Лина Филимонова
Тайны Васильков или мое нескучное лето
Глава 24, где сокровище сияет всеми гранями
Ночью опять шел дождь. Я ворочалась в своей кровати, думала о Ване и даже не вспоминала о сокровищах и тех, кто хотел их похитить. Даже тень пустого человека сегодня меня не пугала. Я слушала дождь и вспоминала. Вспоминала, как в первый раз увидела Ваню и почти поверила, что он тракторист, как мы с ним обследовали чердак, и он спросил, сколько мне лет, как он спал на моем крыльце и как смутился от того, что я его за этим застукала… И еще много чего. Оказалось, что у меня накопился целый ворох воспоминаний связанных с Ваней. И еще оказалось, что все эти воспоминания окрашены какой-то розовато-сиреневой дымкой.
Прелесть дождя еще и в том, что он обязательно когда-нибудь закончится. Рано или поздно, сегодня или завтра… В данном случае ждать пришлось до самого утра. Утром меня разбудил яркий солнечный свет, и я мгновенно вскочила с кровати, не чувствуя никакой сонливости, хотя обычно по утрам я брожу как сомнамбула, пока что-нибудь не встряхнет меня как следует.
Ваня пришел только к вечеру, и я весь день провела как на иголках.
– Позвони ему, – сказал Борька, снимая со стены в кухне картину.
Он с утра шел по нашим с Ваней следам, но мне это было совсем неинтересно. Я даже не полезла с ним на крышу заглядывать в трубу, что совсем уж на меня не похоже.
– Кому? – сделала я непонимающее лицо, для чего округлила глаза и слегка приоткрыла рот.
– Сама знаешь, кому.
– Он, наверное, спит. В последнее время у него для этого почти не было времени.
– А у тебя? – с еле заметным смешком спросил Борька.
– У меня – было, – буркнула я. – Ты же меня знаешь, если я не высплюсь, то я вообще ни на что не гожусь.
– Ага. Вернее, годишься только на то, чтобы уснуть прямо на лекции или в машине, остановившись на светофоре.
– Такое было только один раз!
– А я и не говорю, что два. Значит, не будешь звонить?
– Не буду.
– Ну и правильно, – согласился Борис. – Сам придет, никуда не денется. Слушай, – неожиданно спросил он. – А это все… действительно правда? – он посмотрел на меня с надеждой. Похоже, эта история с сокровищами вдохновила его не меньше, чем меня на первых порах.
Я помолчала несколько секунд, а потом откровенно ответила:
– Не знаю. Мне и самой не верится. Все время хочется себя ущипнуть или отвести к психиатру.
– Понятно.
Похоже, мое откровенное признание убедило его больше, чем это сделали бы любые доводы.
Устав изображать следопыта, Борька решил навестить бабу Грушу.
– Давно пора, – сказала я. – Она уже, наверное, обиделась, что ты не заходишь. Не забудь сказать, что отдыхал с дороги.
– Но она же не знает, что я приехал? – он вопросительно посмотрел на меня.
– Знает, даже и не сомневайся. И вовсе не от меня.
– А от кого?
– Борис, это деревня. Здесь все все знают. И я уверена, у местного населения уже есть несколько гипотез по поводу того, зачем ты заглядывал в трубу.
– Ты думаешь… кто-то меня видел?
– Здесь у всего есть глаза и уши. Привыкай.
– И как же можно так жить? – воскликнул Борис.
– Лично я просто не обращаю на такие вещи внимания. А тебе стоит придумать какую-нибудь версию по поводу фингала.
Фингал был замечательный. Лиловый в середине, желтый по краям… Красота, одним словом.
– Хочешь, я его тональным кремом замажу? Будет почти не видно.
– Может, мне еще губы накрасить, чтобы отвлекали внимание? Тогда точно никто про фингал не спросит…
– А что, идея! – обрадовалась я и сделала вид, что иду за помадой.
– Стоять! – скомандовал Борька. – Фингалы, как известно, только украшают мужчину.
– По-моему, шрамы… Ну да ладно. Надеюсь, Белке понравится, а Алинка не испугается.
