Елена Разумовская
Не-большая разница
Но этим ленивым утром его, кажется, на вчерашнюю жесть не тянуло. Олег целовал мою шею и плечи легко-легко, будоража нервные окончания и заставляя млеть, ласкал возбуждённые соски кончиками пальцев, не сжимая, только гладя и выписывая одному ему понятные узоры на коже моего живота. Я переворачиваюсь на спину, оплетаю его шею руками и тянусь губами к его губам, получаю чего хочу и чувствую, что он улыбается в наш поцелуй. Он чертовски нежен, целует моё лицо, шею и плечи, но на этот раз не всасывает кожу и не прикусывает, только скользит губами по чувствительной коже и усмехается, когда я задыхаюсь от ощущения его рта на своей груди. Кончик языка проходится по сморщенной ореоле, губы обводят вершинку, втягивает в горячий рот, после выпускают и обдают холодным воздухом, заставив меня схватить ртом воздух. Пальцами он ласкает второй, а я невольно про себя вспоминаю, что когда-то считала себя абсолютно не чувствительной и практически фригидной. Оказывается, дело было вообще не во мне.
– Моя отзывчивая девочка, – довольно мурлыкает Олег, проведя дорожку поцелуев и заметив, как я прогнулась в спине, когда почувствовала, что он от меня отстраняется.
Я захныкала, потянувшись к нему, на что он накрыл мои губы поцелуем, стягивая с меня шортики и оставляя перед ним абсолютно обнажённой. После вчерашнего, когда в какой-то момент он буквально заставил меня поперхнуться своим членом, мне слабо верилось, что передо мной один и тот же мужчина, а когда его язык прошёлся вдоль моих половых губ, будто пробуя меня на вкус, я и вовсе заподозрила, что сплю с двумя диаметрально разными по характеру братьями-близнецами. Мысли эти, правда, в голове не задержались надолго – ровно до следующего движения вдоль и задержавшегося на клиторе кончике языка. Я даже не знала, что может быть так… Потрясающе, сладко, до полного безрассудства и зуда в пальцах, унять который получалось только почти до боли сжав простынь. Никакого самоконтроля, он даже обхватил мои бёдра руками, видимо, в порыве я слишком сильно ими сжала его голову.
– Какая влажная, – ухмыляется он, подразнив вход в меня кончиками пальцев. – Неужели я настолько тебя возбуждаю?
– Ты себя в зеркало видел? – задохнулась я и потянулась рукой в порыве поласкать свою грудь. – Уверена, ты в душе дрочишь сам на себя. По крайней мере, я на тебя – точно.
– Я польщён, – рассмеялся Олег и вошёл в меня одним пальцем, аккуратно растягивая, как будто ночью не втрахивал меня в этот матрас с остервенением забивателя свай.
– О, не стоит благодарности, – не удержала я себя от хохмы, даже задыхаясь от наслаждения.
Прозрачным намёком заткнуться мне был второй палец внутри меня и яростная атака языка и губ на мой клитор, заставившие меня даже не стонать, а скулить и метаться по постели, зарываясь пальцами в свои же волосы. Олег умело менял темп в тот самый момент, когда я была уже на грани, даже в такой малости проявляя свою садистскую сущность – ему явно доставляло удовольствие подводить меня к самому краю этой пропасти, но не позволять провалиться в неё и раствориться в ощущении полёта. Его пальцы буквально хлюпали внутри меня, подушечками поглаживая верхнюю стенку или резко входя в меня, срывая с моих губ такие неприличные звуки, на какие я даже сама не подозревала, что способна, а язык и губы изредка чередовались зубами, вызывая среди частых волн удовольствия лёгкие вспышки боли, от чего я вскрикивала, наверное, на весь дом.
– Олег, пожалуйста, – вскрикнула я, прогнувшись в спине и закусив губу. – Я не могу больше.
– Пожалуйста, что? – издевательски улыбнулся он, остановившись вовсе. Нет, никакого близнеца у него и быть не могло, такая тяга к доминации не может быть у двух человек. Даже доставляя мне сумасшедшее удовольствие, он оставался в своей позиции ведущего. – Попроси получше, девочка.
