Леколь
Дядюшка Бо. Из Темноты. Часть первая
– Как ты себя чувствуешь, Ева?
– Синтия! – радостно воскликнула я, садясь на кровати.
– Да, это я, – улыбнулась женщина. – Ты у меня дома.
– Что произошло? – спросила я.
– Ты увидела труп, испугалась и упала в обморок, – ответила Синтия. – Так все думают. Но, мне кажется, это неправда.
– Я…Я даже не знаю, что сказать, – я растерялась.
– Лучше скажи всё, что знаешь, – серьёзно сказала Синтия, – потому что уже прибыла полиция. Они ждут, пока ты придёшь в себя, чтобы допросить.
Тут я поняла, что дело принимает нешуточный оборот и призналась:
– Наверное, это прозвучит странно. Я увидела это во сне.
– Во сне? – переспросила Синтия.
– Да. Мне приснилась Эмма, но тогда я ещё не знала, кто она такая… Вы мне не верите?
– Я? Я думаю, во снах можно увидеть правду, – ответила Синтия. – Просто расскажи всё, что знаешь. Кто ещё был в этом сне?
– Там ещё был какой-то человек. Я не знаю, кто он, он постоянно держался в темноте, так, что его не разглядишь. Он повёл Эмму через лес…
–Она его знала? Они договаривались о встрече?
– Нет, она увидела его и… Что-то произошло, что она бросила чемодан, свернула с пути и пошла за ним. Она совсем-совсем не боялась, и шла вперёд.
– А потом?
–А потом тот человек… Не знаю как, но он исчез. Его нигде не было…
Я запнулась, вспомнив тот, самый ужасный момент в моём сне. Мне очень не хотелось переживать это ещё раз.
– Ну, говори, – поторопила меня Синтия. По мере того, как мой рассказ близился к кульминации, её лицо всё больше мрачнело.
– На девушку набросилось что-то… – выдавила из себя я, – это было не похоже на человека.
– А на что это было похоже?
Я впервые задумалась над этим:
– На какое-то животное, наверное… Она даже закричать не успела. Оно… перегрызло ей горло.
– Всё? – спросила Синтия.
– Да, – ответила я, – на этом я проснулась.
– Ясно… – проговорила она, подперев рукой подбородок. Она на некоторое время глубоко над чем-то задумалась, сведя брови вместе, а потом вдруг спросила:
–Какого цвета были глаза у того человека в твоём сне?
– Это важно? – удивилась я.
– Да.
Сосредоточившись, я вспомнила его глаза, в которых отражался свет луны…
– Синие. Его глаза были синие, как небо, – сказала я.
Синтия вздохнула. Я с удивлением посмотрела на неё: это был вздох… с облегчением? И её лицо будто бы просветлело?
Вдруг она протянула ко мне руку и взялась за серебристую половинку монетки, висевшую у меня на шее.
– Красивая штучка, – произнесла Синтия, вертя медальон на пальцах. – У меня тоже такой есть. А знаешь, для чего они?
– Нет, – ответила я. – Не знаю.
– Серебряная монетка защищает от злых сил…
Я не поняла, что это значит, но ничего не успела сказать, потому что раздался громкий и настойчивый звонок дверь.
Синтия тут же вскочила и побежала вниз. Я же, глянув в окно, увидела во дворе нетерпеливо переступающую с ноги на ногу фигуру, укрытую чёрным плащом. Фигура оказалась мне знакомой, поэтому я вышла из комнаты, осторожно прокралась к лестнице на первый этаж и, укрывшись там за углом, стала ждать.
Бронислав Патиенс довольно бесцеремонно ворвался в дом. С ним, уцепившиеся за полы его плаща, внутрь ворвались капли дождя, и пронизывающий холодный ветер. Хлопнув дверью, он оставил их на улице, а сам, сбросив с мокрой головы капюшон, остановился на пороге. Тут произошло нечто странное.
Бронислав на мгновение замер, словно статуя, глядя на Синтию Вэн. Синтия тоже замерла, глядя на него, и в воздухе что-то со скрежетом вспыхнуло, так бывает тогда, когда берёшь в руки наэлектризованный предмет. Это длилось всего лишь секунду.
– Где она?! – без предисловий спросил дядя.