– Белка – это… которая племянница?
– Ага. А Алинка – ее дочка. Очень любознательная девочка. Обязательно спросит, что это у дядя с глазом.
– Тут грабли есть? – спросил Борис.
– Грабли? Есть, наверное… А зачем тебе?
– Где они обычно лежат?
– Не знаю. Я их в глаза не видела.
– В общем, так. Скажем, что я вчера в темноте наступил на грабли.
Я захихикала.
– Классно. Ты – просто герой. Герой анекдота. О тебе теперь в Васильках легенды будут слагать.
– Ну и на здоровье. Роль клоуна мне вполне по вкусу.
– Не клоуна, – поправила я, – а городского идиота.
– Тем более, – сказал Ваня и мы пошли.
Баба Груша, действительно, ничуть не удивилась при виде Бориса. Соседки ей уже наверняка доложила о появлении в Васильках нового дачника. Но фингал оказался для нее новостью, значит, ночью никто ничего не слышал. Версия о граблях прокатила на ура, правда, Белка смотрела недоверчиво. Я ей подмигнула, а потом, когда баба Груша увела Борьку в дом, рассказала всю правду без прикрас. Она смеялась и одобрительно качала головой.
– Представляю твои эмоции, когда ты поняла, что доблестный рыцарь Ваня приволок на своем плече твоего собственного брата.
– Насчет эмоций ничего не скажу, но помню, что я хрюкала.
– Хрюкала?
– Ага. Хотела смеяться, но почему-то получался какой-то поросячий звук.
На крыльцо выбежала Алинка.
– Баба Груша говорит, чтобы вы шли есть жареную картошку, – сказала она.
– Мы сейчас, – отозвалась Белка.
Алинка спустилась на одну ступеньку и уселась на крыльцо.
– А можно я не буду? – заискивающе спросила она.
– Что не будешь?
– Жареную картошку есть.
– А что ты будешь? – спросила Белка.
– Я просто посижу с вами и посмотрю на этого смешного дядю с фиолетовым подглазником. А потом баба Груша обещала блинов напечь.
– Ладно, – согласилась Белка. – Не хочешь, не ешь. Я, между прочим, тоже совсем не голодная.
Через два часа я привела домой под завязку набитого блинами Бориса.
– Уф, – сказал он, отдуваясь и усаживаясь в кресло.
– А ты думал, – я уселась напротив него в кресло-качалку и начала раскачиваться.
– Чего мы ждем? – спросил Борька.
– А с чего ты взял, что мы чего-то ждем?
– Не знаю. У тебя лицо, как на вокзале.
– Чего?
– Такое лицо бывает, когда все готово, чемоданы сложены, билеты проверены, а поезд еще не пришел.
– А, – говорю я. – Понятно. Но, по-моему, поезд уже пришел.
Я услышала тяжелые Ванины шаги на веранде.
– Наконец-то, – сказал Борька, вставая ему навстречу. – Здорово у тебя получилось, – добавил он с завистью.
Ваня надел бейсболку, которая полностью закрывала шрам на лбу.
– Спасибо, что удачно выбрал место, – подмигнул ему Ваня. – Ну что? – спросил он, глядя на меня.
– Что – что?
– Поехали?
– Как скажете, сэр.
– Очень рад, – сказал Степан Пантелеевич, пожимая руку Борису. – Три головы хорошо, а четыре – это уже квартет.
Он совершенно проигнорировал синяк под борькиным глазом и шишку с царапиной на Ванином лбу. Ваня, мгновение поколебавшись, снял бейсболку, когда мы вошли в дом Глаза. Видимо, из мужской солидарности. Ванина шишка была почти такая же красивая, как Борькин фингал, даже еще красивее, потому что находилось ровно посередине лба, не нарушая симметрии. Степан Пантелеевич был необычайно оживленным, я бы даже сказала, радостным. Он провел нас в гостиную и жестом предложил садиться.
Мы расселись в кресла и на диван и уставились на него в напряженном ожидании. Степан Пантелеевич взглянул на часы и вышел.
