Дарья Савицкая
Во имя Солнца
– Вы что, не можете ей объяснить, что в условиях, когда вокруг шатается одержимый, нужно увеличить стражу? Желательно вообще почётный караул там какой-нибудь…– с видом знатока предложил я, увлёкшись разговором.
Чистоглазка поглядела на меня, как на законченного идиота.
– Вот поезжай, Яся, в замок, – произнесла она, как приговор, – и сам объясняй Солнце, что нужно увеличить стражу.
Я натужно хихикнул, не совсем поняв шутку, но сделав вид, что счёл её забавной.
– Солнце не желает стражи. Она прямо сказала господину Соколу, что не потерпит лишних слуг и стражников в своей башне и просит считать это волей Солнце-бога. Однако, господин Сокол с присущей ему проницательностью умеет извлечь выгоду из любой ситуации. Как я уже упоминала в начале, он с большой осторожностью относится к любым капризам Солнце, старательно выискивая в её поступках божественную волю. Столь же понимающим и лояльным союзником он оказался для Солнце пять лет назад, когда она окончательно перестала ходить в храм. Предполагал, что это проявление божьей немилости, связанной с грехами жрецов нашего храма, или же простая детская глупость, которой стоит дать время отболеть и утихнуть. Но Солнце не изменила своего решения ни через полгода, ни через год, ни даже через пять лет. Даже встречаясь со мной, она сразу просит «не говорить с ней о храме, а только о его обитателях». Сокол, как бы он не любил и не почитал принцессу, в итоге засомневался, действительно ли в её нежелании иметь дело с Королевским Храмом лежит именно божья воля или актуальная обида. Возможно, сказал он, это превратилось в привычку. Время в бездеятельности размывается. Месяц затворничества плавно перетёк в год, год в три, три в пять.
– Я только что потерял нить разговора, – торжественно сообщил я Настоятельнице, разводя руками, – Мы вообще-то с меня любимого тут начинали. С того, что меня не надо наказывать и никуда посылать. А скатились в соколов всяких.
– Солнце не желает стражи. Но она не выказала столь же яростного протеста, когда Сокол впервые предложил приставить к ней монахов и жрецов.
– Вечерних, – добавил я как нечто самой собой разумеющееся.
– Нет. Изначально речь шла, о том, чтобы к ней были отправлены посланники от всех корпусов. Вечернего, Полуденного и… – тоненький пальчик Настоятельницы указал прямо мне в морду, – Утреннего, разумеется. Ты представишь мой корпус перед принцессой Солнце.
Ясно, надо мной издеваются. Я – худший монах Утреннего корпуса, я, как уже сказала Чистоглазка, баран, который мухи не обидит. И я – защитник принцессы от одержимого Тенью убийцы?! Чистюля себе, похоже, в чай самогону плеснула…
– Эту идею с монахами господин Сокол упрямо толкает в жизнь вопреки предыдущим провалам, – Чистоглазка вздохнула, – Остролист был в первой тройке, которую собрали ещё в апреле.
Меня аж передёрнуло. Ах он жук! А ведь и правда – было такое, исчезал Острик на пару дней в апреле, да не объяснил куда и зачем. Принцессу он там охранял, а мне ни слова! Друг, называется!
– Солнце их вышвырнула. Остролист вышел, кажется, самым целым из троих. Монаха от Полуденных потрепала её собака. Жреца от Вечернего корпуса ездил забирать сам Дроздовик. Поговаривают, что Солнце столкнула его с лестницы и он сломал себе руку, а когда Дроздовик решился её укорить за это – плеснула Настоятелю при всех в лицо вином.
Очень захотелось согласиться охранять принцессу просто затем, чтобы пожать руку человеку, который решился плеснуть Дроздовику вином в его рыжую морду.
– А вторая тройка?
– Их отозвал сам Сокол, сочтя непригодными. Принцесса не позволяла им себя сопровождать, только присутствовать в замке и посещать её не чаще раза в неделю. Во время их пребывания в замке случилось второе убийство. Третья не продержалась и двух часов, просто без разрешения вернулись все трое в Храм с огромными от ужаса глазами. Можешь сам расспросить нашего Светломира, он участвовал. Сокол отдал приказ: набрать четвёртую тройку.
