Канта Ибрагимов
Маршал
Ночь. Казанский вокзал. Тоте не понравилось, что в купе Дады ещё двое мужчин и женщина.
– Может, я поговорю с проводницей, доплачу и тебя переведут в другое купе?
– Не волнуйтесь, – успокаивает его Дада. – Надо будет, сама договорюсь.
– Деньги спрятала? Еда есть, – волнуется Болотаев. – Будь осторожна. В Чечне опасно… И куда я тебя посылаю?
– Что вы волнуетесь? Ведь ваша мать тоже там.
– Мать всех знает. И её все знают. А ты?
– Не волнуйтесь, Тотик. Ведь это не зона. Я сумею постоять за себя и за него. – Она протянула ему руку, и он нащупал в рукаве заточку.
– Дада, ты же говорила, что выкинула. Брось сейчас же. – Тота не на шутку разволновался. – Тебя ведь будут обыскивать на границе.
– Всё, всё! Успокойтесь! – улыбнулась Дада и сделала какое-то ловкое движение рукой. – Всё. Выкинула. Смотрите, нету.
Тота пощупал рукав. Действительно, ничего не было.
– Куда выкинула?
– Вон туда, под вагон.
Поезд ушёл, а Тота, хотя и было темно, долго искал эту заточку в том месте, куда указала Дада, но так ничего и не нашел.
На следующий день и в последующие дни у Болотаева были лекции. Денег не было, но он отпросился, написал заявление и ещё раз попросил в долг и самолетом вылетел вслед за Дадой в Беслан.
Позже сама Дада не раз рассказывала, какой страх она испытала, подъезжая к Беслану. Страх не за себя, а за ребенка, что она потеряет его, как и первого, ещё не успев родить. И вдруг, ещё не сойдя с поезда, она увидела Тоту, идущего навстречу с протянутыми к ней руками. Она бросилась к нему и заплакала от радости и счастья! И всегда, вспоминая этот день, она считала, что все горести её жизни можно было забыть и всем всё простить ради этой минуты женского счастья!
* * *
Будучи по специальности финансистом, Тота Болотаев знал о множестве функций денег. Но в тюрьме он узнал, что функция лишь одна – всемогущество – даже в тюрьме. Точнее, особенно в тюрьме… А впрочем, в тюрьме-то и без денег выжить можно, вроде крыша над головой есть и какое-никакое, но питание гарантировано. А вот на воле обо всем этом надо самому заботиться.
Ох, с каким бы удовольствием, рвением и азартом Тота сцепился бы в борьбе за деньги, будь он на свободе… Однако…
Однако это кажется так. А на самом деле всё не так просто. И твои рвение и азарт быстро гасятся теми же деньгами, точнее их функциями, одна из которых, если грубо, гласит: денег всегда не хватает, дефицит. И за них – те, которые взял в долг, – надо отвечать.
Это к тому, что Тота устроил Даду в Грозном, но от этого легче не стало. В Грозном, в Чечне, ситуация плохая, и там теперь не только мать, но и беременная Дада.
Вообще-то, как ранее не раз писалось, нормальные люди, у кого есть возможность и голова, уже давно из Чечни бежали и продолжают бежать, а Тота туда сунул беременную. И она одна.
Прибыв тогда из Грозного в Москву, понял, что натворил, хотя Дада и прислала телеграмму: «Всё отлично. Огромное спасибо. Не беспокойтесь…» Надо беспокоиться и прежде всего не от нехватки, а от отсутствия денег и наличия долгов. И если бы он, как первоначально было, остался бы просто танцором-хореографом, то это вроде понятно – неоцененный гений! А быть как бы профессиональным финансистом и даже лекции по курсу «Финансовый менеджмент» читать и при этом кругом быть в долгах – это, конечно же, морально угнетает. И даже выхода нет, и никакого источника дохода, чтобы как-то рассчитаться и жить дальше, не видно. И после долгих горестных раздумий у Болотаева остался один лишь ход – в московский офис швейцарского банка, там у него на счете ещё оставалась мелочь – более ста долларов, но это теперь для него деньги.
