Евгения Черноусова
Нестрашная месть
Глава одиннадцатая Изображать то, чего нет – это её профессия
Через день состоялся юбилейный концерт. С самого начала всё пошло не по плану. С утра убил Саша, явившись в зелёном смокинге.
– Саша, ты что, с дуба рухнул?
– Что случилось?
– Подойдём к зеркалу. Вот ведущие, он – зелёный как моя тоска, она – красная как эмблема любви. О чём мы договаривались? Ты мне даже в интернете оттенок показывал, какими будут твои красная бабочка и платок в нагрудном кармане. И всё это при белой рубашке и строгом чёрном костюме! Я радуюсь, что есть что-то подходящее, и надеваю соответствующее красное платье и красные туфли. Ты видишь двух клоунов, Саша! Что будем делать?
Шурочка лепетала, что они давно собирались подобное чудо купить, а вчера в ТЦ прямо наткнулись на него. А Саша ей о договоре по цвету одежды ничего не сказал.
– Ну так пусть ведёт вечер один!
– Ты прекрасно знаешь, что это невозможно!
– Пусть Шура смотается домой за чёрным костюмом!
– Мы его с утра в химчистку отвезли…
– Так ступай и ищи крокодилицу себе в пару! Пройдись по ДК с песней Сюткина «Зелёный смокинг, ты будешь в шоке!»
Поругались, поорали, над их прикидом ржал весь коллектив. А уступить пришлось Яне. Так мало того, что пришлось натянуть многострадальное «Платье Элли», ещё и туфли подобрали из костюмерной студии бального танца. Зато зелёные, блин!
Чувствовала себя Яня на этом балу Золушкой, к которой фея-крёстная не явилась, а вместо хрустальных туфелек паж вручил испанский сапог. Хоть уверял её оператор местного телевидения, что на экране наряд будет смотреться выигрышно, настроение упало ниже плинтуса. Но встряхнулась, собралась, куда деваться, это работа.
Вечер проходил в стиле советского «От всей души». Никакого торжественного собрания, все, кому предстояло выходить с поздравлениями, сидели в первом ряду. Вышел Гаранин с кратким обращением к коллективу, потом поздравления и вручения наград перемежались с номерами художественной самодеятельности и приглашённых профессиональных артистов. Но вот после песни, исполненной их заводским хором, пригласили на сцену директора завода ещё застойных времён, который вручил одной из старейших хористок награду. А на экране в это время демонстрировали снимок полувековой давности, на котором они в хоре солировали. И вдруг Яня попросила их вспомнить, какую именно песню они тут поют.
– «Сормовскую лирическую», – выпалила старушка.
– А слабо спеть?
Старички не растерялись и запели дрожащими соответственно возрасту голосами. И Саше пришлось метнуться со сцены в зал и совать микрофон под нос публике, которая, отдать должное, с удовольствием подхватила песню. Потом за сценой он с красной физиономией на неё накинулся:
– Ты что творишь? Ты зачем время тянешь?
– Это не я, Саша, творю. Это твоя приглашённая звезда только что Патриаршее проехала!
– Как?!
Приглашённая звезда – это актёр сериалов и исполнитель романсов Платон Андриевский. Это из-за него пригласительные билеты на юбилейный вечер завода рвали из рук. А от Патриаршего ехать почти час…
Ох, и намаялись ведущие, затягивая концерт всеми возможными вставками! Яня вызвонила своих кружковцев, которые готовили для новогоднего школьного вечера «Балладу о королевском бутерброде». За то, чтобы посмотреть на любимого артиста хотя бы из осветительской ложи, старшеклассники прибежали из дома и изобразили балладу по ролям, он – последовательно меняя корону на поварской колпак и маску коровы, она – корону королевы на белую косынку коровницы и назад. Потом студия бального танца показала дополнительно танго, потом внезапно выключили на сцене свет и с подводкой «Почему так случилось, и кто на сцене главный» Саша вышел читать «Монтёра» Зощенко. Когда популярный актёр появился за сценой, Яня шипела как утюг. А он сказал, что ему требуется хотя бы пять минут, чтобы привести в порядок аккомпаниатора.
– Дай бандуру! – рявкнула Яня.
