Леколь
Дядюшка Бо. Из Темноты. Часть первая
Впрочем, это легко было проверить. К счастью, идти было недалеко.
Бо выкарабкался из кровати, приоткрыл дверь и прокрался в соседнюю комнату. Сестра крепко спала в своей кровати. Сквозь плотные шторы пробивался тонкий лучик света, и мальчик аккуратно обошёл его, приближаясь к полкам с куклами. Его плечи опустились: как он и думал, на полке его подарка нет. С неприятным предчувствием мальчик подошёл к ящику для хлама и медленно открыл, стараясь, чтобы крышка не скрипнула. Тут его глаза округлились: в содержимом ящика куклы тоже не было. Неужели она полетела сразу же в мусор? Нахмурившись, Бо пошарил руками в ящике, не особо надеясь что-то найти… Шорох отвлёк его, и мальчик испуганно обернулся: не хотелось бы, чтобы его застали в чужой комнате, когда полагается спать. Нет, это всего лишь Шери крутанулась на другой бок во сне. Но что это выпало у неё из руки на подушку?
Бо прищурился и сделал два робких шага к кровати. На подушке лежала его кривенькая тряпичная кукла: сестра взяла её с собой в кровать, когда ложилась спать. Мальчик улыбнулся – теперь и он сам мог бы спать спокойно.
Воспоминание растаяло в воздухе, оставив меня со старой куклой в руках. Я бережно пригладила её платье и вернула на место. Теперь меня заинтересовал ящик с хламом: какие ещё ценные артефакты я там увижу? Но как только я подняла скрипучую крышку деревянного ящика, я пожалела, что открыла его.
Там тоже были куклы, но на них было страшно смотреть. Они все были в разной степени уничтожены: обгоревшие платья и волосы, оплавленный пластик и почерневший фарфор… Эти игрушки горели, но как так вышло? Мне стало не по себе…
Вдруг – БАМЦ! Одна из кукол неуклюже рухнула на стол. Я вздрогнула от неожиданности, но быстро успокоилась – должно быть, неустойчиво стояла на полке. Я подошла к столу, взяла куклу – это была фарфоровая светловолосая танцовщица в синем платье. К счастью, она осталась целой после падения, и я вернула её на прежнее место. Тут мой взгляд привлекла чёрная маленькая шкатулка на столе. Надо же, я уж почти забыла о ней. Я села за стол и крохотным ключом вновь завела шкатулку. Та щёлкнула, и из неё полилась музыка, и балерина закружилась на своей платформе. Я засмотрелась на неё. Снова и снова играла музыка, снова и снова кружилась фигурка. Я смотрела на неё так долго и пристально, что, если бы мне дали сотню её точных копий, я бы по одному только блику света на дереве или трещинке определила бы, где настоящая. Вскоре я полностью запомнила и стала напевать вслед за шкатулкой незамысловатую мелодию. Она вводила меня в какое-то приятное оцепенение.
В который раз закончив кружиться, балерина замерла на своей платформе. Я хотела было снова повторить танец, но тут подумала: «Если эта шкатулка такая же, как у папы, тут тоже должно быть второе дно». Я и оказалась права – под платформой с балериной лежала маленькая половинка монетки. Я взяла кулон в руки: в отличие от папиного, он был золотым. Поставив балерину на место, я принялась разглядывать находку. Половинка монетки на тонкой веревочке, ничего примечательного, только, кажется, что-то выцарапано на одной из сторон… Да, так и есть, неглубокие грубые царапины: «ОСТЬ». Дядя Бронислав сказал: «Ты поймёшь», но что можно понять из четырёх букв?
Я вздохнула и бессильно положила голову на стол, чувствуя, что засыпаю. Почему нельзя мне просто так всё объяснить, к чему все эти загадки?..
***
За окном было уже темно, когда меня разбудили резко ударившие в окно капли дождя. Я снова потянулась за шкатулкой, но не успела я дотронуться до неё, как заиграла музыка, а балерина начала кружиться. «Наверное, что-то сломалось, не надо было так часто её заводить», – подумала я, но вдруг произошло нечто, что нельзя было назвать просто поломкой.