– Пожалуйста, папочка, можно мне кончить? – всхлипнула я, даже не обратив внимания, как его назвала – в моей голове слово "папочка" всегда относилось только к постели. Кажется, не только в моей.
– Можно, милая, – хрипло разрешил мужчина.
Ему хватило несколько движений, чтобы толкнуть меня за ту грань, на которой он так бесконечно долго удерживал меня. С высоким пошлым стоном я выгибаюсь на постели, буквально сходя с ума от ощущений по всему телу, задыхаясь и кусая свои губы. Со мной никогда такого не было – хорошо было буквально каждой клеточке моего тела, я бы даже не удивилась, если бы он сказал, что у меня из глаз посыпались искры, потому что по ощущениям, так оно и было. Даже когда меня уже почти отпустило, он легко прошёлся языком вдоль губ, коснулся кончиком моего гиперчувствительного клитора, заставив меня вскрикнуть в последний раз, но не стал продолжать – прекрасно знал, что эти касания легко могут стать неприятными сейчас.
– Останови меня, иначе нас ждёт второй раунд, – пробормотал он, сжимая меня в объятиях и коротко целуя в макушку.
– Даже не подумаю, – отозвалась я. – Дай мне две минуты отдохнуть, и мы продолжим с того места, на котором закончили.
Он тихо смеётся мне в волосы, а я трусь носом о его шею и улыбаюсь в ответ. Хорошо, как же хорошо. Тепло, уютно и никуда не хочется. Быть в его руках было правильно, улыбаться ему было правильно, прижиматься губами к колючей щеке было правильно, ощущать его кончики пальцев вдоль моих позвонков было правильно. Впервые в жизни сказать про себя и кого-то "мы" было правильным. Я впервые на самом деле хотела сказать это самое заветное "мы". Не я с ним и не он со мной. Мы. Вместе. Потому что порознь неправильно.
– Я переборщил вчера, – шёпотом признал Олег, проводя кончиками пальцев по моей шее. – Прости.
– Угу, так переборщил, что я не сопротивлялась, – саркастично согласилась я, закатив глаза. – Не за что тебе извиняться.
– Кажется, я только что доказал, что ты у меня скорее по части нежностей, – усмехается он, до невозможного уверенный в себе и своей правоте.
– Ты доказал, что сегодня утром, спросонья и особенно после вчерашнего, мне хочется нежностей, – возразила я, закопавшись ладонями в его волосы и массируя кожу головы кончиками пальцев, про себя сравнив его с большим, тёплым и очень своенравным котом. – Но в обоих случаях важно только одно: я хочу тебя, а не секса.
Моргнув, он заглядывает мне в глаза, заметно обдумывая мою мысль, хотя она была в своей сущности очень простой. Можно хотеть секса, просто секса, как физиологическую потребность, такого полно в клубах и приложениях знакомств, там никто не ищет человека, только набор половых органов. А можно хотеть конкретного человека, хотеть его харизму, улыбку и возбуждение, хотеть его касаний и разделить с ним удовольствие, и такое некоторые не отыскивают и за всю жизнь или теряют в бытовухе и нередко начинают искать на стороне именно секса. Я хотела именно Олега и очень надеялась, что он тоже хочет именно меня.
– Если рассматривать через такую парадигму, – задумчиво протянул мужчина, большим пальцем очертив мою скулу. – То я тоже хочу именно тебя.
Улыбнувшись на это признание, я вовлекаю мужчину в поцелуй, намекая, что отнюдь не против продолжения. Он улыбается мне в ответ, давая понять, что тоже не прочь продолжить.
***
– Скажи, ты меня вчера трахал или жрал? – проворчала я, стоило ему вернуться с прогулки с Наоми холодным и пахнущим морозом ко мне на кухню.
Его футболка смотрелась на мне просто потрясающе, так что ни он, ни я не стали комментировать, что у меня вообще-то есть свои вещи. Я любила таскать вещи из мужского гардероба, у меня дома даже есть небольшая коллекция мужских футболок и рубашек, утащенных в разное время у разных мужчин, на которые у меня не поднималась рука выбросить, и я частенько ходила в них по дому. Мать пребывала в блаженной уверенности, что футболки эти я либо покупаю сама, либо тырю у Леськи, так что приличия были соблюдены.