– Старик совсем не изменился, – задумчиво произнес Борька. – Я видел его лет десять назад, и выглядел он тогда абсолютно также.
– А чего ему меняться, – сказала я. – Он же уже старый.
– Куда это он подевался? – задал риторический вопрос Ваня.
– Наверное, пошел чайник ставить, – сказала я.
– Сколько можно чай пить? – недовольно пробурчал Ваня. – Только и делаем, что чай пьем.
– Это ты зря, – возразила я. – Чай у Степана Пантелеевича необыкновенно вкусный. Все время забываю спросить, что за сорт. Что-то постоянно отвлекает от этой мысли.
Борис молча озирался по сторонам, разглядывая старинную мебель, картины в овальных рамках и кованую люстру с лампочками, стилизованными под свечи. Странно, что сегодня Степан Пантелеевич усадил нас в гостиной. Обычно все наши заседания проходили в его кабинете, и гостиную мы видели только краем глаза. Может быть, это потому, что нас стало больше? Или это означает, что сегодня – просто светский визит и делами мы не занимаемся?
Я встала и подошла к окну. То, что я там увидела, меня просто потрясло. Никогда бы не подумала… Неужели Орлиный Глаз сам всем этим занимается? Окно выходило в огород, расположенный за домом. Этот огород вполне мог претендовать на то, чтобы его взяли и целиком перенесли на какую-нибудь выставку малых агрономических форм. Это был не огород, а просто картинка: безупречные грядки с ровными параллельными рядами моркови, редиски и еще каких-то корнеплодов, линии молодого укропа, петрушки и салата, кусты помидоров, привязанные к деревянным колышкам зелеными ленточками, грядки огурцов, кабачков и тыкв, тоже очень аккуратные, несмотря на склонность этих культур к беспорядочному разрастанию. И все это – небольшое, даже миниатюрное, этакий небольшой островок геометрического порядка посреди буйных зарослей разросшегося кустарника и подступающего к забору леса.
Только я оглянулась на Ваню и Бориса, намереваясь поделиться с ними своим открытием, как вошел Степан Пантелеевич, и не один. С ним был полноватый и очень представительный мужчина с седыми волосами, обрамляющими круглую блестящую лысину и небольшой бородкой более темного, чем волосы, оттенка. У него на носу были очки в тонкой оправе, почти такие же, как у Степана Пантелеевича, смотрел он поверх них, внимательно, и даже, как мне показалось, придирчиво.
– Добрый день, молодые люди, – ответил он на наши приветствия глухим низким голосом. – Думаю, не ошибусь, если скажу, что вы и есть внучка Екатерины Андреевны, – сказал он, обращаясь ко мне.
– Да, – пролепетала я, глядя на него во все глаза.
– Это Павел Юрьевич, мой давний друг, – представил гостя Степан Пантелеевич. – Я очень рад, что он приехал меня навестить.
– После того, как ты мне буквально нож к горлу приставил, – беззлобно проворчал Павел Юрьевич. – Но я рад, что все же бросил все дела и выбрался к тебе в лес. Я, кажется, даже, начинаю понимать, почему ты здесь поселился…
– Но ты бы здесь не выжил, – сказал Степан Пантелеевич.
– Ты меня хорошо знаешь, – согласился гость. – Пара дней на природе – это одно, но жить здесь по нескольку месяцев кряду… Это надо быть очень большим оригиналом. Или…
– Сумасшедшим, – подсказал Степан Пантелеевич.
– Заметь, это не я сказал.
Я чуть ли не подпрыгивала на диване от нетерпения. Ясно, что этот Павел Юрьевич появился здесь не случайно, тем более это ясно из его слов о моей бабушке. Но почему же они так беззаботно беседуют на посторонние темы, как приятели, встретившиеся за кружкой пива, как будто бы нет более важных дел и более интересных тем, чем причины, по которым Орлиный Глаз здесь поселился?
– Ну, не буду испытывать ваше терпение, – произнес Степан Пантелеевич. – Я заставил этого страстного горожанина приехать ко мне не случайно. У него есть, что вам рассказать. Он был знаком и с Екатериной Андреевной, и с Федором Ивановичем и я взял на себя смелость предположить, что Екатерина Андреевна доверила ему свой секрет.
