Козырь
Ночные бдения
– Но это лучший способ избежать глупых вопросов.
– Я тоже понимаю людей с первого взгляда. Люда, ты просто боишься, – сказал я, поворачивая ее голову к себе. – Боишься. Ну, скажи: да, я трусиха. Ты отчаянная трусиха, поэтому и сбегаешь постоянно. Я так думаю, – передразнил ее я.
По ее лицу пробежала легкая тень ярости. Я понял, что как никогда близок к цели.
– Черт подери, – прошипела она мне в лицо. – Кто ты, черт побери, такой, чтоб брать на себя право думать за других? Ты меня не знаешь, понял? Понял?! – ее голос почти срывался на крик.
Она попыталась встать, но я уверенно усадил ее на место и, наклонившись к самому уху, прошептал:
– Послушай теперь меня, продвинутый психолог. Я не злопамятен, я даже не обидчив, но не люблю, когда за меня решают мою жизнь, и больше всего я ненавижу, когда меня используют и откровенно издеваются. Я разозлил тебя, я доволен, это была моя маленькая невинная месть. А ты все-таки дура.
Я отпустил ее, и Люда, словно пружина, вскочила с лавочки и встала предо мной. Лицо ее даже в темноте пылало горячей краской, руки слегка дрожали. Она, прерывисто вздохнув, тихо опустилась на скамейку и закрыла лицо руками.
Я мрачно подумал, что опять зашел слишком далеко. Я наклонился к Люсе и убрал одну руку с ее лица: она улыбалась, я неопределенно хмыкнул, почувствовав, что ей опять удалось меня провести.
– И чему, позволь спросить, ты смеешься? – спросил я, стараясь вложить в свои слова как можно больше сарказма. – Если ты ответишь, я обещаю не причинять тебе ни физического, ни морального вреда.
Люда рассмеялась и протянула мне руку.
– Прости, – сказала она, и голос ее прозвучал удивительно нежно и ласково. – Я не должна была морочить тебе голову своими бреднями. Я знаю, что поступаю подло, что пользуюсь людьми. Очень прошу извинить меня и больше не злиться. Я не думала, что это так сильно тебя заденет. Прости.
Я взял ее за руку и встал.
– Слушай, хватит, я думаю на сегодня глупостей, – сказал я, пожимая ее ладонь. – Давай, я провожу тебя до гостиницы, и дело с концом.
Люда немного отступила.
– Не надо меня провожать.
– Как это не надо? – недоуменно спросил я. – Уже ночь, а этот город никогда не был безопасным для красивых молодых девушек.
Люда улыбнулась и сказала:
– Нет, ты не понял, я не в гостинице живу, я здесь остановилась, в этом доме, на квартире.
Я не поверил ей и снова заподозрил подлость.
– Зачем ты меня обманываешь? – спросил я.
– Ни капли я тебя не обманываю. Не веришь? – спросила Люда и, взяв меня за руку, потащила к двери. – Сейчас увидишь.
Мы поднялись по темной грязной лестнице на четвертый этаж, и подошли к оббитой дерматином, заляпанной двери. Люда достала ключ и вставила его в замочную скважину; замок поддавался неохотно.
– Дай-ка мне, – сказал я и занял инициативу у двери.
Замок ржаво заскрипел, но поддался, из дверей на меня пахнул застоявшийся душный запах давно не проветриваемого дома. Люся вошла первая и зажгла в комнатах свет, на ходу крикнув мне, чтобы я не смел разуваться.
Квартирка была, прямо скажем, малюсенькой: одна комнатка и крохотная кухня. Везде царил хаос, самые разные вещи были в беспорядке раскиданы по полу, нагромождено лежали на столе, диване, подоконнике. Здесь была и одежда, и книги, и посуда, и море различных хозяйственных безделушек. Возле одной единственной табуретки, на которой, весело перебирая усами, сидел огромный упитанный таракан, стояли два чемодана и одна походная сумка. Грязные запыленные шторки уныло болтались на окнах, пыль на полу лежала хорошим ворсистым ковром.
Люся ловко перекидала с дивана вещи, подняв столб пыли, достала из сумки чистую простыню и постелила ее на диван.
– Ну вот, – сказала она, гостеприимно указывая мне на диван, – теперь ты можешь присесть.
Я осторожно сел на краешек, Люда свободно плюхнулась рядом.