Вырвала гитару из звёздных рук и рванула на сцену. Саша уже кланялся.
– Как вы думаете, чья гитара?
Зал радостно зашумел и зааплодировал. А Яня вздохнула:
– Да, вы догадались. Но Платон Андриевский только что подъехал. Он попросил буквально пять минут, чтобы подготовиться к встрече с вами. И, пока он чистит пёрышки, я, аккомпанируя себе на инструменте звезды, спою о том, с каким чувством мы его ждали. Итак, «Страдание»! «Отчего ты сказал среди ясного дня…»
В жизни так не мучилась, как под эту песню! Аж челюсть сводило от злости, а изображала любовную тоску! И, главное, не знала, выйдет ли звезда после неё, или придётся дальше резину тянуть. На всякий случай после слов «Об одном лишь прошу…» сделала длинный проигрыш. Ну хоть ещё несколько секунд! И закончила с надрывом шёпотом: «… и меня пожалей».
– Янина Степанова!
Это звездун произнёс. Ну всё, дальше без неё. Сунула ему в руки гитару, но Андриевский не дал ей уйти, прихватив за талию. Объявил, что учился в здешнем институте искусств и имел счастье быть знакомым с Яниной во время учёбы. Что она, мол, конечно, моложе, что очевидно. Да ещё, пока он терял на тернистом жизненном пути мышечный каркас, зубы и волосы, она только расцветала на здешних молодильных яблочках. И как он рад встрече с городом юности и бла-бла-бла. И очень просит свою однокашницу подпеть ему, как бывало в студенческие годы. И только тогда выпустил из рук Яню и ударил по струнам: «Моя душечка, моя ласточка…» Куда деваться, потупив глазки, изобразила крайнюю степень застенчивости: «Не лукавьте, не лукавьте…», во втором припеве возмущённо притопнула, пальчиком погрозила, во время третьего вроде как сомлела и сдалась, теряя голову и равновесие.
– Артист театра и кино Платон Андриевский! Наши замечательные приборостроители! Оставляю вас с глазу на глаз!
Рванула за кулисы, рухнула на стул рядом с Сашей и зарычала:
– Убила бы!
– Ага, а я бы тело в деревенском нужнике притопил, чтобы следов не осталось, – согласился Саша. – Сорок минут клоунов изображали!
– Янина, у тебя кровь, – вскрикнула Шурочка.
– Где? – испугалась Яня, оттягивая подол. Проследила за её взглядом и почти равнодушно сказала. – А, так это туфли натирают. Чужие же!
– Снимай скорее!
– Нельзя, потом надеть не смогу, а нам ещё прощаться выходить.
После завершения мероприятия испуганная руководительница студии бальных танцев привела фельдшерицу из «Скорой помощи», дежурившей здесь в связи с большим скоплением народа. К счастью, на этот раз откачивать никого не пришлось. А по поводу ног вместо ожидаемого возмущения, что ерундой обеспокоили, медичка сочувственно головой покачала и сказала:
– Никогда бы не подумала, что у вас работа такая опасная! Ведь по сцене порхала словно в тапочках. Как до дома добираться будешь, бедолага?
Шурочка же ахала о том, как Яне теперь на банкет с начальством идти. Яня отмахнулась, что она лучше дома поужинает, там, по крайней мере, не будут уговаривать выпить. Ну и что, что приглашена! Скажете, что ногу повредила и в травмпункт уехала!
Наконец сочувствующие разошлись. Яня отсиживалась в гримёрке за сценой в ожидании, когда зрители разойдутся и в ДК не останется посторонних. Своих она отправила домой, отговорившись по телефону, что дел у неё тут ещё на час, не хотелось родных пугать перебинтованными ногами. Танцоры принесли ей крупной вязки полосатые гольфы, уборщица – сланцы сорок второго размера. Это чтобы до собственного кабинета доползти, а там её ожидают резиновые сапоги, надетые по случаю слякоти. Яня поглядывала на свои голые коленки, более сожалея о погубленных колготках, чем о ногах, которые заживут.