Я удивленно смотрела на этого лысого мужчину преклонных лет и ничего не понимала. Кто этот человек? И почему бабушка могла рассказать ему то, чего она не рассказала никому из своих родственников?
– По профессии я ювелир, – ответил Павел Юрьевич в ответ на мой откровенно вопросительный взгляд. – В последние годы занимаюсь только антиквариатом. Это моя страсть. Через мои руки прошли сотни и даже тысячи ювелирных изделий, изготовленных в прошлых веках. Я могу, лишь взглянув на кольцо, подвеску или сережки, сказать, когда они были сделаны, с точностью до года, и каким мастером, если к этому приложил руку какой-то из известных ювелиров.
Это все, конечно, здорово, только совершенно непонятно, к чему это он так расхвастался. Я, конечно, надеюсь найти сокровище, но, во-первых, я совершенно не уверена, что оно будет старинным и ювелирным, а, во-вторых, оно все еще не найдено и неизвестно, будет ли найдено вообще. По Ваниному взгляду я поняла, что он думает примерно то же самое. Борис смотрел на ювелира и не смотрел на меня, поэтому о его мыслях я не могла даже догадываться.
– Именно об этом меня и попросила Екатерина Андреевна, – неожиданно сказал этот профессионал по антиквариату.
– О чем? – вырвалось у меня.
– Об оценке. Это моя обычная практика. Люди, владеющие антикварными украшениями, часто плохо представляют себе их реальную ценность. Кому-то что-то перешло по наследству от бабушки, кто-то что-то купил по случаю, думая, что делает удачное вложение… Обычно они преувеличивают историческую и ювелирную ценность своих милых вещичек. Если колечко было куплено прабабушкой в начале прошлого века, это еще не значит, что оно стоит миллионы. Скорее всего, это изделие массового производства, которое, хотя и имеет какую-то ценность по причине своего возраста, но ценность эта вовсе не чрезмерна.
Понятно. Орлиный Глаз с помощью своего друга хочет меня предостеречь, чтобы я не слишком раскатывала губу. Да я и так, собственно… Разве для меня важна ваша ювелирная, а, тем более, историческая, ценность?! Мне бы только клад найти, а что именно в нем будет – не так уж и важно. Главное – что это хотела мне передать моя бабушка. Да пусть это будет хоть оловянное колечко, если оно было дорого ей, то оно будет также дорого и мне. Даже еще больше.
– Но тут был другой случай, – веско сказал Павел Юрьевич и замолчал.
Я встрепенулась. В размышлениях об оловянном колечке я чуть не потеряла нить его повествования.
– Это было чудо, – произнес ювелир. Мне показалось, что его голос дрогнул. – И я вынужден был молчать об этом, потому что дал слово. Считалось, что эта вещь давно утеряна, а оказалось, что она цела и невредима, и вот уже два века переходит по наследству по женской линии. Екатерина Андреевна не разрешила мне ее сфотографировать, к сожалению. Впрочем, я ее прекрасно понимаю.
Зато я не понимала абсолютно ничего. Я посмотрела на Степана Пантелеевича. Он выглядел чрезвычайно довольным, прямо-таки светился от удовольствия. Ваня и Борис были серьезными и сосредоточенными.
– Она была очень удивлена, когда я назвал ей цену, за которую эту вещь можно продать. Она знала, что это ценный предмет, но не думала, что настолько. И, конечно, она не догадывалась, что ее пара сохранилась.
– Какая вещь и чья пара? – не выдержав, воскликнула я. – Я ничего не понимаю.
– Разве я не сказал? – Павел Юрьевич удивленно поднял брови. – Вещь – это сапфировая сережка восемнадцатого века. Чрезвычайно большой камень. Просто уникально случай. Два таких камня, почти неотличимых на первый взгляд… Одна из этих сережек всплыла во Франции еще в конце девятнадцатого века. В закрытой частной коллекции. Она несколько раз меняла хозяев, пока не оказалась в России, уже в наше время. Сейчас ее владелец – очень влиятельный, но не очень известный широким массам банкир. Я знаю, что за вторую серьгу он готов выложить целое состояние. Но все считают, что она безвозвратно утеряна. И только я знал, вот уже девять лет… но я молчал.
