Ирина Абеляр
Рапсодия для двоих
– Тенорок так себе, – язвительно произнёс кто-то за спиной у Тонечки, заставив её непроизвольно вздрогнуть и надрывно икнуть. Коридорную стенку гордо подпирал знакомый метатель слюны с соседней скамейки, насмешливо глядя прямо в лицо икающей девчонке. Тонечкины кулачки уже готовы были влепить наглому пацану звонкую затрещину. Её худенькие плечики то опускались, то опять вздымались вверх, забавно перекашиваясь в левую сторону, где всё ещё стоял балагур и насмешник с редким именем Федот. Сердитой девушке не хотелось признаваться себе в том, что ей всё-таки немного нравился этот прыщавый паренёк, тайно прокравшийся в школьный двор ради неё.
– Так мне и надо, – обречённо прошептала расстроенная Тонечка. Но на всякий случай она всё же стрельнула глазками в сторону полуоткрытой двери в надежде услышать ещё раз мягкий тенорок Ильи Петровича. Вероятность романтической встречи с учителем сразу и бесповоротно отпала, улетая с каждой минутой всё дальше и дальше. Девушка поневоле ретировалась, не забыв, впрочем, оглянуться на широко улыбающегося мальчугана. Растрепавшиеся от стремительной пробежки волосы жалобно метались по худенькой спине. Ровные белые зубки выбивали отрывистую дробь, как шальной барабанщик, начисто забывший все ноты военного марша. Оставалось только надеть на шею барабан и, закричав «Эх, была – не была!», начать вальсировать на потеху изумлённым зрителям.
Грустные Тонечкины мысли были прерваны полузабытыми звуками пионерского горна. Старый инструмент издавал короткие отрывистые сигналы, напоминающие сердитое шипение голодной змеи. Незамысловатую игру сопровождал писклявый детский голосок, старательно лопочущий на ломаном немецком языке. Миловидное личико крохотного вундеркинда практически скрывала широкополая дамская шляпка, глубоко надвинутая на сморщенный для острастки лобик. Тонечка сразу опознала в неведомом музыканте внучку школьной дворничихи, носившую всё лето эту дурацкую шляпу, больше похожую на распотрошённый стог сена, чем на головной убор юной мадемуазель. Хулиганящая малышка выглядела по-обезьяньи лукаво, словно она только что съела целый килограмм конфет и готовилась стошнить ими у всех на виду. Подражая Тонечке, девчонка-обезьянка весело постукивала грязными пальчиками по своему щербатому ротику, сплёвывая на пол красную конфетную слюну. Тем временем, осмелевшая Тонечка решительно двинулась в сторону застывшего, как старинная скульптура, мальчишки. Её поношенные ботиночки, только вчера подбитые практичной матерью, звонко отбивали победный марш. Глядя прямо перед собой, она старалась не опускать глаза на полосатые трусы, вызывающе торчащие из серых брюк Федота.