– Люда, за сколько ты снимаешь эту квартиру? – ошарашено спросил я, сдувая пыль с подлокотника.
– За бесплатно. Один знакомый предложил мне переночевать здесь, все равно квартира пустует. Да ладно, не хмурься, здесь даже чайник есть. Хочешь чаю?
Я сокрушенно кивнул и подумал, как должен не хмуриться человек в таком притоне и радоваться наличию чайника, но, видимо, Люсе было не впервой ночевать в таких местах.
Она легко вскочила и направилась на кухню, предоставив меня в распоряжение пораженным мыслям. Я вытащил из стопки бумаги, наваленной рядом, пожелтевшую фотографию: на ней была запечатлена молодая еще, не слишком красивая женщина, но с удивительными глазами, это были самые пленительные глаза на свете, в глубине их затаилась тайна. И она странно напоминала мне кого-то с таким же взглядом. Женщина отчего-то поразила меня немыслимо, и я никак не мог отвести от фотографии взгляд.
Люда поставила на табуретку поднос и взглянула через мое плечо на фотографию.
– Какая удивительная женщина! – восхищенно сказала она, выхватывая у меня из рук фотографию. – Это кто?
– Не знаю, – ответил я, – нашел вон в той стопке бумаг.
– А-а-а, – протянула она и добавила, – но ты тут лучше ничего не трогай, а то хозяин будет мне потом претензии выдавать.
Люда села рядом со мной и подала чашку чаю.
– Пей чай, – сказала она. – Увы, ничего больше предложить тебе я не в силах.
Я отпил чаю и спросил у нее:
– Люда, а сколько тебе лет?
– Ты разве не знаешь, что у женщины не принято спрашивать возраст? – кокетливо сказала она.
– И все-таки?
– Ну, двадцать два, а что?
– Двадцать два, – задумчиво повторил я. – И ты говоришь, что никогда не любила. Но почему?
Она бросила на меня молниеносный взгляд, а затем, опустив глаза, тихо сказала:
– Наверное, не нашелся еще человек, которому могла бы понадобиться я.
Я встал и подошел к открытому окну; свежий ночной ветерок мягко перебирал мои волосы, касался лица, груди, рук. Я невольно подумал о своей подбитой сестре и милой невесте и спокойно, умиротворенно закрыл глаза, мысленно улыбнувшись им.
Люда встала и медленно подошла. Она молча положила руки мне на плечи и уткнулась лицом в затылок.
– Слушай, красавчик, – сказал она, – а ты когда-нибудь любил?
Я повернулся к Люде и нежно обнял ее за талию.
– Конечно, любил.
– Нет, не так просто, – сказала она, опуская глаза, – а чтобы до смерти, чтобы рассудок потерять.
Я улыбнулся и отрицательно помотал головой. Лицо девушки было так близко, и таким чувством сверкали ее глаза, а мягкие соблазнительные губы так открыто манили, что я был не в силах побороть искушение. Я слегка наклонил голову и почувствовал, как Люда крепко-крепко обняла меня за шею и всем телом потянулась ко мне. Губы ее щекочуще нежно коснулись моих и замерли в немом напряжении первого ощущения. Я легонько провел ладонью по ее спине и крепко прижал к себе ставшее податливым тело.
А после я потерял голову, мысли мешались, а кровь тяжело, гулко стучала в висках. Я позабыл обо всем и рухнул в порок…
Я подпер голову рукой и взглянул на ее полусонное уставшее лицо. Люда тихонько пошевелилась и, улыбнувшись, спросила:
– Ты придешь завтра?
Я виновато улыбнулся и нежно провел ладонью по ее щеке.
– Я не знаю, что будет завтра.
– Завтра будет новая жизнь, – пробормотала она и погрузилась в сон.
Я опустил голову на подушку и задумался: что я мог сделать теперь? Думать надо было раньше. Беда моя всегда была одна – я слишком любил женщин. Стройные ножки и короткая юбка частенько приводили меня в баранье отупение и телячий восторг. А ведь я просто хотел поразвлечься. В самом деле, Люда первая начала эту игру, первая поцеловала меня. А кто ее просил?
Я встал и оделся. Пыльная комната больше не казалась мне отчужденной, я почувствовал в пыльном хаосе нечто родное и притягательное.