– То есть вы хотите сказать… – я была ошарашена. – Что эта вторая сережка… – сапфировая, кажется? – была у моей бабушки?!
– Именно это я и говорю.
– Но… – сказала я и замолчала.
– Странно, что никто ничего об этом не знал, – подал голос Борис.
– Действительно, странно, – сказал Павел Юрьевич. – Но очень правильно, с моей точки зрения. И Екатерина Андреевна, по всей видимости, хорошо это понимала. Ваш дедушка, конечно, знал. Но он мало что смыслил в ювелирных украшениях. Он считал, что это просто какая-то золотая безделушка. Но выполнил просьбу Екатерины Андреевны никому о ней не рассказывать.
– Так, значит, сокровище и вправду существует, – прошептала я. – Настоящее…
– Более чем, – с улыбкой произнес Павел Юрьевич.
– А где она сейчас, эта сережка? – спросила я, глядя на него с надеждой.
– Вот этого я, конечно же, не знаю. Екатерина Андреевна сказала мне только то, что она уверена в надежности своего… тайника.
– Так и сказала – тайника? – спросил Борис. Глаза его горели.
– Ну… по-моему, да, – неуверенно произнес Павел Юрьевич.
– Я думаю, есть смысл послушать подробный рассказ о вашей встрече, – сказал Степан Пантелеевич.
– Ну что ж… Я, конечно, не могу гарантировать, что вспомню все подробности нашего разговора, но попытаюсь передать все максимально достоверно. Екатерина Андреевна позвонила мне как-то зимой. Восемь или девять лет назад. После обычных расспросов о делах и здоровье, она сказала, что ей нужна моя профессиональная консультация. Она хотела, чтобы я взглянул на одну вещь. Я нисколько не удивился, как я уже говорил, для меня это обычное дело. Она поинтересовалась, не собираюсь ли я, случайно, в ваши края. Я ответил, что через пару недель планирую навестить нашего общего приятеля. – Павел Юрьевич кивнул в сторону Степана Пантелеевича. – Она попросила меня заехать к ней на обратном пути. И я заехал. Меня ждало удивительное открытие, – добавил он взволнованно. – Я узнал ее с первого взгляда. Еще бы, ведь совсем недавно я делал оценку почти такой же сережки для того банкира. Я был в восторге. Екатерина Андреевна выслушала меня на удивление спокойно, даже когда я назвал ей приблизительную цену, за которую можно продать эту уникальную вещь. Можно было бы, конечно, запросить и в два раза больше, учитывая ситуацию…
– Так сколько она стоит? – спросил Борис.
Павел Юрьевич посмотрел на него укоризненно.
– Это можно сказать только приблизительно, – пробормотал он. – Цена в данном случае определяется не только реальной стоимостью, но и возможностями покупателя… И, конечно, его желанием.
– Никто не будет привлекать тебя к ответственности за неправильные цифры, – с легкой усмешкой произнес Орлиный Глаз. – Скажи приблизительно. Видишь, молодых людей разбирает любопытство.
– Я могу сказать только, что это будет цифра с пятью нулями. В евро, – добавил он.
У меня почему-то не получилось представить эту цифру с нужным количеством нулей. Я лучше об этом потом подумаю.
– И что было потом? – спросила я.
– Потом? – повторил Павел Юрьевич.
– Что сказала бабушка?
– Она сказала, что не собирается ее продавать. Это я одобрил. И еще она сказала, что эта вещь досталась ей от бабушки. А той – от ее бабушки. Или от мамы. В общем, ее передают по женской линии. Если нет дочери – то внучке. Как она попала к их прапрабабушке, я не знаю. Может, Екатерина Андреевна сама не знала. Я не спрашивал. Потом мы тепло распрощались. Я уговаривал Екатерину Андреевну положить сережку на хранение в банк, но она сказала, что хранит эту вещь уже почти полвека и уверена, что и дальше сможет хранить. Что тут скажешь?
