Евгения Черноусова
Нестрашная месть
– Мам, а как тебе Вадим?
– Да будет тебе над престарелой матерью издеваться!
– А я на полном серьёзе. С его стороны – первая детская влюблённость, причём абсолютно безответная. Это незакрытый гештальт, а мужик он обаятельный даже слишком. Устоишь ли?
– Ну, ты ведь устояла!
– Он для меня староват, а тебе в самый раз!
– Иди спать, сваха!
– Да, я ведь тебе ещё об одном мужике не рассказала! Я ведь у Савельевых вчера побывала…
Она подробно пересказала разговоры в доме режиссёра и с горечью заключила:
– Говорят, что за каждым великим мужчиной стоит великая женщина. Мне всегда было жалко этих великих женщин, которые кариатидой стояли под пятой своего идола. А Савельев даже не великий! Крепкий профессионал, которого подпирала жена, заслоняя от житейских бурь. Ишь ты, не понимает он, что женщине тяжело от насильника отбиваться! Могу поверить, что он был верным мужем, хотя я его только стариком знала, а что в молодости было… ну ладно, пусть безупречен он! Но чтобы не замечать, что рядом творится – враньё! Просто в его системе ценностей роль Джульетты – главное, за неё телом актрисы можно расплатиться. То есть баба как животное души не имеет. Правду ты говоришь, вокруг нас мужики не те!
Назавтра Глеб позвонил. Яня удивилась, как он смог набрать её номер, а он пояснил, что отныне к нему приставлена сиделка. Как ни странно, он был на подъёме. Поделился планами: есть призрачная надежда, что зрительный нерв, передавленный опухолью, удастся стимулировать электрическими импульсами малой интенсивности. Так что ещё несколько дней – и он отправится за границу. А ещё…
– Ну, что там ещё?
– Мне одиноко здесь. Я просыпаюсь среди ночи оттого, что тихо. За несколько дней круиза я привык, что рядом ты посапываешь.
– Глеб, ты меня компрометируешь!
– Да ладно, скучно мне. Позвоню Таньке, попрошу навестить.
– Это дело. Ей твой лечащий врач, кажется, понравился, – оживилась она.
– Правда? Постараюсь их свести, а то она всё одна да одна!
Блин, хотела в нём ревность пробудить, а он всерьёз обрадовался. Кажется, Татьяне и дальше придётся страдать.
Вечером к Яне на работу пришёл однофамилец. Этот первым делом поблагодарил за помощь родственнику. Но ещё больше он благодарен ей за то, что «избавила от этой визгливой стервы» не только зятя, но и его самого. Он горячо надеется, что наконец-то Элина с ней раздружится. И ещё сообщил, что намечавшееся слияние компаний развалилось, и это к лучшему, как бы Ветловский-старший контактировал с Полевым. И что первой реакцией его тестя на всё это был гнев, направленный и на Глеба, и на Янину… ну да, на бывшую сноху и Полевого само собой. Но потом представитель от китайцев с ним пообщался по скайпу, они договорились о сотрудничестве в неких подвижных рамках. И якобы этот представитель отозвался о ней одобрительно, назвав «обстоятельством непреодолимой силы».
– Ни фига себе комплимент, – возмутилась Яня. – Это что, Арсений Ян представитель? А я думала, он наш!
– Он вырос в России с матерью, потом его отец забрал.
– Ренегат, стало быть.
Эх, а ведь он ей нравился. Опять не тот!
Глава девятнадцатая Всё должно быть по-людски
Как Яня предполагала, так Вадим себя и повёл. Он зачастил к ним в дом, он приглашал Татьяну Ксавериевну в ресторан, на премьеру, на выставку, на природу… словом, осаждал её как опытный стратег. Маша наблюдала за этим с восторгом:
– Ма, он просто набивается ко мне в дедушки! Может, мы его фамилию возьмём?
– Не вздумай к старшим со своими шуточками лезть!
– Да не, я молчу изо всех сил! А вот если они поженятся, кто мы друг другу будем? Вадим Евгеньевич тебе будет отчим, а мне кто? Дедчим? Жека тебе будет сводный брат, а мне, значит, сводный дядя?