Кажется, посторонние уже должны покинуть здание. Яня натянул гольфы выше колен, примерила резиновые шлёпанцы, но решила идти без них. Пробежала по коридору, отделявшему ряд комнат от сцены, но в фойе не вышла. За дверью кто-то скандалил на повышенных тонах. Она приоткрыла дверь, чтобы полюбопытствовать, и чуть не ударила ею свою однофамилицу. Рядом с Элиной её муж прислонился к стене. Ещё несколько человек стояло ближе к лестнице. Пришлось дверь закрыть. Ждала, ждала, нет, кажется, этому конца не будет!
А какой тут крик стоял! Орала на брата Элины яркая брюнетка. Яня по юбилею припомнила, что это жена его Лиза. Он ещё пытался её остановить, тихо увещевая, когда Яня первый раз выглянула, потом отступил и стоял молча, только желваки на скулах перекатывались. Странная парочка, она красавица стервозного типа, он тоже мужчина видный, но есть в его глазах что-то странное, не то страдание, не то сумасшедшинка какая-то.
Дама всё более впадала в раж, уже за словами не следя. Крикнула «Импотент!», что, он и это будет терпеть?
– Как брата зовут? – спросила она из-за двери шёпотом.
Элина оглянулась недоумённо и не ответила, а вот её муж шепнул: «Глеб». Яня отступила на несколько шагов вглубь коридора и крикнула:
– Глеб, это ты? Колготки купил?
Крик прекратился. Потом шаги и ответ Глеба:
– Прости бестолкового, я забыл размер!
Они одновременно подошли к дверям и столкнулись нос к носу, когда Глеб их распахнул. Яня взяла его под руку и вывела в фойе, проворковав:
– Звучит почти оскорбительно, ты не находишь? – наткнулась взглядом на жену Глеба и хихикнула. – Упс, как неудобно! Не подумайте о чём-то неприличном, я просто попросила Глеба привезти мне колготки. Так получилось, что мои порвались, а запасных нет.
– Да я и не сомневаюсь, милочка. К чему бы этому импотенту рвать на вас колготки?
– Ой, Глеб, я такая отсталая! Считала, что три раза за ночь это мачо, а оказывается, что это импотент. Или… ты что, в самом деле с ней ни-ни? А я думала, ты мне лапшу на уши вешаешь!
Говоря это, она обводила сияющим взглядом присутствующих. Что-что, а изображать то, чего нет – это её профессия. К счастью, было зрителей тут немного: супруги Степановы, супруги Ветловские и две женщины, судя по тому, что стояли они рядом с Ветловской, её подружки. Яня не сомневалась, что сейчас они вступят в бой, и мало ей не покажется, как минимум, шлюхой обзовут, а может, и волосы повыдергают. Поэтому дёрнула Глеба за руку и потащила по лестнице на третий этаж, приговаривая:
– Пойдём, горе моё. Вижу теперь, какая она у тебя добрая и ранимая. Ты думал, что климакс пройдёт и она успокоится? Эта злоба в ней навсегда!
Поворачивая на последний лестничный пролёт, она взглянула на их группу и с облегчением выдохнула: никто следом за ними не побежал. Три дамы приходили в себя, Элина стояла, распахнув глаза и рот, а её муж отвернулся к стене и, кажется, ржал, во всяком случае, плечи подозрительно тряслись.
Открыв дверь кабинета, Яня втолкнула Глеба и зашла следом.
– Посиди, пока все успокоятся и разойдутся.
– Я пока за колготками…
– Да не нужны они мне! У меня тут брюки есть. Вот… сядь сюда, гляди туда, я покуда переоденусь. – Она трещала без остановки, доставая одежду из шкафа и переодеваясь. – Про колготки у меня вылетело, потому что я ждала, когда зрители разойдутся, глядела на свои ноги и думала, что приличнее, мужские сланцы на босу ногу или гольфы без обуви? И сокрушалась о колготках. Вообще-то я собиралась крикнуть, купил ли ты презервативы. Вот как, интересно, ты бы оправдывался по поводу размера?