По телефону ему сообщили, что прежний его куратор уже не работает, но, к счастью, в данный момент в офисе находится новый куратор – Мюллер. В тот же день Болотаев и Мюллер – очень приятный человек, примерно ровесник Тоты, – встретились в кафе.
Не зная, с чего начать, Тота справился об Амёле Ибмас и, к удивлению, получил следующую информацию.
– Амёла Ибмас перешла работать в другой, небольшой, приватный банк, – непривычное для европейца раздражение в голосе нового куратора. – При этом она повела себя очень неправильно.
– Что она сделала? – удивился Тота.
– Всех богатых русских клиентов переманила с собой в новый банк.
– Зато меня, бедного, оставила вам, – угрюмо усмехнулся Болотаев.
– Да, – подтвердил Мюллер и продолжил: – Впрочем, я не должен был вам сообщать эту конфиденциальную информацию, но её поведение возмутительно.
– Её могут наказать?
– Юридически не к чему придраться, клиент имеет право свободно поменять банк. Однако здесь ведь была агитация. Мы потеряли такую клиентуру… А я, её преемник, остался, в принципе, ни с чем. От этого страдает моя зарплата.
– А репутация Ибмас от этого пострадает? – поинтересовался Болотаев.
– Конечно! Наш банк и я – её… сами понимаете. Хотя в целом в банковском секторе её шаг оценили как достоинство.
– Не понял.
– Всё просто. У Амёлы Ибмас свой особый подход к нашей деятельности. Она допускает такие методы работы с клиентами, которые я, да и никто, допустить не может.
– Какие?
– Ну к примеру. Позвонила вам и напросилась в Большой театр… Было такое?
– Было, – удивился Тота. – Вы следили?
– Конечно, нет. Это сама Амёла Ибмас, как и всё остальное, обязана указать в отчете работы с клиентом.
– Вот это да, – потрясен Тота. – А эта наша встреча будет отражена?
– Разумеется.
Тота слегка был шокирован.
– Значит, она и вы не имеете права встречаться с нами вне банка?
– Отнюдь, наоборот. Для бизнеса не должно быть преград, но ведь есть и моральные аспекты.
– Амёла Ибмас аморальна? – удивился Тота.
– Да что вы, нет, конечно, нет! – испуг в голосе Мюллера. – Я не в том плане. Просто почему-то Амёла может с русскими работать. А я так не могу. И никто, как она, не может общаться с русскими.
– Отчего так?
– Не знаю. Правда, знаю, что она, если честно, молодец! За свой труд она потребовала надбавку к зарплате. Ей отказали, и она ушла в другой банк, где больше платят и ценят.
– А разве она не права? – поинтересовался Тота.
– Права, – согласился Мюллер, – но я и банк пострадали… Кстати, я хотел с вами, господин Болотаев, встретиться. Я приезжал пару недель назад и не смог найти вас.
«Амёла Ибмас нашла бы», – подумал Тота, а Мюллер о том же:
– Вот Амёла, как говорят у русских, вас бы из-под земли достала… Ха-ха-ха! Правильно я сказал?
– Да. – Тота тоже засмеялся. – А где вы так хорошо научились русскому языку.
– Здесь, в Москве… Ха-ха-ха, русский выучил, а менталитет – нет.
– Так я не русский, – сказал Тота.
– Знаю. – Банкир махнул рукой. – Для нас вы все на одно лицо – русские.
– Понятно, – выдал Тота. – А зачем вы меня искали?
– О! Это такая деликатная тема. Дело в том, что, как вы знаете, наш банк – один из крупнейших в мире. Наш клиент не может иметь на счете менее трехсот тысяч долларов США. – Тота почувствовал, что его лицо вспыхнуло от нахлынувших чувств, даже голова слегка закружилась. А банкир продолжал: – Так что ваш счет мы закрыли… Спасибо за встречу. Наш банк заплатит за ваше кофе. Я тороплюсь. – Он хотел встать, но Болотаев остановил его:
– Постойте, я об этом знаю, и Ибмас мне об этом говорила, но у меня ведь изначально не было на счете трехсот тысяч, было на порядок меньше, а счет открыли?
– Да, – ненадолго призадумался банкир, – видимо, по чьей-то протекции, в надежде на ваши доходы… Помните, вы были гендиректором крупного торгового центра?