– Не то я закричу, – вдруг прошептала маленькая феминистка и зачем-то протянула Тонечке скомканную салфетку. Сконфуженному Федоту ничего не оставалось, как бесславно сбежать от спевшихся девчонок. Чтобы не упасть лицом в грязь, он сменил позорящий его бег на быстрый шаг, направившись прямиком к открытой двери актового зала. Чарующее песнопение давно прекратилось, уступив место гулкой тишине, изредка нарушаемой редкими всхлипываниями школьного звонка. Немного подумав, прекрасная дама по имени Тоня Полукеева, сломя голову, побежала вслед за мальчишкой. В погоне за Федотом, по-заячьи петляющим впереди неё, она неожиданно споткнулась и растянулась во весь рост. Обессилевшие вдруг руки предательски выпустили старый портфельчик, отлетевший к противоположной стене коридора. Разъехавшиеся коленки зацепились за что-то острое, торчавшее прямо из пола. Порванные чулочки обагрились алой кровью, напугав не только её саму, но и мчавшуюся следом за ней девочку. Бегущую со всех ног малышку будто кто-то схватил за юбочку, заставив её повернуться к лежащей на грязном полу взрослой тётеньке. Странная женщина по-настоящему ревела в полный голос, почему-то не спеша вставать на ноги. Её разбитые колени обильно кровоточили, а она сама рыдала всё громче и безутешнее. Раненой Тонечке уже мерещилась скорая смерть если не от кровопотери, то уж от сепсиса точно. О заражении крови она имела смутное представление, но знала наверняка, что любое кровотечение надо непременно останавливать. Услужливая память тут же напомнила ей о кружевной салфетке, от которой она так опрометчиво отказалась совсем недавно. Словно почитав Тонечкины мысли, Машенька нерешительно подошла к ней и снова протянула всю ту же салфетку, насквозь промокшую от конфетных слюней. Как подобает взрослой женщине, Антонина Полукеева благодарно кивнула заботливому дитя и осторожно взяла розовый комок в потную руку. Прыткую Машеньку не так удивили горестные рыдания сидевшей на полу Тонечки, как её тюленья нерасторопность. Неуклюжие малыши, падающие по сто раз на дню, не залёживаются ни минутки. Стремительно вскочив на ноги и чуток поревев для проформы, они тут же бегут дальше. Самой Машеньке не раз приходилось иметь дело и с разбитыми в кровь коленками, и с болючими занозами в маленьких ладошках. Укоризненно глядя на всхлипывающую Тонечку, она уже готова была произнести целую речь, но ей помешала открывшаяся настежь дверь кабинета биологии. Натужно скрипя и охая несмазанными петлями, она неохотно выпустила наружу Илью Петровича. Не заметив в темноте коридора ни рыжего Тонечкиного ухажёра, ни маленькую сладкоежку, молодой мужчина бережно поднял хнычущую страдалицу на руки и перенёс её в свой кабинет.
Федот, ставший невольным виновником всей этой катавасии, завистливо глазел на неоспоримого победителя. А тот медленно покидал поле брани, унося в руках живой трофей. Вихрастого паренька ни капельки не огорчило присутствие сразу двух свидетелей его позорного бегства. Ни сопливая малолетка, ни подслеповатый учитель биологии ничуть не страшили закалённого уличными боями подростка. Даже хлёсткие удары отцовского ремня казались ему комариными укусами по сравнению с ноющей сердечной болью по имени Тоня Полукеева. Рыжий отец Федота, сплошь усыпанный веснушками и прыщами, имел грандиозный успех у женского пола. Мальчишки и девчонки, похожие на Федота, как две капли воды, появлялись на белый свет с завидным постоянством. Видно само солнышко сделало его своим преемником, позволив без устали строгать рыжеволосых отпрысков. Все соседи считали Федота полнейшей копией его гулящего родителя и предрекали ему непотребное будущее. Всякий раз, слыша такие пророчества, он представлял себя уже взрослым, и, конечно же, ненаглядную Тонечку рядом с собой. Но пока что долгожданный праздник пришёл не на его улицу. Втянув по-черепашьи взъерошенную голову в тощие плечи, горе-влюблённый с укоризной смотрел на Тонечку, практически лежавшую в объятьях взрослого мужчины. Томно постанывая совсем по-взрослому, она крепко прижималась к его широкой груди, не опасаясь быть застуканной прямо на месте преступной связи. Илье Петровичу, гордо именуемому учителем ботаники, биологии и философии, никогда не приходилось носить на руках юных девиц, горько пахнущих какой-то травкой. Несмышлёная Машенька никак не могла понять, что же здесь происходит, но продолжала удивлённо таращить из темноты коридора свои глазки-пуговки. Готовая ко взрослому приключению девочка уже представила себя известной актрисой, попавшей в настоящий спектакль. На самом деле она имела очень смутное представление о театре, что не мешало ей сочинять самые разные истории и гордо называть себя «зубной феей».
Все гастрольные представления заезжих артистических трупп непременно посещались девушками на выданье. Как правило, они проходили во время летнего перерыва, когда все невостребованные актёры готовы были за гроши развлекать престарелых тётушек и их молоденьких спутниц. Тонечка, любившая рассматривать расфуфыренных театралок, невольно сравнивала своё серое школьное платье с их модными нарядами.