Балерина пошевелила своими маленькими руками, сначала несмело, а потом уверенно развела их в стороны, повернула ко мне голову и, как мне показалось, чуть улыбнулась. После этого она изящным прыжком покинула свою платформу и пустилась в пляс по столу, лёгкая как пёрышко. Наверное, я всё ещё сплю…
Мелодия в шкатулке становилась всё громче и громче, но вдруг что-то резко щёлкнуло внутри неё, и музыка смолкла на самой высокой ноте. Балерина растерянно остановилась. Не совсем понимая, что я делаю, я протянула к ней раскрытую ладонь, и та забралась на неё.
– Не расстраивайся, я починю, – каким-то не своим голосом пообещала я, и балерина благодарно улыбнулась. Она подняла руки, указывая на меня. Я поняла её. После этого я вернула её на платформу, и танцовщица замерла, как будто ничего и не было.
Я сняла со своей шеи серебристую половинку монетки, нашла на столе золотую. Медленно, чуть дыша, сложила их вместе. Неяркие царапины сложились в слово «ВЕЧНОСТЬ».
И я услышала голос…
Далёкий голос, какой-то совсем не здешний, но всё же знакомый. Он звучал прямо у меня в голове.
–Что это? – произнёс он.
Я знаю его. Это голос отца. Как только я это поняла, так перед глазами возникло его лицо, только совсем непривычное для меня. Молодое, со следами веснушек на щеках, обрамлённое непослушными блестящими светлыми волосами, а по розовым губам у него то и дело пробегает улыбка.
– Это тебе… – тихо и смущённо ответил второй. – Мой брат сделал.
– Зачем? – снова спрашивает папин голос, в нём звучит лёгкое любопытство.
С ответом не торопятся, и я успеваю разглядеть их обоих. Они сидят прямо на земле, в густой траве рядом с большой трассой. Слышно, как трещат в этой траве цикады, а где-то далеко насвистывает соловей. Кругом тёплая летняя ночь, вверху – миллиарды звёзд, но двоих освещает придорожный фонарь, они сидят как раз под ним. Ошибки быть не может: это молодой Мэттью Дистурб, а рядом с ним Шери Патиенс. И какая же она красивая, какими большими и тёмными кажутся в тусклом свете её глаза!
Она передаёт что-то отцу и опять просит:
–Возьми это.
– Но зачем? – недоумевает он.
– Бери, – всё так же тихо, но серьёзно и настойчиво говорит она.
Мэтт послушно забирает маленькую чёрную шкатулку и поднимает крышку. Оттуда льётся музыка, он усмехается.
– Так что же это? – уточняет он.
– Это память, – спокойно объясняет она, делая вид, что не замечает насмешки, – у меня тоже такая есть.
– И зачем она?
– Чтобы помнить, конечно же, – несколько раздражённо говорит Шери. Как он не понимает таких элементарных вещей!
– Что помнить?
Пауза.
– Тебя.
Голос Шери сходит на нет, она обхватывает руками свои колени и утыкается в них лицом. Мэтт тоже молчит, смотрит то на неё, то на шкатулку у себя в руках и искренне недоумевает.
– Что ты…
– Просто я подумала: вдруг с кем-то из нас что-то случится, что мы долго не увидим друг друга, – быстро заговорила Шери, не глядя на него, – тогда будет хоть что-то напоминать…
И она снова смолкает. Мэтт нервно кусает губу, поправляет шляпу, но тут же придаёт себе беззаботный вид:
– Ха, забавно, да что плохого может случиться?
– Много чего, – ещё тише прежнего произносит Шери, всё ещё стараясь не смотреть на него.
Тяжёлая рука Мэтта тепло ложится ей на плечо.
– Ничего со мной не случится, – серьёзно уверяет он, – и с тобой тоже.
– Точно?
–Да.
Шери чувствует, как Мэтт легонько обнимает её за плечи, и ей действительно становится поспокойнее. Она вздыхает, закрывает глаза и склоняет к нему на плечо свою голову. «Ну, наконец-то она прекратила рыдать», – радостно вздыхает про себя Мэтт.
Будто наплыл серой дымкой туман, скрыв их от меня.
Теперь я слышу шаги. Звенящие, они приближаются.
Скрипнула дверь.