– Наверху, – ответила Синтия. – Она ещё не проснулась.
– Разбудим, – уверенно сказал дядя Бронислав, решительно двинувшись к лестнице. Испугавшись этого движения, я задвинулась подальше за угол. Больше я не могла видеть их, зато слышала всё так же хорошо.
– Нет, стой! – воскликнула вдруг Синтия.
Дядя остановился.
– И что же она сказала? – спросил он.
Синтия, понизив голос до шёпота, пересказала дяде всё, что услышала от меня.
– Питибл… – прошептал, нет, почти прошипел дядя.
Вдруг в дверь снова позвонили. Ему немедленно открыли.
– Мы привели собак, как вы просили…
Я поняла, что это был полицейский.
– И? – нетерпеливо спросила Синтия.
– Вы были правы, мы нашли их. Мы нашли лисьи следы.
– Ну, я же говорил, – устало бросил дядя Бронислав.
– У нас нет к вам вопросов, господин Патиенс, – сказал полицейский, и дверь за ним закрылась.
Синтия облегчённо выдохнула.
– Иди, разбуди её, – сказал ей дядя Бронислав, – я подожду здесь.
Синтия тут же пошла выполнять поручение. Она поднялась по лестнице и обнаружила меня, спрятавшуюся за углом. Она встревоженно обернулась, схватила меня за руку и увела в комнату.
– Одевайся быстрее, – сказала Синтия, закрыв дверь, и добавила: – А подслушивать – нехорошо.
– Извините!
Женщина вздохнула и протянула мне мою куртку.
– О, ты живая! – полушутливо поприветствовал меня Гарт Вэн, когда я спускалась вниз по лестнице. Я удивилась, что он тоже здесь: привыкла, что он всегда на работе.
– Ты не ранена? Помощь не нужна? – уже серьёзно спросил он, когда я оказалась на первом этаже.
– Да вроде порядок, – пробормотала я, на всякий случай осматривая себя сверху вниз на предмет повреждений.
– Я не только зубы лечить умею, – уверил Гарт.
– Со мной всё хорошо, спасибо, – ответила я и, решив поддержать его шутливый тон, добавила: – И зубы у меня не болят!
– У Патиенсов всегда крепкие зубы, – улыбнулся Гарт и исподтишка посмотрел на дядю. Это был первый раз, когда мужчины посмотрели друг на друга, хотя находились в одной комнате уже довольно долго. Бронислав не оценил эту фразу, чем бы она ни была, и немножко закатил глаза в ответ.
– У полиции нет больше необходимости допрашивать тебя, – сообщил дядя, обращаясь ко мне, – они разобрались. Если тебе не нужно ещё отдохнуть, мы можем идти домой.
Его тон был почти ласковым, однако я видела по его лицу, что мне НЕ нужно больше отдыхать и что мы-таки пойдём домой сию секунду.
– Да, эм… пока, – я помахала рукой в сторону Синтии и Гарта.
– Там такой дождь, – обеспокоилась Синтия, – Ева не может идти без зонта.
– Я дам им самый лучший зонт, что у нас есть, – пообещал Гарт, залезая в шкаф в прихожей.
Глава 6
По дереву и через окно
Мне в руки дали какой-то полуживой чёрный зонт. Синтия кинула нам вслед сухое «пока», и мы с дядей оказались на улице. Холодными иголками кололи лицо капли дождя, ветер бросал их из стороны в сторону, под ногами вместо земли было сплошь какое-то вязкое месиво. Дядя Бронислав быстро шёл впереди меня. Мне понадобилось немало сил, чтобы добраться до замка.
Когда мы, наконец, дошли, я поспешила добраться до тепла как можно скорее. Я почти бегом поднималась по лестнице в свою комнату. Но этого запала надолго не хватило, и я остановилась на полпути. Оттуда, где я остановилась, было хорошо видно столовую внизу. Я увидела, как вошёл дядя Бронислав. Он сбросил с себя плащ, швырнул его на один из стульев, сам так же тяжело упал на соседний стул и крикнул Хьюго, чтобы тот принёс вина.
Вскоре перед ним стоял, по обыкновению, бокал вина. Он то поднимал его, отпивая маленький глоток, то ставил обратно, то смотрел в него, будто бокал – как минимум бездна. Хьюго стоял рядом, за спинкой его стула, и нетерпеливо вытягивал шею. Наконец, старик не выдержал:
– Ну?