Чтобы не упасть в грязь лицом, юная мастерица изрядно покорпела над своим летним нарядом. Её умелые руки сварганили настоящее произведение искусства из материнского креп-жоржетового платья. В длинном, подогнанном точно по фигуре, сарафане тёмно-синего цвета не стыдно было пойти даже на премьерный показ новомодной оперетты. Конечно же, её никто не приглашал на столь помпезное мероприятие, затмившее собою даже страшный пожар.
Полыхнув глубокой ночью, он разорил не одно богатое семейство, беспощадно забрав с собой всё то, что наживалось долгими годами. В один миг сгорели несколько конюшен и магазинчиков, скученных в одном месте для удобства извоза и торговли разными бытовыми мелочами. Богатые погорельцы начали экстренно распродавать через перекупщиков подпорченное безжалостным огнём барахлишко. А всё, что не удалось сбыть за абы какой грошик, просто выбросили на улицу.
Многоголосую публику, активно участвующую в торгах, радовали не только денежки. Женская половина базара, наполовину состоявшая из деревенских бабёнок, демонстрировала полную боевую готовность. Любая товарка была не прочь покричать, поголосить или спеть дурным голосом разухабистые частушки про евреев, что загубили Россию. Взрослые мужчины и молодые парни взахлёб обсуждали самые разные темы: от смены правительства и девальвации рубля до жуткого мора, выкосившего половину мирового населения. Импровизированная барахолка продолжалась почти весь день.
Тонечкина мать перебрала целый пуд пропахшего сажей белья, выудив из грязи и копоти несколько удивительно красивых вещиц. Ни одна из них не подходила по размеру ни Тонечке, ни ей самой, и была непригодна для обычной жизни. Чёрные ажурные чулочки струились водопадом в натруженных руках довольной женщины, нежно поглаживающей шёлковое чудо своими узловатыми пальцами. Сияющая Матрёна с видимым упоением то натягивала, то отпускала длинные ушки чёрных пажей, намертво пришитых прямо к женским трусикам.
Взрослая тётка радовалась, как сопливая девчонка, выуживая из быстро уменьшающейся кучи тряпья бесполезные для деревенщины одеяния, непонятно как сохранившиеся при таком поджоге (а это был, несомненно, поджог). Кормящая мать просто светилась от радостного предвкушения, то и дело заставляя Тонечку присоединяться к своим неутомимым поискам. Стеснявшаяся людных мест девушка быстро устала от материнских тычков и покрикиваний. Неожиданно её внимание привлекли лежащие прямо на серой земле моднейшие бутоньерки, уже успевшие потерять свой первозданный белоснежный цвет.
Предназначение забавных цветочков бурно обсуждалось разношёрстной публикой, вряд ли знавшей о свадебных традициях зажравшихся иностранцев. Расторопная в житейских делах Тонечка сразу же вспомнила о своих одноклассницах, обожавших всякие необычные вещицы. Хотя девушка не сразу смекнула, зачем и кому могут пригодиться смешные палочки с искусственными цветочками, но на всякий случай прихватила сразу пять штук. По приходу домой она тщательно отмыла свою добычу и слегка взбрызнула каждый цветочек материнскими духами. Уже на следующий день возрождённые к жизни бутоньерки терпеливо ждали своего звёздного часа в её стареньком портфельчике.
Сидя на руках у милейшего учителя биологии, она была полностью уверена в своей безопасности. А вот Илья Петрович смотрел на неё как-то странно. Растерянно и удивлённо, словно видел перед собой не наивного подростка, а молоденькую женщину. Снова и снова бедный учитель говорил себе строгое «нет» и тут же почти умирал от нахлынувшего желания обладать этим юным телом.
Непредсказуемая Тонечка вновь поставила его в тупик, как это делала чуть ли не на каждом уроке. Умничающая девчонка задавала ему каверзные вопросы, требующие глубокого анализа и точного ответа. Сама о том не подозревая, она заставляла бедного Илью Петровича просиживать ночи напролёт над научными книгами, дабы не прослыть перед своими учениками профаном и тугодумом.
