Елена Разумовская
Не-большая разница
– Женился, блять, на ведьме, – привычно проворчал Миша в ответ на её реплику, будучи самым прожжённым атеистом из всех, кого я знаю, но относящийся к мистическим наклонностям жены со здоровым пофигизмом. Он вообще почти ко всему так относился.
– В детстве цыганка мне одна предсказала будто я, если сильно полюблю, то любимого сгублю, – пропела я в ответ отсылку на "Короля и Шута". Леська подхватывает, и мы вместе пропеваем конец куплета: – Что измены не прощу и жестоко отомщу, не случайно, но со зла, превращу его в осла.
– Понял? – философски взглянул на Олега Миша. – Как бы хорошо ты её ни драл, вкусно ни кормил, ни ёбся с ремонтом и ни клялся в любви, она всё равно выберет подружку и будет тебя вместе с ней гнобить.
– Сравнил ведро с хуем, – весело фыркнула Леська. – Мы с ней ещё в детском саду в одну воспиталку жёваными бумажками плевались.
– Вот-вот, братву на писюны не меняем, – поддержала я и стукнула кулаком о кулак подруги. Мы звонко рассмеялись всей компанией, даже Олег смеялся, ему вообще, кажется, нравился наш юмор, хоть я и опасалась, что разница в возрасте плохо повлияет на взаимопонимание, но нет. – Лесь, а если серьёзно, то я вообще не удивлюсь очередному повтору этого сюжета. В целом, меня это даже немного повеселит.
– Угу, – согласилась со мной подружка. – И закончится всё как в прошлый раз.
– Тю-ю, так не интересно, я не повторяюсь в ходах, – возразила я.
– Ага, если в прошлый раз ты спустила того ублюдка с лестницы, то сегодня он полетит из окна, – поддакнул мне Миша.
– Это у нас хобби такое, – пояснила я Олегу, параллельно кромсая варёную картошку на мелкие кубики. – Раз в произвольный промежуток времени Лиза находит себе козла, до чёртиков в него влюбляется, заверяет нас в том, что у них всё просто шикарно, а потом мы узнаём, что он её пиздит. В один раз мы даже навещали её в реанимации, в другие мне приходилось срываться и забирать её из травматологии, – я ссыпаю с доски картошку в кастрюльку и смотрю на Олега, ожидаемо скептически выгнувшего бровь. – Я прям вижу в твоих глазах рекомендацию послать её к психологу.
– Если всё так плохо, как ты рассказываешь, то это уже к терапевту, – покачал головой мужчина.
– Ну вот сейчас и посмотришь, насколько всё плохо, – флегматично пожала плечами я. – Фух, всё. Родная, подай майонез.
Трель домофона была прекрасно слышна сквозь негромко играющую музыку из общего плейлиста Куликовых. Леська попросила мужа открыть дверь, намётанным взглядом обводя кухню, но всё уже было сделано, даже несмотря на то, что пришли гости почти на полчаса раньше. Как-то так сложилось – мы все жутко не любим опаздывать, поэтому, приглашая гостей к конкретному времени, нужно быть морально готовыми к тому, что придут все чуть раньше вплоть до получаса. Пока Миша дожидался гостей, мы с Лесей быстро накрыли стол, расставив приборы и посуду на глянцевом белом столе, не забыв достать из холодильника алкоголь на выбор.
Гости себя ждать не заставили – появились в общей комнате спустя пару минут. Первым делом я оглядела Лизу и не поверила своим глазам. Лиза – это шикарная длинноногая блондинка, с третьим размером груди, тонкой талией и ореховидной попкой, в общем, с шикарной фигурой, над которой она страдала в зале и чем мы любили её подкалывать. Она же, в свою очередь, совершенно не обижалась, потому что обижаться тут было не на что – о своей фигуре она прекрасно знала и не стеснялась подчеркнуть её декольтированными маечками, короткими юбками или облегающими брючками, как и никогда не обламывалась подчеркнуть миловидное личико макияжем, да и наращёнными волосами похвастать тоже не стеснялась, заплетая их в сложные косы.