Я повернулся к Люде: простыня сползла с ее плеча, оголив его до локтя. Я осторожно укрыл ее и немедленно вышел.
6.
Утро благодатное стучало в окна огромными столбами пыльно-золотого света, отблесками чудеснейшей ультрафиолетовой радуги, отражающимися от граней зеркала.
Я открыл глаза и уставился на это игривое сочетание всех красок мира, недопустимо огромное сияние на моем зеркале, на стенах моей комнаты, весь мир танцевал для меня.
Я бодренько соскочил с кровати и распахнул окно – струя свежайшего воздуха пыхнула мне в лицо. «Как прекрасна эта жизнь!» – подумал я и сладко потянулся, разминая крепко отдохнувшие мышцы. Маринка спала, раскинувшись на многочисленных подушках, и, чтобы не будить ее, я тихонько выскользнул из комнаты.
Мама уже ушла на работу, успев до этого приготовить завтрак. Я налил себе чаю и блаженно откинулся на спинку стула. Я подумал о своей дорогой Леночке, о том, что сегодня я увижу ее, смогу поцеловать, обнять, сказать о любви и честно признаться, что хочу всю жизнь провести рядом с нею. Я до мельчайших подробностей помнил наш вчерашний разговор, помнил ее манящие глаза и самые ласковые на свете руки, я жаждал вновь видеть ее, говорить с нею, я готов был прямо сейчас сорваться и бежать к ней, но сегодняшний день был у нее рабочим. Я подумал, что после свадьбы не позволю своей жене вкалывать в магазине, я сам буду работать, чтобы она ни в чем не нуждалась. Теперь у меня были деньги, и я собирался начать какое-нибудь прибыльное дельце. Я уже совершенно точно расписал свою жизнь, я составил план спокойного, мирного, полезного существования и был готов приступить к его осуществлению. Достаточно я получил острых ощущений, теперь мне хотелось покоя, умиротворения, любви, я хотел вкусить плоды семейной жизни, и полагал, что полностью созрел для этого.
А что же Люда? Я не думал о Люде, она была женщиной вчера, сегодня она казалась лишь легким размытым образом, к тому же я был совершенно уверен, что сегодня утром она собрала свои немногочисленные пожитки и покинула этот город, так и не найдя в нем того, что искала. Я полагал, что она и не вспоминает обо мне, и прошедшая ночь была одной из обычной череды ее ночей. Вчера я отдал ей должное как женщине, сегодня она не интересовала меня.
Я поднял голову и увидел стоящую в дверях Маринку. Она сонно держалась за косяк и тяжело моргала, пытаясь сообразить, спит она или нет; вид у нее был потрясающий: взлохмаченные волосы и старая пижама прекрасно сочетались с фиолетовым фонарем под заплывшим, тяжелым глазом. Я невольно рассмеялся, разглядывая это произведение искусства. Маринка показала мне язык и жалобно спросила:
– Что, так ужасно?
– Потрясающе! Когда у тебя экзамен? – спросил я.
Маринка со страдальческим видом налила себе чаю.
– Завтра, – еще жалобнее произнесла она, усаживаясь за стол. – Как ты думаешь, завтра он не будет такой страшный?
– Завтра он будет еще страшнее, – уверенно сказал я, потрогав припухлость под ее глазом.
– О Боже, – простонала Маринка. – Как же я появлюсь на экзамене с таким фингалом?
– А что вчера на самом деле произошло, без протокола? – спросил я.
– Да я даже сообразить не успела, так быстро все случилось. Тот парень, который подошел, начал говорить мне всякие пошлости, и мой его приструнил, потом тот подошел снова и начал задираться; вот так все и случилось… Ты не подумай, я никого не провоцировала.
– Ладно, верю. Это я виноват, не надо было тебя отпускать. Повезло тебе, ничего не скажешь, но в следующий раз ты будешь осторожнее. Очень жаль, – продолжил я после небольшой паузы, – что твой первый шикарный вечер так плохо кончился.
– Я теперь в жизни никогда в этом кафе не покажусь, – сказала Маринка, тревожно трогая синяк, – после такого позора. Как теперь на меня люди будут смотреть? В нашем маленьком городке любой скандал разносится со скоростью лесного пожара. А что скажет мама?