– А он упрям, – оценил я.
– Весьма. На этот раз его святейшество решил зайти с другой стороны. В первый раз послали наиболее опытных и уживчивых на взгляд Сокола. Во второй – несколько более скромных, наделённых большим уважением к принцессе. В третий раз Сокол попросил нас выбрать монахов, чьих характеры и повадки максимально отражают суть каждого из корпусов.
– Это какая-то странная охрана. Я всё понимаю, молитва сильнее меча, доброе слово подобно лекарству и так далее, но проблема разве не в одержимом? Разве ей не нужны именно охранники? Давайте пошлём Долгослава лучше. Он бывший вечерний. Серпы десять лет назад сдал, но драться-то он умеет.
– Долгослав был во второй тройке. Умение драться и искать одержимых ничем не помогает, если Солнце просто не позволяет охранникам находиться в башне и куда-то её сопровождать.
– А мне она с какой стати позволит?! И вообще, что я буду делать, если на неё нападут? Икать от испуга?
– Ястреб! Не делай вид, что это я тебя куда-то посылаю. Я лишь перечисляла Соколу кандидатов, подходящих по возрасту, когда он вдруг оборвал меня на твоём имени и сказал, что ты можешь сгодиться. Сокол предположил, что раз Солнце так не нравились предыдущие охранники в рясах, может, она смирится если её оберегать будет кто-то её возраста, кто-то, кто составит ей компанию, а не будет конвоем.
Я, округлив глаза, патетично ткнул себя пальцем в грудь.
– Я?!
– Ты, – спокойно подтвердила Чистоглазка, – С подбором молодой свиты для принцессы были большие проблемы. Сокол-то от своего Полуденного корпуса сразу знал, кого послать, да и Дроздовик быстро подобрал угодную его святейшеству кандидатуру среди своих парней. Меня как будто пригласили порядку ради. Мол, раз полдник с вечуриком едут, дай какого-нибудь юношу из своих до кучи. При том он отверг всех молодых монахов, каких я предложила, а потом чуть ли не сам предложил тебя.
Да конечно, так я и поверил. Златосвета не взял, Лественницу не взял, Скорослава не взял, а меня прям уж отправляет на особо важное задание.
– Я страшный, маленький, толстый, вечно сонный, предрассветный баран в котором привлекательного для девушек – только звучное имя, – медленно проговорил я, невольно лыбясь, – Девушка, которая не вытерпела симпатягу Остролиста, вышвырнет меня через окно через пять минут после знакомства. Зачем Соколу это нужно?
Чистоглазка грустно улыбнулась.
– Тебе сказать правду?
Я осторожно кивнул. Происходящее не укладывалось у меня в голове.
– У меня сложилось впечатление, что Сокол надеется на твой провал. Ему не дали тебя наказать за утреннюю выходку – даже Королевский Жрец не способен переорать весь Утренний корпус сразу. Но ты ему не нравишься. Он будто хочет, чтобы провал у Солнце стал последней каплей, поводом тебя выслать.
Я устало застонал, запрокинув голову к потолку.
– Королевский Жрец отправляет меня охранять принцессу с божественными силами, чтобы я провалился и меня можно было спокойно вышвырнуть в провинцию. Сам Королевский Жрец! К принцессе! Разбудите меня.
– Ястреб, хватит ныть! Тебе оказана великая честь!
– Я смогу как-нибудь пережить то, что принцесса не узнает о моем существовании. Но вот если окажется, что я настолько бешу Солнце-бога и саму Солнце, что она выбросит меня в окно, я утоплюсь в придорожной луже!
Мне захотелось проснуться. На самом деле захотелось. Случившееся казалось бредом – ну какой из меня, Небесное Светило мне в глаз, охранник принцесс?!
Чистоглазка смотрела на меня через стол, строго и, кажется, с надеждой. Я начинал понимать. Если я смогу принять участие в успешной поимке одержимого – Сокол будет вынужден изменить свое мнение на мой счет.