Девушка, которую я видела сейчас, с той Лизой не имела ничего общего. Серая водолазка под горло, какие-то джинсы откровенно убогого кроя, на лице ни грамма макияжа, а на затылке какая-то куцая гулька – свои волосы она никогда не могла отрастить, убив всякую возможность ещё в подростковом возрасте вместе с Леськой, окрашивая волосы во все цвета радуги. Серая мышь – самый подходящий термин, который приходил мне в голову, при взгляде на неё.
Зато парень, собственническим жестом приобнявший её за плечи, был заметно хорош собой. Высокий, бледный, с каштановыми волосами и зелёными глазами, поджарый и одетый в белую рубашку-поло с чёрными джинсами. Он обвёл нас всех оценивающим взглядом, как будто решал, снисходить ли до нас с высоты своего снобизма, и мне уже всё было понятно, как и переглянувшейся со мной Леське.
– Добрый вечер, – кивнул парень.
– Всем привет, – улыбнулась Лиза. – Знакомьтесь – это Влад, мой жених. Влад, это мои друзья: Миша, Олеся, Ксюша и… – она замялась, не представленная Олегу, который прошёлся по парочке оценивающим взглядом психолога. Мне показалось, что ничего хорошего он, как и я, не увидел.
– Олег, – представился он в ответ.
– Мой мужчина, – подтвердила я на вопросительный взгляд подруги.
– Лиза, – кивнула она.
– Очень приятно, – хором кивнули мы с Олегом, обращаясь к разным людям.
– Ага, и нам, – поддержала Леся и традиционно взяла на себя миссию по спасению ситуации от неловкого молчания. – Давайте за стол, зря я что ли плясала на кухне?
Музыка становится ещё чуть тише, чтобы вовсе не мешать разговору, и мы рассаживаемся за столом. Общий градус напряжения чуть сбавляется за время возни с разборками на тему кто что пьёт, в итоге мы с Олегом разлили по стаканам виски, я разбавила напиток колой, Леська и Лиза по обычаю пили шампанское, Миша предпочёл остаться на пиве, а наш новый знакомый поддержал Олега в распитии чистого виски. Ещё и морщился на меня, когда я разбавляла вискарь газировкой. Сноб.
– Жареный хлеб! – подняла свой бокал Леся, вызвав недоумение на лицах новичков в нашей компании.
– Звучит как тост! – поддержала я и брякнула о её бокал своим, расхохотавшись над нашим любимым каламбуром. Раздался смех и звон стекла, я наблюдала за Лизой и всё в её поведении мне казалось странным. Куда-то делась наша фирменная безуминка, не было в глазах блеска, и мне точно не показалось, что она вздрогнула, когда Влад чересчур резко потянулся за салфетками с её стороны стола.
– Ксюх, а что у тебя с работой? Мне Катя недавно жаловалась, что ты перестала с ней заниматься, – полюбопытствовала Лиза, переключая внимание на меня.
– Ой, – я поморщилась. – Отец подсуропил. Оказывается, у него кроме меня есть ещё один неофициальный ребёнок. Решил оставить компанию нам с Вадимом, мол, врачи ему дают не больше пары лет, а официальная дочь успела зарекомендовать себя клинической идиоткой. Это, кстати, цитата.
– Почему? – вскинула брови Лиза.
– Есть причины, – уклончиво ответила я, припоминая, как ревностно Олег относится к своим границам. Сплетничать о его бывшей супруге, даже при нём, было бы просто неправильно. Да и мне на его месте лишний раз не хотелось бы вспоминать собственную неудачу на любовном фронте, так что я решила перевести тему. – До меня дошёл слух… – намекнула я и поиграла пальчиками, мол, хвастайся.
– Влад сделал мне предложение, – просияла девушка и протянула руку через стол, показывая кольцо. Ничего необычного, жёлтое золото, небольшая россыпь камней и один крупный, такое не будет мешать, но подходит оно скорее мне – это я не люблю броские неудобные украшения, а на её вкус украшение тем красивее, чем больше в нём карат. – Свадьба летом, как только определимся с датой, разошлём приглашения.
– Поздравляем, – улыбнулась Леся и перехватила подругу за пальцы, из-под ресниц бросая взгляд на жениха нашей подруги. – Платье, я так понимаю, будет самое монашеское из возможных?
– В смысле? – вскинул брови Влад, пока Леська нарочито внимательно рассматривала кольцо.
– Ты даже не третий уёбок, которого она с нами знакомит и который её пиздит, – скучающе заявила и задрала рукав лизкиной кофты до локтя, пока Олеся с силой удерживала её пальцы в хватке. Предплечье расцвело синяками, у запястья в форме пятерни, а выше именно в тех местах, которые человек выставляет, когда защищается от ударов.
– Ксюш, не лезь! – как по сценарию взбрыкнула Лиза. – Это случайность, мы взрослые люди, все понимаем, что иногда в постели можно переборщить.
– Лиза, переборщить в постели – это вот так, – я сдвинула вниз ворот одолженной у Олега водолазки, обнажая свою пятнистую шею. – Или вот так, – я дёрнула рукава, обнажая красные следы от наручников на запястьях. – А тебя натурально пиздят. И я уже молчу о том, что мы эту картину наблюдаем далеко не в первый раз, и все твои отмазки знаем, как Отче наш. И про постель, и про фонарь, который тебе поставили во сне, и про бесконечные падения в душе и даже про попадание в аварию и таксиста-мудака.
– В любом случае, наши личные взаимоотношения никого из вас не касаются, – холодно отрезал Влад, прищурившись на меня. – Лиза станет моей женой, нравится вам это или нет.
– Помолчи, ничтожество, – фыркнула я. – Хочешь драться – дерись с мужиками. Или хотя бы с теми девками, которые тебе-мудаку могут ответить, типа мастера спорта по ММА, – я ткнула большим пальцем себе в грудь, а после указала на Леську, – или КМС по боксу.
– Ксюша, перестань оскорблять моего мужчину, – возмутилась Лиза.
– Лиза, перестань выбирать уёбков, – передразнила её Леся. – Ты один раз уже побывала в реанимации. Тебе нравится, что ли, я не пойму? Ты же первая потом прибежишь к нам: "помогите отвадить, он меня преследует". Чего ты добиваешься? Пока тебе очередной такой шизоид в лицо кислотой плеснёт?
– Я буду воспитывать свою женщину так, как считаю нужным, и никого из вас это не касается, – вскипел Влад и дерьмо ожидаемо полезло наружу. – Она прекрасно знает, что получила за дело.
– Сказочный уебан, – присвистнула я, даже уже не берясь что-то доказывать. В этом не было ровным счётом никакого смысла – мужчина находился на абсолютно другой стороне адекватности и туда же перетащил Лизу. Я хотела бы сказать, что первый раз вижу, чтобы у человека в голове было одно только дерьмо, но нет, Елизавета с завидной регулярностью нас знакомила с такими товарищами. – Лиз, я прошу тебя, приди в себя. Ты всерьёз хочешь выйти замуж и родить от человека, который тебя бьёт? Думаешь, он твоих детей бить не будет что ли?
– Довольно, – прошипел Влад и подскочил с места. – Мы уходим.
– Подумай, – ласково обратилась к Лизе Леся. – Мы не служба спасения. В очередной эпизод можем тупо не успеть.
– Или не захотеть спасать утопающих, которые сами стремятся попасть в объятия Ктулху, – раздражённо закончила я.
– Спасибо за поддержку, девочки, – съязвила Лиза и поднялась, покидая помещение вслед за своим обсосом.
– Всегда пожалуйста, обращайся, – ещё более ядовито гаркнула я ей в спину.
Пока Леся их провожает, я выхожу на балкон и пытаюсь прикурить, но руки дрожат от бешенства, клокочущего в крови. Это же надо быть такой идиоткой! Раз за разом, на одни и те же грабли! Да и я не лучше – каждый раз точно также бешусь и обещаю, что помогать не буду, а потом срываюсь и помогаю, потому что не могу иначе. Кому-то нужно разорвать этот порочный круг, но я подозреваю, что произойдёт это только если её убьют или если я найду в себе сил не поднять трубку. Наверное, это единственный способ дать понять, что играть с чужой агрессией – это чертовски плохая и опасная для здоровья затея.
– Бесишься, – даже не спрашивает мужской голос, в котором я узнаю Олега. Он обнимает меня поперёк талии и ставит подбородок мне на плечо, наблюдая вместе со мной в окно, как между собой ругаются под окнами две фигуры, и мужская замахивается на женскую, но пощёчины не следует – он видимо вспомнил, что они отнюдь не наедине. Я откидываю голову на мужское плечо и прикрываю глаза – тошно от этой картины.
– Бешусь, – согласно угукнула я. – Надоело. Хоть в чёрный список её добавляй, чтобы дозвониться не смогла, когда опять паршиво станет.
– Ты не такая, – улыбнулся он, чмокнув меня в висок.
– К своему сожалению, – вздохнула я. – Мне бы жилось куда проще, будь я именно такой. Я не хочу никого спасать, мне не нужны лавры в духе "самый отзывчивый человек". Она для меня не сделает того же.
– Не сделает она – сделает кто-нибудь другой, – ответил мне Олег. – Обычно это так и работает. Помощь приходит не оттуда, откуда её ждёшь, а оттуда, где её не ожидаешь вовсе.
– Твои б слова, да богу в уши, – я тушу свой окурок в пепельнице и разворачиваюсь в руках своего личного ведра валерьянки, оплетая его шею руками. – Спасибо.
– Меня настораживает, что ты вечно благодаришь меня за вещи, которые совершенно нормальны в отношениях двух взрослых людей, – ворчит Олег и целует меня в лоб.
– Сказал человек, который буквально вчера был удивлён тому, что я защищаю своё, – насмешливо поддакнула я.
– Согласен, над пониманием систем ценности друг друга нам ещё надо поработать, – пробормотал мужчина. – Если ты успокоилась, то идём.
Мы возвращаемся обратно в комнату, устраиваемся за столом и вместе с хозяевами дома некоторое время молча перевариваем всё дерьмо, чтобы потом начать его обсуждать. Правда, обсуждение не длится долго, ведь ничего нового мы сегодня не увидели, разве что узнали точку зрения Олега – на его взгляд, по-хорошему, Лизе бы расстаться с этим товарищем и пойти к психотерапевту, иначе она так и будет считать, что "бьёт значит любит".
Во всём остальном же, вечер ничем не отличается от обыкновенных дружеских посиделок – закончив с ужином и обсуждением подруги, мы переключились на обсуждение фильмов, музыки и политики. Я узнала, что Олег тоже не дурак послушать что-нибудь тяжёлое, из фильмов предпочитает что-нибудь, над чем можно крепко задуматься, а сериалы, как и я, не особо любит – не хватает времени, чтобы смотреть их залпом и теряется нить повествования, когда смотришь от случая к случаю.
В отличии от вчерашней меня, он вписался в мою компанию как нельзя лучше, ближе к концу вечера уже сориентировался в потоке наших шуток и уже не стеснялся подкалывать, как и мы не стеснялись подкалывать его. Конечно, пока что очень осторожно, прощупывая почву и рамки дозволенного, но с моими друзьями он без труда нашёл общий язык и это не могло не радовать. Меня так точно, потому что в моей жизни друзья занимают гораздо больше времени и места, чем в его, но Олег, кажется, и не был против этого. Это очень подкупало – для меня мнение друзей было немаловажно, наверное, даже в куда большей степени, чем мнение родни. К моему счастью, в отличии от Лизы, мой выбор друзья одобрили целиком и полностью, даже не став хохмить на тему разницы в возрасте, развеяв любые мои сомнения в собственной адекватности. Большего для счастья мне было и не нужно.
Глава шестая, о высоте, фигуральной смерти, доверии и настоящей семье.
"Если мужчина в каждый твой приём пищи добавляет на десерт что-нибудь сладенькое, например, мятный макарон, то он стоит того, чтобы можно было смело назвать его своим. Потому что мятный макарон – это вкусно."