Болотаев ничего не ответил. Ему было грустно и тяжело. И даже когда Мюллер встал, Тота всё ещё сидел, пребывая в какой-то прострации.
– Вы меня простите. Прощайте. – Мюллер протянул руку. – Может быть, когда-нибудь вы ещё откроете счет в нашем банке.
Тота с силой пожал протянутую руку и не без злости ответил:
– Отныне это будет смыслом моей жизни.
Крепкое рукопожатие Мюллеру явно не понравилось, но он всё равно учтиво улыбался:
– У вас жесткая мужская хватка… Думаю, что это очень достойная цель и вы её достигнете. Поэтому хочу исправиться и говорю «до свидания».
Оставшись наедине, Тота тут же забыл о своих мечтах открыть счет в швейцарском банке. Он лишь думал о том, рассчитался ли этот господин за кофе, или это придется сделать ему. С досадой думал и о своих ста долларах, пропавших при закрытии счета.
К удивлению Тоты, эта встреча оказала на него огромное влияние. Масса удручающих впечатлений и даже каких-то маний и сновидений стали преследовать его. И так получилось, что именно в этот период его пригласили на чеченскую свадьбу, и, конечно же, Тота должен был станцевать. И не просто станцевать, чтобы украсить торжество, но и показать пример классической лезгинки и заодно получить удовольствие и просто встряску от искрометного танца. А танцевать он умел и знал, что все будут в восторге от его танца. И он станет кумиром, хотя бы на час!.. Но нет! Он не смог танцевать. Танцами он не заработает на жизнь, не расплатится с долгами. И будучи, как многие творческие личности, очень суеверным, Тота решил, что все его беды из-за того, что он связался с этой непутевой Дадой.
…Позже, гораздо позже, вспоминая этот кошмарный период своей жизни, Тота понял, что все его беды были связаны с событиями на его Родине. Там, как болезненный гнойный нарыв, до предела накалялась обстановка, которая сулила лишь одно – войну. К ней призывали, готовились, вели. От этого боль в душе. От этого притеснения со всех сторон, потому что в России кризис, виноват враг – Чечня и чеченцы. Тота морально разбит и деморализован, и даже мать во время очередного телефонного разговора говорит:
– Что-то не нравится мне твое настроение. Что с тобой? Возьми себя в руки.
– Я за вас волнуюсь! – выдал Тота.
– За кого «нас»? – удивилась мать.
– За тебя. За тебя, – исправился Тота и следом. – Давай, как многие, уедем в Европу.
– Никуда я не уеду, – как всегда, жестко твердит мать, – и никто тебя в Европе не ждет, и никому ты там не нужен…
Но оказалось, что нужен. Как-то на кафедре Болотаев обнаружил на столе записку: «Звонила Ибмас. Просила выйти на связь». Телефон и номер гостиницы.
Тота тотчас позвонил.
– О Тота! Добрый день! – неунывающий голос Амёлы. – Мы можем встретиться?
– Конечно! – с ходу соглашается Болотаев, а сам мучительно размышляет, у кого бы попросить в долг, ведь на встречу надо идти в самую дорогую гостиницу «Метрополь», куда пригласила Ибмас на деловой ужин. Но чеченец Тота не позволит, чтобы за него заплатила женщина. Тем более что она – гостья. Однако Ибмас, как только они расположились в ресторане гостиницы, сообщила:
– Здесь за всё заплачено… Я перешла в другой банк.
– Я знаю. Встречался с Мюллером.
– О! Да? Ваш счет закрыли?.. Думаю, они поторопились. Мюллер – мой коллега, хороший парень. На меня ворчал?
– Нет, – соврал Тота.
– Ну, у нас в Европе – демократия, полная свобода слова, литературы и каждый имеет право говорить и делать то, что он хочет… Хотя мой переход в другой банк не одобряли. Очень маленький, но влиятельный банк предложил мне бóльшую зарплату. Я сообщила об этом управлению своего банка, но они никак не отреагировали. И я ушла. Я бедная, одинокая женщина, на руках у меня больная мать, и, естественно, я перешла туда, где мне больше платят. Разве я не права?