– А если мы поймаем одержимого…
– Юноша, вы категорически ошиблись дверью! – раздался от порога знакомый голос. – Одержимых ловят в Вечернем корпусе, а у нас тут корпус Утренний. Кого ты там, соня, ловить собрался?
Я оглянулся и увидел Остролиста, любопытно заглядывающего в настоятельский кабинет. Чистоглазка устало погрозила ему кулачком, но словами гнать не стала.
– Меня отправляют охранять принцессу, – пожаловался я Остролисту, который уже успел добрести до стола Настоятельницы и усадить на него свой зад. Чистоглазка гневно запыхтела. – Эту… эту вот принцессу, которая на всех собак науськивает, вином обливается и вообще странная. Как я её охранять должен? Я из боевых приёмов знаю только «оглушающий вопль ужаса».
– А зачем тебе её охранять? – удивился Острик, – Там мальчик из Вечернего корпуса едет для того, чтобы её охранять. Ну худой конец – мальчик из Полуденного корпуса, который будет читать защитные молитвы.
– А я что, для красоты еду?
– Не для красоты, а для полноты картины, – Остролист подскочил со стола, получив болючий щипок от Чистюли и погрозил ей пальцем, – Твою ж светлость, Чистоглазка! Ты ему что наобъясняла? Что он должен там с одержимыми драться?
– В случае нужды он должен будет…
– Не будет никакой нужды. – Острик отмахнулся от Настоятельницы, подошёл ко мне и сообщил, доверительно склонив голову. – Слушай теперь умного человека, Яся. Старина Сокол совершил ошибку пять лет назад, когда позволил Солнце прекратить ходить в храм. Приказывать ей он не может, тащить силой – не хочет. Но старательно извращается в поводах Солнце сюда вернуть. Не знаю, отчего его святейшество решил, что более близкое знакомство с монахами нашего храма побудит её снова ходить в храм, но он в своей идее упорнее осла. Солнце откровенно издевается над посланниками и провоцирует их уход. От тебя никто не ждёт, что ты станешь защитником Солнце. Твоя задача – просто не оставить у неё неприятных впечатлений. Пусть она помнит, что Утренний корпус существует. И пусть помнит, что её разочарование в лицемерии и жестокости соседних корпусов не должно касаться нас. Ведь мы не лицемеры и не убийцы, верно? – Остролист протягивает мне руку и я нерешительно хлопаю по ней своей ладонью, подтверждая, – Мы – лекари людских душ. Не пытайся ловить Тени. Ты там для того, чтобы показать Солнце Утренний корпус своим живым примером. Делом, а не словом.
Остролист замолчал, и некоторое время мы так и смотрели друг на друга. Его слова меня хоть немного успокоили.
– А когда ты справишься со своим заданием, – мягко проговорил Остролист, выпрямляясь. – Соколу придётся заткнуться. Он никуда не сможет тебя отправить и даже не осмелится тебе перечить, если ты получишь защиту Солнце или, тем паче, сможешь хоть один раз уговорить её посетить Королевский Храм, даже если это будет не Главная служба, а простое посещение тётушки Чистюли.
Тётушка Чистюля фыркнула.
– Ты всего лишь посланник нашего корпуса. Не единственный защитник и не одинокий воин. Мы всегда будем за твоей спиной. Просто доверься Солнце-богу, который отмерил тебе этой чести, и делай то, что можешь.
Мягкий голос Остролиста меня усыплял, почти баюкал. Острик в проповедях не силён, а в личных беседах – незаменим. Он может рыбу уговорить, что она способна летать. Даже меня, перепуганную бестолочь, он на несколько минут убедил, что я справлюсь. А если и не справлюсь, то провалюсь без треска, мягонько так провалюсь, осторожненько, за компанию с коллегами из соседних корпусов.
– Не хочу показаться пессимисткой,– замогильным голосом отчеканила Чистоглазка, едва Остролист заткнулся,– но этот болтун продержался при Солнце меньше шести часов. Так что я бы на твоём месте, Яся, не сильно рассчитывала на успех.
Мне оставалось лишь вздохнуть и отправиться собирать вещи.