Бронислав поднял руку в жесте, показывающем, что Хьюго нужно остановиться.
– Я расскажу, – пообещал дядя и, как бы извиняясь, добавил: – Мне просто нужно…
Хьюго понимающе кивнул. Они помолчали, пока Бронислав пил, и вдруг бокал громко стукнул о стол; Хьюго вздрогнул от неожиданности.
– Ч-чёрт, – это последнее слово, которое я ожидала услышать от своего дяди, но именно это он и сказал, сказал зло, шёпотом, – чёрт, ненавижу лисиц!
– Ну и денёк, да? – Хьюго сделал ещё одну неожиданную вещь – по-отечески похлопал Бронислава по плечу. – Ну, пойдём-пойдём.
Бронислав повиновался, позволив себя увести. На столе остался стоять недопитый бокал вина.
Я отправилась в свою комнату, и тут же, во всей одежде, легла на кровать. В голове моей было много чего непонятного. Как получилось так, что мой сон оказался реальностью? И почему он так заинтересовал Синтию? Почему важно, что у убийцы синие глаза?
Причём тут мой дядя? Почему полицейский сказал, что вопросов нет к дяде, разве они не собирались поговорить с остальными? Синтия соврала мне? Тогда почему заподозрили именно дядю Бронислава?
Что это за шум я слышала ночью?
И причём тут, в конце концов, лисьи следы? Лисицы? Почему дядя ненавидит лисиц?
Я не смогла найти ответа. Чем больше мой усталый мозг думал об этом, тем сильнее шевелилось во мне, словно змея, неприятное предчувствие. С тревогой на душе я закрыла глаза.
На удивление спокойно проспав весь оставшийся день, я проснулась под вечер. Было около девяти часов, а так как я ничего не ела, я решила, что надо бы поужинать, хоть уже и поздновато.
Милые леди не едят после шести вечера. Но я не милая – так где там моя еда?!
Я спустилась вниз и нашла Хьюго, который заботливо оставил мне еды. Хорошенько подкрепившись, я поблагодарила его и снова ушла в свою комнату.
Сев на кровати, я стала думать, чем мне заняться. Спать совсем не хотелось. Мой скучающий взгляд упал на большую картонную коробку, одиноко стоящую под письменным столом ещё с моего приезда. Мне тут же вспомнились рыжая Барбара Дефенди и широкоплечий добряк Марк Вунд. При мысли о них мне показалось, что откуда-то повеяло теплом и запахом яблочного пирога. Мои губы сами собой растянулись в улыбку и заныло плечо. Как мне повезло, что я встретила таких замечательных людей! Как жаль, что так быстро пришлось с ними расстаться…
С трудом вытащив увесистую коробку из-под стола, я поставила её посреди комнаты на пол, а сама села на колени рядом. Наследство было хорошо заклеено скотчем, и я, вспоров этот скотч канцелярским ножом, углубилась в изучение его содержимого.
Загадочная коробка, терпеливо ждавшая своего часа под столом, была заполнена только наполовину. Ума не приложу, почему она была такой тяжелой. Худой ежедневник, и набор шахмат – вот и всё, что там лежало. Выложив всё это на пол, я обнаружила ещё кое-что. На дне лежал толстый запечатанный конверт. Отложив его в сторону, я взяла в руки ежедневник. Он был не в лучшем состоянии: половины страниц не было вовсе, края обложки и листов были оборваны и измяты, надписи на обложке не разобрать. Я открыла ежедневник и увидела, что он весь заполнен вырезками из газет, только кое-где были небольшие надписи от синей ручкой. Я, щуря глаза, читала полустёртые печатные буквы и с трудом разбирала резкий острый почерк.
