время научил меня с безжалостным спокойствием относиться к убийству животных. Я не отличаюсь жалостью ко всему живому. Жизнь Снежка для меня по сути равна человеческой, но жизни всяких петушков, коровок и свинок, с которыми я знакома в лучшем случае пару дней, стоят не дороже мяса, которое из них можно получить.
– Тот монах из Утреннего корпуса, Светломир… – начал Сокол, осторожно подбирая слова, – он у меня позавчера ростриг пытался попросить. Ты ему своим Салославом чуть всю веру в Солнце-бога не уничтожила, девочка моя. Так нельзя, – я вместо ответа снова хрюкнула, и дедушка, покачав головой, попытался зайти с другого боку, – И ты хочешь сказать, что леди Аметиста тебе помогала?
На самом деле мне помогала не столько леди Аметиста, сколько Весновница, но Соколу этого лучше не сообщать. Леди Аметисте, моей последней фрейлине и четвероюродной сестре по совместительству, сделать никто ничего не сможет, а вот безродной Весновнице может и попасть.
Один хрен, тупорылые тройки из храма едва ли успели запомнить, кто Весновница, кто Аметиста, и ябедничать не смогут.
Весновницу мне прислали в качестве прислуги года три назад. Она была предрассветной дочерью довольно богатой, но слабой здоровьем женщины, и после смерти матери её наследство оказалось в руках у жадных тёток и двоюродных сестёр, а Весну, как предрассветную, отправили «высокой слугой» в Новый замок, обставив это дело так, будто ей выпала завидная судьба.
В первый же день мы подрались. Весновница вела себя пристойно только первые шесть часов, молча прибирала мои покои, вежливо улыбалась и отвечала на вопросы кратко и по делу. Потом у неё сдали нервы – её взбесило, что я слишком тихо говорю, кое-как одета, хожу простоволосой. Какая-то безродная поломойка, невесть откуда взявшаяся и не проработавшая в замке и дня, вздумала спорить с принцессой и заведёнными мной порядками! Можно было просто её вышвырнуть – я так часто выгоняла слуг, что это никого не удивило бы. Но я себя тогда вдруг почувствовала такой беспомощной и злой оттого, что меня смеет ругать какая-то там девчонка, что вместе жалоб матери или старшим слугам устроила драку: кинулась на Весну, вцепилась ей в волосы, подожгла святым огнём платье, расцарапала ей лицо и вываляла по полу, ревя, как сумасшедшая. Весна, защищаясь, разорвала мне платье и вывихнула руку.
Однако, вопреки интересному знакомству, я её оставила. Просто потому, что на фоне иных её чудачеств я себя снова ощущала праведницей. Весна умеет искать неприятности – она пьёт, как матрос, постоянно ночует в казармах с солдатами и легко соглашается на любые авантюры. Особенно незаменима она оказалась, когда Сокол начал присылать мне монахов.
Весна поможет отпилить голову мёртвой свинье, Весна с серьёзным видом подтвердит, что мои пророчества всегда сбываются, если я начну изображать перед монахами транс и предсказывать им смерть и всяческие муки, Весна с самой возвышенной миной заявит монахам, что Снежка мы в целях лечения собачьего малокровия поим человеческой кровью и все жители Предрассветной башни должны сдавать в день по три рюмки крови для собаки, вот стаканчик, сцеживать сюда.
Неудивительно, что я за эти подвиги прощала Весне её редкие пьянки и исчезновения на денёк-другой.
– Давай мы подберём тебе другую служанку вместо Весновницы, – обмануть дедушку не получилось. Старый прозорливый жрец слишком хорошо понимал, кто поддерживает мои гениальные планы по выживанию монахов из замка. – Посмотри: она даже твои покои не убирает. Почему бы тебе не задуматься о новой горничной?