Глеб фыркнул, прикрыв лицо руками, потом захохотал. Яня присоединилась к веселью, бережно натягивая носок на забинтованную ногу. И под их смех в кабинет вошла его жена. Промелькнула мысль, что стоит в одной футболке, не успела брюки надеть, и это кстати, их она месяц назад принесла в качестве пижамных, когда ночевала тут после репетиции Светлодарова, они от спортивного костюма, с пятном на бедре, батарею она в них весной красила. Ну, а трусы… простые трикотажные высокой посадки, киргизского производства, такие на интимную встречу не надевают. Ну и бог с ней, столичной красоткой, может, у нас так принято! Подавила в себе естественное желание прикрыться, не спустила на пол поставленную на стул ногу, на которую натягивала носок, ещё сильнее оттопырила пятую точку и продолжила своё стрекотание:
– О, супруга явилась! А что же без подружек подколодных? Небось, уже на трубе повисли, извещая ближних и дальних, что в семействе Ветловских творится! Теперь в глазах высшего общества Лиза – страдалица великая, живущая с изменщиком и импотентом в одном флаконе, а что поделаешь? В её возрасте разве что старикашку какого заловишь, и то, скорее он себе юную студенточку прикупит.
– Не тебе о столичном обществе судить, провинциалка непромытая! Да кто кроме этого неполноценного польстится на такую уродину в семейных труселях!
– О, мужики – народ в смысле баб с причудами, тебе ли не знать, опытная женщина. Это как с автомобилями. Один выберет новенькую отечественную машинку без пробега и с бесшумным ходом, а другой за те же деньги предпочтёт иномарку со скрученным пробегом, много раз битую и перекрашенную, которая рычит, дребезжит, вонючий выхлоп даёт и на ходу разваливается, из-под старой сморщенной кожи на седалище силикон выпирает, но зато она в Париже побывала, и кто только на ней не тусил!
– Ветловский, заткни свою хабалку! Учти, в круиз я поеду с Полевым, и это решение я приняла из-за неё, и эта плюха тоже за неё!
Пощёчина – и Лиза вылетела, оставив дверь распахнутой.
Яня прошлёпала к двери, прикрыла её и сказала:
– Ты, надеюсь, понимаешь, что она приехала, чтобы про этот круиз тебе сообщить, и все истерики и оскорбления были, чтобы ты психанул и сорвался, а она обиделась на это и выдала тебе это решение как спонтанное? Скажи, это очень важно для тебя? А она для тебя насколько важна? Это какая-то болезненная зависимость! Она же кровь твою пьёт и жизнь укорачивает!
– Очень важная поездка. Мы решили вести переговоры в недельном круизе Шанхай-Кобе-Киото-Токио-Шанхай, и, если всё пройдёт нормально, в Шанхае подписать соглашение о слиянии с китайской компанией. Все едут семьями. А с Лизой что? Не могу её отпустить, и жить с ней невозможно. Правду ты говоришь, я ею болею. А теперь даже не знаю… в нашей среде как везде, и мордобой бывает дома, и любовницы на стороне, и даже вторая семья. Но на людях принято демонстрировать приверженность семейным ценностям. Представляешь, как я буду выглядеть, если моя жена открыто поселится в каюте Полевого?
– Если переговоры сорвутся, ты разоришься? Нет? Ну, денежные потери можно пережить, мне ли не знать! А не поехать? Не вариант? Значит, поедешь! А чтобы не выглядеть побеждённым, возьмёшь с собой эскортницу. Заплатишь – и все дела! Только не экономь, подбери профессионалку не слишком юную, но умную, чтобы на истерики твоей Лизы не велась. Лиза очень болезненно переживает уходящую молодость, так что любая тридцатилетняя красавица её затмит. И этот твой Полевой, извини, с потрёпанной жизнью чужой женой будет выглядеть лохом. А в глазах партнёров, которые держат в черепушке семейные ценности, ты можешь вырасти, если тонко намекнёшь, что созрел для отцовства. Как-то так. Но главное, Глеб, пожалей сестру! Ты бы видел, как она страдала, когда эта стерва оскорбляла тебя! Ты думаешь, с чего я с твоей женой кинулась собачиться? Элина – хороший человек, я её защищала. Она сейчас на банкете, ты ей СМС напиши, что в порядке.
– Поехали, я отвезу тебя домой, – кивнул он, набирая текст в телефоне.