На вырезках были сообщения из разных газет, но содержание их было похоже. Оно было примерно таким: в таком-то городе пропадали люди. В один прекрасный вечер один человек вдруг уходил из дома, ничего никому не сказав. Просто вставал и уходил. Телефон, конечно же, был отключен или оставлен дома. Человек не возвращался. А через несколько дней его находили где-нибудь в глухом месте, лежащего в луже крови с перерезанным горлом. Улик было мало, либо не было вообще. Важные для дела материалы магическим образом терялись. Полиция и частные сыщики тщетно бились над раскрытием преступления, но ничего не могли поделать. Тайна оставалась тайной, и никто не понимал, отчего умирали жертвы. Не сумев найти ответа, дело закрывали. На вырезках были обведены даты. Даты то и дело повторялись, а сбоку часто были отмечены промежутки времени между случаями: «27 дней», «28 дней» или «29 дней». Интересная, конечно, закономерность, но зачем папе эти расчёты? Одна статья на вырезке называлась «Учёные выяснили, что смертность выше в полнолуние». Рядом с ней ничего не было написано, просто было рисунок улыбающегося лица. Папе это показалось смешным.
Ещё под газетными вырезками были написаны фамилии, иногда два-три слова и стоял крестик.
Зачем это папе? Подумала один раз и тут же принялась думать дальше…
Отец иногда исчезал довольно надолго. Как часто он уезжал? Если хорошо подумать, то раз в месяц. Это раз. Возвращался он уставший – это два. После его исчезновений к нам в дом наведывалась полиция. Это три.
Странные догадки рождались в моей голове, смутные, не успевшие ещё оформиться, но уже пугающие. Я встряхнула головой, пытаясь упорядочить их, и отложила ежедневник в сторону. Так я некоторое время сидела на полу неподвижно и думала, пока какое-то наваждение не заставило мой взгляд упасть на окно. «Надо бы проветрить», – решила я.
Решив так, я подошла к окну и открыла его. На меня повеяло ночным холодом. Уже давно стемнело, небо после дождя было чистым, и над парком уже висела луна.
Полюбовавшись немного, я положила руки на подоконник. В полнолуние смертность выше? Что ж, вчера было полнолуние, и девушка из деревни действительно умерла вчера. Она не просто умерла: на неё кто-то напал. Но разве это связано? Зачем мой папа отслеживал исчезновения людей в полнолуние? Всё это похоже на какую-то охоту за летающими тарелками.
Мне вдруг стало страшно. Как будто что-то большое, чёрное и безобразное медленно подбиралось ко мне.
Я резко захлопнула окно. Подождав несколько секунд, я поняла, что большое и безобразное не бросилось на меня, а значит, всё в порядке.
– Надо отдохнуть, – сказала я себе, сказала вслух, чтобы не было возможности возразить. Сказала так и залезла под одеяло.
***
– Не бойся темноты, бойся слабого света…
Опять этот звенящий, почти детский голосок в моей голове твердил в который раз одну и ту же фразу.
–…Он так и норовит обмануть тебя.
«Я уже слышала это», – подумала я в ответ.
–Не бойся темноты, бойся…
–Прекрати.
–…Слабый свет. Он так и норовит…
–Замолчи.
– Он обманет.
–Молчи!
– Не бойся…
–Заткнись!!! – закричала я и очнулась от собственного же выкрика.
Голосок рассыпался на весёлый простодушный смех, который очень скоро растаял эхом в дрожащей тишине.
Я открыла глаза, но результата это не принесло – кругом было темно. Холод пронизывал меня до дрожи. Мне неприятно пекло ключицу, как будто я обо что-то обожглась. Подняв руку, я нащупала на шее маленькую серебряную половинку монеты. Мои пальцы обожглись об него, это было похоже на то, если бы я коснулась горящей свечи. Вздрогнув от боли, я сдёрнула медальон с шеи и швырнула его куда-то в угол. Монетка жалобно звякнула где-то в темноте. Я еле поднялась. Что это было? Обморок? Я чувствовала себя ужасно. В этом замке спать невозможно! Нужно попытаться снова заснуть…
Какой странный сон! Как будто из-под земли под моими ногами раздаётся голос…
– Эй, есть кто-нибудь?! Вы слышите?!
Я опускаю голову и вижу под ногами… могилу. Она ещё совсем недавно закопана, земля ещё рыхлая.
– Помогите! – отчаянно кричит кто-то.
Я опускаюсь на колени и говорю:
– Я здесь! Что случилось?
– Я не знаю! – отвечает голос.– Я не знаю, это ошибка! Я не умер, я живой! Выпустите меня отсюда!
«Бедняга, его закопали!» – думаю я и говорю ему:
– Не бойтесь, я помогу!