Из-за двери появляется красивая бледная женщина, одетая во всё чёрное. Она несмело приоткрывает дверь и заходит в дом. Мой дом. Женщина мельком оглядывается на пороге, чтобы ещё раз взглянуть на темноволосую девочку со старым велосипедом, на меня. По мере того, как Шери приближается к его комнате, минуя гостиную и кухню, это чувство всё усиливается, её сердце щемит так, что отдаёт совсем физической болью от сердца в левое плечо. Шери стучит в дверь.
– Открыто, – раздаётся из-за двери.
Шери переступает порог и молчит.
Мэтт, сидящий на своей кровати, даже не поднимает на неё взгляда. Так проходит несколько вечных секунд в молчании, потом Шери тихо произносит:
– Привет.
Мэтт резко поднимает голову. В полутёмной комнате ярко вспыхивают стальным отблеском его бесцветные глаза. Их взгляд чересчур прямо, резко, впивается в Шери.
– Ну и зачем ты здесь?
И это вместо приветствия!
– Я хотела… спросить… – начинает Шери, но не договаривает. Она смотрит на Мэтта и ей становится страшно. Он старый. Он выглядит потрёпанным и опустошённым, хоть ему ещё не так много лет.
– Ну?
– Как она? – мягко заглядывая ему в лицо, спрашивает Шери.
– Ничего, – скупо отвечает он. – Ушла.
– Она скоро будет совсем взрослой.
– И это ты хотела сказать? Разве мы не должны обсуждать это на собрании вечером, или зачем я туда иду? – нервно говорит Мэтт.
– Ты прав, но я хотела спросить именно тебя…
– Она остаётся человеком, и никогда ничего не узнает. Живёт, как живут все люди, никогда не беспокоясь о своём происхождении. Это всё, что я должен сказать?
– Это всё.
Тишина разверзается пропастью между ними.
– Я скучаю.
Мэтт вздрагивает и, проследив за взглядом Шери, поворачивает голову в сторону маленькой чёрной шкатулки, стоящей на полке.
– А я видел, что вампиры делают с людьми, которые осмелились жить рядом с ними… Извини, не могу позволить себе такой роскоши.
Шери вся сжимается под его пристальным взглядом. Ей хочется уйти, убежать, раствориться, провалиться под землю. Но ноги твёрдо стоят на полу. Комната начинает кружиться, а на глазах выступают слёзы.
– Я бы никогда не допустила этого… – только и может прошептать Шери. Она знает, что ей никогда не объяснить этого ему.
– Ещё бы, – с усмешкой говорит Мэтт.
– Всё не так, как ты думаешь.
– Я видел достаточно.
– Нет, не видел! – вдруг тихая женщина срывается на крик. – Ты не видел! Не видел, как я готова была обмануть весь мир, только чтобы быть с тобой! Не видел, как меня обжигает солнце ранним утром… Не видел, как я бежала к тебе, чтобы предупредить об опасности… Ты ничего не знаешь. Ты испугался, вот и всё. Испугался, что я наврежу тебе или Еве. Но я бы никогда не сделала этого. Ты даже не представляешь, что я готова была вынести ради того, чтобы быть с вами. Но ты сказал: уходи. Ты выбрал свой страх, а не мою любовь.
Шери замолкает.
– Так почему же ты здесь?
– Ты уже спрашивал.
– Я спрашивал – зачем. Почему – это уже другое.
– Люблю тебя.
– А почему ты сейчас уйдёшь?
– Потому что я… Как все вампиры.
С её ресниц падает крупная слеза, а за ней вторая, третья.
– Лучше уходи, – советует Мэтт.
– Нет, – Шери качает головой и стирает пальцами с ресниц влагу. – Мы всегда возвращаемся туда, где и должны быть. Меня вернули к тебе.
Женщина проходит дальше в комнату, берёт с пыльной полки маленькую чёрную шкатулку. Оттуда льётся музыка, и крохотная балерина кружится на платформе.
– Все в конце окажутся там, где и должны быть, теми, кем должны.
Мэтт поднимает голову, и их с Шери взгляды пересекаются.
– Получается, мы не избавимся друг от друга никогда, верно? – спрашивает Мэтт.
– Верно.
– Знаешь… Я ведь тоже скучал…
Шери удивлённо смотрит на него, уловив в его голосе тёплую ноту, впервые за весь разговор. Она, наконец, узнаёт его, Мэтта, такого, каким он должен быть.