– Права, – согласился Тота, а следом согласился и с мнением, что она не такая, как все, ибо европейка стала выдавать следующие тезисы:
– Чрезмерная свобода личности, которую так провозглашают на Западе, безусловно, порождает эгоизм, что погубит человечество.
Следующая её мысль была не менее интересной:
– Толерантность – хорошо, но никто ещё не отменял естественный отбор и конкуренцию. – Говоря о жизни в Европе, она затронула вопрос об отношениях полов и нравах. – Конечно, каждый имеет право жить как хочет, но ведь нельзя это пропагандировать, навязывать, культивировать, хотя бы потому, что это ведет к импотенции и деградации строя и общества…
Чем больше они общались, тем более Болотаев поражался ею, особенно когда она сообщила:
– Боссы старого банка хотели меня проучить, дабы и остальным не повадно было. Но я была готова к этому. И у них ничего не вышло.
– А вы не боитесь?
– Нет. Потому что всё по-честному… Я думаю, что мой коллега сказал вам, что я увела клиентов. Я никого не увела, это они за мной пошли.
– Мюллер сказал, – оживился Тота, – что вы умеете договариваться с русскими.
Ибмас пожала плечами, а Тота выдал свою версию:
– Может, оттого, что очень хорошо говорите по-русски. Где вы научились?
– У меня мать советская немка, – сообщила она. – Кстати, почему я встретилась с вами? Моя мать почему-то очень интересуется Кавказом и особенно чеченцами. Недавно я ей сказала, что был у меня клиент-чеченец, она очень заинтересовалась и попросила, чтобы я через вас получила какие-либо книги о чеченцах. Словом, чеченские книги, литературу. Вы мне можете их достать?
Всё что угодно ожидал Тота от этой встречи, но не поиск чеченских книг, к тому же в Москве. Это было непросто, к тому же Ибмас попросила это сделать до её отъезда, ведь это просьба матери.
Вновь она назначила встречу в «Метрополе». Вновь Болотаеву не совсем комфортно даже входить в это здание, тем более что охранники с особым пристрастием осматривали содержимое его пакета с книгами. А узнав, что это книги о чеченцах, то вовсе не хотели впускать, но, когда он сказал, кто его пригласил, отношение к нему сразу же изменилось.
Ровно в обозначенное время в холле появилась Амёла Ибмас. Не только Болотаев, но, наверное, все присутствующие обратили на неё внимание. Ранее, даже в Большой театр, она одевалась очень простенько и блекло. А ныне этот строгий, темно-синий деловой костюм на её высокой, крепкой фигуре выглядел роскошно. И сама она излучала силу и уверенность.
– О! Господин Болотаев. – Она, как всегда, протянула руку. – Я хотела предупредить вас. Простите, но мне надо ещё минут десять – пятнадцать поговорить с клиентом. Вы не могли бы подождать?
– Конечно. Конечно, – согласился Тота.
– Спасибо. – Она очень мило улыбалась. – Вы будете кофе, чай?
– Нет, нет. Спасибо, – отказался гость, но Ибмас, перейдя на английский, сказала:
– Портье, принесите, пожалуйста, нашему гостю кофе и воду.
Кофе был в очень маленькой кружечке, всего пара глотков.
«Всё здесь показушное», – подумал Тота, но, когда он попробовал напиток, понял, что до этого он, оказывается, аромата настоящего кофе и не знал.
Болотаев ещё пребывал под впечатлением этого вкуса, когда в холле вновь появились Амёла Ибмас и довольно крепкий, зрелый, по всему видно, очень обеспеченный, вальяжный мужчина.
– Позвольте представить моего знакомого, – неожиданно для Болотаева сказала Ибмас. – Тота Болотаев. Крупный ученый, финансист, в области нефти.
– Очень приятно. Голубев Рудольф Александрович.
– Как видите, ваш коллега, – рекомендовала Ибмас. – Тота, дайте визитку.
– Нет с собою, – ещё более замешкался Болотаев.
– Вот моя. – Голубев протянул свою визитку, а Амёла говорит:
– Я думаю, что у вас будет взаимовыгодное сотрудничество.
Попрощавшись с Голубевым, Ибмас пригласила Болотаева в кафе и там первым делом строго заявила:
– Хочу предупредить, что по неписаным правилам знакомить клиентов, даже бывших, запрещено. И я такое делаю впервые.