– Поторопитесь, пожалуйста!!! – отчаянно просит голос.
И я начинаю горстями разгребать землю, но вскоре устаю, мои пальцы немеют, а до несчастного ещё далеко, и я понимаю, что одна не справлюсь.
– Держитесь! – говорю я. – Сейчас позову помощь!
И, не дождавшись ответа, я бегу куда-то сквозь белёсый туман, окутывающий всё вокруг, спотыкаюсь, и кричу, зову на помощь. Но вокруг ни одного человека, лишь одни могилы. Так я бегу, пока всё вокруг не забирает туман, и всё становится белым…
Я открыла глаза и оказалась в том состоянии, когда уже не спишь, но ещё не проснулся. Сон всё ещё окутывал меня, и я почти не отличала его от реальности. Вот снова из-под земли раздаются какие-то звуки… Нет, не из-под земли, а из-под пола. Это может быть, внизу ведь есть ещё один этаж. Как странно, пол в моей комнате движется! Нет, это не пол, это лишь одна плита…
Стоп.
Тут я, наконец, поняла, что происходит, проснулась окончательно и испуганно вздрогнула. Отверстие в полу всё увеличивалось, и вскоре открылся узкий проход. Оттуда ко мне в комнату поднимался кто-то очень тихий, я еле улавливала звук его шагов в кромешной тишине ночи. Вскоре над полом показалась его голова и плечи…
Я в панике смотрела на чёрное отверстие в полу. Что мне делать?
Пока я лихорадочно соображала, этот некто уже во весь рост поднялся над полом и теперь стоял посреди моей комнаты. Я закрыла глаза и притворилась, что сплю. Некто очень тихо – казалось, он даже не дышал, – прошёл к окну и сгрёб с пола ежедневник моего папы. Еле слышно зашуршали страницы. Как он вообще видит в этой темноте, что там написано? Расправившись с ежедневником, он положил его там же, где и взял. Затем некто заглянул в коробку… Я думаю, он смотрел на шахматы. Затем поднял с пола конверт, но, увидев, что он запечатан, решил не открывать. Я зажмурилась, не желая видеть, что может случиться дальше.
Но дальше он стал тихо спускаться вниз по ступеням. В тот момент, когда плита задвинулась на место, я поняла, что только что пережила что-то страшное.
Я спряталась под одеяло и дрожала там. Так я лежала, пока в один момент не почувствовала перемены и не осмелилась выглянуть из-под одеяла. Тогда-то я с радостью увидела, что темнота отступала.
В предутренних сумерках я вскочила с кровати и, взяв ещё одну часть «наследства» – неподписанный запечатанный конверт, – подошла к окну. Я чувствовала, что мне нужно срочно прочитать то, что там находится.
Разорвав конверт, я достала оттуда сложенные листы бумаги в клеточку. Развернув первый, я, щуря глаза, принялась читать…
« Ева, люди часто пишут то, чего не могут сказать вслух. Это удобно: письмо можно сжечь»…
Письмо от папы! Мило…
«Выходя из дома, я не знаю, вернусь ли я обратно, поэтому на случай, если не вернусь, я написал это письмо. Тебе нет смысла грустить по мне. Ты не грустишь? Что ж, это верно. Я и не заслужил»…
«Я вовсе не жизнерадостный человек, и, я думаю, ты поймёшь, почему, когда прочитаешь до конца.
Ты часто спрашивала меня, а я не отвечал. Я хотел ответить, но считал, что ещё слишком рано.
Теперь я беспокоюсь, чтобы не было поздно».
«Ничего себе заявление!» – подумала я и с ещё большим любопытством принялась читать дальше. Но отец не торопился выкладывать всё и сразу:
«Но обо всём по порядку.
О моей профессии.
Кем становятся приличные люди? Врачами, инженерами, поварами … Да кем угодно!
Ты будешь мною гордиться, когда узнаешь, что я стою на страже порядка и безопасности людей. Военный, полицейский? Нет, хуже.
Охотник на нечисть».
«Что?» – не поняла я.
«Я, честное слово, не вру и не выдумываю. Так вот, такая профессия существует. О ней знают очень немногие, потому что нельзя, чтобы люди знали о нас и о тех, с кем мы боремся. Почему? Всё просто: меньше знаешь – крепче спишь.