– Маша, никто жениться не собирается. Тебе мой прежний босс покоя не даёт? Так они расписались из-за имущества: дом, машина, деньги. А наши семьи владеют только духовными ценностями. Это имущество, которым можно поделиться, но оно неотчуждаемое.
– Но у бабушки никогда не было свадьбы!
– У меня тоже. Но я в страшном сне не могу себе представить, чтобы приколоть фату на мои седины. Маша, придержи язык. И не только перед своими. Не вздумай с подружками об этом трепаться!
– Ты что, дурочкой меня считаешь?!
Ну, не дурочка, но ведь маленькая, хоть и длинная. И Яня решила вмешаться, чтобы расставить все точки. Как-то Вадим удачно зашёл, ни бабушки, ни внучки дома не было, и она потёрла ручки:
– Наконец-то мне представился случай влезть в твою личную жизнь! Вадим, ты ведь женат?
– Да, но это ничего не значит.
– Это ты так считаешь. Я это вижу иначе. Вы люди вполне зрелые, ей пятьдесят два, тебе пятьдесят один. В вашем возрасте снимать квартиру на час или отель – фу! В собственных квартирах встречаться, учитывая наличие иждивенцев у обоих, не вариант. И что остаётся? Сам-то ты что хочешь?
– Я сразу предлагал Тане сойтись…
– Ты понял, что сказал? Привести её в ту квартиру, где ты жил с женой…
– Это мамина квартира, жена… бывшая жена на неё прав не имеет!
– Прав не имеет, но приезжала в отпуск, и вы жили как семья. И вновь в любой момент может здесь появиться, здесь живёт её сын и муж законный. Представь, моя мама живёт там с вами, и вдруг на пороге возникает она. Вадим, это моя мама! Не мне указывать, как ей жить! Но у меня за неё сердце болит. Это нормально, когда у одиноких взрослых людей возникают серьёзные отношения, но у каждого своя жизнь, свои привычки, они встречаются или у него, или у неё, или попеременно, им вовсе ни к чему сходиться и создавать формальный союз, никто их за это не осудит. Но ты не одинок, и это ставит её в неловкое положение. Почему ты не разводишься? Почему ребёнок живёт без мамы?
Вадим поделился, что после консерватории пел некоторое время в столице, потом уехал за границу, потом вернулся в Новогорск, когда заболел отец. Два года пел здесь, когда отец умер, вернулся в Европу, но уже с молодой женой. Там родился Женька. Десять лет назад вернулся на родину окончательно, но жена, прожив здесь несколько месяцев, уехала обратно. Разводиться ей невыгодно, с ней незамужней ангажемент, скорее всего, не возобновят, Европа не любит, когда гастарбайтеры желают у них закрепиться, и не приветствует тех, у кого нет якоря дома. Так и жили, она приезжала на пару недель раз в год. После смерти матери стало труднее, за Женькой всё же присмотр нужен. Но Юля возвращаться не намерена. Вадим собирался купить квартиру, а теперь до него дошло, что, если он её купит, жена примчится сама, чтобы имущество поделить.
– А если не купишь, она поделит твои накопления, – пожала плечами Яня.
– Может, на Женьку квартиру оформить?
– Тогда она будет бороться за Женьку. И не факт, что ты победишь. Он у тебя нежный мальчик, ему мама нужна.
– И что мне делать?
– Имущественные твои дела меня не касаются. А вот насчёт личной жизни… хотелось бы, чтобы всё было по-людски. А поедем-ка мы с тобой в одно место!
А привезла его Яня в СНТ «Железнодорожник», где у семьи Степановых ещё с шестидесятых годов дачный участок был, а на нём вместо домика строительный вагончик-бытовка, вполне пригодный для житья в летнее время.
– Вот, мама это огородничество обожает, а я ненавижу. Чуть потеплеет, она сюда редкий вечер не наезжает, чтобы в земле покопаться, а в выходные ночует. А уж летом она только помыться домой приезжает. Как потеплеет, попробуйте здесь вместе пожить, пройдите испытание бытом. Если не сбежишь, значит, судьба вам быть вместе. Женю я возьму на себя.