Глава двенадцатая Тот, кто стоял на сцене, отравлен ею навсегда
В первый рабочий день после юбилея с утра планёрка. Саша доказал, что он лучший из руководителей, которые только встретились на тернистом трудовом пути Яни, заявив:
– Выражаю благодарность всем, кто принял участие в юбилейном концерте. Света, – это он руководительнице студии бальных танцев, после того, как перечислил всех участников. – В следующий раз, когда я на тебя зарычу, напомни мне о вашем спонтанном танго. И, чтобы благодарность не была только словесной, я по поводу пошива платьев. Сколько ты запросила, у нас нет. Но есть некоторые денежные остатки на конец года. Уточни в бухгалтерии и решай, либо ткань дешевле, либо шить не на всех. Чем могу, как говорится. Янина, я тебя люблю, и всё! И жена моя тоже тебя любит. Приношу извинения за зелёный смокинг, нанесший моральную травму тебе и физический твоим ногам. Клянусь, больше не повторится!
После планёрки все сотрудницы женского пола навалились на Яню с вопросами о Платоне Андриевском. Она отбивалась:
– Ей-богу, не знаю! Ну, выпускался он, когда я на первом курсе училась. Он и тогда был звездой курса. А нас, первокурсников, знать никто не знал, разве что сестра его приятеля в нашей группе училась. Он с ней пел, а не со мной. Да у Александра Андреевича он моё имя спросил наверняка!
– Точно, – подтвердил Саша, но с глазу на глаз добавил. – Он спросил: «Это Янина? Как её фамилия?» Что, институтская любовь?
– У меня тогда с Петей любовь была, – пожала плечами Яня. – Может, из-за имени запомнил, для нашей местности оно редкое.
Прошли жаркие денёчки, и на основной работе теперь до Нового года аврала не будет, и в театре её репетиторство заканчивалось, текущая неделя была последней.
Ещё на следующий день после премьеры в театре и накануне юбилея во дворце культуры вечером перед уходом с работы Саша сочувственно сказал Яне:
– Ты не огорчайся, но в интернете, увы, пошли отрицательные отзывы о «Ромео и Джульетте». В «Городских новостях» с подколами, в «Новогорске культурном» просто наждачкой прошлись, а этот вечный критик-нытик в блоге «О сомнительно прекрасном» вообще охамел! Ведь хороший спектакль получился, и публика принимала с душой, в конце такие овации были, каких я не припомню. Завтра посмотрим, что в печатных изданиях будет, но, похоже, это травля. Бедный Пашка, он так рассчитывал на триумф!
Вечером четвёртого декабря позвонил ей Витя Громада. Язык его слегка заплетался, чувствуется, что принял он немало:
– Нет, ты представляешь, этот жук опять в плюсе!
Это он о пари на премьере. Не вскрывая конверта, Алексеич огласил список основных претензий, предъявленных театру в СМИ: изуродовали текст, достали публику однообразными танцами и на главные роли поставили слишком взрослых актёров. Потом зачитал по очереди семь записок, только в трёх были указаны эти пункты. Владя угадал две последние претензии, Денис, как ни странно, написал, что будет критика по возрасту актёров, а у Яни в записке оказался полный набор. И этот прохвост берёт семь банкнот и говорит, что на одну тысячу они покупают бухло и лёгкую закусь, а остальные идут по штуке за претензию, то есть ему три, Владе две и Денису одна. Но он, Витя, последний раз на подначку пошёл, теперь обещает к Янине прислушиваться.
– Ничего, начнётся работа над новым спектаклем – опять тебя Владя облапошит. Если ввяжешься в спор, советуйся со мной!
Витя даже протрезвел.
– А ты точно знаешь, что Гицкий задумал? Слухи ходят самые разные.
– А ты поспорь на пьесу, Витя. Предложи Алексеичу.
Витя заржал:
– Ударить его же оружием – это круто! Ну?
Яня назвала пьесу. Молчание. Потом Витя сказал:
– А ведь точно! «Человек и оружие» – самая актуальная тема, а никто не назвал! Чую, на моей улице перевернулся грузовик с пряниками, и шесть штук будут моими. Ну, держись, Алексеич!