В детстве я мечтала, что когда-нибудь куплю себе квартиру в небоскрёбе, на самом высоком этаже, откуда весь город будет видно, как на ладошке. Люди будут казаться не больше муравьишек, машины игрушечными, а ночная россыпь фонарей и вывесок обязательно будет похожа на застывший специально для меня фейерверк, которым я смогу любоваться в любое время ночи, когда мне только вздумается. Мне мечталось, что я непременно заведу свою собственную собаку, смогу объедаться мороженым и носить неодинаковые носки, и никто мне и слова против не скажет. Забавно, но уже в свои пять я мечтала свалить из материнского дома.
А ещё я мечтала, чтобы у меня был папа. Самый настоящий, который забирал бы меня из садика и катал на шее, он непременно должен был быть большим и тёплым, чтобы рядом с ним мама не смела обвинять меня в том, что я испортила ей жизнь, а отчим больше никогда не отлупил бы меня проводом от стиральной машинки. Даже тогда я понимала, что это невозможно, потому что была знакома с настоящим отцом – холодным и равнодушным мужчиной, которого я откровенно боялась. Именно он настоял, чтобы я занималась не танцульками или фигурным катанием, а смешанными единоборствами. В свои десять я ненавидела его за это.
В двадцать четыре понимала: он прекрасно видел, что дома меня бьют и не смог бы дать лучшей защиты, чем научить меня обороняться самой. До сих пор помню потрясённое мамино лицо, когда в тринадцать я кинулась и набила отчиму морду до кровавых соплей. Это был первый раз, когда я дала отпор и поняла, что живу не с монстрами, а с людьми. Всего лишь люди. Слабые, склонные обвинять во всех своих бедах ребёнка, срываться на нём, отыгрываться за собственную ничтожность. Только с возрастом я поняла – мне не нужно забираться на самую высокую башню, чтобы защитить себя и заставить уважать, достаточно просто начать говорить на доступном им языке боли.
Я научилась бить по больному, научилась давать сдачи и быть смелой, научилась сглатывать комок в горле и подавлять слёзы, чтобы начать орать в ответ и больше не позволять обижать себя, я научилась ставить себя на первое место, быть для себя приоритетом, потому что ни для кого больше никогда не была. Я научилась не любить тех, кто моей любви не заслуживает, научилась смывать в унитаз всё, что дорого моим якобы близким людям, научилась обижать тех, кто когда-то обижал меня и научилась мстить. Я научилась зло смеяться в лицо тем, кто сломал во мне всё светлое и тёплое, а потом нарочито удивлялся моему яду и глумливым оскалам.
Безучастно разглядывая город с высоты ста пятидесяти метров, я понимала, что равнодушный и холодный мудак, никогда не принимавший в моей жизни участия, заочно сделал для меня намного больше, чем все эти волнующиеся и переживающие, неравнодушные и любящие. Холод и равнодушие отца дополнили букет материнской паранойи и контроля, и у меня оставалось только два варианта: выйти во взрослую жизнь сильной и умной сволочью или выйти в окно. Первый вариант был выгоднее по всем пунктам, а психика утешилась тем, что всю любовь и тепло мы когда-нибудь подарим по-настоящему стоящему человеку, а не тем, кто не умеет это ценить и мешает моё тепло с дерьмом.
– Ксения, ты слышишь? – обратился ко мне отец, отвлекая меня от собственных размышлений.
– Нет, – честно ответила я, обернулась и вернулась в своё кресло напротив его стола.
Концентрацию потеряла не только я – Вадим развалился в своём кресле, откинул голову назад и курил без помощи рук, кажется, даже прикрыв глаза. Мы все устали – последнюю неделю мы в этом кабинете практически жили, задавая оставшиеся вопросы и вникая в суть управления огромной компанией. Финишная прямая, на календаре тридцатое ноября, завтра нас представят совету директоров и прессе, и моя спокойная жизнь закончится. Тишина в кабинете напоминала ту долю секунды абсолютной тишины перед взрывом, когда замирает даже ветер и солнце чуть притухает, уступая возможность осветить пространство рукотворному источнику вспышкой.