– Да и куда ты пойдёшь, – продолжает он, – сейчас только утро, тебе негде будет спрятаться…
– Мне остаться?
– Да, не уходи.
– Обними меня.
– Верно, так и сделаю.
Музыкальная шкатулка смолкает.
Глава 15
Шестерёнки
– По-моему, она сломалась, – виновато сообщила я следующим вечером, протягивая ему шкатулку.
– Ага, – Бронислав Патиенс аккуратно принял вещицу, сел за стол, и попытался её завести.
«Трынь!» – жалобно раздалось из шкатулки, и та смолкла, больше не удалось извлечь из неё ни единого звука. Бронислав хмыкнул и принялся её разбирать. Я стояла рядом и наблюдала, смущённо переступая с ноги на ногу: он наверняка решит, что это я её сломала.
– Шестерёнки стёрлись, – сказал дядя. – Оно и понятно – вещь-то не новая.
–Старше меня, – машинально ляпнула я.
Бронислав Патиенс поднял глаза, глянул на меня, но тут же вернулся к шкатулке:
– Их бы заменить… Я имею в виду – шестерёнки. Тут, впрочем, ничего сложного. У меня даже где-то были …
Он открыл ящик в столе и принялся рыться там.
– Ага, вот! – торжественно вытаскивая маленькую весомую коробочку, в которой что-то гремело, сказал дядя Бронислав. – Знал, что оставались.
Глядя на него, я невольно улыбнулась: таким он выглядел воодушевлённым.
– Чего усмехаешься? – с неизвестно откуда взявшейся здесь отвёрткой в руках Бронислав Патиенс повернулся ко мне. В глазах его горел азарт: – Я просто давно не делал ничего такого… Недавно вот у Хьюго часы сломанные отобрал. Я просто раньше очень много с такими вещами возился, даже сам кое-что смастерить умел…
Я в это время вспомнила вчерашний сон и, хоть мне и не хотелось отвлекать дядю Бронислава от его увлечённой работы, набралась духу и сказала:
– Извините, мне надо самой это починить.
Он поднял голову и вопросительно на меня посмотрел.
– Я обещала, – пояснила я.
– Кому?.. А, ясно, – с лёгким разочарованием дядя Бронислав закивал головой и уступил мне своё место за столом.
Кто бы мог подумать, что чинить что-то так сложно! Даже под чутким руководством дяди Бронислава это тяжело, к тому же я с трудом различала мелкие детали в полумраке его комнаты.
– Аккуратней с этим, а то ещё хуже сделаешь, видишь, какое всё тонкое, – стоя у меня за спиной, дядя отдавал мне указания, – крепче закручивай, а то сдвинется. Тут всё на своём месте должно быть…
Когда, наконец, я водворила последнюю шестерёнку на место, я почувствовала глубочайшее облегчение и вздохнула.
– Держать обещания иногда трудно, да? – поинтересовался Бронислав Патиенс.
– Угу, – буркнула я, с удовольствием вставая из-за стола и распрямляя спину.
– Проверим теперь, как работает?
Шкатулка заработала, а на лице у дяди появилась улыбка.
– Ещё что-нибудь сломаешь – приноси, – с лёгкой иронией сказал он.
– Обязательно.
Какое-то время была слышна только мелодия из шкатулки. Когда стало тихо, он взял шкатулку со стола и протянул мне:
– Думаю, теперь это твоё.
Я взяла вещицу и покрутила в руках.
– Дядя, – сказала я, глядя на крошечную балерину.
– М? – нехотя откликнулся он, складывая инструменты в стол.
– Почему некоторые куклы у мамы обгорели?
Ящик стола задвинулся с громким стуком.
– Это одно из самых… жутких вещей из моего детства, – признался Бронислав. Патиенс.
Я не без любопытства глянула на него, но спрашивать дальше как-то не решалась.
Он вздохнул и рассказал:
– Шери начиталась всякого, и узнала, что раньше ведьм, да и вампиров – кто их там старался различить, – судили и казнили, сжигая на костре. Это так запало ей в душу, что она решила сыграть в такой суд. Всё бы ничего, но она смогла утащить с кухни спички и устроить настоящий костёр в комнате. Я был рядом и успел потушить огонь, но с некоторыми игрушками пришлось попрощаться.