– Меня интересуют и другие подробности этой встречи, – сказал Степан Пантелеевич.
– Что значит – другие? – Павел Юрьевич посмотрел на него недовольным взглядом.
– Например, такие: в какое время суток происходила ваша встреча, горел ли в комнате свет, были ли задернуты шторы, не видел ли ты кого-нибудь рядом с домом…
– А, вот ты о чем… Попробую ответить. Была зима, дело было ближе к вечеру, по-моему. Я уехал от тебя где-то во второй половине дня и заехал в Васильки…
– А мне сказал, что торопишься на какую-то встречу, – как бы между прочим заметил Степан Пантелеевич.
– Так оно и было. Я торопился именно на встречу. Итак. Свет горел, это я точно помню. Я подъехал к дому в сумерках, а, когда уезжал, было совсем темно. Да, кстати, когда я вышел из дома, возле моей машины крутился какой-то парнишка. Разглядывал колеса, заглядывал в салон… Спросил у меня, сколько лошадей или что-то в этом роде.
– Что за парнишка? – заинтересовался Степан Пантелеевич.
– Обычный парнишка. В шапке-ушанке. Я не обратил на него особого внимания. Мальчишки всегда интересуются машинами. Мои внуки тоже…
– Давай о твоих внуках поговорим немного позже, – перебил его Орлиный Глаз. – Сколько лет было парнишке?
– Откуда я знаю? Я у него паспорт не спрашивал. Да и не было у него паспорта. Маловат еще…
– Ну хоть приблизительно ты можешь сказать? Шесть лет или пятнадцать?
– Где-то посередине, – пожал плечами Павел Юрьевич.
– Понятно. Значит, была зима… Если я правильно помню, январь.
– Наверное. Я не записывал.
– Да, – продолжал Степан Пантелеевич. – Был январь. Дней пять-семь после нового года.
– Точно! – воскликнул Павел Юрьевич. – Вспомнил. У Екатерины Андреевны в гостиной елка стояла.
– Значит, вы были в гостиной? – спросил Степан Пантелеевич.
– Сначала мы пили чай на кухне. Потом перешли в гостиную.
– А когда Екатерина Андреевна принесла сережку?
– Когда мы закончили пить чай. Но, кажется, еще не ушли с кухни. Точно. Сначала она лежала на кухонном столе. Там еще скатерть в клеточку.
– Да! – не удержалась я от восклицания. – В красно-белую, – зачем-то добавила я.
– А шторы были закрыты? – не отставал от ювелира Орлиный Глаз.
– Да не помню я! – воскликнул тот. – Я, как эту сережку увидел, вообще обо всем на свете забыл.
– Бабушка всегда закрывала шторы в гостиной, – снова вмешалась я. – Потому что она выходит на улицу. А на кухне могла и не закрыть, ведь там огород.
– Мне кажется, шторы были закрыты и там, и там, – сказал Павел Юрьевич. – Но поклясться я не могу. Еще будут вопросы?
– Пока хватит, – сказал Степан Пантелеевич.
Павел Юрьевич вздохнул с видимым облегчением.
За этими расспросами первый шок от невероятной новости немного притупился, но, когда Орлиный Глаз прекратил свой дотошный допрос, и на минуту воцарилось молчание, меня снова как будто током ударило. «Сокровище, – проносилось в моей голове, – настоящее сокровище. Старинная драгоценность. Огромный сапфир… Неужели это действительно происходит со мной?»
– Где же она может быть? – задал риторический вопрос мой брат Борис.
– Интересно, как она выглядит? – спросила я почти одновременно с ним.
В отличие от вопроса Бориса, мой вопрос не был риторическим.
– Если бы этот… старый следопыт, – сказал Павел Юрьевич, косясь на Степана Пантелеевича, – прямо сказал мне, зачем я ему понадобился, то я бы, наверняка смог найти фотографию.
– Фотографию? – воскликнули мы с Борисом одновременно.
– Фотографию той сережки, которой сейчас владеет банкир. Как я уже говорил, на взгляд неспециалиста они совершенно неотличимы. Но на самом деле камни немного разные, хотя и одинакового размера.
