Козырь
Ночные бдения
8.
Утро было королевским: в лучах восходящего солнца каменная пустыня, расцвеченная кое-где жухлой растительностью, не казалась такой безжизненной. После недавнего снегопада скалы были мокрыми и вполне симпатичными. Дупель сказал, что за всю свою жизнь не видел такого сильного снегопада, наверное, это как-то связано с потрясениями его судьбы. Я не стал говорить ему, что половину жизни прожил под снегом, он бы все равно не поверил.
Утром мы решили не менять направления, а идти к Саламанскому лесу, кишащему разбойниками, и, по слухам, повстанцами. Но только не к ним мы шли. По уверениям артака где-то на границе Красных скал есть несколько бедных деревушек и городишко Лассаго, в нем живет некая титулованная особа, хорошо знающая артака. Мы оба выбились из сил, и просто не смогли бы дойти до Города Семи Сосен, если решили бы повернуть назад. А так, мы немного наберемся сил в Лассаго, и только потом, уже верхом на лошадях, отправимся в столицу.
Я был согласен на что угодно, лишь бы выспаться в тепле да поесть. Все это время мы с Дупелем питались орехами да выдалбливали из земли тотопа – клубни, вполне съедобные. Но что это была за еда для двух мужчин!
У меня была еще одна большая проблема – письмо, которое я вез предводительнице повстанцев – Шанкор. Насколько я понял, послание было важным и невероятно запаздывало. И что я мог поделать! Я поинтересовался у Дупеля, не знает ли он, где этот Карна-Утор. Конечно, он не знал. Начальник лучников говорил, что где-то в Саламанском лесу бродит Шанкор, но так ли это, так ли?
С Дупелем все те два последующих дня, что мы бродили среди необитаемых Красных скал, я почти не разговаривал. Он вел себя прилично, не лез с расспросами, не жаловался, всячески мне помогал, и, в конце концов, вызвал во мне чувство легкого уважения.
Я больше не боялся преследования, никто бы и подумать не смог, что мы отправимся в гнездо ос. Я должен был научиться видеть на два шага вперед, иначе такие мерзавцы, как Мак, будут обманывать меня, как наивную девчонку, и неизвестно, сколько я еще проживу в этой стране, если останусь с повстанцами. Не удивляйтесь, я до сих пор не решил, несмотря на свое желание расправиться с Маклакой. До сих пор я убивал людей исключительно для самозащиты, теперь мне хотелось сделать это ради мести. Что будет дальше, если я совсем озверею, и буду убивать ради удовольствия. Сама эта мысль была мне неприятна, и я постарался прогнать ее. Я никогда не стану хладнокровным убийцей!
Но все, что я думал тогда, теперь уже не имеет никакого значения.
На исходе следующего дня мы с Дупелем оказались в непосредственной близости от Саламанского леса. За нами остались обкрошившиеся скалы, заросшие деревьями и кустами. В связи с оживлением местности на обед нам удалось поймать неплохого зверька, наподобие зайца, и значительно подкрепить силы.
Саламанский лес раскинулся перед нами во всем великолепии. Среди обглоданных зимними ветрами деревьев стояли вечнозеленые парусы, кана, хипли. Последнее чудо природы умудрялось даже цвести длинными белыми цветам, похожими на трубочки. Кусты были усыпаны ягодами, но я не представлял, можно ли их есть.
Дупель остановился, заметив, как и я, извилистую тропинку, мелькавшую среди деревьев.
– Ну что вы думаете, артак? – поинтересовался я, указывая на этот путь.
– Я думаю, что тропа выведет нас к какой-нибудь деревне, это точно. А там попросим приюта.
Солнце садилось, озолачивая верхушки деревьев, и нам грозила явная опасность заночевать в лесу.
– А не могли бы мы переночевать здесь? – осторожно спросил я. – Ты же сам говорил, что лес кишит разбойниками, не гнушающимися никакой добычей. Смотри, как бы тебе не пришлось попасть в плен более страшный, чем у моего брата.