– А ты меня? – рассмеялся он в ответ и указал на свою шею в вырезе чёрного поло. Бесспорно, я вчера тоже не стеснялась, но моя шея всё равно давала его сто очков форы – сплошное фиолетово-красное пятно. – Всю спину мне расцарапала, кошка.
– Так тебе и надо, – проворчала я, разбивая яйцо на сковородку. – Мне ещё недели две в водолазках ходить придётся.
– Девочка моя, с такими пристрастиями нам обоим пора затариваться водолазками и шарфами, – фыркнул Олег в ответ и заменил свою чашку на мою в кофеварке. Даже не сомневалась, что пьёт он ужасно крепкий кофе безо всякого сахара или молока. Я так не могла – мне подавайте что-нибудь сладкое, молочное и с пенкой. Да я даже сигареты курила с двумя кнопками, перебивающими вкус табака, или вовсе оставалась на сладеньком вейпе – ненавижу ярко-выраженную горечь.
– Ага, а ещё мазью от синяков и кнопкой для экстренного вызова скорой, – согласилась я. – Так, на всякий случай.
Олег не отвечает на мою реплику, только гулко смеётся и устраивается за столом. У меня сложилось впечатление, что видом моей фигуры, готовящей завтрак на его кухне и одетой в его одежду, он любуется, потому что стоило мне обернуться, как я поймала его взгляд на себе. Может даже сравнивает, как-то образ Марины с таким вот утром у меня не вязался, так что я бы даже не удивилась, окажись первой девушкой, которая готовит на этой кухне, не являясь прислугой.
Когда с молчаливым завтраком было покончено, мы молча курили и пили кофе, включив вытяжку и приоткрыв окно – я с ногами забралась на стул, чтобы по босым ступням не тянуло сквозняком. Наоми мирно дремала в углу на своей лежанке, вызывая у меня умилённую улыбку. Не знаю, о чём думал Аристов, а я пыталась собраться с мыслями, не зная, как сказать, что мои друзья зовут Олега на ужин тоже, чтобы ему не показалось, что я тороплю события. С одной стороны, он вчера первый представил меня своим друзьям, а с другой, я не могу знать, какие цели он преследовал.
– Какие у тебя планы на вечер? – всё же решилась я, затушив окурок в пепельнице.
– Насколько я понимаю, сопровождать тебя на ужин к друзьям, – усмехается Олег, давая мне понять, что мои метания для него отнюдь не тайна. – Или у тебя какие-то другие мысли на этот счёт?
– М-м, – замялась я, опустив взгляд в свою чашку, на дне которой плескались остатки бежевого напитка, которых даже для единственного глотка уже много.
– Что тебя тревожит? – вкрадчиво поинтересовался мужчина, одним только тоном голоса напоминая мне, что он психолог и все мои сомнения и тревоги ему видны как на ладони, даже если я сама думаю, что хорошо их прячу.
– Слишком быстрое развитие событий, – призналась я. – В смысле, мы знакомы всего пару недель, а я уже представлена твоим друзьям и собираюсь представить своим. Я уже молчу о своём моральном облике, – я нервно заправила волосы за ухо, но глаз от своих рук не подняла. – Может быть, нам стоит немного лучше узнать друг друга, прежде чем… Ну…
– Прежде чем заявлять всем вокруг, что мы пара? – подсказал он. Я кивнула, соглашаясь с такой формулировкой, а Олег продолжил: – Лет пять назад я бы с тобой согласился. Но сейчас… – он криво усмехнулся, когда я посмотрела ему в лицо. – Время, маленькая. У меня его нет. Если говорить откровенно, я слишком много просрал, пока закрывал глаза на странности в поведении Марины – от походов налево до противозачаточных. Я хочу свою дочь проводить к алтарю, а не подвезти в коляске.
– Она в тихую пила таблетки? – вскинула брови я, невольно отвлекаясь от основной темы нашего разговора.