– Вы испугались?
– Ещё бы! – воскликнул Бронислав.
Я согласилась:
– Это и вправду жутко…
– Всё обошлось, – успокоил Бронислав.
Я вздохнула и сползла вниз по стулу, крутя в руках шкатулку.
– Ты выглядишь грустно, – заметил дядя, по обыкновению присаживаясь на край стола.
– Я думаю, что зря я увидела то, что увидела, – призналась я.
– Неужели тебе бы не хотелось знать правду?
– И что это за правда? – возразила я; в груди у меня стало тяжело. – Папа с мамой расстались – из-за меня. Мама поссорилась с семьёй – опять из-за меня. Да даже этот пожар не случился бы, если бы не было меня.
Я нашла в себе силы поднять голову и посмотреть на дядю; он слушал очень внимательно. Я призналась:
– С тех пор, как папы нет, я всё время чувствую себя лишней.
Взгляд его зелёных глаз стал очень мягким. Прохладные пальцы коснулись моей щеки и стёрли с неё слезу.
– Я думаю, это непросто, – согласился Бронислав и добавил: – Но подумай: неужели ты не принесла в жизнь окружающих ничего хорошего?
Это был сложный вопрос. Но я почувствовала, что мои плечи сами собой расправляются.
– Я знаю, – сказал Бронислав Патиенс, не давая мне времени ответить, – давай послушаем музыку. Мне это всегда поднимает настроение.
Я не могла отказаться. Мы подошли к стеллажу с пластинками; было забавно, что дядя, кажется, одновременно слушал и классическую музыку, и рок. Я лично мало узнавала названия групп, так что просто выбрала альбом с красивой обложкой.
– О, я любил этих ребят лет в… шестнадцать, я думаю, – прокомментировал дядя и стал возиться с проигрывателем.
Я же взобралась в кресло – поближе к камину – и свернулась там калачиком, чтобы сохранить тепло. Полилась музыка. Хоть её можно было назвать старомодной, но всё же звук был хорош: достаточно тяжёлый, но такой, что под него хотелось танцевать. Я глянула на Бронислава: он расположился у стола и постукивал по столешнице пальцами в такт музыке. Обстановка и вправду разрядилась: я согрелась, прикрыла глаза, и моя голова стала сама собой покачиваться под ритм песни.
– Всё устраивает? – поинтересовался дядя.
– Я люблю гитары, – уверила я, – хорошая музыка.
Кажется, ему приятно было это услышать.
После короткой паузы началась другая песня, а потом третья. Она зашла с вкрадчивой тихой мелодии, будто бы отдалённой, и я уловила краем глаза какое-то движение… Я слегка сощурилась и увидела, словно рисунок на тонком стекле, силуэты людей в полутьме, разноцветные огни и, чуть подальше, затемнённую сцену…
– Я вижу воспоминание, – решила сообщить я и с осторожностью посмотрела на дядю. Это явно было что-то из его памяти.
Он отвлёкся от музыки и слегка вздрогнул, переводя взгляд туда, где я видела фигуры людей; очевидно, он видел то же, что и я.
– Я уже и начал забывать, – пробормотал Бронислав и потёр пальцем переносицу, – что эта песня связана кое с кем.
– С… девушкой? – ахнула я и почувствовала, что кончики ушей у меня становятся горячими.
Бронислав Патиенс кивнул.
Вкрадчивая мелодия тем временем набрала силы, и вступил бас, задавая раскачивающийся ритм музыке. Толпа у сцены оживилась, и свет в зале стал малиновым и густым. Я в растерянности глянула на воспоминание, затем на дядю и предложила:
– Мы можем перемотать эту песню?
Он на секунду задумался, а потом расслабленно опустился на спинку стула.
– Там ничего криминального, – Бронислав махнул рукой, – мы просто пришли на концерт и танцевали. К тому же, это было очень-очень давно.
Музыка зазвучала громче и настойчивее; ритм сменился, и энергичная смесь гитар и ударных всполошила толпу. Я никогда не была сама на рок-концерте, но зрелище почти невидимых в полутьме фанатов, которые слились в одну танцующую, размахивающую руками и качающуюся массу, прямо притягивало присоединиться к ним. Свет на сцене сменился, когда показался вокалист; его красивый высокий голос взлетал над грубоватой музыкой и отдавался от стен и потолка. У меня по спине пробежали мурашки.