– Не сомневайся, – спокойно ответил Дупель. – Здесь мы замерзнем или подвергнемся нападению диких собак, сбегающих из деревень. Если деревня недалеко, то стая этих тварей обязательно бродит поблизости, а я еще не хочу, чтобы меня разорвали на кусочки и съели. Уж лучше подохнуть от руки человека. К тому же я уверен, что час ходьбы, и мы будем милостиво оставлены на ночлег радушным селянином, ни один человек не откажется приютить артака Дупеля! – самодовольно закончил он.
– Докажи еще, что ты артак, – усмехнулся я, – по виду ты больше смахиваешь на оборванца. – Заметив нахмуренные брови, я не стал больше поддевать Дупеля, а лишь покорился его знанию страны и нравов ее жителей. – Ладно, пошли уж.
Тропинка змеилась меж деревьев, заводя нас под темные своды, чернота леса особенно подчеркивалась наступлением ночи. Ни один бандит не поверил бы своим глазам, увидев на тропе посреди леса двух оборванных странников, продирающихся по темноте к неизвестной цели. Тропа становилась все уже, и в итоге превратилась в еле заметный след среди сухой травы. Ветки колючих кустарников докончили наш туалет – теперь рукава моего платья висели лохмами, а плащ годился только на подстилку свиньям. Дупель имел не менее комичный вид. Сухие колючки запутались в его всклокоченных волосах, лицо распухло, а дорогой кафтан походил на рамсы нищего, хотя еще возможно было различить золотую расшивку. Дополняла его вид золотая цепь с регалиями, болтавшаяся поверх лохмотьев.
Не видно было ни зги; тропа кончилась, и мы оказались посреди ночного леса, в добрых объятиях страха. Я схватил артака за шиворот и развернул к себе лицом.
– Куда же ты меня завел, гад? – я еле сдерживал страх и ярость. Не могу сказать, что я был храбрецом, к тому же у меня были веские причины бояться лесных чащоб, но вот бедняга Дупель, кажется, совсем спасовал.
– Ладно, теперь я поведу.
– Куда?
– Пойдем прямо, дороги все равно нет, какая разница куда идти, лишь бы не стоять на месте посреди леса.
– Саламанский лес огромен! – в ужасе воскликнул Дупель. – Не лучше ли вернуться обратно?
– Я не запомнил дорогу, а ты? – резко, с сарказмом, спросил я.
– Почему ты говоришь, как мужчина? – оторопело спросил артак.
Я прикусил язык, очень красочно ругнувшись про себя.
– Потому что ты ведешь себя, как женщина!
Вопросов больше не было, и мы пошли дальше.
Да, Саламанский лес огромен, как правильно заметил мой тщедушный спутник, но я был слишком зол и испуган, чтобы прислушиваться к словам артака, которого считал ничтожеством. Если бы не счастливая звезда или божья воля, нас наверняка растерзали бы хищные звери, бродившие по лесу, часто слышал я то сбоку, то сзади тихий рык и крадущиеся шаги, при каждом таком звуке Дупель приглушенно вскрикивал и хватал меня за руку. Я шел ослепленный каким-то экстазом от чувства опасности, адреналин бултыхался в моих мозгах.
Я отстегнул меч и протянул Дупелю.
– Держи, возможно, это придаст тебе немного смелости. Запомни, артак, звери не имеют права нападать на человека – это закон.
Дупель и в самом деле перестал хвататься за меня при каждом шорохе, но теперь меч угрожал моей спине, и я с недоверием думал, что подлецу ничего не стоит прикончить меня, хотя вряд ли он станет это делать, пока.
Время потеряло счетность, для меня. Не помню, как долго шли мы, темнота и лес лишили меня разума.
Ночь уже наступила, небо было усыпано звездами, крупными и яркими, это было первое, что я заметил, когда мы вышли на большую проезжую дорогу, да и, пожалуй, последнее…
Очнулся я от боли в затылке. Кто-то усиленно брызгал мне в лицо холодной водой.
Я открыл глаза и оказался лицом к лицу с каким-то бородатым мужиком. Это он поливал меня водой.
– Вот и наша красотка очнулась! – радостно сообщил он под чей-то многочисленный развеселый хохот.
Он взял меня за руку и поднял с земли, как пушинку.
– Взгляните на это чудо! – промурлыкал он.