4 – Беркут. Четвёртая тройка
Господин Дроздовик ловил меня по корпусу два дня. Помня за собой целую кучу прогулов и косяков, а также зная, что Дрозд мужик не злопамятный и быстро остывает, я коварно прятался везде, где только мог. Питал надежду, что Настоятель рано или поздно забудет, за что он меня хотел убить и перестанет искать. Закончилось всё тем, что Настоятель вспомнил молодость и засел в кустах у выхода на храмовую площадь. Не чуявший подвоха я отправился через эту самую площадь в дозор и был попросту сцапан за шиворот выскочившим из кустов Дроздовиком. Ожидал я, конечно, многого, вплоть до самого страшного – он мог меня сослать из Королевского Храма в какое захолустье. Или, чего доброго, на родину. Я свой родной город люблю безумно, но сейчас мне там делать нечего, у нас не то что Вечернего корпуса, у нас храма – и то нет. И вообще, я тут, в столице, иерархически расту, и любой отъезд мне расти помешает. Мне бы сейчас поднакопить рун, знаний, в жрецы пробиться, а там и вернуться на родину, с правом организовывать храм, это уже дело славное. А так…
Однако Дроздовик превзошёл все мои ожидания. Он заявил, что дарит меня принцессе. Так и сказал, прямым текстом:
– Набегался? Третий день тебя, собаку, ищу. Что, простору тебе в храме много? Ничего, в королевском замке такого простора не будет. Дарю я тебя, Беря, принцессе Солнце, будешь у неё лично божьим слугой.
Беря, который я и который полностью вообще-то Беркут, выслушал всю эту тираду с ледяной выдержкой достойной вечернего монаха, но внутри меня всё сжалось в комок. Впрочем, выбор Дроздовика был вполне понятен.
Его святейшество Сокол подбирал только молодых монахов, не старше двадцати трёх лет, а мне грядущим летом как раз должно было исполниться девятнадцать. Я был не то, чтобы лучшим, но уж явно не худшим среди своих одногодков на жатве Теней. Вдобавок, как успел едко заметить Дроздовик, моя «недобритая харя всегда вызывала восторг у девчонок». За недобритую было почти обидно – у меня не хватало ни времени, ни возможностей чтобы регулярно бриться. И я не виноват, что зарастаю щетиной чуть ли не к вечеру.
Это всё мой прапрадедушка виноват. Он был кочевником Приграничной орды, и наградил, зараза, всех своих потомков глазищами, как у одержимых, круглогодичной смуглостью, которая не зависела от того, сколько мы бываем на солнце, да и в целом сделал нас всех ребятами крупнее среднего. А мужчин нашего рода ещё обрёк на ужасную бородатость – я уже в шестнадцать лет был слишком мохнат лицом в сравнении с прочими. На мой взгляд, это скорее проклятье – быть какой-то чёрной вороной в стае рыжих и русых собратьев, но по неясной причине девушки вправду меня выделяли среди остальных парней.
Дроздовик решил, что раз все юные прихожанки поголовно мне подмигивают, то и принцесса ко мне окажется чуть благосклоннее, чем к каким-то туманным «другим».
Минут через десять после разговора с Настоятелем до меня дошла суть происходящего.
Мне был дан шанс – один на миллионы. Стать личным заступником Солнце-бога! Это был не просто шанс выслужиться и за месяц собрать рун больше, чем я мог бы собрать в родном корпусе и за пять лет. Это был реальный шанс приблизиться к заветному жречеству и, может быть, вернуться домой в гриве раньше, чем мне стукнет тридцать. Одержимый в замке совсем не внушал мне опасения – по рассказам Дроздовика так дело было не то чтобы совсем простое, но и не запутанное сверх меры. Я одержимых с таким почерком уже находил и отлавливал. Не провалюсь и в этот раз, пусть даже и действовать придётся в одиночку. Дайте лишь пару недель на поиск следов, а остальное сделает моя удача. Мне всегда потрясающе везёт на любых жатвах, да и не только на жатвах.
А принцесса – ну и что, что принцесса, ну и что, что затворница, ну и что, что вышвырнула до нас там парочку монахов. Словно я не сумею ей повторно понравиться! Буду кланяться, рассыпаться в вежливостях, помогать чем могу и не мешать там, где не надо – и дело сделано. А Тень пусть только высунется, серпами я пользоваться обучен.
Была, правда, другая проблема.
С принцессой я уже знаком. В детстве она часто посещала храм и даже каким-то ветром оказалась занесена на уроки по чистописанию при храмовой школе, на занятия, что вела моя двоюродная тётка, монахиня Полуденного корпуса Трилистница.
До сих пор в душе верю, что моя потрясающая везучесть – это всё от Солнце. Ничем особым я не выделялся до тех пор, пока не познакомился на уроках по чистописанию с какой-то девчонкой лет двенадцати, с длиннющими, ниже пояса, разноцветными косами – их всегда было три, рыжая, русая и золотая. Она всегда ходила босиком и всегда в длинных неярких платьях. Просила звать себя Солнцем, но кто ж всерьёз на моём месте поверил бы, что воплощение Солнце-бога будет шататься среди простолюдинов без охраны и прислуги? Многие девчонки даже в моём родном городе в детстве играли в принцессу и даже красили разной дрянью патлы, чтобы сделать их трёхцветными. Фальшивок было столько, что настоящую я просто в своё время не узнал. К Солнце я – смешно вспомнить – был снисходителен. Ну, хочешь играть в принцессу и не говорить настоящего имени – играй. Я сам тогда из детства едва вылез, только вторую руну получил.
Потом оказалось, что косы у неё настоящие, жрецы на самом деле кланяются ей в пояс, а не кривляются ради потехи, да и мне, деревенщине, по-хорошему даже разговаривать с ней нельзя. Когда до меня дошло, что я два месяца носился по заброшенным садам и по храму в компании самого Солнце-бога, не забывая ежедневно дёргать её за косы, обзывать «мелочью» и «твоей костлявостью», и вообще проявлять крайнее панибратство…
Вспомним, например, пруд. В жизни бы не стал загонять Солнце в тот теневой пруд просто ради потехи, в надежде, что она боится лягушек. А ведь были ещё походы в сад, и я, помнится, швырялся в неё яблоками и несколько раз ставил такие синяки, что до сих пор стыдно. Она мне тоже как-то нос разбила, но она-то – Солнце, ей можно.
Когда правда открылась, я прекратил посещать уроки у тёти Трилистницы, забивался при появлении Солнце в корпусе в самый дальний угол, чтобы уж точно не нашли, и вообще больше не сказал принцессе ни слова. Несколько раз она после этого приходила на службы в Вечернем корпусе, нашаривала меня взглядом и неотрывно таращилась, но я в ответ только кланялся и бубнил молитвы.
Потом Солнце исчезла. Просто перестала появляться в Королевском Храме. Я перестал оглядываться, опасаясь встречи, зажил своей жизнью и напоминанием о прошлой ошибке было только сохранённое писчее перо – перо, принадлежавшее Солнце и отданное мне перед очередным занятием по чистописанию.
Неловко получилось, конечно.
Надеюсь, она про меня уже давным-давно забыла. А если не забыла – то простила моё глупое богохульство. В конце-то концов, я просто не поверил сразу, что она и есть Солнце. Разве большой это грех?
В конце-то концов, она – Солнце, ей должно быть плевать на какого-то там меня, тем более что знакомство наше случилось пять лет назад. Я ничем не рисковал.
Меня распирало от собственной важности – ещё бы, избран в личную охрану Солнце! Вполне заслуженная награда. Не так уж много в нашем корпусе четырёхрунных, которым ещё двадцати не исполнилось.
Вещи я собирал как попало, не забивая голову мыслями о порядке, на вопросы соседей по келье врал невпопад и по итогу прибежал в залу, где мне сказано было ждать остальных, первым.
Зала была недурна – витражи с пейзажами на рассвете, стаи разноцветных солнце-птиц, покрывающих стены затейливой резьбой, статуи крылатых псов у входа и множество зеркал, отражающий окрашенный алым и оранжевым солнечный свет. Взглядом я нашарил в путанице резьбы твоего тёзку – беркута – и невольно улыбнулся.
Дальняя дверь, через которую был выход к владениям Утреннего корпуса, резко распахнулась и в залу вошёл хорошо мне знакомый парнишка из утренних – Ястреб, за глаза прозванный “Совун”. Совун – он совун и есть, вечно он шатался по ночам, а в первой половине дня выглядел будто воскресший мертвец, насильно поднятый из могилы. Знал я его как раз из-за привычки шляться по ночам – единственный утрик-полуночник, как не притащусь с дозора часа в два ночи, так вечно он ходит то по храму, то по нашему корпусу, глазами сверкает. По своему ходить боялся, там в такое время все крепко спят, будить не хочется.
Ястреба я уже сегодня видел на площади, во время разговора с Дроздовиком, поэтому повторно здороваться нам смысла не было. Растерянный и несчастный, но вроде вполне выспавшийся утрик прошествовал мимо меня к резной скамеечке у огромного витража почти до самого потолка и плюхнулся на жалобно заскрипевшую мебель, мученически вздохнув.
Его мне тут не хватало. Опять без дела шатается, а я тут, между прочим, жду других монахов-посланников.
– Ещё раз привет, Яся, – все же брякнул я, нарушая тишину. Надо было попросить утрика убраться, и при том не обидеть болезного.
– И тебе привет, как тебя там, – послышался грустный ответ. Ястреб даже не стал делать вид, что помнит моё имя. Ну, это неудивительно. Это Яська у нас – местный чудик, про которого каждый хоть разок, да слышал. Мне до его популярности ещё косячить и косячить.
– Беркут, – подсказал я на всякий случай.
– Попытаюсь запомнить, – безо всякого энтузиазма ответил Ястреб, корча скорбные гримасы. Так и напрашивался на расспросить что случилось, – Хорошая тут зала, да, Беркут? Тёплая. Топили утром, наверное. Ты из седьмого дозорного отряда, да? – я кивнул, и утрик сразу же продолжил:– Совпадение. Ты из седьмого дозорного, а я из седьмой кельи.
– Ага, – я невольно покосился на дверь. Должны были вот-вот подтянуться Настоятели и остальные монахи-избранники, – Ястреб, я тут жду кое-кого… ты хотел чего или просто по храму шатаешься?
Ястреб патетично всплеснул руками.
– Шатаюсь! Я! Я уже дошатался, друг мой… Меня вышвыривают из храма самым извращённым и диким способом. Господин Сокол лично распорядился отправить меня лично к принцессе Солнце, чтобы она лично во мне разочаровалась и лично потребовала изгнания такой бестолочи как я, – выдав эту тираду, совун застонал и повторно всплеснул руками.
Заявление это выбило меня из колеи.
– Ты тоже избран в охрану принцессы?!
– Внезапно, правда? – недовольно буркнул Ястреб, мрачно таращась на меня круглыми глазами.
Несколько секунд я молча смотрел на утрика, а потом смущённо отвёл глаза. Я вдруг почувствовал себя юным, малоопытным, жалким, тупым и самонадеянным. Это ж, получается, по какому принципу вообще подбирали монахов для Солнце? Тех, кого не жалко отрядили, или просто выбрали самых безалаберных?
Ближнего ругать – это, конечно, плохо, и судить можно лишь себя, но Ястреб, да простит меня Солнце, настоящий идиот. Это что же получается: я, такой, по своему мнению, хороший, ровня этой бестолочи и меня так же выкидывают «диким способом»?
Почему тогда Дроздовик относился к заданию серьёзно – или делал вид, что относится к нему серьёзно? Может, и не стоит искать связь между мной и этим Ястребом. Но червячок сомнения остался, и я решил, прежде чем делать выводы, дождаться третьего, полуденного монаха. Если и там будет какой туповатый малолетка – всё, пиши пропало, от нас троих, чего доброго, правда просто избавляются, отправляют в замок по прихоти Сокола или королевы тех, кого не жалко.
Сверху раздался шорох. Я задрал голову и увидел, как по карнизу в трёх метрах от пола, прямо по деревянным хребтам бегущих по стенам гончих и по крыльям деревянных птиц, совсем не боясь упасть, вышагивает костлявый, невысокий мужчина в жреческой гриве. Почти поравнявшись с нами, он спустился – зацепился за резьбу на стене, на секунду повис на одной руке, а после спрыгнул легко и ловко, как кот.
– Господин Настоятель…– я невольно шагнул назад, впрочем, Дроздовик меня на этот раз проигнорировал. С искренним удивлением и недоверием покосившись на притихшего Ястреба, он прошествовал, ступая всё так же по-кошачьему мягко и тихо, к центральному входу, по обе стороны от которого стояли массивные деревянные статуи крылатых псов. Демонстративно зевнув, Дроздовик со всё той же ловкостью вскочил на спину левого зверя и уютненько устроился у того между крыльев.
Когда-то давно в наш корпус набирали по росту включительно – считалось, что недоросли быть настоящими ловцами Теней не могут. Старые порядки в своё время сломали зубы об Дроздовика. Он личным примером доказал не только тот факт, что сила не играет роли в Вечернем корпусе, но и предоставил массу аргументов в пользу своего роста и веса. Юркий, ловкий, тихий, Дроздовик был чистый кот, как бы не было грешно сравнение Настоятеля с теневой тварью. И Тени он отлавливал не хуже, чем толковая кошка – крыс.
Он был почти легендарен. Он стал жрецом в девятнадцать лет, после того, как умудрился вскрыть два Гнезда Теней кряду, в течении полугода. В Настоятелях оказался, когда ему было немногим больше двадцати. Если существует в мире жрец, не потративший юности на пустые развлечения, а положивший жизнь на служение Солнцу – то это наш Дроздовик.
– Тебе придётся постараться, чтобы не ударить в грязь лицом, ночной бродяга, – громко произнёс Настоятель, почти скрытый крыльями статуи. Я вздрогнул, не сразу сообразив, что обращается он к Ястребу.
Тот весь сжался, словно Дроздовик не дежурное напутствие ему дал, а только что пригрозил в случае неудачи серпами укоротить уши. Ну да это нормально. Даже бывалые из нашего корпуса побаиваются господина Дроздовика, что уж говорить про местного дурачка, которого не ругает только ленивый. Говорят, утром Яська и вовсе на проповеди господина Сокола задрых, но я в это не верю. Такая выходка – это уже слишком, его бы за это уже сто раз в деревню выслали.
Госпожа Чистоглазка, Настоятельница Утреннего корпуса, появилась спустя минут десять. Хрупкая, невысокая, в отливающей каштановым гриве, она быстрыми шажками прошествовала к Ястребу и осторожно села рядом с ним, демонстративно при том на Яську не глядя. В руках её блеснули агатовые чётки, жрица вздёрнула подбородок, прикрыла глаза и затихла в молитве. Да уж, чувствую, если бы от нашего корпуса поехал кто-то вроде Ястреба – Дроздовик бы тоже молился.
– Господин Настоятель…– я шагнул к статуе крылатого пса, которого оседлал Дроздовик, – Я могу задать вопрос?
– Хоть десять, если по делу, – не особо охотно отозвался Настоятель, даже не посмотрев в мою сторону.
– Что со мной будет, если я провалю задание?
Он быстро повернул голову в мою сторону. Вылитый, всё же, кот, эти твари так же резко на звук оборачиваются.
– Что ты подразумеваешь под «провалом»? Что одержимый придушит девчонку в твою смену или что она тебя вышвырнет, как предыдущих посланников?
Я замялся, сам не зная, что подразумевал, и нерешительно предположил второй вариант.
– Ничего. Если эта пёстрая дура тебя вышвырнет – тебе не будет ничего. Ни лишних рун, ни рекомендаций посвящать тебя в жрецы как можно скорее, ни отпуска домой, который ты второй год просишь. Вернёшься в храм.
– А если… если её убьют в мою смену? Или… или покалечат, например? – от прямого разговора с Настоятелем я странно оробел. Приходилось делать паузы, чтобы не начать заикаться. Каюсь, грешен – от волнения порой заикаюсь, как дурак.