– Я люблю эту песню, пойдём!
Воодушевлённый крик принадлежал длинноволосому парню, которого можно было разглядеть в дальнем уголке зала. Я покрутила головой, тайком глянув на дядю: сходство было однозначное. Бронислав Патиенс, молодой и взволнованный, стоял передо мной в воспоминаниях. Тот факт, что на нём были рваные джинсы и чёрная майка с оторванными рукавами, невольно вызвал у меня улыбку. Вдобавок, у него на шее и на запястьях были какие-то большие и звенящие украшения. Кажется, он бы первым прыгнул в толпу со сцены, если бы…
Он протянул руку девушке, сидящей на кожаном диванчике возле бара. Кажется, ей было не очень комфортно в тёмном зале с громкой музыкой, и она неуверенно поглядывала на танцпол большими синими глазами. Она нехотя поднялась со своего места, и Бронислав тут же схватил её за руку и вытащил к краю танцпола: вовсе не обязательно было нырять в толпу, потанцевать можно и здесь.
– Н-ну, ладно, – девушка улыбнулась. Жёлтый и синий лучи света упали на её лицо от софитов, и я увидела выступающие щёки с очаровательными ямочками.
– Она такая красивая, – прошептала я, разглядывая подругу Бронислава: густые светлые волосы, округлые открытые плечи, красная блуза, которая ей очень шла, и милые блестящие украшения. Видно было, что она выбирала самое яркое из своего гардероба; впрочем, даже это выглядело не очень убедительно на фоне местной публики.
– Ещё бы, – отозвался тот, взрослый Бронислав, который тоже сидел и наблюдал себя в прошлом; на губах у него застыла улыбка.
Молодой же Бронислав, стараясь расшевелить свою подругу, взял её за руки и стал раскачиваться в такт музыке. Он подпевал словам песни, но было совсем ничего не слышно: только губы шевелились. Движения у парочки были неловкие и скованные, но Бронислав не отступал. Музыка на несколько секунд замедлилась, оставив самые высокие и красивые ноты, чтобы вдруг снова обрушиться на слушателей на припеве. Толпа за их спинами сходила с ума, пока Бронислав и его подруга смешно размахивали руками; парень улыбнулся, и девушка тоже захихикала. Кажется, она, наконец, стала чувствовать себя уверенно, и её голова и плечи пришли в движение. Разноцветные лучи света играли на её волосах и коже, и, что бы ни происходило, Бронислав смотрел только на неё…
Вскоре они уже кружились, прыгали и трясли головами; девушка сорвала со своей головы резинку, позволив волосам болтаться, как им хочется. Ко второму припеву она уже запомнила слова и тоже подпевала. Крики и музыка были почти что оглушительными; танцуя, Бронислав и его подруга ни разу не расцепили руки.
Когда песня завершилась, поднялся гул аплодисментов и дикий визг. Девушка, будто опомнившись, смутилась, а затем рассмеялась, протирая рукой капельки пота со своего раскрасневшегося лица.
– Я же говорил: будет весело! – прокричал Бронислав, чтобы подруга хоть что-нибудь услышала поверх шума толпы.
Потом они танцевали ещё и ещё, а потом, когда концерт закончился, они не пошли домой. Была глубокая ночь, безоблачная и тёплая. Бронислав сказал, что знает одно крутое место. Они пошли на окраину города, где среди старых построек возвышалась, как маяк, заброшенная водонапорная башня на витых металлических опорах. Наверх можно было подняться по ступенькам, но вход на них был перегорожен несколькими ржавыми цепями.
– Ты уверен, что туда можно? – осторожно спросила девушка.
– Конечно, – Бронислав присел и прополз под цепями. Оказавшись на другой стороне, он приподнял цепи, так что его подруга тоже без труда попала на лестницу.
Они стали подниматься; их ноги тихо постукивали по ржавыми ступенькам. Вскоре девушка отстала: её ноги и так гудели после танцев, а тут ещё и подъём по витой лестнице.
– Ты устала? – встревоженно спросил Бронислав, вернувшись на несколько ступеней к подруге.
– Немного, – ответила та, опираясь на перила. – Мне нужно минутку постоять, фух…
– Давай я тебя понесу.
– Я тяжёлая! – запротестовала девушка; видно, худоба Бронислава не внушала ей уверенности.
– Пф! – только и сказал он, поворачиваясь спиной. Отбросив волосы с плеч, он ещё раз настоял:
– Давай!
Девушка неловко зацепилась ему за плечи и подскочила; лестница с гулом звякнула, но Бронислав успел подхватить подругу под коленями. Устроившись у парня на спине, она снова заметила:
– Ты скоро устанешь.
– Ещё не устал.
Бронислав и правда не устал. Он бодро стал подниматься на башню. Он мог бы пройти ещё миллион таких ступенек, если бы потребовалось. Однако, вскоре лестница закончилась, и они оказались на узкой площадке. Позволив девушке встать на ноги, Бронислав заметил:
– Осторожно, тут доски на полу ненадёжны, – и тут же добавил: – Ты лучше держись за меня, если что…
Это был очевидный ход, но он сработал. Девушка взяла его за руку. Но тут же пошла вперёд, к краю площадки, и, остановившись у перил, замерла в восторженном молчании. Это было, собственно то, ради чего совершалось это восхождение: над башней открывалось небо, большое и глубокое, в котором купались бесконечные звёзды и трепетный месяц. На горизонте небо сталкивалось с огнями города, которые создавали сияющий нимб, и вся эта игра света в темноте дрожала и переливалась одновременно волнительно и умиротворяюще.
– Ты не боишься? – спросил Бронислав.
– Так красиво! – не оборачиваясь к нему, сказала девушка.
Он улыбнулся. Наконец, она увидела часть его мира. Бронислав подумал: если бы он мог расправить крылья, он бы показал ей весь город с высоты полёта, и порт, и корабли в море, которые так загадочно светятся на тёмном полотне воды. Но он смел.
Налюбовавшись, девушка вздохнула и отошла от перил.
– Побудем тут?
– Пожалуй, – согласился Бронислав.
Они сели на скрипучий пол – места как раз хватало, чтобы вытянуть ноги, – плечом к плечу.
Музыка прервалась; кажется, мы дослушали альбом. Воспоминание испарилось очень резко, и я исподтишка глянула на дядю. Он отвёл взгляд.
– Кажется, это воспоминание немного затянулось, – сказал он и кашлянул. – Извини, я просто… и сам забыл, что это была такая хорошая ночь.
Я не собиралась его винить. В конце концов, это было даже мило, только была одна деталь…
– Дядя, ты тоже, – я заволновалась и притянула колени в груди, чтобы чувствовать себя защищённо, – ты тоже встречался с человеком?
– На самом деле это достаточно распространено, – громко сказал он, но при этом резко сел ко мне боком, чтобы посмотреть в окно и не смотреть на меня. – Мы вообще часто сбегали в город… тут тихо. А там всегда была музыка, было много людей. Нам казалась, что именно там-то – настоящая жизнь. Мы находили кого-то вечером и расставались утром, чтобы больше никогда не встретиться с этим человеком снова… Но в этот раз всё как-то затянулось.
– И она, эм, не заметила ничего странного?
– Конечно, заметила! – Бронислав рассмеялся и потёр пальцем переносицу. – Она умная девушка.
– И как же вы встречались?
Бронислав, наконец, перестал смотреть в окно и посмотрел на меня. Его губы сжались, и я пожалела уже о своём любопытстве, но он всё же ответил на мой вопрос:
– Я врал. Мне постоянно приходилось что-то выдумывать.
– Сложно встречаться без возможности доверять. Она тоже понимала, что я что-то скрываю, и обижалась. Более того, общение со мной могло быть опасным. Я понимал, что долго мы так не протянем, и решил, что лучше расстаться.
– Оу… – только и смогла сказать я, сидя в кресле, обняв свои колени и глядя на дядю во все глаза. Это звучало грустно, но, в конце концов, он, кажется, был прав. Моей маме не хватило сил бросить папу, и получилось… то, что получилось.
– Чтобы расстаться, мне тоже пришлось наврать, – по лицу Бронислава пробежала ухмылка, горькая, и он покачал головой, укоряя прошлого себя. – Я часто приезжал в одну больницу, где был донорский центр, чтобы покупать там кровь. Про кровь она не знала, но вот что я часто в больнице, – да, потому что там работала её мать. И вот я придумал себе страшную болезнь, которая объясняла бы многие странности и частое посещение больницы. Это же совпадало и с её легендой.