Завтра Марина узнает, что осталась ни с чем, что мы с Вадимом поделили между собой по сорок пять процентов акций и рассчитывать она может только на оставшиеся у отца десять. Завтра мама узнает, что я не только общаюсь с отцом, но и работаю с ним. Завтра с утра Леся, напевая себе под нос что-то из репертуара Короля и Шута, загонит в гостевую комнату робот-пылесос и перестелет постельное, потому что я попросилась к ней пожить, подозревая, что после всего вышесказанного меня погонят из дома ссаными тряпками. Завтра я намеревалась расставить маме все точки над "и", довести её до крайности и заставить произнести заветное "ты мне больше не дочь". Завтрашний день должен был перечеркнуть всё, что было "до". Никаких компромиссов – отныне в моей жизни всё будет только так, как хочу я.
– В целом, на сегодня можно закончить, – согласился с нами отец.
Мы вообще-то молчали, но всем своим видом выражали страдание и усталость – сон по три часа в сутки и перекусы без отрыва от бумаг из доставок еды никого бы не сделали бодрым и полным сил. В уставшие мозги информация напрочь отказывалась вкладываться, сейчас уже не было абсолютно никакого смысла пытаться впихнуть что-то в голову, да и мы не к экзамену готовимся – от завтрашнего вступления в должность до отхода отца от дел ещё полгода, все тонкости и мелочи мы ещё успеем прощупать.
– Выспитесь оба, завтра к десяти вы мне нужны свежие и бодрые, – даёт последнее наставление родитель, пока Вадим уже по обычаю помогает мне надеть куртку.
– Как салат "Цезарь", – мрачно закончила я. – Чур, я помидорка черри.
– Тогда я – пармезан, – хмыкнул Вадик и мы расхохотались, покидая отцовский кабинет.
– Угадай, кто здесь сухарь, – негромко пробормотала я, пока мы проходим по давно опустевшим от сотрудников коридорам. Неудивительно, время уже давно за полночь, в здании остались только мы, да охрана на первом этаже. Вадим вызывает лифт и усмехается, продолжая мою шутку:
– А кто курица, – с явным намёком в сторону нашей единокровной сестры.
– Спелись, – мрачно оценил наши отношения отец, догнав нас у лифта.
– Ты разве не для этого нас знакомил? – вскинул брови Вадим и посмотрел на отца.
Отец не отвечает и в лифт мы заходим молча. С братом мы и впрямь спелись: мне импонировал его характер и склад ума, ему мой, мы с удовольствием перешучивались и с лёгкостью находили общий язык в рабочих вопросах. В целом, я даже могла бы предположить, что когда-нибудь мы с ним придём к настоящим семейным отношениям. Учитывая, что я намеревалась разорвать всяческие отношения с семьёй со стороны матери, своя собственная родня мне бы не помешала.
Недавно я узнала, что любимой отцовской фразой является: "Хочешь насмешить бога, расскажи ему свои планы". В целом, я понимала, откуда это взялось – отец много чего повидал на своём веку, так что в истинности этого высказывания не сомневался. Я в общем-то тоже, но находя подтверждения этому, всё ещё не переставала слегка удивляться. В противовес всегда вспоминалось, что большинству окружающих меня людей не мешало бы провериться на шизофрению, поэтому прежде чем брови удивлённо вскидывались, на губы успевала вылезти глумливая ухмылка.
Именно она украшала моё лицо, когда я зашла домой и узрела старую картину с новыми вводными: двери в мою комнату не было, в коридоре стояло на одну пару женских сапог больше, чем нужно, в квартире было тихо – только с кухни раздавались судорожные всхлипы и два голоса утешали плачущую, а в моих апартаментах снова был самый настоящий срач. Хорошо, что опыт научил меня не наступать на одни и те же грабли и всё по-настоящему ценное я давно собрала в сумку и возила с собой в машине, от греха и загребущих материнских клешней подальше.
Не став даже разуваться, я прошла вглубь квартиры и встала в дверях, подперев плечом косяк, с иронией разглядывая кавардак. Самой яркой деталью во всей картине стали документы из моей комнаты, которые были порезаны или порваны на мелкие клочки, без слов подсказывая отношение рвущего к фамилиям и инициалам внизу листов. Даже жаль разочаровывать родню тем, что всё это – только копии. Я же не дура хранить по-настоящему важные бумаги в доме, где о личных границах и слыхом не слыхивали.