– А зачем? – перебил её Тота, но она резко сменила тему:
– О-о! Какие книги! Так много! Как я их отвезу?
– Ну, выберите.
– Нет-нет. Всё отвезу. Мама очень обрадуется… Я вам рассказывала. Мама чеченцев любит. Кстати, говорит, что очень-очень друг другу помогаете. Это правда?
– Ну, – пожал плечами Тота, вспоминая, как его, и не раз, бывало, пинали чеченцы в Чечне.
Однако реноме надо поддержать, и он артистично выдал:
– Конечно!
В этой паре изначально вожжи правления были в руках Ибмас, и она, прощаясь, повелела:
– Так. У вас визитка есть, завтра же позвоните Голубеву.
Болотаев не позвонил, потому что оказалось, что Голубев – председатель совета директоров акционерного общества «Сибнефтегаз» – это одна из крупнейших новых нефтяных кампаний России. И Болотаев не по слухам и газетным статьям, а по данным отчетности знает, какие там вращаются деньги. А визитка – это знак вежливости и не более. Однако буквально через день позвонила Ибмас:
– Тота, вы не позвонили Голубеву? Завтра в десять утра он вас ждет.
Это прозвучало как приказ, но это и надежда, и спасение. Зарплата доцента Болотаева в пересчете на валюту – двенадцать долларов в месяц. А преподает он ради комнаты в общежитии, ради прописки в Москве и какого-то статуса, что вот-вот он защитит докторскую диссертацию и тогда его оклад удвоится.
Конечно, это смешно. Но так люди жили, и Болотаев жил и, может, выжил бы, если бы не долги, кругом долги. Поэтому, а выбора не было, оказавшись на следующий день в центре Москвы – здесь находился офис «Сибнефтегаза», – Тота был просто потрясен от вида и масштаба здания (здесь пару лет назад находился известный академический государственный музей), охраны и припаркованных иномарок.
Нет, в такое здание обшарпанного доцента в свитере не пустят. Пришлось вернуться в общагу, надеть лучший, то есть единственный, костюм.
Голубев его принял. Правда, любезность, что была в холле «Метрополя», напрочь отсутствовала. С тоном одолжения, а как иначе, Голубев сразу же отправил Болотаева к заместителю гендиректора компании, некому Бердукидзе.
Услышав грузинскую фамилию, Тота обрадовался. Однако, хотя кабинет Бердукидзе был гораздо скромнее, чем у Голубева, сам кавказец был совсем строг, холоден и даже, как показалось Тоте, высокомерен.
– Вы окончили институт культуры? – был почему-то вопрос. И если бы этот грузин сказал следом «в Тбилиси», то это ещё можно было понять, но он следом спросил: – Артист?
– Хореограф, – не без досады процедил Тота, и, пытаясь хоть как-то выправить ситуацию, он по-грузински сказал пару фраз. От этого возникла ещё большая напряженность.
– Я в Грузии никогда не был, языка не знаю, только фамилия прадеда осталась, – сухо пояснил он, рассматривая какую-то бумагу. – Ваш послужной список небогат.
Болотаев напрягся.
– Да, это ваше досье, – пояснил хозяин кабинета. – У нас очень респектабельная компания. Все дела ведутся основательно и строго. Знаете, что это значит?
– Нет, – резко ответил Тота.
Видимо, это не понравилось хозяину. Он немного призадумался и сказал:
– Знаете, если честно, то даже к вашей национальности в правлении были вопросы… Ну, вы понимаете.
– Понимаю, – выдал Болотаев. – Может, я пойду?
Не дожидаясь ответа, Тота уже хотел встать, но он заметил, как изменился взгляд Бердукидзе и даже некая мягкость и прощение появились в его следующих словах:
– Конечно, вы вольны в своих действиях, пока. Но между Голубевым и очень важным нашим деловым партнером была некая договоренность, и мы, то есть вы и я, должны постараться. – В это время зазвонил телефон. Этот звонок был очень приятен хозяину. Настроение Бердукидзе явно улучшилось и он бы ещё, может быть, продолжил разговор, да посетитель мешал, и поэтому он сказал: – Я перезвоню, – и устало глянул на посетителя. – Давайте откровенно. Это – частная компания, и никто, понятное дело, просто так вам денег давать не будет.