Те, кто, казалось, живут лишь в сказках, существуют на самом деле, а именно – вампиры, оборотни и привидения. И, если привидения почти безвредны, то с остальными дело обстоит хуже. Для выживания им нужна человеческая кровь. В полнолуния люди пропадают по всему миру, но никто не хочет признавать, что это так.
Но те, кто теряет любимого человека, не могут смириться с этим. Ведь это несправедливо, верно?
Вот тут-то и появляются охотники на нечисть (мне очень не нравится это название, правда, но это не я его придумал).
Так что я делаю? Я нахожу тварь и убиваю. Порой от одного идёт след к другим таким же, и, если я найду их, то всё возможное сделаю, чтобы они больше не выпили ни капли крови.
Грязная работа. Но кто-то же должен это делать. В мире полно неприятностей и кроме них. Чем меньше их ходит по земле, тем лучше».
От окна на меня потянуло холодом, и мурашки пробежали у меня по спине. «Ничего себе», – только и могла подумать я.
«Как видишь, я ненавижу их. Но я не столько переживаю за жертв, сколько за себя. Но ты сама рассуди – могу ли я иначе? Итак,
О твоей маме.
Её зовут Луиза Шери Патиенс. Сначала всё было… это было – лучше некуда!
Мне было семнадцать. Я играл на гитаре в подземном переходе, положив перед собой шляпу. Это было мой первый заработок. Конечно, можно было устроиться официантом или разносчиком пиццы, но это было не по мне. Итак, я приходил к одному и тому же месту, становился, и играл всё, что в голову взбредёт. Иногда прохожие кидали в шляпу деньги, и я был несколько разочарован, что денег обычно было очень мало (мне казалось, я играю лучше, чем меня оценивают). Но, в конце концов, меня всё же хорошо оценили.
Однажды вечером, собираясь уже уходить со своего места, я заметил девушку, которая остановилась в нескольких метрах от меня, прислонившись к стене. Люди шли и шли, а она стояла и смотрела на меня, и слушала, как я играю».
Тут я заметила, что улыбаюсь.
«Так, я решил поиграть ещё немного, раз у меня появился слушатель. Я подумал, что ей скоро это надоест и она уйдёт. Но прошло полчаса, прошёл час, а она всё не уходила. А я продолжал играть. Я уже очень устал, хотелось спать. Когда она, наконец, ушла, я отправился домой. Не знаю, что в тот вечер произошло, но, хоть и была уже и глубокая ночь, мир казался мне ярким. Вернувшись домой и получив взбучку от родителей за поздний приход, я лёг спать и уснул быстро и крепко.
Знаешь что? Следующим вечером она снова была там. Так же стояла и слушала. И я играл до последнего, пока она не ушла. Больше и ничего не было нужно. Так происходило каждый вечер в течение недели. От усердной игры на пальцах у меня появились мозоли, из-за которых играть стало не очень-то легко.
А однажды она пропала. Просто не пришла, и я стоял и дёргал струны, вытягивая шею и вглядываясь в прохожих. Я уже успел привыкнуть к ней. Более того – без неё никак нельзя влачить дальше своё существование. И я искал её взглядом, хоть и не отдавал себе отчёта в этом. Постояв полчаса, я ушёл домой, так ничего и не заработав.
В тот вечер была полная луна.
Но по привычке я вернулся на своё место следующим вечером. И это было более чем приятной неожиданностью, что она вернулась! Тогда мне в голову пришла мысль: а что если она исчезнет? Насовсем? Что тогда?. Мне было страшно думать, что тогда. И я видел один лишь выход, очень простой, но в то же время сложный. Надо поговорить с ней.
Это было чертовски трудно!
Ева, ты там смеёшься? Не надо смеяться, ни черта в этом смешного.»…
Отец как в воду глядел – я смеялась, хотя сама не понимала, от чего. Я стояла и хихикала, прикрыв рот рукой и чувствуя, как кровь приливает к моим щекам. Не ожидала я от Мэттью Дистурба такой откровенности.
«Ты что, давай? Или ты трус?!» – спрашивал я себя. Нет, я вовсе не трус, но я боюсь. И я всё не решался. Видишь ли, в общении я всегда был несколько туговат, особенно с девушками.