Вадим этой убогости не испугался. Ностальгически вздохнул, что нечто подобное было у родителей в его детстве, прошёлся по участку, проверил проводку в вагончике, спросил, когда включают воду и сказал, что, если привезти сюда конвекторный обогреватель, ночевать здесь можно даже сейчас.
«Тоже огородник, – хмыкнула Яня. – Посмотрим, как запоёт, когда лопатой мозоли натрёт». А вслух сказала:
– Ну, одно дело, когда мама огородничает, а совсем другое, если она ранней весной бы сюда сбежала. Бедную старушку потомки единственного жилья лишили!
– Да это я так… с какими глазами я любимую женщину в бомжатник бы пригласил, если ты считаешь, что отель и съёмная квартира «фу».
Как-то в раздумьях о маме она упустила театральные новости. А они были весьма интересными.
Во-первых, нашли злодея, который Гицкого избил. Это был брат его жены, и сделал это он по наводке Лики Полторак. Прима клялась и божилась, что не предполагала такого финала, но хотела удалить Яню из театра, поэтому передала жене через общих знакомых, что её муж закрутил с некой особой, которая рвётся в штат театра. Брат привёз сестричку к дому Степановых, а сам вызвал зятя на разборки и не рассчитал силу удара.
Во-вторых, начались репетиции «Шоколадного солдатика». Временного главрежа почти все одобряли, работал он с душой, любимчиков пока не завёл. Особенно понравилось коллективу, когда он, некоторое время помучившись с Ликой в роли Райны, передвинул её на роль Луки, заявив, что играть юную наивность ей не по силам.
В-третьих, вышел из комы наконец-то Гицкий. Он пока был слаб, но вполне вменяем. Сказали, что, как только медицина разрешит, его вывезут на долечивание в столицу. В труппе многие вслух выражали надежду, чтобы он там и остался. Признаться, и Яня на это надеялась. Перед Равичем ей было неловко за тогдашнее зубоскальство, но всё же при нём дверь в театр перед ней не закрывалась. А вернись Гицкий – она бы туда и носа не сунула.
Всего через неделю довелось Яне с ним столкнуться. Это было накануне открытия в зале театра областного фестиваля самодеятельных театральных коллективов. Их спектаклем «Кошкин дом» завтрашнее мероприятие начиналось, и Яня пришла договариваться, чтобы коллективу под грим-уборные выделили пару комнат побольше, потому что у неё только дошколят было около пятнадцати, а ещё почти столько же мам, их сопровождающих, да ещё старшеклассники, играющие взрослых животных и пожарных. За ней увязались Маша и Женя, которые выразили желание увидеть театральную изнанку. И вот она, самая что ни на есть изнанка, Павел Гицкий! Бледный, бритый, но, кажется, гонора не растерял. Толпилось в коридоре вокруг него до десятка актёров, которые выражали сочувствие и желали выздоровления. Она только поздоровалась со всеми, ей не до кого, она спорила с замдиректора по АХЧ, который в её сложности с размещением вникать не желал. Отделился от толпы Витя: «Доча, привет!», приобнял, спросил, о чём шум, посмеялся, что у неё труппа почти как у взрослых, прикинул, закатив глаза, возможности принять гостей и потащил их в малый зал. Если Яню никто слушать не хотел, то под руководством Вити и рабочие появились, шустро открутив несколько рядов кресел и выгородив две площадки, две вешалки прикатили из пошивочного цеха, столы поставили. И завхоз, скорбно вздохнув, всё же снял со связки два ключа от зала и отдал ей.
На обратном пути пришлось приостановиться возле группы сочувствующих и обменяться любезностями с пострадавшим. Этот пострадавший ещё умудрился глазки строить Маше, которая, хоть и была фигурой вполне зрелая, но видно же, что подросток! И Яня подколола Гицкого, что она тоже пострадала от его похождений, будучи обвинённой в покушении на его тело в обоих смыслах. Женя двусмысленности не понял, а Маша мгновенно возмутилась, бросив пренебрежительный взгляд на это тело:
– Ладно ещё прибить, но польститься на такую мелочь?