Склонившись над её благоухающими волосами, он невольно вдохнул свежий аромат незнакомого цветка и смущённо закашлял. В приоткрытой двери он увидел изумлённое личико маленькой кокетки в дурацкой шляпке, готовой дать дёру или, хуже того, закричать во весь голос. Любопытного ребёнка, видимо, напугали Тонечкины слёзы и разбитые в кровь колени, бесстыдно выглядывающие из порванных чулок. На удивление Машеньки, раненая девушка молча лежала на руках бородатого дядьки, хотя ещё совсем недавно громко ревела по-белужьи. А нежданный спаситель откровенно глазел на её оголившиеся ноги, глухо покашливая и шумно вдыхая пропахший краской воздух.
– Кошечку надо бы покормить, – вдруг произнесла Машенька.
Её глазёнки часто моргали, глядя на белую кошечку, мурчащую омерзительно хрипло у неё на руках. Детский лепет окончательно вывел из судорожного состояния обоих заговорщиков. Тонечка смущённо вздрогнула и непроизвольно схватилась за первую попавшуюся под руки опору. Как на грех, ею оказалась учительская ладонь, раскалённая, как знойный пустынный ветер. Взмокший от волнения Илья Петрович помог девушке встать на пол, оказавшись с ней почти одного роста.
Неопытный в серьёзных отношениях с подрастающими нимфетками, молодой мужчина лишь загадочно улыбался и смешно фыркал, совсем как отцовский пёс Горыныч при виде ускользающей от него добычи. На удивление Тонечки, Илья Петрович справился по-учительски быстро и с нарастающим волнением, и с предательской дрожью в голосе. Привычно одёрнув серый пиджак, он негромко произнёс, выговаривая чётко каждое слово:
– Надеюсь, вам уже не больно? Если я могу чем-то вам помочь, вы только скажите.
В ответ на леденящий холод в его голосе Тонечка едва не заплакала навзрыд, вмиг потеряв своё королевское величие. От растерянности она снова жалобно заныла, как несчастная малютка, потерявшаяся в огромном взрослом мире.
Изменившийся в лице учитель удивлённо смотрел на ревущую Тонечку, ещё минуту назад стонавшую так по-взрослому на его руках. Кто бы мог подумать, что очень правильная девочка в самый неподходящий для этого момент вдруг испытала неподдельный стыд за недавний поцелуй с родным братом.
Подвыпивший Егорушка накануне своей безвременной кончины совсем не по-родственному поцеловал её в губы, вряд ли осознавая, кто стоит перед ним. Испуганная девчонка чуть слышно ойкнула и три раза прочитала про себя «Отче наш», словно святая молитва могла ей помочь справиться с вдруг нахлынувшими чувствами. Как обычно, при воспоминании об умершем брате, Тонечка начала горько рыдать.
Чтобы разрядить обстановку и хоть как-то сгладить впечатление от своего очень неуместного плача, она незаметно вытащила из кармана припрятанную заранее бутоньерку и бросила её на пол. Падающая иностранка, радостно подпрыгнув пару раз, остановилась прямо под ногами у Ильи Петровича. Проделав незамысловатые танцевальные па, игривая вещица теперь лежала неподвижно, как бы устав от сложной работы.
Увлечённая происходящим Машенька глядела во все глаза на главных участников уникального шоу. Громко топнув маленькой ножкой для острастки, она нерешительно протянула измазанные конфетами пальчики к забавным цветочкам. Принимая в расчёт Тонечкину дислокацию, она ринулась бегом к лежащему на полу чудесному «украшению» для женских волос.
Три руки практически одновременно попытались схватить чудо-«заколку», в настоящем предназначении которой был уверен только взрослый мужчина. Но коварная штуковина не хотела сдаваться без боя. Оттолкнувшись, как живая, от детской ручонки, она взвилась вверх и едва не вылетела за окно. Зацепившись на секунду за свежевыкрашенный подоконник, непослушная вещица снова упала на пол.