– Её легендой? – эхом повторила я.
– Да, дело в том, что у неё в семье была легенда, что в роду появляются ведьмы. Обычно, это передаётся от бабушки к внучке. Судя по рассказам, у покойной бабушки действительно были какие-то причуды. К этому прилагалось, что все важные мужчины в жизни ведьмы должны погибнуть. Так вышло, что у неё умер отец, а за год до нашей встречи – маленький братик.
– Вот это совпадение, – пробормотала я, и у меня по спине пробежали мурашки от жути.
– Итак, получалось, что нам просто необходимо расстаться немедленно, пока что-нибудь не случилось, – дядя развёл руками и заключил: – Это сработало.
– Звучит ужасно! – возмутилась я; страшно было представить, чего только не натерпелась та девушка.
– Думаю, всё же менее ужасно, чем получить укус вампира, – серьёзно возразил Бронислав.
Мы замолчали; тишина была такой тяжёлой, что у меня зазвенело в ушах.
– Как её звали-то хоть?
Бронислав как-то неопределённо улыбнулся и промолчал. Я задумалась, вспоминая девушку, которую я видела в воспоминании. Её лицо выглядело чем-то знакомым. Могла ли я встречать её раньше?
– Я её знаю? – спросила я.
Дядя снова не ответил, выжидающе глядя в окно.
Такие синие глаза и мягкие светлые волосы, как у его подруги, я действительно встречала. Если допустить, что с тех пор она ещё вытянулась, сильно похудела и стала выпрямлять волосы, то получится…
– Синтия! – ахнула я.
– Синти, – Бронислав кивнул, прикрыв глаза. – Как синти-поп.
– Но как?! – я прямо подскочила в своём кресле, стукнув руками по подлокотникам.
– Тебе ещё не достаточно драмы на сегодня? – поинтересовался дядя несколько устало. – Это было давно и уже не имеет никакого значения.
– Просто я думала… – растерянность и смущение заставили меня почувствовать, что в холодной комнате, стало жарко. – Я думала, что мы с ней друзья, но она ничего мне об этом не сказала.
– А должна была?
Этот вопрос прозвучал сурово, и я снова стала остывать.
– Ну… разве это… не важно?
– Очевидно, что это не важно, – кивнул Бронислав с самым уверенным видом.
– Ладно… – мне стало неловко. – Простите. Я понимаю, что это не моё дело. Но я просто …
К моему удивлению, Бронислав молча протянул мне руку. Его лицо было повёрнуто к окну, но ладонь повисла в воздухе в приглашающем жесте. Я замешкалась.
– Я могу показать тебе, – уступил Бронислав. – Но это последнее. Конец истории.
Из-за того, что он отвернулся, его голос прозвучал глухо и отдалённо. Я поднялась с кресла и нерешительно подошла ближе. Мои холодные руки коснулись ещё более холодных пальцев Бронислава, и я очень быстро, будто нырнула в воду, оказалась внутри воспоминания.
Это была столовая замка. За столом сидело, как я догадалась, семейство Патиенсов. Бронислав, молодой и задумчивый, тоже был здесь. Всё внимание было приковано к мужчине, который стоял у края большого стола, то оглядываясь на дверь, то глядя на Патиенсов. Любопытная прислуга тоже наблюдала за происходящим.
– Семья, – почти торжественно произнёс мужчина, – я хотел бы озвучить вам одну важную просьбу…
У мужчины были густые светлые волосы и вытянутое лицо. Он был одет аккуратно и скромно, но костюм был явно не дешёвый. Вглядевшись в взволнованное лицо мужчины, я узнала в нём… Гарта Вэна.
– Я бы хотел попросить вашей помощи, чтобы закончить строительство и ремонт моего дома поскорее, – слегка тушуясь под взглядами Патиенсов, сказал Гарт.
– Для тебя ничего не жалко, – мягко сказала красивая женщина, которая сидела во главе стола. Я слегка ахнула: неужели это – моя бабуля?
– Но к чему спешка? – спросила тем временем она. – Тебе с нами не нравится?