Я постарался успокоить ее и утешительно произнес:
– Я думаю, все это скоро забудется, стоит произойти чему-нибудь другому, так что не трусь и гордо держи голову, ты ни в чем не виновата, и какое тебе дело до каких-то там глупых сплетен, – весело закончил я.
Маринка тяжело вздохнула и грустно улыбнулась, видимо, мои слова не слишком-то утешили ее, но все же вселили, какую ни какую, а уверенность.
– Я сильная, я переживу, – ответила она так гордо, как только могла. – А почему ты вчера нас не проводил?
Ее вопрос невольно воскресил во мне образы прошлой ночи, размытые ночные тени, сладкие воспоминания измены.
– Надо было сказать пару слов хозяину, – небрежно ответил я, взмахнув рукой. – Так, мелкие проблемы.
– И ты так долго с ним говорил? Вернулся под утро, – заметила Маринка.
Я виновато улыбнулся и уставился на нее, желая услышать ее догадку.
– Ну ладно, можешь не говорить, я и так поняла, сидел и напивался до отупения, раз такой случай пришелся, – сказала она и весело подмигнула она. – Но ты не бойся, я Ленке ничего не скажу, я тайн не выдаю.
Я весело рассмеялся и пошел одеваться: сегодня меня ждало много дел, и я хотел как следует к ним подготовиться…
Я напоследок пригладил волосы и взглянул на сосредоточенно смотрящего на меня из зеркала человека. Он был молод и красив, как аполлон, его внешность притягивала, очаровывала, этот мужчина излучал спокойствие и уверенность наряду с мальчишеской дерзостью и задором. В нем была сила и харизма. Он был блондином, нисколько ни рыжим, ни капли ни русым, он гордился цветом своих волос и прекрасно знал, как он действует на женщин. Черты его лица были правильны. Он внимательно смотрел умными, уверенными серыми глазами, в них не было ни малейшей изворотливости, ни львиной гордости, ни надтреснутой печали, но они были полны смеха, света и легкомыслия; взгляд его говорил: «Я знаю себе цену и цену этой жизни!» И даже малейшее движение его смазливых глаз выдавало в нем нахала и бабника; а в складках рта сквозила доброта и мягкость, манящая лаской и нежностью.
Я нехотя оторвался от своего отражения и зло усмехнулся – ну что ж, любуйся, пока молодой.
Я вышел на улицу. Дел у меня сегодня, на самом деле, было много, время драгоценно – я не стал растрачивать его впустую и, не откладывая, начал строить будущее.
А начать я решил с покупки пекарни. Да-да, я хотел купить пекарню, чтобы самому печь хлеб, ароматные булочки, булки, каральки, батоны, калачи и плетенки, я уже представлял себе полки заново отремонтированного магазинчика, наполненные изумительными хлебными изделиями, но для этого мне надо было купить пекарню. Вчера утром, гуляя по городу, я прочитал в местной газетенке объявление о продаже пекарни и сразу загорелся идеей ее приобрести, денег для покупки и оформления документов, по моим подсчетам, должно было хватить, да еще и оставалось немного, как раз на Маринкино обучение и квартиру. Я вспомнил, как еще ребенком бегал в эту пекарню за хлебом и всегда умел угадывать время, когда хлеб, горячий, попадал на прилавки магазина, а теперь я сам, если повезет, буду раскладывать на прилавке собственный теплый хлеб.
Именно для этого я шел сейчас к хозяину этой хорошенькой пекарни.
Старое кирпичное здание встретило меня ароматным и душистым запахом хлеба; все здесь было по-прежнему и дышало уютом и духом моего детства.
Дверь в кабинет хозяина отозвалась противным скрипом, я бы предпочел заменить его мелодичным голосом колокольчика. В самом кабинете царил хаос и бездействие, и я подумал, что будет лучше, если хозяин продаст пекарню, может быть, хотя бы новый владелец наведет здесь порядок.
Хозяин показался мне подозрительно знакомым. Молодой еще, неописуемо рыжий мужчина, с наметившейся на макушке плешинкой, короткими рыжими усиками, которые слегка подрагивали, когда он улыбался или говорил. Одет он был довольно неряшливо, но, видимо, с особым тщанием старался выглядеть солидно и богато; он неловко встал, чуть не опрокинув стоящий на столе ноутбук, и протянул мне большую потную ладонь. Я несколько неохотно пожал ее и представился:
– Васильев Андрей Евгеньевич.