Назавтра Яня по звонку бухгалтера приехала, чтобы получить деньги за месяц репетиторства. Не сказать, что в театральном коллективе царило траурное настроение, но нервозность наблюдалась. Больше всех истерила звезда Лика, а трясло при этом Гицкого. Как мастерски она его доводила! Что-то это Яне напоминало… да Лиза Ветловская так себя вела! Их, красавиц, в специальной школе этому обучают, наверное. Она вопила, что если Антону нашлась замена, то почему худрук сходу не подберёт вместо Лики планету крупнее да моложе, чтобы шустрее звезды вращалась в их дебильных танцах!
– Пошла на хрен! – рявкнул в ответ он.
– Ушла, – проговорила она кротко, накинула шубку и удалилась не застёгиваясь.
Разыграно как по нотам. Для кого, интересно?
Оказалось, для неё. Он ткнул я Яню пальцем:
– Завтра сыграешь за неё. И не возражай!
– Не обязана, – проговорила она ему вслед и спросила у собравшихся. – В чём прикол? Кто такой страшный будет завтра в зрительном зале?
– Билеты плохо раскупаются. Наши распространители прошлись по учебным заведениям и всё распихали. Будет педуниверситет, экономический колледж, две гимназии и суворовцы.
Яне стало смешно:
– Что, мы так боимся быть освистанными? Вообще-то школьники в сопровождении учителей. Ребята, ну что страшного может случиться? Шум в зале? Уход во время действия? Помидорами не забросают, потому что дорогие, не сезон. И не добросят, первые ряды партера традиционно продают только взрослым.
Интриган Гицкий появился в дверях.
– Вот и сыграете. Посмотрим, как справится с клакой ученица Савельева! Янина, я вас прошу!
– Ладно, соглашусь, но при одном условии, если Ромео будет играть Антон. Он ведь закрыл больничный?
– Закрыл, но он теперь во втором составе.
– А я даже и не во втором. Что там вам предъявили, актёры староваты? Так я старше Лики на два года. Зато Антон на два года моложе Дениса. Паритет, сэр. А если серьёзно, то с Антоном я большинство сцен проходила, а с Денисом нет.
Шум в зале перед поднятием занавеса – дело обыкновенное. Но что творилось на втором прогоне спектакля! Великовозрастные детишки визжали, бегали в проходах, перепрыгивали через кресла. Яня ещё раз взглянула в щёлочку на это безобразие и сурово сказала Антону:
– А не сменить ли нам в целях экономии пьесу «Двое на качелях» на представление «Один на турнике»? Не уронишь старушку?
– Я-то не уроню, но как же юбки?
– Это у Лики новые юбки, а я в десять лет назад пошитом.
В основном играли в том, что сохранилось в костюмерной от прежней постановки. Подогнали под фигуры, кому подшили, кому надставили, дело привычное. А Лике с учётом того, что она была намного выше Яни, соответственно, и в шире, сшили новые платья по прежним образцам, но с обыкновенными юбками, в старом же костюме были юбки-брюки, необходимые для акробатики.
И вот вступление. Зал медленно затихает, разглядывая прекрасные декорации средневекового города. И затанцевали по сцене горожане, торговцы, стражи, и прошли по сцене, разделённые толпой, семьи Монтекки и Капулетти под вступительное дикторское слово об их вражде. Дальше всё движется по накатанному пути.
В сцене на балу пара в толпе двигалась в чопорном танце, но, когда все застывали, Джульетта, опираясь на руки партнёра, делала прыжок баттерфляй. А потом ещё через несколько тактов мелодии, когда синьор Капулетти не застывает вместе со всеми, а перехватывает руку дочери, как бы вырывая её из рук партнёра, Ромео подхватил её и сделал оборот, держа за талию над сценой, а потом точно так же перехватил дочь папа Капулетти и крутанул в обратную сторону.
Ладно, эти трюки они совершали по договорённости, но Антон в эйфории, что дебют состоялся, а вес партнёрши позволяет не сбивать дыхания, решил сымпровизировать. Неожиданно для Яни Ромео со словами «Даны уста святым и пилигримам?» схватил под мышки и легко поднял Джульетту над собой, держа в том же положении при обмене фразами, и только для поцелуя опустил её на пол. За кулисами она на него рыкнула: «Ты мне это брось, больше никакой отсебятины!»