И вот в этот самый момент, когда она собиралась уже уходить, откуда-то взялась шумная, явно хорошо подвыпившая, компания. Четверо парней шли, смеялись и голосили что-то нечленораздельное. Наконец, они приблизились к девушке, сделав вид, что не замечают меня. Эй, детка, чего стоишь одна? Не хочешь прогуляться с нами? – спросил один из них. Моя слушательница вздрогнула, испуганно глядя на этих ребят. Она не успела ничего сказать, как тот, что задал ей этот вопрос, развернул её к себе и обнял одной рукой за плечи, а другой…
Впрочем, неважно, что он сделал, это был очень уж смелый жест. Сейчас ты опять посмеёшься, но я, увидев подобное, жутко разозлился. Да, мы не были с ней знакомы, я даже не знал, как её зовут, но не важно. Это Я играл ей уже вторую неделю, он не имел права её трогать, и я был взбешён! Извини, приятель, но она со мной! – я бы никогда не сделал такого заявления, не находись я в таком состоянии.
Девушка бросила на меня немного удивлённый взгляд и ответила: Да, он со мной!
Парень нехотя разнял руки, и она поспешила скрыться где-то у меня за спиной.
После этого я развернулся, собираясь уходить, но меня окликнули. Я обернулся. Зря я это сделал. Я обернулся и тут – БАЦ! – мне заехали кулаком в челюсть, да так, что мои зубы клацнули, прокусив губу, из которой тут же пошла кровь. И тут я взбесился хуже прежнего. Я посмотрел на этого парня, и понял, что сейчас испепелю его и развею по ветру!
Дальше всё было как в тумане. Никогда не умел драться, а тут во мне прямо проснулся скрытый талант. Я сбил противника с ног. Трое его приятелей кинулись поднимать его, что спасло меня от продолжения драки, которую я, сдаётся мне, проиграл бы. Поэтому, воспользовавшись моментом, я поспешил к выходу из подземки. Притаившись у стены, девушка наблюдала за происходящим и, когда увидела моё спешное тактическое отступление, поспешила за мной. Я схватил гитару, и мы побежали прочь.
Обнаружив, что погони нет, мы остановились. Тут я решил, что сейчас, когда я так героически получил по башке ради неё, самое время заговорить. Всё в порядке? – спросил я.
О, этот момент, когда должно или свершиться чудо, или весь мир сгорит в огне!
Мир, как видишь, всё ещё жив. Я тогда не догадался, что она только этого и ждала.
Да, отлично, спасибо, – сказала она и воскликнула: – Да ты же весь в крови!
Я подумал, что она боится крови, и принялся её успокаивать, что мол, всё в порядке, мне совсем не больно.
Не желая меня слушать, и протянула мне белый носовой платок.
Я послушно вытерся и, не зная, куда деть платок, положил его в карман. Это только потом я понял, как стойко она держалась – иногда вампир даже от самого слабого запаха крови перестаёт контролировать себя.
«Ты возвращаешься домой так поздно, не боишься?» – спросил я у неё. Нашёл, что спрашивать!
«А ты?» – с улыбкой спросила она в ответ.
Ну а я что? Я, конечно же, не боюсь, что вы, я же, если будет десять на одного, всех их голыми руками, я же… Можно, я тебя немного провожу? Пожалуйста. Нам не по пути? Ерунда, ерунда, я пройдусь. Конечно, мне не холодно, я же в куртке. А тебе не холодно, дать тебе куртку? Нет? Ах, ну что ж… Меня зовут Мэтт.
Она представилась как просто Шери. Шери – это так коротко и ясно, не то, что Луиза.
Проводить её до самого дома было никак нельзя. Я так и не узнал, что она живёт в настоящем замке далеко отсюда …
Знаешь, ты ведь можешь никогда не увидеть свою маму. Это плохо, когда ребёнок не видит маму. Постарайся хотя бы представить её. Она была высокой, тёмноволосой и с зелёными-зелёными глазами, как все Патиенсы. А ещё она была такая бледная, почти прозрачная, как призрак, так что я всё боялся, что она вдруг возьмёт и растает в воздухе»
Я чувствовала, как ко мне на лицо лезет улыбка, а глаза начинает щипать. Что должно твориться в сердце человека, чтобы он так упорно делал вид, будто этого сердца и вовсе нет?