Зеленоватые глаза мужчины вспыхнули, а улыбающиеся радостно губы оголили ряд крепких белоснежных зубов, он крепко сгреб меня в охапку и смущенно обнял.
– Андрюха! – возопил он. – Сколько лет, сколько зим!
Он дурашливо похлопал меня по спине и, откровенно ухмыляясь, спросил:
– Не узнаешь меня, да? Эх ты, простофиля. Ну что ж, – сказал он и представился. – Устинов Николай Павлович, твой верный старый друг.
Я уже готов был дать отпор наглецу за «простофилю», но после его слов, всю спесь мою как рукой сняло, я с радостью обнял дорогого друга и огорченно посетовал:
– Как же я тебя не узнал?! Столько лет провели бок о бок! А ты изменился, причем сильно, – я еще раз внимательно оглядел его и, желая сделать приятное Кольке, добавил. – И выглядишь ты солидно, где ж в тебе узнать бывшего сорванца!
Колька предложил мне сесть, сам тяжело погрузился в кожаное кресло, единственную, пожалуй, вещь, на которую было приятно посмотреть.
– Ну-с, бурильщик, рассказывай, какого хрена тебя занесло в это богом оставленное место? – спросил он, и в речи его нахальной и грубой я вновь узнал буйного хулигана Кольку.
Колька был старше меня на три года, но это только делало нашу дружбу крепче. Они в свои двадцать шесть выглядел проказником, каким был в юности. Колька был отъявленный забияка, он регулярно ходил, подсвеченный фингалами, абсолютно уверенный, что это круто. Он не давал спуску никому. А я таскался за ним, отрабатывая хук левой сбоку. Он научил меня пить и курить, дал в руки гитару и объяснил, как жить, чтобы не попасть впросак и в любой ситуации быть на высоте. Вспоминая наши ночные похождения, философию мартовских котов, наши стремления и цели, хотелось спросить, где твое бродячее рыцарство, Колька, что заставило променять его на попытку выглядеть серьезным, степенным и деловым, и не гнетет ли это тебя?
– Я приехал купить у тебя пекарню, – в таком же шутливом тоне ответил я.
– Значит, с Севером, все, покончил? Неужели замерз? – злорадно спросил он.
Я на мгновение растерялся, но в этом был весь Колька, хлебом его не корми, дай над кем-нибудь приколоться. Я смело взглянул на его конопатое лицо и ответил выпадом на выпад:
– Слушай, а у тебя усы настоящие или для солидности прилепил?
Колька побагровел, под его тоненькими усиками заиграла издевательская ухмылка.
– А ты все такой же сопляк и простофиля, – оскорбился он. – Не можешь даже как следует ответить.
Я соскочил со стула.
– Я сопляк? Я не могу? – прорычал я, хватая Кольку за лацканы пиджака и поднимая его из кресла.
– Кишка тонка! – Колька был неумолим, его светлые глаза выплескивали презрительные взгляды, он назидательным материнским тоном продолжил. – Глупый вздорный мальчишка!
Я как следует тряхнул его, и со стола со звоном посыпались предметы канцелярской роскоши.
– Повтори, что сказал, бумажная крыса! – прошептал я ему в лицо, чувствуя, что подрагивающие усики вселяют в меня уже не наигранную ярость.
Колька злодейски вскричал:
– Глупый вздорный мальчишка!
Я с силой потянул его и услышал, как с треском по швам расходится солидный Колькин пиджак. Некоторое время мы стояли так, сверля друг друга недружелюбными взглядам, но робкий стук в дверь заставил нас отпрянуть, я поспешно пристроился на стул, Колька резко сел в кресло, придвинул к себе бумаги и, прикрыв руками порванный и измятый пиджак, властно приказал войти.
Дверь отворилась, и в комнату робко вошла тоненькая и хрупкая, как веточка, рыжая зеленоглазая большеголовая и некрасивая девушка, ведя за руку важного, но такого же непостижимо рыжего мальчишку лет пяти. Колька вихрем подлетел к ней и сгреб в жарких объятиях, помню, я еще испугался, как бы он ее не раздавил, такую тоненькую. Пока Колька самозабвенно обнимал девушку, мальчуган схватился за его штанину и начал усердно тянуть ее, приговаривая лепечущим голоском «папа, ну пап…» Папа наконец отпустил девушку и, подхватив мальчика на руки, подошел ко мне.