Но вот сцена на балконе, последняя, которую они позволили себе оживить трюками. Когда Ромео вдруг срывается с места, по уступам поднимается к балкону и делает переворот на перилах, публика ахает. А когда Джульетта должна скрыться с балкона и выйти из дверей под ним, как это делала Лика, Яня со словами «Ведь стены высоки и неприступны» совершает на них обратный переворот и повисает над сценой. Зал снова ахает, кое-кто из зрителей даже вскакивает. Но Ромео снизу подхватывает её под колени и проносит по сцене на плече, продолжая диалог. Доигрывают сцену, сидя на полу на некотором расстоянии, иногда перекатываясь или вставая и взявшись за руки, совершают несколько танцевальных движений. Длинный разговор разбавляется ночной стражей, несколько раз протанцевавшей мимо влюблённой пары, разделяя их. А потом под призыв кормилицы они синхронно запрыгивают на балкон, снова делая переворот. Элемент несложный, но эффектный. Несовершеннолетняя публика довольна.
В общем, заканчивается всё хорошо. В смысле, для театра хорошо, сама история враждующих семейств, как всегда, печальна.
– Вот говорил я, важен не возраст, а типаж, – бурчит второй режиссёр Сергей. – Они с Антохой выглядят как подростки, ведут себя как подростки и нравятся подросткам. Янина маленькая, её жалко замуж отдавать. А прекрасной Лике давно пора… замуж.
Мама с Машей, которые вместе с Женей Светлодаровым и его пожилой соседкой смотрели спектакль, по дороге домой рассказывают Яне, что взрослая публика реагировала на него очень тепло. Ну и замечательно, но больше на подначки Яня не поведётся. Не работает она в театре! Жаль только, что Вадим опять не смог прийти, у него в этот вечер тоже спектакль.
Когда Маша шустро ускакала домой, не дожидаясь старших, а Яня, задремавшая в такси, зевая и спотыкаясь, брела по лестнице, Татьяна Ксавериевна, поддерживавшая её за локоть, вздохнула:
– Совсем ты себя загоняла. Солнышко, может, сделаешь перерыв в подработках? Не так уж много тебе заплатят за этот выход.
– А вот получу от театра ещё и за выход – и Маше платье к новогоднему вечеру купим. Оттого, что мать не справляется, ребёнок не должен простых радостей лишаться. Там деньги, конечно, небольшие, но ты же понимаешь, что я не ради денег и даже не из-за подначки. Я осознанно подставилась, мама! У меня тоска по сцене…
– Да вижу я всё, я же этот спектакль видела десять лет назад с тобой юной и нынче дважды – с Ликой и с тобой. Её хаять не за что, играла она безупречно, всё отточено до мелочей. Партнёр, конечно, до неё не дотягивал, волновался, то оговаривался, то лишний шаг делал. Но было в его несовершенстве что-то милое, в конце концов он же влюблённого юношу играл! А она играла не влюблённую девочку, а божество. Возможно, это критиков раздражает, и вовсе в прессе не спланированная травля, а естественная обида за великого драматурга, чей шедевр исказили. Меня ведь жутко разочаровала постановка Савельева тогда. На пустой сцене какая-то инсталляция из металла, что-то наподобие косо собранных строительных лесов, и вы с Гришкой как две мартышки по ним скачете, бессмертные строки произнося. Но молодежь это прекрасно принимала. И сегодня вы попрыгали по перилам балкона и заставили их прислушаться. Они ведь именно так общаются, во времена юности моей мамы с гаражей прыгали, потом брейк-данс, всякая эквилибристика на роликовой доске, стритрайсинг – словом, на что денег родительских хватит, чтобы пригасить выброс гормонов, головой рискнуть и девочку поразить. Только не считай эту акробатику режиссёрской находкой, это просто заигрывание с незрелой публикой.