«Короче, красивая она была. И очень тихая. Тихо разговаривала, тихо смеялась, шаги у неё тоже были очень тихими. Я рядом с ней чувствовал себя диким пещерным человеком, а потому тоже пытался говорить тише.
Вскоре мой скромный заработок был заброшен. Я тогда на что-то копил… На что? Не помню уже. Меня вообще мало что стало интересовать. Учёба? К чёрту учёбу. Сборная по баскетболу? А что, без меня никак? Родители недовольны? Покричат, да успокоятся. Друг позвал на день рождения? Извини, приятель, я занят, зайду попозже. Родственники приехали? Ну и какого чёрта им тут надо? Учителя жалуются? Господи, да кого это вообще волнует!
Окно стало моим единственным входом в свой же дом, вечерами я только и делал, что играл на гитаре, днём я отсыпался и для виду шёл в школу, ничего там, по сути, не делал. А ночью я шёл к подземному переходу, к известному только нам обоим месту. И мы шли куда-нибудь, без цели, просто бродили по улицам, разговаривали, часто она просила сыграть для неё, и я играл. Я горланил песни на всю улицу, будил людей. Старался. Пару раз на меня выливали из окон вёдра холодной воды, но меня это не останавливало. Шери нравилось, как я пою, и пусть весь мир отсыпается днём.
Встречаться после наступления темноты – почему? Я не задавал себе такого вопроса, хотя должен был. На все предложения встретиться днём Шери находила отговорку, только если не шёл дождь.
Она очень мало рассказывала о себе. Вернее, она не рассказывала того, что обычно люди предпочитают узнать сразу… Это было не важно. Я знал все её любимые книги и фильмы, её любимые места в городе, любимые цвета , знал, что она любит играть в шахматы и есть яблоки. За несколько недель мы узнали друг друга до мелочей. Я чувствовал, что знаю её чуть дольше, чем целую вечность.
При этом мы оба стеснялись даже дотронуться друг до друга.
Ева, ты опять там смеёшься?».
Да, я смеялась теперь уже почти в голос, хотя и не понимала толком, что в этом было такого смешного. Наверное, сам факт присутствия моего отца в подобной истории.
«Однако, не смотря на то, что всё, вроде бы, было хорошо, внутри меня жило какое-то неясное сомнение. Шери была странная, очень странная.
У меня было чувство, что она чего-то недоговаривает, пытается скрыть.
Все сомнения исчезли в один прекрасный вечер. Сначала он был таким же, как и все другие до этого. Но меня почему-то подбило спросить Шери, зачем она пришла тогда, в первый раз, в тот подземный переход. Знаешь, на самом деле выглянуло солнце – и она пряталась. Но тогда она овтетила так:
«Я шла куда-то, уже не помню, услышала музыку… Решила послушать. Вот и слушаю. «И что?», – не понял я. «А что, что-то должно быть ещё? Какой же ты… Тупой!». Это был единственный раз, когда она сказала что-то громко. И отвесила мне хороший такой подзатыльник. А потом было хуже – она меня поцеловала. Никогда такого ещё со мной не случалось, и меня и это немало озадачило. Потом она как будто испугалась и убежала, а я стоял как столб, ничего не мог сделать ещё минут пять.
Длинно я пишу, верно? Так надо, поверь. Должен же я хоть раз кому-то рассказать!
На следующий день родители сказали мне, что уедут на две недели. Спросонья я не сразу осознал суть этой фразы, а потом вник! Как только они уехали, я взялся за колоссальную работу. Я жил на чердаке родительского дома, это даже не было комнатой. Это была берлога, которую стоило сделать хоть немного не такой дикой… Сколько я в тот день неожиданных открытий сделал, открыв все ящики, шкаф и отодвинув кровать! Потом я нашёл самую чистую майку, которая у меня только могла быть. Я, кажется, даже помыл голову… Потом на все деньги, которые родители оставили мне, я купил яблок, печенья и много чего ещё. После всех проделанных подвигов я лёг отдыхать, ожидая ночи.
Мы встретились как обычно. Прошлись по городу полчаса, а потом я сказал, что мол, предки свалили, не зайдёшь ли ты? А ещё у меня есть пара фильмов, которые мы могли бы посмотреть…