Третьим действующим лицом стала бабуля. О, бабуля – это вообще отдельный разговор. Уж насколько я считала себя наглой и хамоватой, но даже по моим меркам она была вне всяческих рамок. Формально, она вторая жена моего деда, так что по крови мне никто, но сама она считала себя главой семьи, а спорить с ней никто не брался: дородную и громкоголосую бабищу хрен переспоришь, просто потому что переорать её нереально. Женщина была выше меня почти на голову, обладала внушительными параметрами и завидной устойчивостью к самогону. Обыкновенная деревенская хабалка, не больше и не меньше.
– Зинаида Павловна, – пропела я, откровенно веселясь с этого цирка. С того момента, как в мою голову пришла эта мысль, я без всяких шуток прошла все пять стадий принятия, и теперь мне оставалось только наблюдать за этим блядским цирком и от души веселиться на особо удачных перлах местных клоунов. – Какой приятный сюрприз, голубушка.
– Явилась, – зло прищурилась на меня бабуля в ответ. – Сука неблагодарная! Мать тебя всеми силами растила! А ты!
– А я? – переспросила я, вскинув брови в самом искреннем недоумении.
– А ты на своего отца-ублюдка работаешь! Этот бандит ни копейки честных денег не заработал, и ты туда же! – гаркнула женщина, тряхнув своей полуседой и одновременно полу-рыжей головой. – Зоя, ей же даже не стыдно! Ты посмотри, посмотри! Дрянь малолетняя!
– Ксюша, как ты могла? – всхлипывает мама, хватаясь за сердце. О, комбо! Раньше это было хотя бы последовательно, одно за одним, а тут всё разом. Отчим курил, пытаясь просверлить во мне дырку осуждающим взглядом, но по обычаю молчал – уяснил по многочисленным пиздюлям, что со мной шутки плохи.
– Вам чё, завидно? – издевательски расхохоталась я. – Я тоже недоумеваю, как в семье продавщицы, – я указываю на мать. Сегодня я буду говорить дерьмо, бить по больному и не стану подбирать слов, с меня довольно. Следом мой взгляд падает на бабулю и переходит на отчима, – школьной поломойки и безработного алкоголика мог вырасти человек, который в двадцать четыре года занял должность заместителя генерального директора "Монолита". Спасибо папе за гены, которые пальцем не раздавишь.
Мать подскочила с места и метнулась ко мне, но я даже не шарахнулась – только вскинула бровь, мол, ну и что ты мне сделаешь? Пощёчина, ну конечно. Банальность. Она замахивается для второй, но я пригвождаю её кривой ухмылкой и тихой ласковой угрозой: – А если я ударю, ты больше не встанешь.
Видимо в моих глазах было что-то такое, что дало ей понять – я не шучу, если её рука второй раз опустится на моё лицо, то я отвечу. Не оттолкну, не сделаю шаг назад, как делала это всегда, а в самом деле отвечу, подниму на неё руку и ударю так, как умею. Как именно я умею, она тоже хорошо знает. Мама вдруг поняла, прочитала в моём лице, что чтобы она сейчас не сделала – это не возымеет никакого эффекта, потому что в свете смены работы даже вопрос жилья становился абсолютно неактуальным, ведь уровень заработка несоизмерим. Она фигурально умерла в моих глазах как мать и как человек, и смотрела я на неё как на могильный крест постороннего человека, на который случайно упал взгляд, пока идёшь по кладбищу.
– А ещё я со своим психологом сплю, – добиваю я, откровенно злорадствуя. – Отец его тебе посоветовал, потому что с ним недавно развелась его старшая дочь, а он очень хочет оставить его в своей семье. Папа твоими руками подложил меня под Олега и нас всех всё устраивает. И кстати, – я чуть прищурилась, купаясь в её изумлении как в лучшей из терапевтических ванн, – он тоже считает, что ты неадекватна.
– Убирайся из моего дома, – до ужаса жалко просипела мать. – Не желаю тебя знать. Мне такая дочь не нужна.
– Вот и славно, – широко улыбнулась я и расхохоталась. Разворачиваюсь на носках, прохожу в свою комнату и достаю свои заранее собранные сумки из-под кровати, куда заглянуть они к моему счастью не догадались. Оказалось, что вещей у меня всего на один чемодан и одну большую спортивную сумку, не считая той, что болтается в багажнике моей машины. Тем лучше, не так много таскать с собой. – Горите в аду, родственнички.