Они уже разделись и накрывали на кухне поздний ужин. Выглянула из их комнаты Маша и сказала:
– Ба, там диалогов на сорок минут, я же читала! Если стоять, как у Шекспира, у Ромео шея заболит вверх глядеть, а Джульетта пѝсать захочет! И глядеть на них жалко! А тут люди договорились, одновременно занимаясь фитнесом. И нечего сравнивать мою маму с этой милфой! Она, конечно, красивая, но ей пора кормилицу играть!
– А ничего, что эта милфа меня на два года моложе? – хмыкнула Яня.
– Вообще-то миниатюрные женщины никогда женщинами бывают. У них так: младенец-девочка-девушка-старушка.
– Этот анекдот звучит несколько иначе, и речь идёт о возрасте любой женщины, – откликнулась Татьяна Ксавериевна. Мы проходим такие стадии: девочка-девушка-молодая женщина-молодая женщина- молодая женщина…– старушка померла.
Маша фыркнула, но согласилась:
– Вы у меня обе молодые женщины!
– Так что насчёт того, чтобы тебе передохнуть? – обратилась вновь к прежней теме Татьяна Ксавериевна.
– А нет больше подработок, и в ДК затишье до Нового года. Поневоле отдохну.
– У тебя точно нет желания вернуться в театр? Может, зря ты так легко сдалась, когда тебя стали с единственной роли снимать? Я до сих пор мучаюсь, что не уговорила тебя не горячиться и переждать! Может, ещё бы роль подвернулась, потом режиссёр сменился. А я перенесла свои собственные разочарования на твою профессию…
– Дело давнее, там не в роли дело. Домогательства.
– Боже мой! Ладно, мне ты не сказала, а Петру?!
– Ну, тогда я не хотела его огорчать. А теперь знаю, что быть бы мне у него пожизненно виноватой. Да он меня ещё быстрее из театра бы выдернул! И нет у меня сомнений, сделала я всё правильно.
– Доченька, не скрывай больше от меня ничего!
– Мы уже договорились, мама.
Через неделю ей подработка всё-таки нашлась. Заскочила в «Ультраноут», попутно закупившись на рынке, и увидела на столе Степана шубу Деда Мороза. Рядом стояла Нина Григорьевна и что-то с ним бурно обсуждала.
– О, на ловца и зверь бежит! Яниночка, будешь Снегурочкой?
Она экспрессивно набросилась на неё с призывом не дать «Студии детства» заработать на них. Мол, Дед Мороз в «Ультраноуте» свой, костюмы они в той же студии купили, бухгалтерша заявила, что столько дедов у них нет, и лишние костюмы продала.
– Мы же всегда именно вашу пару заказывали! Мой внук в прошлом году сказал, что, когда он вырастет, он на этой Снегурочке женится.
Яна засмеялась:
– Меня ждёт весёлая старость!
Прихватив наряд Снегурочки, чтобы освежить его, она вышла из магазина, но, не успев сесть в автобус, получила звонок из театра, что деньги можно получить у них наличными, и сменила маршрут. Позвонила дочери, что разбогатела и можно ехать за покупками. Получила деньги, охотно болтала с теми, кто попадался на её пути, потому что договорилась с дочерью встретиться в ТЦ там же на Театральной площади, и время ещё не вышло.
А вот и не очень приятная встреча. От Лики просто фонило негативом. Разошлись молча, только кивнув друг другу, но в спину Лика прошипела что-то злобное. Яня развернулась и сказала:
– Не расслышала, что вы сказали в мой адрес и не прошу повторить. Не бойтесь, я вам не конкурентка, в этой роли на сцену больше не выйду. Имею совет одной умной женщины по вашей роли, но передам его только если вы попросите. Не нуждаетесь? Счастливо оставаться.
А ведь искренне хотела посоветовать играть девушку, а не божество…
Повернула к приёмной директора, где оставляла пальто. Пока одевалась, в приёмную заскочил Гицкий. Глядя, как многозначительно он закрывает дверь, она обречённо положила руку на лежащие на столе секретарши ножницы.
– Янина, я хотел бы видеть вас в штате…
– Нет, мне это неинтересно.
– Не лукавьте, тот, кто стоял на сцене, отравлен ею навсегда! И вы не представляете, какую роль я для вас наметил.
Яня выкатила кресло из-за стола секретарши и отгородилась им.
– Павел Петрович!