– Вот бы увидеть эту фотографию, – вырвалось у меня.
– В этом нет ничего невозможного, – сказал Павел Юрьевич. – Когда я ее найду, то отправлю вам по электронной почте.
– Большое спасибо, – поблагодарила его я.
– Эта сережка, – продолжал Павел Юрьевич, – представляет собой ювелирное изделие с одним большим сапфиром, окруженным более мелкими сапфирами и бриллиантами. Обрамление – золото и серебро. Время изготовления – конец восемнадцатого века, предположительно тысяча семьсот девяностый год.
Его мягкий, вкрадчивый голос звучал завораживающе. Мое воображение рисовало нечто сверкающее, синее и переливающееся. Ведь сапфиры синие, не так ли? Мне как-то неудобно было спрашивать. Но я все же спросила. Вернее, вопрос сам слетел с моего языка.
– Сапфиры бывают синими, голубыми, фиолетовыми, зелеными, оранжевыми, желтыми и коричневыми, – очень пространно ответил Павел Юрьевич. Видимо эта маленькая просветительская лекция доставляла ему удовольствие.
– А наш какой?
– Его цвет кажется мне наиболее близким к фиолетовому, – ответил ювелир.
– Ух ты! – воскликнула я. – Обожаю фиолетовый цвет.
– Из этой сережки может получиться замечательная подвеска, – заметил Павел Юрьевич.
– Осталось только ее найти, – сказал Борис.
Мне показалось, что он от нетерпения немного подпрыгнул на диване. Я прямо-таки видела, как у него руки чешутся по-настоящему начать искать тайник. С таким энтузиазмом он мне весь дом распотрошит. Надо его как-то утихомирить.
Степан Пантелеевич как будто прочитал мои мысли.
– Не торопитесь громить дом, – сказал он, с улыбкой глядя на Бориса. – Лучше сначала хорошенько подумайте, повспоминайте.
– А что мы можем вспомнить? – нетерпеливо воскликнул Борис. – Мы же ничего не знали.
– И, тем не менее, могли что-то заметить. Тогда вы не придали этому значения, но сейчас, взглянув на это в новом свете, вы, возможно, догадаетесь. Особенно сосредоточьтесь, как я уже говорил Катеньке, на переменах, произошедших в доме.
– Хорошо, – кивнула я. – Мы будем думать.
Мне, как и Борису, уже не терпелось уйти.
– Нельзя забывать и о втором аспекте нашего дела, – сказал Орлиный Глаз.
– Да, – согласился Борис. – Если кто-то еще знает об этой вещице, это может быть опасно.
– А вы не хотите устроить… вечеринку? – неожиданно предложил Глаз, поглядывая на меня, на Бориса, и на Ваню, который скромно сидел в углу дивана и за последние полчаса не издал ни звука.
– Вечеринку? – хором переспросили мы с Борисом. И даже Ваня удивленно поднял брови.
– Например, по поводу приезда вашего брата, – продолжал Степан Пантелеевич.
– Ну, если надо, – растеряно произнесла я.
– И пригласите на нее всех своих друзей. А я появлюсь позже. Загляну по делу, а вы предложите мне присоединиться.
– Вы что-то задумали? – догадалась я.
– Там видно будет. Но, пожалуйста, постарайтесь, чтобы на вечеринке присутствовали все, кого мы обсуждали.
– Ага, – сказала я.
– Список не нужен?
– Нет.
– Было просто замечательно, если бы это событие произошло завтра, – закончил Орлиный Глаз.
– Завтра? Ну ладно…
– Все будет в лучшем виде, – сказал Борис. – Кто сам не захочет придти, тому мы поможем.
Он выразительно посмотрел на Ваню. Ваня кивнул.
– Я уверена, что мои друзья, – выпалила я. – Ни за что не стали бы причинять мне вред. Никто из них не стал бы меня душить. Я в этом абсолютно уверена. А вы что думаете об этом, Степан Пантелеевич?
– Я тоже так думаю, моя дорогая, – рассеянно произнес он. – Я тоже так думаю…