Завязалась нешуточная борьба за обладание свадебным атрибутом, ставшим вдруг таким необходимым всем присутствующим. Увлечённые игрой девчонки шутливо толкались и громко хихикали, не обращая внимания на хозяина кабинета. Веселье было в самом разгаре, когда Тонечку второй раз за день стошнило утренним пирожным, опрометчиво съеденным натощак в местной забегаловке.
– Вот дурёха. И зачем я позарилась на дешевизну, – снова отругала себя расстроенная девочка.
Ведь знала же про нечистоплотность хозяйки этого не богоугодного заведения и должна была обойти его, как минимум, за целый квартал. Прирождённая неряха вряд ли имела хоть какое-то представление об умывальных принадлежностях, и даже сладкую сдобу умудрялась подавать пропахшими от табака руками. И в этот раз довольная жизнью толстуха молча стояла у двери, покуривая вонючую самокрутку. Сладкоежка Тонечка уже готова была прошмыгнуть мимо витрины. Но тут её взгляд упал на красивую, всю в золотых вензелях, табличку: «Распродажа вкуснейших пирожных. Два по цене одного. Не упустите свой шанс!»
Конечно же, она тут же прокрутила в уме все циферки, сведя их с тем, что бренчало в её кошельке. Выбрав, почти не колеблясь, два самых больших эклера, Тонечка зажмурилась от страха, но таки откусила сначала малёхонький кусочек, а спустя минуту уже с удовольствием поедала то, что вряд ли стоило покупать.
Глядя сейчас на неприглядное содержимое своего желудка, девочка пыталась собрать воедино бессвязные мысли, роящиеся в её голове:
– Эх, Тоня, Тоня… Ну и как ты теперь будешь смотреть ему в глаза? Разве что сделать вид, что это кошечку вырвало всей этой гадостью? Или сказать, что уборщица забыла убраться в кабинете?
Словно поняв, что оплошавшая подруга хочет свалить свою вину на неповинную животинку, Машенька прекратила хихикать, неловко попятилась и опрометью выскочила в звенящий тишиной коридор. Цокающие шажочки убегающей малышки заставили Тонечку облегчённо вздохнуть.
Некрасиво шмыгнув носом, она скромно потупила взор, как полагается в таких ситуациях хорошо воспитанным девушкам. Искоса глянув на неё, Илья Петрович тоже негромко шмыгнул носом и тоже прерывисто вздохнул. Тонечкины щёчки начали смущённо краснеть и разгораться всё больше по мере приближения неизбежной развязки.
По иронии судьбы не её одногодка, а Илья Петрович стал первым мужчиной, с которым она впервые оказалась так близко. Несмотря на природную застенчивость, Тонечке захотелось проделать с ним всё то, о чём шепчутся загубленные судьбой-злодейкой малолетние девчонки. Или, на худой конец, вдохнуть терпкий запах мужской подмышки и прикоснуться к его сильным рукам. А, если повезёт, то и укусить пуговичку, готовую вот-вот упасть в ужасную лужу из утреннего пирожного.
Спустя годы она не раз вспоминала этот забавный случай, беспощадно ругая себя за своё бесстыдное поведение. Будь она тогда построже, возможно, её жизнь сложилась бы иначе. А в тот момент влюблённая девушка чувствовала только бесконечную радость от близости Ильи Петровича, от его тёплого дыхания, от горячей руки на своей голове. Даже когда её вырвало прямо на начищенные до зеркального блеска учительские ботинки, его пальцы только непроизвольно напряглись и слегка дрогнули. Как же обрадовалась Тонечка, что он не понял настоящей подоплёки произошедшего. Ведь чудеса всё-таки иногда случаются, не правда ли? Особенно, если их творят твои собственные руки.
Девочке было невдомёк, что деликатный учитель просто сделал вид, что не слышит откровенного урчания в её животе и не замечает своих испачканных ботинок.
Илья Петрович, забывшийся только на один миг, вряд ли осознавал своё истинное отношение к любимой ученице. А юная притворщица прекрасно понимала, что взрослый мужчина делает что-то не совсем хорошее.