– Я и не прошу, – жестко вставил Болотаев.
– О! Да, – недовольная пауза. – Конечно… В общем, давайте так, как мне сказали. Учитывая ваши организаторские способности при запуске какого-то торгового центра, вы назначаетесь заместителем директора по коммерции текстильной фабрики «Салют». Это в Подольске.
– Текстильной фабрики? В Подольске? – ошарашен Тота. – Так я и не знаю, что такое текстиль, тем более в Подольске.
– Есть шанс узнать, – бесстрастный ответ.
Болотаев был зол. Был зол в первую очередь на себя. Но он понимал, что если он сейчас просто уйдет, то дело не только в деньгах, а совсем в ином. Что подумает и скажет Ибмас? Он, может, её более и не увидит. Ведь неудачники, у которых нет даже трехсот тысяч долларов, в её круге не водятся. А он хочет в её круге быть и, если честно, быть совсем рядом… Поэтому Болотаев мучительно призадумался, и тут последовала обнадеживающая информация:
– Текстильный комбинат – непрофильная специализация. Повешен нам на шею как нагрузка. Если вы его хотя бы чуть оживите, то… Это градообразующее предприятие, и его пока банкротить нельзя, но и на шее держать такую махину, столько людей очень обременительно.
– Так в чём там проблема? – заинтересовался Тота.
– Нужен хлопок, но по нормальной цене. Поезжайте в Подольск. Там директор – отличный мужик, но, как говорится, советской закалки. А ныне рынок – надо крутиться или…
– Или неудачник, как я?
– Нет, я не это хотел сказать, – впервые за всю встречу улыбнулся хозяин кабинета. – Я хотел сказать, или надо иметь связи и крышу, как у Голубева… Впрочем, вы ведь тоже по протекции.
– Но крутиться надо самому.
– Отчасти. Потому что крутиться самому – это одно. А крутиться под «крышей» такой компании – это совсем иное. Ибо мы обеспечим вас, когда можно будет, юридической и иной поддержкой. К тому же подольский комбинат – это такая махина, столько земли и коммуникаций в перспективе. Но надо пока его поддержать, до банкротства. Дерзайте. – Хозяин кабинета встал.
Болотаев также вынужден был встать.
– Последний вопрос, – сказал он, – как мне быть с преподавательской деятельностью?
– По-дружески и по-кавказски: ни в коем случае не увольняйтесь. Вы можете раз в месяц бывать в Подольске, а можете и вовсе туда не ездить. Но для начала, конечно, надо ознакомиться с сутью деятельности.
С приказом на руках Болотаев появился на текстильном комбинате в Подольске. Директор крепкий, пожилой. Сразу видно, что человек – трудяга.
– Но ныне время иных людей. – Это он сам говорит и тут же добавляет: – Вы уже третий на этой должности за полгода… Банкротят страну – значит, всё банкротят. И никого они не пощадят.
– И вы сдались? – вырвалось у Болотаева. Он об этом уже пожалел, но было поздно, директор с суровым презрением смотрел на него.
– Мы выстоим, – грубо объявил он. – Не такое и не таких Россия видала. – Он ещё что-то хотел сказать, но, глядя в личное дело Болотаева, заинтересовался иным. – А вы что, окончили институт культуры? Я тоже, в Перми. Тоже балетмейстер. Был директором местного Дома культуры, и вот угораздило.
Так, на ниве искусства, у них завязался разговор, который после чая перешел и в парную, где язык, как известно, у всех развязывается, вплоть до того, что Тота даже остался там же, при заводской бане, ночевать. Наутро он проснулся разбитым, зато в общих чертах проблему освоил.
В Советском Союзе была плановая экономика и специализация. Например, в Средней Азии и Казахстане выращивали хлопок, а текстильные заводы построены в Центральной России – вот интеграция, кооперация и план.
Теперь Страны Советов нет, все самостоятельны, и там, где хлопок выращивают, стали строить современные заводы по переработке сырья. И, наконец, под давлением Запада в России приняли антидемпинговый закон по текстилю, на основании которого российским предприятиям запрещено поставлять свою дешевую хлопковую продукцию в Европу.