Захлопываю за собой дверь, подхватываю чемодан одной рукой, вешаю сумку на плечо и на бегу набираю номер Леси, надеясь, что подружка не откажет мне в заезде на сутки раньше, чем это планировалось. Тараторить я начинаю, кажется, даже на пару секунд раньше, чем та успевает поднять трубку, переполняемая чувством свободы и неподдельной радости.
– Лесь, короче, новости с полей, – проскакиваю пролёт третьего этажа. – План немного сменился и из дома меня погнали сегодня, а не завтра. Ты – моя единственная надежда, у меня завтра совет директоров и выглядеть надо с иголочки, так что даже в машине поспать не вариант…
Я вылетаю из подъезда и торможу, на скорости проскальзывая кроссовками по заледеневшей дорожке, но всё же удерживая равновесие и во все глаза глядя на Олега, припарковавшегося у подъезда и подпирающего крыло своей машины задницей. В одной руке у него был букет цветов, а второй он держал у уха телефон, и я вот как-то сразу поняла, что на другом конце невидимого провода отнюдь не Лёша или ещё кто-нибудь. Отняв смартфон от щеки, я узрела, что промазала между двух самых частых контактов в истории звонков и вместо подружки набрала номер своего мужчины. Лошара в кубе.
По его лицу сразу понятно, что его всё узнанное если не обидело, то задело точно. Я не говорила ему о своих планах, не хотела, чтобы это выглядело как жирный намёк на переезд к нему, потому что навязываться мужчине – это Фу с большой буквы. По-хорошему, мне бы сейчас извиниться перед ним, объяснить, чем я думала, но первое, что я брякнула, когда осознание пришло в полной мере, было:
– Это мне? – я вперила взгляд в большой букет сиреневых хризантем и подошла поближе – боялась, что он просто развернётся и уедет, и надеялась его удержать. Откровенно плюнув на его недовольство, которое читалось буквально в каждой чёрточке его заострившегося лица, я сделала ещё пару шагов к нему, подлезла руками под его расстёгнутое пальто и ткнулась носом в шею, жалобно засопев, как умеют собаки. – Пожалуйста, не обижайся. Я просто не хотела грузить тебя своими проблемами.
– Интересный подход, – угукнул мужчина в ответ. – В первый раз вижу человека, который между тесной двушкой и двухэтажным коттеджем выбрал двушку. Не понимаю, мы же всё решили ещё месяц назад? В чём дело?
– Ты о чём? – нахмурилась я.
– О том, что мы пара, например, – любезно подсказал мне суть своих претензий Олег. – Что мы с тобой вместе, что я твой мужчина, а ты моя женщина. Или я что-то путаю? – я отрицательно помотала головой. – Отлично, с этим разобрались. Тогда следующий вопрос: почему я последним узнаю о твоих планах и решениях?
– Потому что у тебя и без меня проблем хватает, – пробубнила я. – Аккредитация, годовая отчётность, аудит к тому же.
– И это всё – мои рабочие проблемы, которые остаются на работе, – отрезал он в ответ. – В личной жизни у меня, как я думал, проблем нет. Когда я делюсь с тобой своими рабочими проблемами, я говорю с тобой как с будущим ведущим юристом и замом гендира холдинга, в котором находится и моя фирма тоже, чтобы у головного офиса в твоём лице было понимание реального положения дел, – его рука зарылась мне в волосы и чуть сжала у корней, поднимая мою голову и позволяя ему заглянуть мне в лицо. Ласковый тон, которым он разжёвывал мне эту простую истину, сменился на тот жёсткий, которым он говорил тогда в баре с женой своего друга, и он мне вообще не нравился. – Но я не стану тащить рабочее дерьмо в наши отношения, и тебе не позволю. В этом разобрались? – я кивнула, чувствуя себя бандерлогом, которого большой и мудрый Каа учит жизни. – Тогда я спрошу ещё раз: в чём дело? Почему за помощью ты обращаешься не ко мне?