Гицкий вспыхнул, Яня прыснула:
– Напрасно ты, это у нас по мужской линии. Помнишь, рассказывали тебе, что был в этом театре лет тридцать с гаком назад режиссёр Павлов? Да-да, тот самый! Так это его сынок!
– Ну ни фига себе! Дядюшка, значит. А что, вы даже немного похожи!
– Что вы городите?!
– Да ничего, – шепнула ему Яня. – Этот Алексей Павлов – мой биологический отец. Никогда его не видела, но мама утверждает, что я на него немного похожа. Волосы, глаза и рост.
Гицкий очумело выкатил глаза, а Яня сказала:
– Ребята, на выход! Вадим уже должен подъехать.
И они стремительно удалились.
Назавтра Яня металась между сценой и малым залом. Спасибо Саше, который приехал вместе с ними и помогал таскать реквизит, успокаивать мамаш и пересчитывать детей. Сборный картонный кошкин дом, который они привезли с собой, оказался слишком мал для такой большой сцены. Начальник мебельного цеха, будучи с утра в настроении, предложил ей избушку, чудом сохранившуюся чуть ли не с семидесятых годов, когда ставили пьесу о БАМе. Избушка была чудесная, но при пожаре тётя кошка и кот Василий должны были сидеть на крыше, пока их не снимут пожарные. Ну, сделали помост за избушкой, на котором кошки нормально смотрелись, по пояс торча из-за конька крыши. Но как пожарным снимать их, чтобы не сзади по помосту, а на глазах у публики? Подтащить стремянку – это нарушение техники безопасности! Пришла Люся, посмотрела на расстроенных десятиклассников, которым очень хотелось полазить по лестнице, и сказала:
– У меня каски старинных есть. Кажется, из пьесы про Первую Мировую войну. Одну на Витю наденем, и пусть он их спасает!
Витя подошёл и серьёзно примерился к помосту, велел поставить два табурета и спокойно снял юных артистов с крыши:
– Какие дела, пойду переоденусь!
Дашка подёргала его за штанину:
– Дядя, а ты чего такой большой?
– Кушал хорошо, вот и вырос, – ответил он ей.
И деловито вышел в немецкой каске с шишаком и чёрно-оранжевой спецовке рабочего сцены, возглавив пожарную команду старшеклассников, которая протащила шланг через сцену. А потом вместе со спасёнными кошками присоединился к песне пожарной команды «Люди-фениксы без страха шагают в огонь», возвышаясь над всеми как дядя Стёпа.
Ещё одна накладка произошла, когда малыши, сидя на скамейке, исполняли песню поросят. Даше песня ещё на стадии репетиции надоела, и решила она прогуляться. Пришлось парню, изображавшему свинью, бросить корыто и перехватывать её уже на ступеньках, ведущих в зал.
А так всё нормально. После спектакля были овации.
Погрузив детей и реквизит в автобус, Яня и Саша вернулись в зал, где проходила торжественная часть, а потом ещё один театральный коллектив показал водевиль. После окончания Яня через сцену пошла одеваться и сдавать ключи от малого зала. И тут её нагнали два главрежа, тюзовский, который лауреат разных премий и народный артист, и здешний, который временный.
Тюзовский приобнял её, смеясь:
– Солнышко, никогда в жизни так не веселился! Но вообще объединить разных по возрасту детей – это сложная работа. А как ты заслуженного артиста в свой спектакль припахала? Из твоих кто-то не явился?
Яня объяснила по новой: замена декораций, техника безопасности, то-сё. А Витя… он всегда отзывчив на помощь.
– Ты права, за стремянку мы бы с тебя очки сняли.
– Вообще-то я не про очки думала, а про безопасность детей, – сухо ответила она.
– Не обижайся на старика, девочка. Я вообще-то давно собирался с тобой пересечься, да всё некогда. Переходи к нам, а? У нас уже несколько лет при театре студия для школьников существует, я наконец-то у нашего областного министерства ставку репетитора-педагога выбил. Это место точно для тебя! Ну как, сразу ответишь или подумаешь?
– А что тут думать, отвечу сразу. Спасибо, но нет.