– В общем, выход только один, – резюмирует свою речь директор комбината, – искать левый хлопок.
– Что это значит? – удивился Тота.
– Как строй не называй – социалистический, капиталистический или феодальный, а люди жить хотят, хорошо жить хотят и рискуют, то есть воруют.
– Что воруют?
– Хлопок воруют. Особенно в этом преуспевают узбеки, хотя и говорят, что закон там суров. Однако рискуют, как-то доставляют этот левый хлопок в вагонах к нам в Россию. Этот левый товар копейки стоит. – Здесь директор сделал многозначительную паузу, испытывающим взглядом уставился на нового заместителя по коммерции и задал вопрос: – Справитесь?
– С чем?
– Надо найти таких поставщиков.
Как ученый-финансист-экономист, Тота Болотаев частенько решал сложные задачи, где было много неизвестных, да теории математического анализа и дифференциального уравнения помогали найти ответ. Однако формулы были решаемы в нефтяной отрасли, где какая-то статистика и отчетность были, хотя и воровство и левая продукция тоже были.
Это всё в России, в нефтяной трубе, где всё и вся счетчики фиксируют, но люди, как хотят, считают. А что такое хлопок? Тем более из Средней Азии и Казахстана, где Тота никогда не был.
В общем такие задачи со столькими неизвестными Болотаев решить не мог, поэтому он просто тихо отошел в сторонку, мол, произошла ошибка. Но ему позвонили из приемной Бердукидзе, даже потребовали зайти:
– Болотаев, вы что-нибудь делаете по заданию Голубева? Хлопок в Москве не найти. Надо поехать в Узбекистан, Киргизию, Туркмению, Казахстан. Туда, где хлопок выращивается. Надо поработать.
– Я там никогда не был, – оправдывается Тота, – да и не знаю, что такое хлопок… Словом, я не подхожу, не способен.
– О чём вы говорите?! – возмутился Бердукидзе. – Уволиться может любой, но не вы. О вас почти каждый день справляется Голубев, а у него справляются о вас звонки из Цюриха.
– Вот это да, – удивился Тота. – А может, я позабочусь, чтобы звонков из Цюриха не было.
– Как хотите, – развел руками заместитель генерального директора и, словно в унисон с мыслями самого Болотаева, с удивлением произнес: – А эта мадам из Цюриха очень нахрапистая, очень. Я таких в Европе и даже здесь не встречал… Вцепится, как бульдог. – Он встал, выпроваживая посетителя. – Надеюсь, вы избавите нас от этого пресса.
У Тоты и так проблем хватает. Достаточно и того, что в Чечне творится: уже открыто и руководство России, и правители в Чечне к войне призывают, друг друга провоцируют, обстановку нагнетают, и любому понятно, что Чечня – это даже не моська, а Россия образца 1994 года – это не добродушный слон из известной басни: этот слон растопчет, хочет растоптать, чтобы даже «мокрого» места не осталось.
Эта напряженность так или иначе давит на психику почти всех чеченцев, а в случае с Болотаевым эта ситуация совсем обостренная, ибо в Грозном одинокая и, что скрывать, как и многие творческие люди, весьма строптивая и своенравная мать, которая не хочет оттуда выезжать, а теперь, уже по вине самого Тоты, там ещё и Дада Иноземцева, и что ужаснее всего – беременная. Словом, случись что, а точнее, вдруг война – единственное оружие, которое, возможно, может помочь и спасти, – это деньги, а они напрочь отсутствуют. И Тота понимает, что он – зрелый здоровый мужчина, как теперь модно говорить, с двумя высшими образованиями, не может обеспечить даже самого себя. А тут не хватало этой напасти вызволять от банкротства какой-то комбинат, искать левый хлопок. Нет! Болотаеву надо найти эту сумасбродную банкиршу Ибмас и послать её навсегда и подальше… В принципе, это констатация того факта, что вход в некий клуб, у кого есть триста тысяч долларов, для него недосягаем.
И, пока Тота пытался выйти на связь с Ибмас, она сама неожиданно объявилась – позвонила на кафедру. Оказывается, она снова в Москве, снова остановилась в «Метрополе», куда срочно вызвала Болотаева.