Суетливо поправив тонкими пальчиками весёлые кудряшки, она негромко рассмеялась. Продолжая опасную игру в загадочный секс, Тонечка медленно наклонялась всё ниже к самому лицу Ильи Петровича, щедро даря ему зовущий аромат созревшего для любви тела.
Молодому мужчине, как ни странно, легче всего удавался флирт с потерявшими всякую надежду «старушенциями» лет этак пятидесяти с гаком. Вдовые грымзы, привлекательные разве что для бравых ветеранов первой мировой войны, с особой благодарностью принимали его ухаживания. К тому же, в отличие от привередливых молодиц, бальзаковские дамы не судили строго своего душевного друга и были равнодушны к его тощему кошельку.
Закомплексованный с детства Илья Петрович не смел даже подумать об интимной связи со своими сверстницами и, тем более, с Тонечкой, источающей каждой своей клеточкой загадочную юность. К своему сожалению, он редко общался с молодыми женщинами и по этой простой причине не знал, что обычно говорят мужчины в таких ситуациях. Поэтому он опрометчиво решил сразить наповал свою ученицу красивыми фразами, взятыми напрокат из популярного мужского журнала.
Бульварное чтиво было предназначено для пытливых дилетантов, ищущих что-то новенькое про великий секс, манивший каждого из них в свои загадочные сети. Толстый журнал постоянно публиковал увлекательные рассказы для неискушённых мужчин, делающих свои первые любовные шаги. Последний номер этого «учебного пособия» и был вручён Илье Петровичу его родной тёткой Авророй.
Замужняя женщина, мать троих сыновей, слыла большой докой в сложных вопросах половых взаимоотношений. Убеждённая противница холостяцкой жизни считала своим личным долгом наставить на путь истинный своего племянника, не имевшего пока ни законной жены, ни хотя бы романтичной связи.
Как на грех, то же самое «произведение», попалось на глаза Тонечке и было проштудировано ею от корки до корки. Растревоженное учителем сердечко бешено застучало, снова вспомнив криминальный журнальчик, зачитанный до дыр молоденькими гимназистками.
– Педикулёза нет, – срывающимся на фальцет голосом возбуждённо произнёс врач, осматривая юную леди, томно раскинувшуюся на огромной двуспальной кровати.
Почему именно эта фраза из замызганного до неузнаваемости «учебника» молнией пронеслась в её голове? Даже самый заумный учёный в самых больших очках с самыми толстыми стёклами не сумел бы объяснить это неискушённой в амурных делах девице.
Кокетливо склонив голову, осмелевшая Тонечка с самым серьёзным видом повторила наизусть только что услышанные от учителя биологии легкомысленные словечки, явно пытаясь смутить начинающего плагиатора. В ответ на девчоночью провокацию, он лишь краем глаза взглянул сначала на саму Тонечку, а потом на Машеньку, снова появившуюся в дверном проёме.
Илья Петрович не зря считался одним из лучших преподавателей города. После очень короткой паузы он спокойно продемонстрировал полное непонимание, где такая юная девочка могла нахвататься подобных выражений.
Лукаво, почти по-женски, Тонечка посмотрела прямо в его глаза и негромко запричитала от якобы нестерпимой боли в коленке. Внезапно прекратив ныть, она звонко хохотнула и снова ухватилась за руку своего спасителя. Шкодливая девчонка не забыла при этом легонько чмокнуть удивлённого учителя прямо в тоненькую морщинку на его нахмуренном лбу.
Влажный шлепок попал точно в центр учительского лба, традиционно неподходящее место для живого человека, застав врасплох не только Илью Петровича, но даже саму девушку. Разгорячённая Тонечка просто не смогла сдержаться от первого неумелого поцелуя, подарившего ей целый океан ошеломляющих эмоций и чувств. Приятное тепло, исходившее от рук Ильи Петровича, пьянящий запах мужского пота и ласковые слова, пусть и вычитанные в затёртом до дыр журнальчике, только добавили изюминку в весьма пикантную ситуацию.