– Вот, познакомься, – неуверенно, но с большой гордостью сказал он, притягивая девушку к себе за тонюсенькую талию, – это моя жена Аня и сын Ромка.
Я почтительно пожал хрупкую ладошку Ани, смотрящей на меня огромными глазами с большой долей любопытства и ни капли не стесняясь.
– А это, – и Колька насмешливо ткнул в меня пальцем, – а этот негодяй мой друг Андрей Васильев.
Глаза девушки загорелись еще большим любопытством, и она прощебетала:
– Я представляла вас другим, большим и волосатым, – затем, оглядев испорченный Колькин пиджак, строго спросила. – А зачем вы привели моего мужа в такой негодный вид?
Я удивился проницательности и бесцеремонности девушки и про себя улыбнулся той важности, с которой она пыталась держаться, стараясь не отставать и поддерживать имидж мужа.
– Ему полезно немного встряхнуться, – нагловато ответил я и, чтобы скрыть неловкость, нагнулся за карандашом, лежавшим возле ног маленькой жены моего друга.
Маленький Рома с огромным удивлением и восхищением глядел на меня во все глаза, забыв от восторга закрыть рот. Обняв отца за шею, он спросил:
– Дядя – медведь?
Я изумленно глянул на него, Колька ухмыльнулся и строгим голосом сказал:
– Да, и если ты не будешь слушаться маму, он придет и заберет тебя на Север, где одни льды и очень холодно, он будет кормить тебя сырым мясом и не пустит к маме.
– Я не люблю сырое мясо, его нельзя есть, – глубокомысленно заметил Рома, все же сильнее прижавшись к отцу.
– Так как насчет моего предложения? – спросил я у Кольки, вспомнив, зачем я сюда пришел.
Колька добродушно улыбнулся и сильно, по-дружески, сжал мне плечо.
– Я буду только рад, – серьезно ответил он. – Думаю, завтра за обедом неплохо было бы все обговорить. Надеюсь, ты не откажешься пообедать с нами. Вот мой телефон, созвонимся, – и он протянул мне визитку.
Я кивнул и поднялся, делового разговора не вышло, и пора было уходить. Колька спустил Ромку на пол и крепко обнял меня, прошептав на ухо:
– Рад тебя видеть, сукин ты сын.
Я громко рассмеялся. Ну что ж, хулиган даже в модном пиджаке остается хулиганом. Его стеснительная нежность к жене развеселила меня, кажется, он крепко попал под женский каблучок…
Солнечный день был в разгаре. Жар спускался с неба, отражался от асфальта и бетонных стен домов, вызывая в моем северном теле определенный перегрев. Весь взмокший от трусов до ботинок, я дотащился до Ленкиного магазина и буквально рухнул на прилавок под кондиционер.
– О, достопочтимый кондиционер! – прохрипел я, протягивая к нему руки. Лена рассмеялась и убрала с моего лба прилипшие волосы.
– Да ты весь вспотел! – засмеялась она. – Что, тяжела после мороза жара?
Я кивнул ей в ответ и подставился под волшебные волны прохладного воздуха, которые буквально возрождали меня к жизни.
– Теперь буду привыкать, – ответил я и, ухватив Лену за фартук, притянул к себе. – Ты ведь мне поможешь, а?..
Я недвусмысленно пробуравил ее взглядом и шутливо поцеловал. Моя девушка расцвела прямо на глазах. Очи ее засверкали, ланиты зарумянились, уста сахарные растянулись в волшебной улыбке.
– М-м, какая ты красивая, – я сел на прилавок и потянулся к ней, чтобы обнять, а она бесцеремонно столкнула меня, прошептав:
– С ума сошел, я же на работе. А вдруг кто-нибудь зайдет и увидит.
Я тяжело вздохнул: она была права.
– А когда у тебя перерыв? – с надеждой спросил я.
– Если бы ты был внимательнее, – покачала она головой, – то заметил бы вывеску, на которой написано, что магазин работает без обеда и выходных.
Я нахмурился и гневно спросил:
– Ты что же, работаешь без выходных и обеда?
– Да нет же, дурачок, – ласково ответила она. – Мы работаем понедельно: неделю я, неделю – моя сменщица.