Странное дело, столько лет Тота прожил в Москве и много-много раз бывал в самом центре, но почему-то до знакомства с Ибмас даже близко не подходил к этому серому, мрачному зданию «Метрополя», где швейцары точно знают, что у тебя в кармане пусто, смотрят на таких, как ты, с презрением и подозрением: мол, как сюда занесло? Вновь Ибмас вызвала.
От этой роскошно-вычурной атмосферы фешенебельной гостиницы Тота страдает. А в этот день так получилось, что он пришёл сюда пораньше, зная, что это последняя встреча и, конечно, по правде говоря, ему Амёла Ибмас очень симпатична, но не по зубам… «Впрочем, легко заниматься самобичеванием» – так думает Тота, потому что это не просто чёрная полоса в его жизни, это чёрная полоса в жизни всего чеченского народа.
С такими объективно-горестными мыслями Тота стоял на углу «Метрополя», как прямо перед ним вырос его давний товарищ по «ресторанным» гастролям, замечательный музыкант Остап.
– Тота, сколько лет, сколько зим?! – Они крепко обнялись. – Ну, ты где, как, Тота?
– Да так, – уклончиво отвечал Болотаев. – А ты как?
– Тоже не ахти. Теперь вот здесь.
– «Метрополь»? Круто!
– Какой там. Эти нувориши жадные, тупые, а искусство вообще не понимают. – Докурив сигарету, музыкант пошёл в гостиницу. Чуть погодя, в назначенное время, и Болотаев вошёл в холл «Метрополя».
На сей раз к нему подошёл официант и предупредил:
– Мадам Ибмас просила вас чуточку подождать. У неё переговоры… Вам кофе, чай или что-то ещё?
– Спасибо. Ничего не надо, – почему-то Тота был очень раздражен.
Он мечтал сказать два слова Амёле и уйти.
Эта банкирша по-прежнему обращается с ним как с бедным и несчастным родственником-неудачником.
Как бы в знак протеста, Болотаев по-барски вальяжно расселся на широком диване. В это время появился Остап:
– Тота, беда… Наш ударник, видно, снова ушёл в запой.
Болотаев «собрал» конечности. Кивком предложил товарищу сесть рядом.
– Вчера гуляли, – в это время продолжал Остап. – У подруги днюха была… Голова гудит… Слушай, Тота, угости пивком.
Эта просьба как удар под дых. Он пришёл сюда, чтобы попрощаться с Ибмас, и денег всего – на метро до общаги. А музыкант о своем:
– Всё-таки правильно ты, Тота, сделал, что бросил наше гиблое дело – шутовство за гроши.
– Ну, кто-то ведь делает бабки на концертах, и не хилые, – возразил Болотаев, чтобы увести разговор.
– Да это единицы и то по блату или через диван. Сам знаешь – время прохиндеев и наглецов. Даже нот не знают, слуха и голоса нет, а сплошь народные и заслуженные… Впрочем, плевать на них. Башка болит. Угостишь пивком? Как-никак в таком заведении стал общаться. Молодец!
Что мог сказать Болотаев? И вдруг его осенило:
– Человек! – негромко, но повелительно окликнул он официанта. – Молодой человек, давеча вы мне предложили кофе, чай или ещё что-то. Что подразумевалось под этим «что-то»?
– Всё, что в нашем меню.
– А за чей счет?
– За счет принимающей стороны.
– Хм! – усмехнулся Болотаев. – Тогда будьте любезны, нам два двойных виски и кофе… Пойдет? – это уже к коллеге.
– Отлично, брат!
Эти небольшие порции они быстро оприходовали, а затем музыкант попросил:
– Может, повторим?
После второй уже Тота командовал:
– Бог любит троицу, – после чего старый товарищ сказал:
– Вот ты мужик, Тота… Сам Бог тебя сегодня послал, а то голова раскалывалась. Спасибо тебе. Пойду работать.
А Тота осмотрелся и не то чтобы отрезвел, он-то и не опьянел, но спустился, как говорится, на землю – на халяву пить, тем более за счет женщины-иностранки.
– Официант! – позвал он и перешёл на шепот: – Слушай, брат, выручи. Вот часы в залог – завтра деньги принесу.