Народный артист растерялся, потом обиделся:
– Может быть, снизойдешь до объяснения?
– Самое главное – это зарплата. Ставки бюджетных учреждений мне известны, сама в таком работаю. Но во дворце культуры я две получаю. Второе – контингент. У вас там старшеклассники, юные гении с их амбициями и подростковыми психозами. Тоже плавали-знаем, моей дочери четырнадцать лет, и я не всегда с ней одной справляюсь. Третье – обязательства. Я полгода назад работу потеряла, на следующем месте только месяц продержалась. А здесь меня директор принял как родную, зарплату назначил достойную, относится по-человечески, а это дорогого стоит. И в коллективе практически без трений. А ещё мои артисты. Старшеклассников я сама по школам созывала, они только начали во вкус входить, и их бросить? А малыши мои вообще… половина из коррекционных классов и детсадовских групп. Кому они ещё нужны? Нет, всё должно быть по-людски.
– Значит, всё это для тебя важнее профессии?
– А какая у меня профессия? По диплому я актриса драматического театра и кино. Работаю режиссёром самодеятельного театра. Вы меня приглашаете примерно на такую же работу. А я себя считаю более педагогом, чем режиссёром. И чувствую себя на своём месте. А что для меня важнее профессии? Семья, которой я зарплату приношу!
– Ну, понятно. Извини за беспокойство, – сквозь зубы бросил мэтр и зашагал по коридору.
Равич пожал плечами, взял её руку, склонился к ней, поцеловал и быстрым шагом двинулся за ним.
– Ну ты сила, не ожидал, – сказал Саша.
Оказывается, всё это время он шёл за ними.
– Эх, пролетим мы с конкурсом, – с досадой вздохнула Яня. – Он ведь председатель жюри.
– И хрен с ним. Публика приняла нас очень хорошо, ребята выступили на профессиональной сцене, пообщались с настоящими актёрами. Ты видела, как девчонки Антону строили глазки и краснели? А малыши от Громады в восторге. Диплом участников вручат – и нам хватит. На завод схожу, что-нибудь для поощрения юных артистов выпрошу. Как минимум, по шоколадке. Отставить уныние, ты лучше посмотри, я там тебе скинул, когда и по какому каналу нас показывать будут. Дети и родители тоже предупреждены.
На следующий день работать было некогда, все только о фестивале говорили. Почти непрерывно звонили мамочки артистов, восторгались, что их малыши на экране засветились, хотя всего-то это были небольшие репортажи в новостях. Главной звездой этих репортажей стала, конечно, самая младшая. Все каналы показали, как Даша в костюме поросёночка попой к публике сползает со сцены по ступенькам, а Серёга в образе свиньи оттаскивает её назад, а потом артист драмтеатра Виктор Громада даёт интервью, а она крутится у него на руках и стучит по каске.
Потом попросил зайти Саша, и там она застала пожилую женщину. Спросила, может, позже зайти и услышала:
– Ой, и глядеть-то на тебя неприятно, ну вылитая свекруха моя первая! Такая змеища была, господи прости! А я ведь подумала, что ты Пашке лапши на уши навешала, а ты и вправду ему родная. Ты от какого брака, второго или третьего?
– Тётя Вера, Пашкина мама, – вполголоса представил её Саша.
– Да не было никакого брака, была юная студентка с лапшой на ушах, – ответила ей Яня, которую аж передёрнуло от тёткиной агрессии. – И на фиг бы мне ваш сынок не сдался, кабы он такого же сорта лапшу на меня не вываливал. И в штат возьмёт, и роль даст. Ещё и на дочь мою сальными глазками уставился, а ей всего-то четырнадцать! Весь в папашу, вот и призналась в близком родстве, чтобы отстал навсегда. Ну, разобрались, пойду я, Саша!
Глава двадцатая Почти семья
Забыла Яня предупредить Машу, чтобы о родстве с Гицким бабушке не рассказывать, и Маша проболталась. Пришлось объяснять, что она не так давно от Саши узнала, что его дядя женился на первой жене Павлова и усыновил её сына. И мама расстроилась, что опять Яня попыталась свои проблемы от неё скрыть.