Шалунья-Машенька, похоже, нисколечко не осуждала взрослую девушку, целовавшуюся с учителем прямо в его кабинете, наивно приняв этот поцелуй за обычное проявление взрослой благодарности.
– Кошечку надо бы покормить, – снова невнятным полушёпотом пробубнила приставучая девчонка.
Потянувшись к Тонечкиному портфелю, сиротливо лежащему на полу в позе замученного подагрой телёнка, она намеренно пнула его босой ногой и тут же притворно заохала. Надоедливое дитя в который раз испытывало на прочность и Тонечку, и Илью Петровича, смущённо вытирающего свой зацелованный лоб.
Пришедшая в себя девушка, звонко шлёпнула Машеньку по свободной от кошечки ручке, весело прыснула в кулачок и быстро собрала с пола свои вещички, выпавшие во время недавней борьбы за бутоньерку. Пушистая живность, откликавшаяся на смешное прозвище «Сноуболл», невнятно мявкнула и пугливо прижалась к своей маленькой хозяйке.
Удивлённая Тонечка только тут заметила, что у кошечки практически нет хвоста. А белый комочек уже довольно мурчал, доверчиво виляя куцым обрубочком, будто покалеченный в жестоком бою ветеран.
Поймав сочувствующий взгляд своей новоиспечённой подруги, Машенька неторопливо изрекла:
– Да не бил его никто. Маманя говорит, что просто порода такая, и Сноуболл сразу родился без хвостика.
Не успела Тонечка подивиться на диковинное животное, как за открытым окном зазвучала хулиганская песенка про Мурёночку. Соловьиные трели фальшиво насвистывал прыщавый знакомец с помощью какого-то приспособления, торчащего у него изо рта. Невольные подруги одновременно прыснули, непроизвольно прикоснувшись, кто к носику, а кто к губам. Тонечка, смеявшаяся уже взахлёб, некрасиво морщилась и тоненько подикивала, намеренно не замечая пристального учительского взгляда.
Разухабистая песенка внезапно оборвалась. Но всего лишь через минутку снова заискрились в воздухе лихие присвисты и отрывистые пощёлкивания. Доморощенного музыканта не смущали ни нарядные девчонки, пришедшие поглазеть на отремонтированную школу, ни взрослые пацаны, тайком заглядывающие в открытые окна обновлённых классов.
Илья Петрович, напряжённо вздохнув, решительно оторвал Тонечкину ладонь от своего локтя и резко придвинулся к её смеющемуся лицу. Её руки сиротливо повисли, нехотя выпустив на волю убеждённого материалиста. Тонкие пальчики, измазанные кровью и остатками вырвавшегося наружу пирожного, непроизвольно прикрыли неумелый макияж на её миловидном личике.
Почти бойцовская раскраска больше подходила для пожилой актрисы, чем для молоденькой девушки. Нарочитое поведение, растрёпанные волосы, перепачканные, Бог знает, чем ладошки, нарумяненные щёки – всё это позабавило молодого учителя.
Словно прочитав его мысли, застигнутая врасплох девушка моментально прекратила хохотать, потупила подведённые угольком глаза и угрюмо прошептала:
– Не надо так на меня смотреть. Маменька разрешила. Вот так-то, господин учитель. И не вам меня судить.
Будто камень с души, упало с её губ немудрёное признание в любви, пробежав чёрной кошкой между бывшими заговорщиками. Из общей памяти бесследно были стерты и нелепое падение Тонечки в коридоре, и кровавые следы на паркетном полу, и робкий девичий поцелуй. Широко открыв глаза и гордо подняв голову, чтобы придать себе значимости и роста, Илья Петрович отрешённо смотрел в потолок и настороженно молчал.
Громкий посвист за окном разбудил Тонечкины пальчики, заставив их быстро поправить растрепавшиеся кудряшки и робко потянуться к портфелю.