Я тоже не преминул взглянуть и мигом оценил обстановку: костер, человек десять бородатых немытых разбойников и связанный, как младенец Дупель, лежащий без признаков жизни. Из огня да в полымя, как говорится.
– Вы кто такие? – спросил я.
– Веселые ребята, – с хохотом ответил один из разбойников, выделявшийся гордой посадкой головы.
– А ты кто? – в свою очередь спросил он.
– Я Адриата, а вот тот, – я указал на Дупеля, – муж мой Хатса.
– Н-да, – протянул тот же господин, видимо он был главарем. – И какие черти занесли вас с Хатсой на Большую дорогу да еще из самой непроходимой чащобы леса?
– А это все вон тот придурок, – я опять указал на Дупеля. – Он своим слащавым голоском уверял меня, что через час мы выйдем к деревне.
– Какая ты злая! – расхохотался главарь. – Твой муж знатный человек? Мои ребята сняли с него золотую цепь, да и костюм у него знатного человека.
– Петух он в павлиньих перьях! – я заметил, что разбойники не поняли моей реплики, ведь таких птиц у них и в помине не было! – Этот оборванец не постеснялся стащить одежду с трупа!
Главарь скорчил презрительную мину, а потом весело расхохотался.
– Я бы тоже не постеснялся! – давясь от смеха, сказал он. Бравые ребята вторили ему. Потом он вдруг стал серьезным. – Ты красивая девушка, мои ребята оценят это, если твой муж ничего больше не сможет дать нам, когда очнется. Ну а потом вы пойдете на корм диким зверям.
Бородач, который поливал меня водой, притащил кусок мяса на вертеле. Я с удовольствием подкрепился, размышляя за едой, что они со мной сделают, если я скажу, что я мужчина. Наверное, убьют. Бежать – единственный выход.
Когда я наелся, бородач связал мне руки одним концом веревки, а другой обмотал вокруг своей талии. Будь она неладна, его предусмотрительность!
Меня уложили рядом с артаком и милостиво предложили поспать до утра. Какой там спать! Мысли кружились вокруг дурацкого положения, в которое я попал. Что это за чертовщина!
Когда мой пленитель уснул, я стал потихоньку, чтобы не дергать натянутую веревку, трясти артака: ничего не помогало, видимо, его крепко треснули по голове, раз он так долго не может прийти в себя.
Положение мое было незавидным. Я попытался зубами развязать узел, но бородач оказался мастером вязать людей. Хитроумное сплетение мне не поддавалось. Тогда я поднял ноги к голове, молясь, чтобы ребята не заметили моих гимнастических упражнений, и, изогнувшись каралькой, вытащил хозяина зверя, заткнутого за голенище сапога. Женщины не носили оружия, и бандюги не потрудились меня обыскать, слава богу, и письмо было на месте. Минутным делом было разрезать веревки, мой кинжал тем и был хорош, что не существовало оружия острее его. Чтобы сохранить положенное натяжение, я придавил ослабший конец веревки камнем и постарался бесшумно перекатиться в кусты. Я хотел, было, уже дать драпака, но тут взгляд мой упал на лежащего без сознания Дупеля. Он был моей козырной картой, и было бы глупо оставлять его разбойникам, которые ничем не заслужили такой удачи. Взвалив на плечи щуплого артака, я, не разбирая дороги, ринулся сквозь заросли…
Рассвет наступил в лесу. Вы когда-нибудь встречали рассвет в лесу? Если нет, то нечего с вами и разговаривать. Ничего прекрасней этого нет. Но в то утро отчаяние затуманило для меня белый свет. Я сидел на небольшой полянке где-то посреди Саламанского леса, мокрый и дрожащий от холода и нечеловеческой усталости. Рядом лежал Дупель и тихонько стонал. Он так и не пришел в себя той ночью.
Что делать мне? Я не представлял, куда мне идти. Казалось, в этом лесу нет ни одной живой души, и нет ему конца. Как прав был Дупель, говоря, что Саламанский лес огромен, но он был не просто огромным, он казался мне бесконечным.
Я попал в плохую ситуацию: не привез письмо в место назначения. Если Дупель не соврал, а я не был уверен в его честности, значит, возможно, где-то в этом проклятом лесу прячется та, которая немыслимо обрадуется, получив письмо от сестрицы Илетты. Я вытащил из-за бюста конверт и, повертев его в руках, сунул обратно; нет, я не мог открыть его и утолить любопытство: что именно писала Илетта Шанкор. Удивительной женщиной казалась мне эта Шанкор: все, что я слышал о ней от Жуки, Пике и других людей, никак не вязалось с тем, что представлял себе я. В этом мире женщины имели ой как мало прав и возможностей, а эта – возглавляла целую армию.
Я отжал свою юбку и махнул рукой на эти идиотские размышления. Не встретимся мы никогда, и не узнаю я, какая она на самом деле. Мы с Дупелем до самой смерти обречены болтаться в этом лесу и стать либо добычей диких зверей, либо разбойников. Хотя, кажется, Дупель уже не очнется, слишком долго лежит без сознания, его голова оказалась не слишком крепкой.
Дупель дернул ногой и застонал. Краем промокшей от росы юбки я протер его красивое лицо. А именно красив у него был нос, небольшой, точеный, как у женщины, он придавал его физиономии любопытный и кокетливый вид. За время наших скитаний он значительно оброс и стал выглядеть довольно комично. Спохватившись на этой мысли, я схватился за щеки, под рукой ощутимо чувствовалась щетина. Мне стало весело: как же вчерашний бородач не заметил на моем лице столь обильной поросли? Надо сказать, что за время путешествия с Дупелем я всегда улучал минутку одиночества, чтобы соскоблить щетину и не развеивать такую удобную легенду.
Заметив неподалеку небольшое озерцо, я решил умыться, и если можно и искупаться, ну и естественно, побриться.
Раздевшись, я вошел в мутноватую от зимних дождей и невероятно холодную воду. Сделав пару кружков по периметру, я почувствовал себя гораздо более бодрым, а одевшись, и совершенно согревшимся.
Весь тот день мы провели с Дупелем на гостеприимной поляне. Днем я спал, а к вечеру мне удалось выловить из пруда двух небольших рыбок, тощих от зимнего голода, и развести костерок из мокрого хвороста, с благодарностью вспоминая Хоросефа, научившего меня премудрости выживания в лесу в те времена, когда мы вдвоем с хозяином деревни выходили на охоту.
Поужинав, я попытался подвести итог своим скитаниям. Зря я ввязался в политику, ох как зря. Ничего путного со мной все это время не происходило. Одно хорошо – за безумной скоростью событий я забыл, я перестал тосковать о покинутом доме. Но тогда на одинокой поляне воспоминания нахлынули на меня и постарались истязать душу как можно жестче и больнее. Мне было жать себя. Я не видел иного выхода, как последовать в зеленые луга.
От этих мыслей мне стало еще грустнее и страшнее. Я забрался в такие дебри отчаяния, что просто боялся продвинуться дальше, хотя интуитивно чувствовал, что там, за серой пеленой, мне, возможно, откроется правда о моей безрадостной участи, там найдется причина моего бедственного положения.
Нет, дальше я положительно не мог думать. Жгучие слезы тоски наворачивались мне на глаза. Все в прошлом, все. Я позволил себе рыдать впервые после того, как оказался в волшебном лесу.
– Мама! Мама! – ничего не соображая, закричал я во весь голос.
Все! Все осталось в прошлом. Пути назад нет. Так зачем я постоянно извожу себя, зачем терзаю, порчу настоящее воспоминаниями о прошлом! Прошлого больше нет. И было ли? Может быть, все, что случилось в другом мире, мне только приснилось, а это – настоящая жизнь. Одна жизнь. Больше человеку не дается. А что делаю я? Я, как безумец, вцепился в обрывки воспоминаний. На что я надеюсь? На то, что Боженька спустится с небес и скажет: «Андрей, я простил тебя. Своими страданиями ты все искупил. Теперь можешь возвращаться домой!» Он взмахнет посохом, и я окажусь дома, в своей постели в тот же час и день, которые потерял. И жизнь побежит, как ни в чем не бывало, да?!
Глупо и грешно лелеять такие мечты. Не будет этого, ты ведь знаешь, Андрэ. Нет больше милейшего Андрея, остался повстанец Андрэ, человек-тень, без семьи, прошлого и дома. Каро – изгнанный демон, столь удачно вырядившийся в женское платье.
Хватит! Хватит с меня этих мучений, хватит держаться за несуществующую соломинку. Все! Порвано! Я свободен. Никакие привязанности меня более не держат. Я буду делать, что захочу. А чего я хочу? Я хочу стать настоящим воином, я хочу победить страх, хочу хлебнуть жизни полные пригоршни. Хочу, чтобы слава обо мне облетела весь этот Мир, раз нет другого. Пусть все услышат обо мне.
Я буду жить полной жизнью здесь и сейчас.
– Здесь и сейчас! – не жалея глотки, крикнул я.
Эхо подхватило мой призыв, и он пошел гулять по верхушкам деревьев, наделяя меня невероятной силой освобождения, силой мудрости. О, я понял тебя, Бог, ты преподал мне замечательный урок. А ведь ты всю мою жизнь талдычил одно и то же, только я не слышал тебя, а может, я просто не понимал. Значит, нужно было разменять много золота, чтобы понять одну дешевую истину равновесия мира, нужно было изменить время, место и закон жизни, чтобы мне, глупцу, познать нелепую повесть о том, что все и так знают, но не желают принять. Не те и не так. Как глупо было этого не понимать. Но теперь все кончено, все изменилось, и я принимаю все, как есть. Нельзя бежать от реальности, в мире грез живут монстры, там нет тех, кого мы создали своими желаниями, там только то, что порождают эти чудовищные прихоти.
Чувствуя невероятную ловкость, я лег под кустики и уснул. Первый раз за все мое пребывание в Империи я видел радужные розовые сны…
Холодный клинок уперся мне в кадык. Не открывая глаз, я изо всех сил пнул в пах идиота, решившего разбудить меня таким странным способом. Раздался мучительный стон, меч отлетел, ударив рукояткой мне по зубам.
Я вскочил на ноги. Двое высоких, крепких парней с факелами стояли в стороне и с изумлением смотрели на меня. Третий, схватившись за мужской достоинство, с рыком катался по земле.
– Вот это дамочка! – удивленно промолвил один из парней.
– Кто вы такие, черт возьми?! – не обращая внимания на брошенную реплику, спросил я.
– Я Нао, он Сима, а тот, что наверняка покалечен – Хиропаропорус, – ответил все тот же парень.
– Вы из деревни? – с надеждой спросил я, в душе уверенный, что они не разбойники.
– Нет.
– Вы бандиты?
– Нет.
– А кто вы – повстанцы? – насмешливо спросил я.
Парни молча переглянулись.
– Ничего не понимаю, – сказал Сима. – Ты кто такая?
– Не отвечу, пока не скажете, кто вы.
– Милая девушка, мы здесь собираем грибы, – улыбаясь, сказал Нао. – И если скажем, кто мы, то ты обязательно пойдешь с нами и вряд ли когда-нибудь выберешься из этого леса.
– Ну, это мы еще посмотрим! – заносчиво сказал я.
Тот, который с длинным именем, поднялся с земли и совсем нелюбезно выругался, глядя на меня налитыми кровью глазами.
– Ты слышал, Хиропаропорус, дамочка хочет знать, кто мы, даже готова ради этого жизнью рискнуть, – рассмеялся Нао.
– Честное слово, я сам с удовольствием ее разложу, нужно же мне унять эту боль!
Нао расхохотался, кажется, его очень забавляла эта ситуация. Неизвестно, что произошло бы дальше, если бы из пожухлой травы не раздался слабый жалобный голос Дупеля:
– Не смейте трогать мою жену, презренные псы! Я вам головы размозжу этой дубиной.
Дупель, качаясь, направлялся к нам, таща за собой длинную палку, которую он, видимо, был не в состоянии даже поднять.
– А это еще кто? – разинув от удивления рот, спросил Нао, вынимая меч.
Я рассмеялся, мне было все равно, но я невольно узнал в этих весельчаках тот тип людей, которые часто появлялись в доме Пике.
– Это мой муж Хатса. Мы бежали из Города Семи Сосен от гнева набожника, и решили найти у вас понимание. Мой муж знает важную государственную тайну, – как можно невозмутимее сказал я.
Нао просто лишился дара речи, но потом, видимо, решив, что это шутка, звонко рассмеялся.
Дупель, бледный, как полотно, подошел ко мне, и с трудом держась на ногах, оперся о мое плечо.
– Кто это? – прошептал он.
– Это, – как можно громче ответил я, – это повстанцы, муж мой Хатса.
При этих словах артак от страха и истощения плюхнулся в обморок. Я повернулся к Нао, из всех троих он нравился мне больше.
– Нао, я требую, чтобы ты проводил нас к Шанкор!
Нао расхохотался.
– Ты что девочка, сдурела! Ала-Тер не станет принимать каких-то сумасшедших оборванцев!
– Слушай, – разозлился я, – что-то ты много рассуждаешь, если Шанкор не понравится, то, что я скажу, ты всегда можешь убить меня, вон какой у тебя большой меч, а я лишь слабая женщина, ищущая приюта и защиты, – я жалостливо прикусил нижнюю губу.
Моя речь понравилась благородному Нао, и он жестом указал мне на кусты.
– Да, кстати, – обернулся я, – прихватите-ка с собой моего мужа, он неплохой парень.
Злой Хиро взвалил на плечи тщедушного артака, и мы вчетвером двинулись за Нао.
9.
Ночь приближалась к естественному исходу, а именно к рассвету. Стало невероятно холодно, и Нао, как истинный джентльмен, накинул мне на плечи свой теплый плащ. Мы шли по узкой тропке, которую я не потрудился поискать за кустами, в строгом порядке: Нао, я, Сима и Дупель верхом на Хиро.
Слегка обернувшись, Нао спросил меня с лукавой улыбкой:
– Уж не вы ли с Хатсой оглашали лес заунывными криками?
Я покраснел, вспомнив свой яростный порыв.
– Мы заблудились и пытались привлечь внимание.
– Разбойников? – усмехнувшись, спросил он.
– У этих ребят мы уже побывали, – рассмеялся я, – но сбежали.
– Так это они вас так отделали? – спросил Нао, указывая на мою разодранную одежду.
– Нет, это мы продирались сквозь заросли колючек еще до того, как попали к веселым ребятам.
Приятное лицо Нао с добрыми и благородными чертами очень располагало, речь была добродушной и веселой, и разговаривать с ним было одно удовольствие.
– Я вижу по остаткам вашей одежды, что вы богатые люди, – продолжал Нао допрос мягким и спокойным тоном. – Вы имперцы или хоты?
– Могу с точностью заявить, что муж был приверженцем набожника, а вот о себе я отказываюсь что-либо сообщать, – ответил я, предпочитая пока держать в тайне свое настоящее лицо. – Мы путешествовали с моим братом Маком, но он оказался предателем и решил продать нас начальнику отряда лучников. Я случайно подслушала их разговор, и мы с мужем бежали.
– Да, верно, – заулыбался Нао, ему, видимо, льстило мое доверие, – отряд лучников долго болтался возле Саламанского леса, как всегда напрасно, – рассмеялся он. – Но если муж твой не сообщит Шанкор эту самую важную государственную тайну, то она убьет вас. Не в ее обычаях оставлять в живых ненужных людей. Ведь вы можете оказаться шпионами Тобакку. Но если правда, что ты говоришь… Ты красивая и благородная женщина. Никогда не встречал столь прекрасной дамы с невыносимо нежными глазами. Неудивительно, что твой брат решил содрать за тебя втридорога и разбойники позарились на таких оборванцев.
– Ну, скажем, с моего мужа они сняли толстенную золотую цепь, – рассмеялся я.
Нао ласково и ободряюще улыбнулся.
– Неужели столь дивная красавица верна своему плюгавому выродку? – вкрадчиво и нежно спросил он, и в голосе его дрожали чувственные нотки. – Я так понимаю, ты с ним только ради денег и красивых нарядов. Поверь мне, среди честных повстанцев немало людей с кошельком куда более тугим, чем у твоего Хатсы.
Я с трудом сдержал улыбку, сообразив, что Нао пытается меня соблазнить.
– Не думаю, – просто ответил я.
– Ваш покорный слуга по богатству может сравниться с любым знатным вельможей Империи. Да будет вам известно: я – артак Нао.
Я вспомнил, как Жука рассказывал мне, что неугодные набожнику аристократы ведут полунищенское существование, даже становятся бандитами с большой дороги, крестьянами и повстанцами. Но чтобы богачи шли за Шанкор, было для меня новостью.
– И вы служите Шанкор?
Нао снисходительно улыбнулся и ответил:
– Я никому не служу, моя милая…
– Адриата, – подсказал я.
– Да, Адриата. Изумительное имя. В нем слышится зов наших гордых предков. Я не служу никому, кроме себя, и называюсь свободным человеком. Для меня нет никакого закона, кроме справедливости и совести.
– Значит, ты преступник, – констатировал я.
– Если тебе так будет угодно, – галантно произнес Нао.
– Но ты предложил свои услуги предводительнице повстанцев, потому что считаешь ее взгляды на Мир справедливыми.
– Люблю умных женщин, – довольно замурлыкал Нао. – Ну а теперь, когда мы выяснили, кто я, хотелось бы знать, кто ты и зачем тебе Шанкор.
– А разве неясно? Я просто девушка. К сожалению, муж слишком слаб, к тому же болен после удара дубиной по голове, и пока он придет в себя и сможет поведать, что знает, у кого я могу просить защиты в этом лесу от бандитов и благородных соблазнителей? Она тоже женщина, должна меня понять и посочувствовать несчастной, оказавшейся в таком бедственном положении.
– Я бы не надеялся на сочувствие, – вздохнул Нао. – Не стоит считать Шанкор мягкосердечной, скорее наоборот, она очень жестокая женщина и не знает пощады для слуг набожника. Но ты нравишься мне, Адриата, и я походатайствую, чтобы Шанкор приняла тебя и отнеслась со снисхождением к твоим бедам. Только не обольщайся наперед, она непредсказуема…
Так спокойно и весело переговариваясь с Нао, мы достигли цели путешествия.
Лагерь повстанцев был разбит на большой поляне, со всех сторон окруженной непроходимой чащобой. Тропинка, по которой шли мы, была единственным доступом и хорошо охранялась. Мне стало понятно, что о нашем приближении знали и ждали его: двое вооруженных людей заблаговременно усилили наш кортеж.
Натянутые шатры серо-зеленого маскировочного цвета раскинулись на поляне, как огромные поганки, костры были уже потушены, горел только один, да и то очень маленький. То тут, то там группами ходили, стояли, сидели повстанцы. Их было много, но я, припомнив письмо Шанкор к Илетте, понял, что здесь нет и десятой части всего войска, скорее это была личная охрана предводительницы, а остальные были рассеянны по лесу или скрывались в округе. Все были вооружены до зубов и оказывали явное уважение Нао, с любопытством поглядывая на меня.
Нао подвел меня к одному из шатров, у входа в который стояло двое стражников, и приподняв завесу, галантно пропустил вперед. Хиро, следовавший за нами, небрежно бросил Дупеля у порога.
– Вот, мой личный шатер к вашим услугам, дорогая Адриата, – сказал Нао. – Можете пока умыться, поесть и отдохнуть, сейчас вам принесут все необходимое.
– Не нужно ничего, Нао, – ответил я. – Мне бы поскорее увидеться с Шанкор.
– Я больше чем уверен, что так сразу она тебя не примет. Раньше вечера этого можно и не ждать. Днем она обычно занята. Пока мы ждем приглашения, побудьте моей гостьей.
Я тяжело вздохнул, но понял, что ничего большего Нао предложить мне не может, а сказать ему всю правду я опасался. Я никому не верил, я должен был своими глазами увидеть Шанкор. Я устал, был голоден, и не решился отказаться от гостеприимства доброго Нао.
– Я обещаю вам, Адриата, что каким бы не было решение Шанкор, я буду ходатайствовать, чтобы вас оставили под моей опекой. Для вашего же блага, – добавил он и вышел из шатра.
Через несколько минут в шатер вошел мужик с едой и ведром воды. Не дожидаясь от меня никаких пожеланий, он, приложив руку к груди, вышел.
Первым делом я набросился на еду. Каким райским нектаром казалось для меня обычное жареное мясо и стаканчик слабого вина. Нао не забыл позаботиться и о десерте: в изящной вазе лежали источающие аромат засахаренные фрукты.
Почувствовав сытость, я забрался под меховое одеяло и, держа руку на груди, уснул.
Когда я проснулся, был уже поздний вечер. Дупель сидел в уголке и ел. Он воспользовался отвергнутою мною водой, и выглядел довольно прилично, несмотря на нездоровую бледность и синяки под глазами.
– Адриата, – грустно сказал он. – В какое змеиное гнездо мы попали. Ты же знаешь, кто я и кто они. Артак Нао не знает меня в лицо, а вот чертовка Шанкор даже слишком хорошо знает. Ты думаешь, она убьет меня? Нет, она замучит меня в пытках! – Дупель яростно ударил по кувшину, и он с оглушительным треском упал. – Нам надо бежать отсюда!
Мне стало унизительно жаль его.
– Что бы ни случилось, артак, – сказал я, вставая, – а оно обязательно случится, я обещаю вам просить Шанкор отнестись к вам с состраданием.
– С состраданием! – расхохотался он. – Она не знает этого слова, Адриата. И как мучит меня! И как мучила, когда я любил ее. Да и сейчас люблю, – совсем грустно добавил он и со слабым стоном лег на одеяло.
– Неужели она столь красива? – удивился я.
– Нет, скорее у нее отталкивающая внешность, что не мешает ей, впрочем, быть очаровательной…
Услышав шаги, Дупель проворно залез под одеяло и умело притворился почти мертвым.
Занавеска заколыхалась, и вошел Нао. Вид у него был удрученный.
– Пойдем, Адриата, пора, – сказал он, не глядя на меня.
Я прекрасно понял, что у Нао ничего не получилось.
Мы прошли через весь лагерь к шатру, стоящему особняком. Вход в него охранялся, меня предварительно обыскали, отняв хозяина зверя, и только потом впустили.
Шатер был довольно большой. На одной его половине было устроено нечто вроде спальни – лежанка, половички, сундук и небольшое зеркало, видимо, Шанкор не могла отказать себе в удовольствии быть женщиной.
На второй половине был устроен кабинет: стол, несколько стульев и сама повелительница, восседающая в тени горящих свечей. Женщина куталась в плащ, и жест этот показался мне знакомым, да и вся поза тоже когда-то была видена мною.
Шанкор жестом руки предложила мне войти и сесть напротив нее. Нао остался на улице.
Я подошел и сел на небольшой походный стул, чувствуя любопытство и желание видеть ее лицо.
Шанкор молчала, разглядывая меня из тени капюшона, но я отчетливо видел, как она потирает переносицу. Она подняла голову и внимательно посмотрела на меня, пытаясь что-то вспомнить. И немудрено! Я же чуть не упал со стула, узнав в ней ту самую девушку, внучку Пике, которая дважды чуть не убила меня в тот вечер, когда я признался старику, кто я.
– Где я видела тебя, Адриата? – глухим и бесцветным голосом спросила она, не переставая совершенно бесстыдно меня разглядывать.
– А ты подумай, может, и вспомнишь, – насмешливо сказал я, чувствуя, что это разглядывание меня, по меньшей мере, злит, к тому же я был не в состоянии спокойно сидеть под огнем ее изумительных глаз, засверкавших гневом от оскорбительной реплики.
Я видел, что она с трудом сдержала порыв вцепиться мне в горло, посчитав ниже своего достоинства драться с женщиной. Мне эта ситуация казалась смешной, и я старался не расхохотаться, еще больше подогревая ее гнев своим поведением.
– Ты знаешь, как я поступаю с дерзкими женщинами? – презрительно скривив тонкие губы, спросила она.
– О да, знаю, – так же насмешливо ответил я, – только ко мне это не относится.
Снести такую наглость было выше ее сил, она соскочила со стула и, выхватив из-за пояса кинжал, занесла надо мной.
– Во-первых, я не женщина, – быстро, но спокойно заговорил я, глядя прямо в ее магнетические глаза.
Услышав такие слова, она опустила клинок, и всем видом выразила удивление, маленькие искорки воспоминания забегали в ее глазах.