На весенние каникулы Вадим купил путёвку в пригородный санаторий, и пара убыла на отдых. А с мая они начали выезжать на дачный участок. Яня пару раз вывозила Машу с Женей туда. Маша морщилась, Женя сначала проявил энтузиазм и даже вскопал пару грядок, но набил пузыри на ладонях и увял. Впрочем, старшее поколение на помощи и не настаивало.
Ветловский после отъезда за границу вестей не подавал. Яня иногда перезванивалась с Таней, та тоже о нём ничего не знала. Тогда после отъезда Яни она появилась в палате Глеба только после того, как он её сам позвал. А он так навязчиво стал сводить её с палатным врачом, что она наконец-то обиделась. И от обиды закрутила с врачом. Он оказался женатым, теперь они то сходились, то разбегались. По крайней мере, тут были хоть и не вполне честные, но взаимные чувства, в отличие от Глеба, со стороны которого чувств не было вообще. И, слушая Танины жалобы, Яня всё прочнее утверждалась в мыслях, что ну её, эту любовь! Ей бы денег побольше, она бы родила без всякой любви и нянчила бы малыша. Но, похоже, её денег не хватит даже на то, чтобы достойно содержать единственную дочь.
Закончился учебный год, и детей определили в летний лагерь на первую смену. У Вадима театральный сезон уже завершился, Татьяна Ксавериевна пока ещё работала, в школе шли экзамены. Но они уже прочно переселились на дачу, он с утра завозил её домой, где она быстренько переодевалась, как сама говорила, «из крестьянки в барышню» и летела на работу, а он или отъезжал по делам, заодно совершая какие-то покупки, или просто валялся на диване. Пару раз в месяц принимал участие в концертах от филармонии, один раз у него был сольный концерт, на который они даже забирали детей из лагеря.
В июле Вадим купил для Яни с детьми недельную путёвку на речной тур Москва – Санкт-Петербург. Яня даже растерялась от такой щедрости и предложила отправить детей с бабушкой. Но Вадим заявил:
– Ты дочери совместную поездку обещала, а нам с Таней надо это время использовать для великих дел.
По возвращении они узнали об этих великих делах, оказывается, Вадим ещё в прошлом месяце купил квартиру наподобие старой Петиной, тоже в крутом ЖК с закрытым охраняемым двором и подземным паркингом в Центральном районе, но новостройку, и подал на развод. На её вопрос о разделе имущества хорохорился, мол, главное вовремя проконсультироваться с юристом. Потом снизошёл до объяснений: жене пообещали в случае претензий на квартиру сделать запрос о её собственности за границей, и тогда есть ли эта собственность, нет ли её, но работодатель будет знать, что дама лишается якоря на родине, да ещё имеет там какие-то судебный дела. А он, Вадим, если она будет настаивать на разделе, не пожалеет ради такого случая и продаст родительскую квартиру, вообще-то предназначенную для сына, чтобы выплатить жене за оплаченную часть ипотечной квартиры. Развод был стремительным, жена прилетела на судебное заседание, заявление на раздел совместно нажитого имущества отозвала. Похоже, дело было не только в опасениях за вид на жительство, но и в её собственности, которая имелась, причём, как минимум, сопоставимая с собственностью мужа. Неудивительно, ведь все эти годы её заработки оставались при ней, а Вадим растил сына, заботился об матери и копил на жильё.
К сожалению, Жене пришлось на этом заседании присутствовать, ведь суд решал, с кем из родителей ему остаться. Естественно, он пожелал остаться с отцом. Но судья, то ли потому что взыграла женская солидарность, то ли так положено, но спросила, почему не с матерью. И Женя ответил, что всю жизнь живёт с папой, а с мамой он мало знаком.
После заседания мать с надрывом спросила, неужели сын считает её чужой, ведь она, хоть и жила вдали, но всегда думала о сыне, звонила ему, подарки дарила, в отпуск приезжала, а в остальное время работала, создавая материальную базу для его переезда за границу.