Мне донельзя глупым показался такой режим, но я не стал его критиковать, мне нужно было обсудить с возлюбленной более важные вопросы. Я уже хотел, было, задать один из них, как вдруг дверь открылась, впустив озабоченного худого и заросшего мужичонку. Он что-то спросил, и Лена с дежурной улыбкой начала ему объяснять. О! как она была красива, и я подумал, что этот карандаш должен был бы мне завидовать. Ее улыбка могла свести с ума, за такую улыбку стоило многое отдать в жизни. Мужичок искоса глянул на меня и недобро, заносчиво ухмыльнулся. Признаюсь, мне стало не по себе, я хотел уже как-нибудь плохо ему сказать, но тут он, забрав свою покупку, так же незаметно удалился, как и пришел.
Не в силах больше сдерживаться, я крепко обнял свою милую и покрыл ее лицо жаркими поцелуями. Она с силой обняла меня и приникла к губам с такой страстью, что у меня голова пошла кругом от неземного блаженства.
– Ты выйдешь за меня замуж? – неожиданно для себя спросил я, оторвавшись от ее сладких губ.
Лена удивленно замерла и, когда до нее окончательно дошел смысл сказанного, в смятении опустила глаза. Извечная борьба между желанием и кокетством мелькала на ее красивом лице; тогда она подняла голову и смущенно пробормотала:
– Ну… я не знаю…это все… так неожиданно… Да! – решительно закончила она и обхватила мое лицо нежными ладошками. – Да, я хочу этого.
Я счастливо засмеялся и, подняв ее на руки, собрался уже утащить из магазина, как дорогой подарок, но тут услышал приглушенный вздох и обернулся – моя несносная сестра с двусмысленной улыбкой наблюдала за нашими сантиментами…
– Если ты кому-нибудь проболтаешься, тебе не поздоровится, – грозно увещевал я Маринку по дороге домой. – Я тебе верю, но вот болтливый длинный язык…
– Да хватит уже, – нетерпеливо оборвала она. – Ну что я маленькая! Когда надо, вы сами все расскажите, а я буду хранить вашу страшную тайну и копить деньги на свадебный подарок.
– Мудрое решение, – охотно согласился я.
Мы весело рассмеялись и свернули к дому, но тут же веселая улыбка сбежала с моего лица: на скамейке сидела она – существо из вчера, девушка, которая еще утром должна была сесть на поезд и отбыть из Озерок в далекое путешествие.
Люда повернулась и приветливо помахала мне рукой. Маринка округлила глаза и громким шепотом бестактно спросила:
– А это кто?
– Потом расскажу, – хмуро буркнул я ей в ответ. – Иди домой.
Она подозрительно посмотрела на меня, потом на Люсю, пожала плечами и гордо удалилась.
Я скрестил руки на груди и встал перед Людой, всем видом выражая недовольство и холодность.
– Что ты здесь делаешь? – довольно резко спросил я и слегка наклонился к недоуменному Люсиному лицу. Она вся съежилась под моим жестким взглядом и притиснулась к спинке лавочки, стараясь подальше отодвинуться от моего недовольного лица.
– Не понимаю твоей реакции, – жалобно, но решительно сказала он. – Что я такого сделала?
Я вздохнул и выпрямился, нет, она определенно отказывалась меня понимать, до чего упрямое существо! Но ведь она не знает, насколько нежелательно ее присутствие здесь! И почему она обладает такой способностью все портить! Теперь мне придется объясняться с сестрой, а это непросто, учитывая, что она меня как облупленного знает.
– Зачем ты пришла? – не меняя кислого тона, спросил я
– Мне нужно с тобой поговорить… – растерянно пролепетала она.
– Это важно? – угрюмо спросил я и, не услышав ответа, повторил вопрос. – Так важно или нет?
– Важно для меня, для тебя, думаю, нет, – ответила Люда, и в голосе ее зазвенели те нотки гордой надменности, которые я сегодня уже не чаял услышать. Она встала и отошла, презрительно глядя на мою властную позу.
Мне вдруг до чертиков захотелось взлохматить ее аккуратно припомаженную прическу, но вместо этого я улыбнулся и протянул ей руку.
– Ну, пошли, – тихо сказал я.
Люда недоверчиво глянула на меня и неловко пожала плечами.
– Пошли.