– Тряпочку придётся промыть, – еле слышно прошептала она и возмущённо топнула ногой. Мысленно просчитав до десяти, начинающая актриса грозно произнесла наиглупейшую фразу, когда-либо ею слышанную во время взрослых застолий:
– Срам, да и только! Нагадили-то как, за сто лет не прибраться…
Веселясь от души, Илья Петрович пододвинулся поближе к разрыдавшейся от волнения Тонечке. Поневоле он снова вдохнул исходящий от неё аромат, совсем не подходящий молоденькой барышне, как и её вызывающий макияж.
– Девушкам не положено даже понарошку играть в любовь со своими учителями, иначе может случиться беда, – грустно думала Тонечка, стремительно приближаясь к опасной черте. Как уже повелось, ей на помощь снова пришла неугомонная Машенька.
Стоявшая в дверях девочка страшно устала переминаться с ноги на ногу и молчать целую вечность. На радость себе, она вдруг заметила лежащий на полу портфельчик, который немедленно открыла и разочарованно захныкала. Пришедшая в себя Тонечка звонко шлёпнула по шкодливой ручке, уже успевшей вытряхнуть всё содержимое портфеля на пол.
Призывно посмотрев на Илью Петровича, точно приглашая его поиграть в догонялки, она ещё раз шлёпнула несмышлёное дитя. Повеселевшие девчонки снова прыснули в кулачок и пустились наутёк, по пути подбирая кто портфельчик и выпавшие из него секретные девчачьи вещички, а кто и пушистую живность, откликавшуюся на иностранную кличку.
Быстроногое детство без оглядки бежит в неизведанное далёко, торопясь хотя бы одним глазком взглянуть на то, что ещё только предстоит увидеть и почувствовать наяву. Врываясь во взрослую жизнь, легковерные создания, вроде Тонечки и Машеньки, всё время влипают в самые разные истории. Доверчивые дети пропадают ни за грош, ни за копеечку в руках взрослых негодяев, играющих с ними, как с обычными куклами. Только эти куколки скроены не из тряпок и ваты, а из настоящей плоти и крови с привкусом запретного экзотического фрукта.
Несмышлёная Машенька вряд ли понимала, почему её тётушка Зинаида Андреевна не спускает с неё глаз, чуть ли не по часам отмечая её отлучки из школьной дворницкой. Пожилая женщина по несколько раз на дню проверяла все укромные местечки, где обычно пряталась её племянница. В отличие от неё непутёвая мать Машеньки лишь изредка забегала на школьную кухню, где проходили вечерние трапезы дружного клана держателей метлы и лопаты. Старшая Зинаида легко управлялась как со шкодливой племянницей, так и с тяжёлыми приспособлениями для уборки школьного двора от снега и наледи. Ловко орудуя совковой лопатой, метлой и ломом, школьная дворничиха громко крякала и материлась, как заправский мужик, щедро сплёвывая на землю жёлтую табачную слюну. В любое время года она надевала на работу потрёпанный чёрный ватник, служивший верой и правдой ещё царю гороху.
Словоохотливая женщина не пропускала мимо себя ни одного лоботряса или хулигана. В ответ на её нравоучения, каждый, кому не лень, старался над ней подшутить. Кланяясь чуть ли не в землю и испуганно заглядывая за её широкую спину, малолетние шалопаи радостно выдыхали одну и ту же фразу:
– Вот вы тут сидите, а вашу Машку какой-то мужик за гаражи повёл.
– Легко тебе жить, – думала Тонечка, глядя на её дородное тело в чёрном ватнике. – Вот бы и мне так: сидеть себе в каптёрке, да чаёк попивать. И ничего-то тебе не надо: ни нового платья, ни красивой кофточки, – задумчиво приговаривала она, поглаживая серую юбочку, сшитую из остатков материнского плаща.
Модная когда-то вещица пошла на переделку после первого же знакомства с её младшими братьями. Почти новый плащ не выдержал гладиаторских боёв самодельными мечами и посему был немедленно перешит в стильную юбку с тремя оборками. Взбешённая мать не могла даже кричать, а только тихо плакала по потерянной возможности стать домашней затворницей и родить пускай не целую ораву мальчишек, а хотя бы двух дочек, таких же ласковых и послушных, как её Тонечка.