– Ну, и когда ты собиралась меня забрать, – с горечью спросил мальчик. – Когда у меня вырастет борода и я женюсь? Ведь сейчас ты только из-за вопроса судьи меня у отца забрать решила. И не очень-то ты обо мне думала, если вчера в ресторане горчицу ко мне пододвинула. Ну что глядишь? И сейчас не вспомнила, как я от горчичника распух и даже в больнице лежал?
Чтобы отвлечь сына, Вадим сразу после суда предложил ему заняться обустройством новой квартиры. И они впятером ездили по мебельным магазинам, и кое-что даже купили. В том же составе вместе впервые заночевали в этой квартире. Вечером, уложив детей, взрослые устроились пить чай на подоконнике пустой пока кухни, а Вадим рассказал о суде. Яня расплакалась:
– Бедные наши дети, каково им жить с обидой на родителей?
– Мам, не плачь, – влетела на кухню Маша и обняла за плечи. – Я папе отомщу за твои слёзы! И за мои тоже!
Из своей комнаты пришлёпал Женя:
– И чего это мы бедные? Мы с папой и тётей Таней будем жить в этой большой квартире! Это Машка бедная, я у неё бабушку отжал! Теперь все пирожки наши! И Янина Ксавериевна теперь мне по закону сестрой будет, и я её вообще по имени звать имею право! Янечкой!
– Только попробуй, дядя Женя!
Подростки шутливо попинались.
– Бедные духом, потому что наглые, – сердито заявил Вадим. – Делают вид, что спят, а сами подслушивают взрослые разговоры!
– Меня больше беспокоит, что моя бедная малютка собирается своему отцу мстить, – вытирая слёзы, включилась Яня. – За что мстить?
– За то, что не любит!
– А что, обязан?
– Ты за него заступаться будешь?!
– Нет, не буду. Если он жив и здоров, то на восемь месяцев молчания он права не имел. Тем более, что последними его словами были обвинения в нашей всеобщей бабьей прилипчивости. Если не скучает без тебя, значит, не нуждается. Но я признаю месть только такого рода: стать счастливой без него!
– И что за семейка у нас, – обиженно сказала Маша. – Мужики все как один кобели, за потомство не отвечают! А женщины их даже не осуждают! И остаётся их кобелизм безнаказанным.
– Напрасно ты считаешь, что их жизнь не наказала, – вступила в разговор Татьяна Ксавериевна. – Мой биопапа вовсе о потомстве не задумывался, что о законном, что о незаконном, так дети и внуки о нём тоже не печалились. От Яниного отца даже законный сын отказался, фамилию отчима приняв…
– Во, точно, – вскинулась радостно Маша. – Мы же с мамой договорились, что я фамилию отчима возьму!
– Ага, дело за малостью, отчима надо найти, – засмеялась Яня.
– Так ты не ищешь! Надо приглядеть подходящего и братишек мне родить!
Яня хохотала:
– Покажи мне те места, где подходящие мужики водятся! Вот плавали мы на теплоходе, там были у меня ухажёры. И как тебе?
– Фу, – заорал Женя. – Этот с брюхом, что ли? Или который каждый день в баре наливался? Или…
– Ну, хватит, – остановила его Яня. – Родители решат, что я там не с детьми время проводила, а в собачьих свадьбах участвовала!
Назавтра бывшая жена Вадима улетела в Москву. Вызвонила сына, чтобы проститься, и даму эту Яня мельком увидела. Была она значительно моложе Татьяны Ксавериевны, на вид лет около сорока, красивая и холёная. Но холодная. Нет, мамочка в тысячу раз лучше! И Вадим глядит на неё влюблённо, и сын его, чувствуется, уже привязан к ней.
Август прошёл в обустройстве квартиры Светлодаровых. Но начался сентябрь, а значит, наступил учебный год у детей и Татьяны Ксавериевны и новый театральный сезон у Вадима. И чётко поделились они на семьи Степановых и Светлодаровых. Да, по-прежнему работала в шестнадцатой школе, поэтому ежедневно приезжала из Центрального в Северный район Татьяна Ксавериевна, но уже не всякий раз забегала в свою старую квартиру, чаще за ней к школе приезжал Вадим. И Яня чувствовала себя брошенной. Умом понимала, что надо радоваться, что мама обрела личное счастье, сама мечтала об этом, но… выть хотелось от тоски! Давал знать о себе переходный возраст Маши, она то срывалась в истерику, то изводила её придирками, декларировала самостоятельность, желала гулять без ограничения времени. Яня знала, в чём дело, там замаячила первая любовь. Если бы с ними была мама, она бы служила громоотводом. Но нет, нельзя теперь вмешивать её.