– Да, – подтвердил мою догадку Олег, и явно оставил эту тему мне на додумывание, не изъявляя никакого желания об этом говорить. – Я тоже вчера размышлял на эту тему, мол, не слишком ли всё быстро. Подкупило это твоё: "говори о своей злости на меня со мной, а не со своими демонами", я понял, что в любой ситуации ты не станешь молчать или врать, что бы ни случилось, ты будешь со мной честна и прямолинейна. В данный момент мне этого достаточно.
– Честность подкупает, конечно, но ты не горячишься, когда ставишь на меня как на партнёра? – я вздохнула, потёрла виски и закурила ещё одну. – В смысле, мне всего двадцать четыре, может, я не готова к полноценному созданию семьи?
– Именно это мы сейчас и обсуждаем, – пожал плечами Олег. – А не вопрос, пойду ли я на ужин к твоим друзьям. Давай расставим точки над "и", – предлагает он и тоже закуривает, а я вдруг поняла, что ему этот разговор даётся также непросто, как мне. – Ксень, я давно не желторотый пацан, я хочу семью и детей. Если плюс-минус за полгода мы с тобой притрёмся, я сделаю тебе предложение, и по лету ты уже сменишь фамилию.
– Почему полгода? – прервала я его, нахмурившись.
– Потому что за полгода критичные моменты характера обязательно вылезут, – он затягивается. Красивый. Мне всегда нравились курящие мужчины. – Если есть что-то, с чем ты или я не готовы мириться, то это станет заметно. Всё остальное мы, как два взрослых человека, в состоянии решить и найти компромисс, если не засовывать язык в жопу и говорить обо всём сразу.
– Я правильно понимаю, что ты хочешь детей в ближайшее время? – уточняю я, про себя невольно сравнив наш разговор с деловой сделкой. С другой стороны, может быть, такой подход и был правильным – подумать обо всём заранее, чтобы была возможность сжечь мосты до того, как они обретут бетонное основание.
– Правильно, – кивает он мне. – Но это не значит, что я посажу тебя дома и свешу на тебя весь быт. Конечно, я буду против, чтобы ты скакала на своих тренировках беременная, но как только восстановишься – занимайся чем изволишь. Хочешь – ребёнком и домом, хочешь – наймём няню. Ну и моё участие, конечно. В любом из раскладов я не намерен свешивать уход за ребёнком полностью на тебя.
Он говорил об этом так спокойно, будто мы и впрямь обсуждали контракт или договор оказания услуг. В моей картине мира всё было устроено не так, я не строила планов на свои репродуктивные способности, считала, что как случится, так и случится, по ходу разберёмся, но сейчас настал момент об этом подумать. Готова ли я, хочу ли, а если хочу, то хочу ли именно с ним? С одной стороны, мне не шестнадцать и в моём возрасте уже вполне нормально выходить замуж и рожать детей, а с другой оставалось извечное "не нагулялась", которое легко могло превратиться в "ну чё, догулялась?". Тянуть с детьми мне не стоило, меня ещё тогда, после аборта, врач предупреждала, что времени в запасе у меня не так уж и много.
Строго говоря, Олег предлагал мне расписанный план на жизнь. Выверенный, чёткий, в котором есть мы с ним и не надо терзаться сомнениями – я могла быть уверена, что он позовёт меня замуж и что моя беременность не станет неприятным сюрпризом. Это подкупало такую тревожную и вечно всё планирующую барышню как я, но с другой стороны грозило наскучить и надоесть предсказуемостью. Я про себя чуть усмехнулась: ну да, Ксюх, надёжный и честный Олег – это гораздо скучнее, чем какой-нибудь очередной есенинский мудак, который истреплет тебе нервы и которого ты по итогу пошлёшь, потому что заебал со своими концертами и качелями. Чепуху не неси, тебя по таким ублюдкам уже знатно помотало, ты их за версту чуешь и за две обходишь.
– Я понимаю, что звучит это довольно скучно, – я вздрагиваю, обнаружив, что крепко задумалась, даже не заметила, как он подошёл ко мне со спины и обнял поперёк плеч, привлекая к своей груди спиной. – Плана в духе Бонни и Клайда у меня, увы, нет. Но и ты вроде в гангстеры не собиралась до моего появления в твоей жизни.
– У меня сложный характер, я ревнива и капризна порой, не выношу манипуляций и буду бесить тебя своими шуточками и сарказмом, – откинув голову ему на грудь и прикрыв глаза, предупредила я. – А про мою семейку ты итак всё знаешь.
– У меня характер не проще, – улыбнулся он в ответ. – Юмор и сарказм, подозреваю, станет нашим личным видом спорта, а чьё семейство чьему даст прикурить – это ещё два раза посмотреть, – его рука ложится на мою шею, прозрачно намекая, что скучно нам не будет, не с нашими характерами и уж тем более, не с нашими пристрастиями в постели. – Единственное, чего я прошу от тебя – это верности и честности. Не лги мне. Никогда. Поймаю – разорву всяческие отношения. Считай, мой личный триггер.
– Значит, я могу рассчитывать на зеркальное отношение? – тихо уточнила я, пусть и не имеющая за плечами такого же багажа, как у него, но тоже ставящая честность во главу угла.
– Конечно, – ответил мне он, также понизив голос. – Я никогда не попрошу от тебя того, чего не в силах дать тебе сам.
Жутко хотелось согласиться. Перспективы были хоть и мутные, но очень сладкие, очень греющие душу определённостью, без блядских "а если". Он предложил мне свою руку ладонью вверх и в этом жесте была вся его позиция: бери, если хочешь и уверена в этом, скрещивай мои пальцы со своими, я позволю опереться на свою руку и не отниму первым, но, если отпустишь, больше не предложу, так что держи крепче, без всяких сомнений во мне. Тянуло поверить, довериться, открыться ему. Подмывало представить, как бы выглядело наше с ним "вместе", а представлялось оно очень тёплым и уютным. Мне, девочке без семьи, моральной сироте, он предлагал свою собственную семью, где всё будет так, как захотим мы, как договоримся между собой и как решим вместе. В ней не будет слежки и неадекватного контроля, у каждого будут свои личные границы и пространство, право на хобби и доверие к другим членам семьи.
Я могла отказаться сейчас. И могла дать заднюю в любой момент. Могла бы сейчас встать, извиняющимся жестом покачать головой, подняться на второй этаж за вещами и уйти из этого дома, чтобы никогда больше сюда не вернуться. Сказать, что не готова, сказать, что у меня только-только начинается карьера, которая не является моей заслугой, но которую я всё же не хочу просрать, но я прекрасно понимала несколько тезисов: удалёнку никто не отменял, помощники на этой должности у меня будут, а отец всеми руками за наш с Олегом союз и даже если я уйду в декрет по следующей осени, он не скажет мне ни слова против. Единственной, кто мог бы быть против этого союза – это моя мать, но её мнение меня мало волновало. С рациональной точки зрения всё идеально для меня.
За иррациональную, ту, что называют чувствами и эмоциями, нам обоим уже всё было понятно и даже очевидно. Не возникни в нас обоих симпатия, этот разговор бы не состоялся, будь мы хоть трижды выгодны и удобны друг для друга, и на это мнение не повлиял бы ни мой отец, ни кто-либо ещё, просто потому что мы оба не были склонны делать то, чего не хотим, но что нам говорит кто-то другой. На том приёме в его кабинете мы не были бы так благосклонны друг к другу, потому что я бы уже успела воспринять предложение отца в штыки, а Олег уже догадался бы о его планах, всё же не дурак.
Переставай врать себе, Ксень, дурная привычка. Ты уже приняла решение, может быть, слегка наивное и полное надежды, но сейчас мне оно казалось самым правильным из возможных.
– Да, Лесь, – отвечаю я на звонок подруги, и чуть улыбаюсь, приняв для себя окончательное решение. – Да, мы к семи будем.
Моя рука в его выглядит ещё более тонкой и изящной, чем обычно. Ему не нужны ещё какие-то слова, потому что моё "мы" уже всё объяснило, а лёгкое пожатие костяшек пальцев подтвердило и поставило подпись в конце листа. Конечно, я согласна, как вообще можно не согласиться на предложение руки и сердца в перспективе? Да, сейчас это было лишь согласие попробовать, но "решиться" – это половина от "сделать".
***
К половине шестого мы прибываем к дому четы Куликовых. Олег косился на часы и отчаянно недоумевал, но вопросов, мол, какого чёрта мы прёмся так рано, не задавал, видимо решил, что я знаю, что я делаю. Смысла столь раннее прибытие и впрямь было не лишено: я прекрасно понимаю, сколько сил нужно на то, чтобы накрыть стол на шесть человек и также хорошо знаю, что руки у Миши растут из задницы во всех кухонных вопросах, а значит, помощь моей подружке точно не повредит. Если бы я ночевала не у Олега, то точно бы получила инструкцию прибыть на помощь как можно быстрее, взамен на бесплатный маникюр, потому что текущий обязательно бы похекала в борьбе с тёркой и венчиком.
В подъезд мы попадаем беспрепятственно – на моей связке ключей на кольце болтаются и ключи от квартиры друзей, как запасной комплект, который в наше время уже не доверишь соседям. Да и я в их доме была столь частым гостем, что мне было проще иметь свою связку ключей, чем пытаться дозвониться до этих любителей тяжёлого рока, вооружённых сабвуфером, который соседи мечтали по деталькам рассовать каждому из них в задницу. Впрочем, мечты эти жили ровно до тех пор, пока дверь возмущающимся не открывал Миша – шкафообразный амбал два на полтора, который флегматично слал на йух всех желающих, напоминал, что шумят они в законное время, и невзначай открывал вид на висящую в коридоре форменную куртку с надписью "ОМОН" во всю спину.
– Фуфел, блять, – вздохнула я на третьем этаже, подняла со ступенек рыжего кота, обречённо мявкнувшего на мой произвол, посадила на своё плечо и продолжила подъём до пятого.
Как этот кот по имени Фуфлик умудрялся линять из запертой квартиры, мы понятия не имели, но все соседи знали, что рыжий котяра на ступенях не беспризорник и как только хозяева из сто шестьдесят восьмой квартиры наслушаются своей музыки, кошачье вернётся в дом, поближе к мискам и пластиковым пробочкам от газировки, которые очень весело загонять по линолеуму под холодильник ночью, а потом истошно орать, чтобы игрушку достали. Я была убеждена, что кот просто мстил. Фуфел считал, что лучше бы он родился глухим.
– Фуфел? – рассмеялся за моей спиной Олег.
– Знакомься, это Фуфлик, ласково Фуфел, – представила я кота, придерживая мохнатую и хвостатую попу, с чем кот, вообще-то, прекрасно справлялся и без меня, вцепившись всеми восемнадцатью когтями в моё пальто. – Большой любитель тырить со стола сырокопчёную колбасу и пробки от газировки или пива, за что Миша обещает ему насадить его на свой автомат вместо глушителя как в той игре, но Фуфел не пальцем деланный и одной наглой рыжей мордой грозится в ответ сделать из Миши папу путём прокусывания резинок.
Мой прогноз на тему музыки оказывается верным – её прекрасно слышно даже из-за тяжёлой железной двери, в которой я проворачиваю ключ, пока Олег за моей спиной смеётся и почёсывает кошачью голову за ушами. Судя по репертуару, Леся пребывает в не лучшем расположении духа, явно задолбавшись на кухне, так что моя скорая помощь как нельзя кстати. Прихожая у моих друзей небольшая, мы стараемся не подвергать жизнь риску и не обуваться втроём одновременно, потому что рискуем либо подраться, либо быть задавленными, но вдвоём здесь более-менее комфортно. Кот поспешил скрыться в глубине квартиры, как будто где-то можно скрыться от максимально упоротых треков, которыми Леська пытается исправить себе настроение. Дальше по плану, минут через сорок, музыка выключится вовсе и сменится на забористый русский мат, похожий на отповедь.
– А бухать меня учил молдованский пьяный ёж, песни петь меня учили глухари в лесу весной, – проорали с кухни, а я не сдержала хихиканья. – Миша, блять, хватит пиздить колбасу!
– Миша, как ты можешь догадаться, тоже большой фанат сырокопчёной колбасы, – покивала я, разуваясь и стягивая с себя пальто, оставив купленный по дороге меренговый рулет на маленьком стульчике.
– Ксюшенька, ангел мой! – воскликнули с кухни, заслышав мой голос. Как она его только через грохочущую музыку расслышала? – Лучшая женщина в моей жизни!
– А ещё утром была лошадью, – весело гыкнула я в ответ.
– Я была молода и наивна, и не ценила тебя, – музыка притихла и в прихожей появилась подруга. Одетая в чёрную футболку явно с Мишкиного плеча и чёрные же шорты длиной до колена, не признающая существование тапочек и поэтому гоняющая по дому в тёплых носках с изображением накуренных енотов. Волосы после отъезда свекрови были обратно заплетены в афрокосы, сейчас собранные в фиолетовый пучок на затылке, а на лице у неё было выражение вселенского страдания и мука на щеке. – С меня тот дизайн, который ты хотела.
– Ловлю на слове, – усмехнулась я и приобняла в ответ подругу, как будто не знаю, что она сквозь ресницы разглядывает стоящего за моей спиной Олега. – Знакомься: Олег, мой мужчина, – я встала полу-боком, представляя их друг другу. – А это Олеся, мои извинения от Всевышнего за родню. А это Миша, – указала я на подоспевшего друга и не сдержала хохмы, – мои извинения за предыдущие извинения.
– Главное, чтобы я не оказался извинениями за эту егозу, – нахально улыбнулся Олег, заслужив от меня тычок в бок и дружный хохот от этих предателей. – Очень приятно.
– Прости, друг, но ты уже, – с самым сакральным видом сообщила Леська, за что огребла от меня шлепок по заднице. – Миша, лучше молчи, судя по тенденции, дальше ты схлопочешь в челюсть, – снова хохмит подруга. – Так, всё, прибывшие – мыть руки, Миша – толочь картошку!
– Но… – попытался возразить жене Миша, но её уже было не остановить – Леся увидела конец своих страданий и в ней открылось второе дыхание.
– И не брехать, что ты не умеешь, я видела, как ты маме помогал! – возмутилась подружка. – И всё ещё не простила тебя за эту наглую ложь, с которой жила шесть лет нашего брака!
Парочка скрывается обратно в зале-кухне, а мы заваливаемся в ванную, не прекращая хихикать. Ванная у моих друзей небольшая, равно как и вся квартира, типичная хрущёвка-двушка, чуть переделанная друзьями. Тёплый пол, серая матовая плитка, хромированная сантехника, огромное зеркало в пол-стены почти до потолка, спрятанная в шкафчик стиралка и чёрный натяжной потолок. Ванной занимался Миша без участия Леси, поэтому в отместку за столь лаконичный дизайн здесь всегда висели разноцветные полотенца и наркоманская шторка с тем самым трёхцветным листиком.
– Дурдом, – прокомментировал Олег, впрочем, улыбаясь, так что напрягаться я не торопилась.
– Ещё какой, – покивала я. – А это мы все ещё трезвые.
В ремонт пара вбухала кучу денег, сил и времени, и даже чуть не развелись за время ремонта, но оно того стоило – их дом был целиком и полностью отражением хозяев, в целом сдержанный и тёплый как Мишка, но с лёгкими вкраплениями безуминки Леськи, отражающий их общительность в виде большой комнаты-кухни, с толстым коричневым ковром на светлом полу, кучей разноцветных и разнокалиберных подушек на бежевом угловом диване, да нескольких кресел-мешков, сейчас складирующихся в углу. Тут же стояло моё кресло, оно и правда было моё, купленное за мои деньги и даже подписанное с торца моим размашистом почерком белым маркером.
Просто, когда мы с Лесей шарились по магазинам, выбирая мебель, я влюбилась в этого огромного квадратного монстра на ножках, в котором можно было сидеть даже вдвоём, если один сидит как обычно, а второй боком, перекинув ноги через подлокотник. Подружка глянула на ценник, фыркнула и сказала, что Миша её убьёт, если она купит кресло за такие деньги, а я в ответ сказала, что тогда у меня будет своё личное кресло в их доме, вбухала в него всю свою заначку и взяла с неё зарок не трахаться в нём, на что получила заверения, что на этом кресле она раздвинет ноги только передо мной. Короче, Лесе кресло хоть и не было нужно, но тоже очень понравилось. Ещё больше оно нравилось Фуфелу, который был убеждён, что это не кресло, а его личная лежанка и только по какому-то недоразумению я его периодически занимаю, поэтому между подушек всегда была заныкана щётка для чистки от шерсти.
Кухонный уголок же был вотчиной Леси и это было заметно – перманентный бардак, на самом деле, бардаком вовсе не являлся, а был своей собственной системой организации личного пространства, вмешиваться в которую было просто опасно для жизни. Подруга была единственной, кто в этом хаосе ориентировался, даже я сюда не вмешивалась, от греха подальше, обычно устраивалась за барной стойкой и смиренно делала то, что давали мне в руки: дали тёрку – буду тереть, дали нож и доску – буду резать, дали овощечистку и пакетик – буду чистить. Вроде стиль был один и тот же, а всё равно чувствовалось, что немного иначе, по-другому, чуть безумнее и хаотичнее, чем во всём доме.
Такое же впечатление было и в соседней комнате, такой же по площади, но поделенной на две отдельных, комната с окном стала гостевой с потенциалом передела в детскую, а вот без окна превратилась в её небольшой кабинет, делая возможной работу на дому мастером маникюра и педикюра. Но туда вообще заходить без повода было запрещено – там у подруги было и вовсе своё маленькое ногтевое царство.
– Картина Куликовой: "Мы тебя очень ждали", – усмехнулась я на таз неочищенных варёных овощей на стойке, нож, доску и заботливо открытую бутылку пива. – Подожди, я слезу утру.
– Выпивка в холодильнике, присоединяйся, – не обратила на меня внимания Леся и отсалютовала Олегу бутылкой своего сурового тёмного пива. Бр-р, гадость. То ли дело моя малиновая прелесть.
– Да-да, к нарезке салата тоже можешь присоединиться, не стесняйся, – поддержала я и уселась за барную стойку. Олег стеснением не страдал – в огромном стальном монстре угостился бутылкой пива и присел рядом со мной за стойку. Миша сидел за столом и мрачно разминал картошку в пюре, Леся мурлыкала себе под нос песенки, пока тёрла сыр для мяса по-французски, Фуфел был счастлив уменьшению децибелов и дремал в моём кресле, делая вид, что его совсем-совсем не интересует колбаска на столе, хотя я уверена, что он обязательно попытается стырить себе кусочек, если мы всей компанией выйдем курить на балкон.
Я потянулась за ножом и пакетиком, чтобы очистить овощи от мундиров и позже превратить их в салат, но Олег перехватил меня – забрал у меня морковку, принимаясь за очистку и подсунул мне на доску уже очищенный вариант, мол, режь. Мы с Леськой переглянулись с понимающими ухмылками, но комментировать не стали – такое чудо, как мужик, помогающий на кухне, каждая из нас видела довольно редко и спугнуть это чудо точно не хотелось, поэтому мы дружно сделали вид, что ничего экстраординарного не происходит.
– Ксюх, а ты с Лизой давно последний раз общалась? – невзначай спрашивает у меня Леська, вскрывая банку горошка. – Жижу будешь?
– Буду, – рефлекторно кивнула я, почесала щеку ножом и задумалась. – А я даже не помню. Ну, на день рождения её, наверное. Да, я ещё пожелала ей мужика лучше, чем предыдущий, а она заверила меня, что нынешний превзошёл всех. Я же тебе рассказывала. Меня ещё смутило, что она какая-то грустная была и попрощалась спешно.
– Вот и я о том же, – кивнула девушка и вылила мне в стакан водичку из под горошка. – Хрень какая-то. Карты раскидывала, так там вообще мрак и ужас, как будто мы не замуж её выдаём, а хороним.