– Я самолично выпущу тебе твои теневые кишки и развешу их на шпиле Королевского Храма, – сообщил Дроздовик дружелюбно и до того страшно оскалился в подобии улыбки, что у меня заранее протестующе заворчали испуганные расправой кишки, – Не думай, что я тебя туда посылаю в отпуск. Мне глубоко плевать на капризы маленькой дуры. И плевать, хочет ли она твоей охраны или как. Если ты допустишь покушение на Солнце – я сделаю из твоего черепа плевательницу.
Плевательница меня почему-то глубоко оскорбила. Я даже невежливо отвернулся, собираясь закончить разговор с начальством, но начальство меня само окликнуло.
– Ну уж не делай вид, что поверил. Не я тебя выбирал. Мне на тебя, Беря, почти что пальцем ткнули. Сокол ткнул. Сдалось же ему посылать малолетку… Да ещё именно тебя, эгоиста и самодура.
Я невольно обернулся на Ястреба. Нехорошо, конечно, на ближних стрелки переводить, но вот если я такой плохой и недостойный, то что же этот дурень-то тут забыл?
Поток моих злых мыслей прервало появление третьего монаха-избранника. Я уставился на него, как баран на новые ворота, будто бы он был последним, кого я ожидал увидеть. Логика при подборе монахов в нашу тройку Соколом явно не применялась. Если судить по Ястребу, то он выбирал самых бесполезных, кого не жалко, а если по монаху из Полуденного корпуса, то Сокол отрывал от сердца своих любимчиков, лучших из лучших.
Третьим монахом оказался личный ученик Сокола. Мы представлены друг другу никогда не были, но я о нём был наслышан, да и на службах пересекались. Даже имя когда-то помнил, но оно за ненадобностью у меня из башки выветрилось. Короткое имя, простое, без всех этих славов, миров, боров. А, Тени, помнил же…
На самом деле этого монаха вряд ли можно было не запомнить – парень обладал завидным ростом, был выше даже меня почти на голову, и совсем уж незавидной внешностью. У нас в Вечернем корпусе шрамы и увечья – не редкость, да и по лицу мы людей судить не приучены, но внимание он всё же привлекал.
Возможно, его в лицо лягнула лошадь, других причин я придумать не мог. Чтобы человек мог так свернуть нос и челюсть другому человеку – нет, так в драке не покалечишься, так человек человека может изуродовать только нарочно, лупцуя камнями по лицу долго и прицельно, именно с желанием искалечить.
Челюсть у избранника Полуденных была скошена, казалось, снята с правого сустава – правая щека растянута, а от левой осталась только часть. Судя по шрамам, ему разорвали щёку почти от уха и до рта, а потом сшили. Рот тоже перекошен, он тянулся от глубокого, розового шрама, обозначающего место, где сшивали левую щёку, и на правой половине лица уголок рта был нелепо оттянут вниз вместе со щекой, будто монах вечно кривился от зубной боли. Нос был сломан под каким-то странным углом, словно его сначала ломали влево, а потом пытались сломать ещё раз вправо, в надежде хоть частично выпрямить. Левый глаз у него косил и постоянно пытался сползти вбок, как бы бедняга не фокусировал взгляд. Правая щека в довесок усыпана какими-то жуткими рытвинами, похожими на оспу, но последняя вспышка этой дряни была лет двадцать назад, он если и болел, то в глубоком детстве, странно, что вообще выжил.
Да хрен уж даже с косоглазием, рытвинами и этим кривым носом – многим вполне хватало теневой перекошенной челюсти и слюней, которые начинали пузыриться у него на губах, если он заговаривал. Я-то привычный, видал травмы и похуже. А вот Ястреб первые несколько секунд таращился на него почти с ужасом.
Повезло ещё, что бедняга ростом чуть ли не самый высокий в своём корпусе и его рожа не сразу всем в глаза бросается.
Полуденный по очереди поздоровался сначала с Чистоглазкой, потом с нашим Дроздом. После чего нарочно поправил распущенные волосы так, чтобы они хоть бы с боков закрывали морду, отошёл на шагов десять вглубь залы и принялся созерцать пустоту.