В один из самых таких нерадостных вечеров позвонила Тонечка и сообщила, что обанкротилась «Студия детства». Вот так, ровно год студия продержалась без них. И так на душе тошно, а тут ещё детище старого босса и в некоторой степени Янино погубили! Поплакала под настроение. Потом спохватилась, что Маши до сих пор нет, и стала звонить. Недоступна. Выбежала во двор, оббежала все площадки в окрестности. Когда пошла на второй круг, чуть не попала под колёса медленно наезжающей машины. Свернула, чтобы обойти, и услышала знакомый голос. Глеб приехал! Сгоряча она даже не придала значение, что он за рулём, а ведь это означало, что зрение ему вернули. Задыхаясь, повторяла: «Маша… Маша…». Вопросы он задавал так, что она только кивала или отрицающе мотала головой. А потом сказал:
– Давай-ка ещё раз прокатимся по тому же маршруту. Мой опыт подсказывает мне, что она просто пряталась при твоём появлении. Пересядь назад, чтобы тебя видно не было.
Тронулся неспешно, Яня вглядывалась в подростковые группы, и у очередной площадки выдохнула облегчённо. Она! Глеб притормозил и сказал:
– Яня, так нельзя. Позволь проучить твою великовозрастную дочку и её дворовых приятелей. Это будет жестокий, но полезный урок. Ну? Который тут её парень?
Яня настолько перенервничала, что у неё просто не осталось ни сил, ни соображения. Она сказала, что он в камуфляжной куртке, и осталась сидеть в машине, когда Глеб резко подал машину к детской площадке, почти впечатавшись в того парня. Вышел из машины и обратился к ребятам:
– Так, молодняк, продолжайте отдыхать. Что-то у вас на десять девчонок маловато ребят. Так одну я у вас заберу.
Спокойно прошёлся, сунул парню в камуфляжной куртке купюру и резко подхватил Машу, перекинул её через плечо и закинул её на заднее сиденье к Яне. Она дочь схватила за руки, а Глеб сказал:
– Поспорим, что никто не дёрнется?
Сел за руль и медленно подал назад.
Маша закатила истерику, требовала её выпустить, кричала, что ненавидит. А он остановился у подъезда, развернулся к ней и сказал:
– Это твои друзья? Они очень близкие тебе люди? Там один денежку так жадно схватил. И никто не рыпнулся. Пойдём, дома посидим, будем ждать, если ты им дорога, они или полицию вызовут, или родителей попросят помочь, или бандитов местных наймут, чтобы тебя спасти. Девчонки, делайте ваши ставки!
Яня ответила первой:
– Бандитов нанимать денег жалко, с полицией шпане связываться западло, родители у них не в авторитете… как я у своей дочери. Сейчас пивасиком и чипсами затарятся и будут гудеть часов до двух, обмывая удачную продажу лишней девочки.
– Я того же мнения, – кивнул он. – А ты, Маша, как считаешь?
– А как вы узнаете, звонили они в полицию или нет? – угрюмо спросила она.
– Авто моё они видели, цвет, марка. Может, такие тупенькие, что номера не запомнили, но уж регион должны были заметить. Я у вас посижу, если заявили, за мной придут. А спорим мы с тобой на комендантский час. Если до двух ночи не придут, значит, продали твои друзья и подружки твои жизнь и честь, и будешь ты до следующего сентября возвращаться домой до двадцати ноль-ноль. А если будут тебя спасать, то я перед ними публично извинюсь и поляну накрою.
Они неспешно поужинали, поболтали, а потом Глеб предложил пройтись до всё той же площадки. Посмотрев издали на шумную компанию, расположившуюся на двух скамейках с банками и пакетами, Маша понуро повернула назад. А Глеб ей сказал:
