Лина Филимонова
Тайны Васильков или мое нескучное лето
Глава 15, рассказывающая о сокровищах и очень хитром плане
Моя голова болталась, как шарик на веревочке. Это было очень неудобно. И еще мне не нравилось, что кто-то настойчиво меня зовет. Да здесь я! Чего разорались… Разлепив глаза, я увидела перед собой Ванино лицо. Какое-то странное. Бледное и перекошенное.
– Чего ты шумишь? – пробормотала я и попыталась сесть.
Мне это удалось, но с большим трудом и с помощью Вани. Я была как тряпичная кукла: тело вялое и непослушное, руки и ноги не подчиняются командам мозга, во рту какой-то противный привкус… Кроме того, все окружающее было зыбким и неустойчивым, как будто в любой момент может исчезнуть или, по крайней мере, изменить очертания.
– Что случилось? – спрашивал Ваня. – В чем дело? Как ты себя чувствуешь?
Я смотрела на него и ничего не понимала.
– Не знаю, – честно призналась я. – А ты откуда тут взялся? Что-то я не помню…
И тут я все вспомнила. Черную пустоту вместо лица, морщинистые лапы, которые тянутся к моему горлу… Я машинально поднесла руку к шее.
– Я стучал в дверь, – говорил тем временем Ваня. – Звонил по телефону. Но ты не отвечала…
Неужели это было на самом деле?
– Ты… – начала Ваня, заметив мое состояние. – Что же все-таки произошло?
– Я… он… Он душил меня.
– Кто?! – воскликнул Ваня и вскочил на ноги.
– Он… Пустой человек, – выговорила я. – Он появился передо мной, схватил меня за горло… больше я ничего не помню.
Меня сотрясала мелкая дрожь. Ваня сел рядом и обхватил меня за плечи.
– Не бойся, – говорил он и гладил меня по голове. – Я буду рядом.
Но я никак не могла успокоиться. Я не могла думать о том, что произошло, но не могла и не думать… Больше всего на свете мне хотелось забыть об этом, хотя бы на время, убедиться, что в этом мире все на своих местах, все так же, как раньше, но, похоже, это было невозможно.
– Я знаю, что это невозможно, – прошептала я, – но… Может, я просто… продолжаю сходить с ума?
– Нет, – сказал Ваня.
– Но я точно помню… – Мои зубы выбивали дробь.
– Я сейчас принесу тебе чаю, – сказал Ваня.
– Н-не надо. Не уходи.
Мой голос был жалким, но мне было наплевать на это.
– Я открою обе двери и включу свет, – сказал Ваня, вставая.
Пока чайник закипал, Ваня непрерывно ходил туда-сюда и спрашивал меня, где лежит сахар, где заварочный чайник и не хочу ли я чего-нибудь к чаю… Когда он вошел с большой чашкой дымящегося чая, я даже смогла ему улыбнуться.
– У этого чая какой-то странный вкус, – сказала я, пригубив чашку.
– Я добавил в него немного коньяка, – объяснил Ваня. – Это поможет тебе расслабиться и уснуть.
Чай был обжигающим, согревающим и очень сладким. Я выпила его залпом, как лекарство, и откинулась на подушки.
– Я все еще боюсь, но чувствую себя гораздо лучше, – сказала я, когда Ваня вернулся с кухни, выключив там свет. Он также погасил свет в коридоре и в гостиной, оставив включенным только торшер возле журнального столика. – Он был… настоящий, – добавила я. – Хотя было что-то… я не могу вспомнить.
– Об этом мы поговорим завтра утром, – твердо произнес Ваня.
Он укрыл меня одеялом, заботливо подоткнув его по бокам, взял кресло, поставил его у моей кровати и сел.
– А теперь спи, – сказал он.
– А ты…
– Я буду сидеть здесь до утра.
– Спасибо, – только и смогла выговорить я.
Я закрыла глаза, но через секунду снова открыла их. Мне показалось, что все повторяется, и что сейчас морщинистые холодные руки снова сомкнутся на моем горле… Ваня взял меня за руку и легонько сжал мои пальцы. Я некоторое время смотрела на него сквозь полуопущенные ресницы, а потом заснула.
Утром мы сразу поехали к Орлиному Глазу. Так решил Ваня, разглядывая при солнечном свете мою шею, на которой проявились не очень яркие, но все же заметные, желтовато-синие пятна.
У меня было такое ощущение, что я еще не проснулась. Что я сплю и вижу дурной тягучий сон, из которого никак не могу выбраться. Я выпила два глотка кофе, даже не притронувшись к бутербродам, которые соорудил Ваня, и он, как ни странно, ничего не сказал мне по этому поводу. Он вообще говорил только на посторонние темы. О погоде. О своей вчерашней поездке. О разнице воздействия на организм человека зеленого и черного чая.
В машине он говорил о том, как красивы Васильки зимой, когда все засыпано пушистым белым снегом, деревья покрыты серебристым инеем, а от речки не остается и следа…
– Ваня, прекрати, – не выдержала я.
– Что? – непонимающе посмотрел он на меня.
– Мне, конечно, очень интересно тебя слушать, но я все равно почти ничего не слышу, потому что все время думаю только об одном…
– Через пять минут мы приедем, – сказал Ваня. – И ты подробно расскажешь все, что помнишь и все, о чем думаешь. Я просто не хочу заставлять тебя пересказывать все два раза.
– Какая разница, – пробормотала я, глядя на проселочную дорогу, покрытую кочками и ямами.
Едва взглянув на меня, Степан Пантелеевич взял меня за руку и подвел к дивану. Выражение его лица удивило меня. Он был похож на охотника, долгое время сидевшего в засаде и, наконец, увидевшего, или, скорее, почуявшего добычу.
– Что-то произошло, – сказал он скорее утвердительно, чем вопросительно.
– Да, – ответила я.
– Рассказывайте все подробно, – скомандовал он.
Я несколько секунд сомневалась, с чего начать, но мне на помощь пришел Ваня.
– Вчера я уезжал в город, – сказал он. – Нужно было по работе…
Дальше я взяла инициативу в свои руки, подробно пересказав весь вчерашний вечер, начиная с визита к Галке, как того потребовал Степан Пантелеевич. Потом Ваня рассказал, как он приехал и не мог до меня достучаться и дозвониться, и поэтому влез в окно.
– Так вы говорите, окно было открыто? – обратился Орлиный Глаз к Ване.
– Я толкнул, и оно отворилось, – ответил тот.
– Я не проверяла защелки на окнах, – сказала я, поймав вопросительный взгляд Вани.
– Но я же просил тебя! – сокрушенно воскликнул он.
– Теперь это уже не важно, – отмахнулась я.
– Так, значит, сморщенные лапы, – рассеянно произнес Степан Пантелеевич. – Я думаю, вам нужно выпить чаю, – неожиданно закончил он твердым голосом.
– Чаю? – переспросила я. – Но я пила… вчера.
– И все же вы потеряли сознание не от удушения, а от страха, – сказал он, вставая и внимательно приглядываясь к моей шее. – Интересно, что подумал в тот момент этот ваш… товарищ в капюшоне?
Орлиный Глаз ушел на кухню, а мы с Ваней уставились друг на друга.
– В этой истории есть несколько неясных моментов, – сказал Степан Пантелеевич, разливая чай.
Мы с Ваней посмотрели на него вопросительно.
– Например? – спросил Ваня нерешительно.
– Например, почему Катерина резко села, хотя утверждает, что ее сковал ужас, и она не могла пошевелиться? Или как этот капюшон умудрился одновременно душить ее и держать за локти?
Я задумалась. Я напрягала память, как могла, но чувствовала, как что-то ускользает от меня, какая-то мелкая деталь, скорее всего незначительная. Моя память была наполнена парализующим ужасом и единственное, что я помнила отчетливо – это пустое лицо и серые морщинистые лапы…
– Я не могу вспомнить, – еле слышно сказала я. – У меня такое ощущение, что что-то было, но этот… страх мешает мне думать.
– Хорошо. Это мы пока отложим. А теперь, я думаю, пришло время задать вам главный вопрос, – Степан Пантелеевич выглядел чрезвычайно серьезным.
Мне стало как-то не по себе. Я оглянулась на Ваню, но встретив его сочувственный взгляд, быстро отвела глаза.
– Зачем вы приехали в Васильки? – спросил Орлиный глаз, глядя на меня с пристальным вниманием.
– Но я… – пробормотала я. – Я же вам говорила. Отдохнуть, расслабиться, повидать старых друзей…
– И все? – голос Степана Пантелеевича был почти обвиняющим.
– Нет, – решившись, выдохнула я.
– Ага, – удовлетворенно кинул Орлиный глаз.
Я старалась не смотреть на Ваню, но все равно чувствовала на себе его удивленный взгляд. Орлиный глаз молчал, я тоже.
– Ну хорошо, – произнес он, наконец. – В ответ на ваше признание я тоже кое в чем признаюсь.
Воздух в комнате вдруг стал таким наэлектризованным, что я почти слышала треск разрядов.
– Если бы вы не появились у меня… в тот день, то на следующий день я бы сам к вам поехал.
Я молча ждала продолжения.
– Видите ли, ваша бабушка, Екатерина Андреевна, кажется, хотела вам что-то через меня передать.
– Кажется? – я не удержалась от восклицания.
Он кивнул.
– В этом месте я должен спросить вас…
Степан Пантелеевич посмотрел на меня, на Ваню, потом снова на меня. Я поняла суть его немого вопроса.
– У меня нет секретов от Вани, – быстро произнесла я. – То есть… теперь не будет.
– Понятно. Пожалуй, имеет смысл рассказать обо всем подробно, – сказал Орлиный глаз. – Однажды весной, если быть более точным, в апреле, я приезжал в Васильки. Нужно было кое с кем встретиться и запастись продуктами. Заодно я решил навестить вашу бабушку.
Я напряженно слушала.
– Сначала она мне показалась такой же, как всегда – спокойной, приветливой… Но потом я заметил в ее глазах то ли тревогу, то ли беспокойство. Когда я осторожно поинтересовался, все ли в порядке, она меня уверила, что все хорошо. Но позже, когда я собирался уходить, она меня остановила со словами: «Подожди, пожалуйста. Я хочу кое о чем тебя попросить». Было заметно, что она разволновалась. «Помнишь мою внучку, Катеньку?», – спросила она. «Прекрасно помню», – ответил я. «Я хочу, чтобы ты передал ей…». Тут она замолчала и задумалась. «Не знаю, как это лучше сделать, – произнесла она через некоторое время. – Я совсем не готова… Надо было раньше обо всем подумать». Я молча ждал продолжения и вскоре оно последовало, причем довольно неожиданное. «Если бы тебе нужно было спрятать в доме что-то ценное, так, чтобы никто чужой этого не нашел, а тот, кто должен найти, нашел без особых проблем… как бы ты поступил?» «Придумать тайник на самом деле не так уж и сложно, – сказал я, не показывая удивления. – А чтобы его нашел тот, кто должен, нужно оставить какой-то знак. Намек или указание. Во всяком случае, так делали в приключенческих книжках, которые я читал в детстве». «Точно! – воскликнула она. – Я тоже читала такие книжки. Указание… Какое же может быть указание, если я сама не знаю… Да. Васильки. Пусть это будут васильки. Передашь это моей внучке Катеньке, когда ей исполнится двадцать один год».
Тут уж я не на шутку встревожился. «Что случилось? Ты плохо себя чувствуешь?» – спросил я. «Да нет, – рассмеялась Екатерина Андреевна, – как ни странно, я чувствую себя замечательно. Спину не ломит, ноги не крутит, хотя давно пора, в моем-то возрасте». «Тогда в чем дело? – не отставал я. – Что может помешать тебе самой сказать Кате все, что ты хочешь?» Екатерина Андреевна пожала плечами: «Вдруг что-нибудь помешает. А я хочу быть уверена, что Катя узнает то, что должна узнать». «Знаешь, Катерина, – я пустил в ход самый решительный аргумент, – Федор, не задумываясь, оторвал бы мне голову, если бы узнал, что я оставил тебя в такой ситуации, не выяснив в чем дело». Тут уж она сдалась. «Скорее всего, все это… ничего не значит. Просто мне будет спокойнее, если я буду знать, что Катя в свое время все узнает». «Что ничего не значит?» – спросил я. «Мои сны, – ответила Екатерина Андреевна. – Мне всегда снился Федор, с тех пор, как его не стало. Я всегда шла к нему, но, когда оставалось всего несколько шагов, он качал головой, улыбался, и уходил. Или просто исчезал. А я просыпалась в слезах. – Она помолчала несколько секунд. – А в последние дни, вернее, ночи, все изменилось. Он больше не уходит. Он берет меня за руку, обнимает, и я чувствую себя такой счастливой и такой безмятежной, как в восемнадцать лет». Я был растерян и не знал что сказать. «И ты решила, что этот сон означает…» – начал я. «Это очень хороший сон, – сказал Екатерина Андреевна. – Что бы он ни означал, я хочу, чтобы он сбылся». После своего рассказа она снова стала веселой и оживленной, как обычно. «Наверное, тебе лучше выбросить все это из головы», – сказала она, когда я уходил, – мало ли, кому что снится». Но я не мог… А через три дня у Екатерины Андреевны случился сердечный приступ.
Я молчала, стиснув зубы и опустив глаза. По щекам катились слезы. Я чувствовала, что мои губы начинают дрожать все сильнее и сильнее, и я не могу больше сдерживаться… Я закрыла лицо ладонями и разрыдалась. Ваня сел поближе ко мне и гладил меня по спине, шепча, что все будет хорошо. В перерыве между рыданиями я услышала, как скрипнула дверь. Степан Пантелеевич деликатно вышел.
Когда рыдания исчерпали себя, я поняла, что мне стало легче. Напряжение сегодняшней ночи понемногу начало меня отпускать. Я даже задумалась о том, как я выгляжу. Наверное, ужасно.
– Мне нужно… в ванную, – пробормотала я и выскользнула из комнаты.
Так и есть. Нос красный, глаза еще краснее, все лицо распухшее и бесформенное… Вот где настоящий ужас. Я минут десять погружала лицо в холодную воду, после чего снова посмотрела в зеркало. Краснота не исчезла, но лицо более или менее вернулось к нормальным очертаниям. Что ж, надеюсь, у моих собеседников крепкие нервы.
Когда я вернулась в кабинет Степана Пантелеевича, Ваня поднялся мне навстречу и усадил меня на диван, а Степан Пантелеевич снова принес свежий чай.
– Спасибо, – сказала я.
– Пожалуйста, – отозвался он. – Насколько я знаю женщин, вы сейчас чувствуете себя гораздо лучше и можете рассказать…
– Да, – кивнула я.
И рассказала. О найденном письме, о своих бесплодных поисках, о звонке Эмме Константиновне…
– Так, так, так, – Степан Пантелеевич постукивал пальцами по столу.
Ваня почему-то отводил глаза. Мне было немного неловко.
– Надеюсь, вы понимаете, – сказал Степан Пантелеевич, – что в свете сегодняшних признаний все произошедшее приобретает вполне определенное значение?
– Что? – нет, я не понимала.
Степан Пантелеевич перевел взгляд на Ваню. Тот кивнул.
– То есть вы не знаете, о чем она говорила? – задала я мучивший меня вопрос.
– Я передал вам наш разговор довольно точно.
– Остается выяснить, – сказал Ваня, – кто мог знать об этих… спрятанных вещах.
– Это будет непросто, – добавил Степан Пантелеевич.
Наконец до меня дошло, что они имеют в виду. Конечно. Это же очевидно. Что-то я сегодня туплю…
– Так, значит, кто-то пытался выжить меня из дому, чтобы завладеть сокровищами?! – воскликнула я.
– Этот вывод напрашивается сам собой, – произнес Степан Пантелеевич.
– Значит, сокровища действительно существуют?! – Сейчас я могла общаться только с помощью восклицаний.
В голове у меня полный бардак. Надо сосредоточиться. Разложить все по полочкам. Составить список. Я иногда люблю составлять списки. Только они у меня всегда какие-то недоделанные. Васильки… Указание… «Пусть это будут васильки». Интересно, что она имела в виду?
– Бабушка очень любила васильки, – сказала я. – Я имею в виду цветы.
– Да, – кивнул Орлиный глаз. – Я знаю.
– Летом они часто стояли у нее в кувшине. Я сама их ей постоянно приносила.
– Федор как-то рассказал мне, что Катерина Андреевна пришла в восторг, когда услышала название деревни.
– Наверное, поэтому она решила сюда переехать.
– Вполне возможно, что это было одной из причин, – согласился Степан Пантелеевич.
– Вы думаете, речь идет о цветах? – спросила я.
– Почти уверен.
– Но как?..
– Этого я пока не знаю, – пожал плечами Орлиный Глаз. – Меня сейчас больше волнует другое…
Но меня другое не волновало.
– А вдруг это что-то огромное, – поделилась я своими догадками.
– Вряд ли, – сказал Степан Пантелеевич.
Такое ощущение, что он что-то недоговаривает.
– Маленькое найти труднее, – продолжала я. – Что же это может быть?! – воскликнула я. – Вы не думаете, что это, например, бабушкина библиотека?..
– Не думаю, – усмехнулся Орлиный Глаз.
– То есть это правда… сокровище?! – я захлебывалась от восторга, как трехмесячный щенок на прогулке. – Вот здорово! Всегда мечтала найти настоящий клад. То есть в детстве мечтала, а потом забыла. А бабушка один раз спрятала коробку от леденцов со всякими побрякушками, я ее нашла и была так счастлива…
Я замолчала. Мне снова стало грустно.
– Уверен, что Катерина Андреевна очень хорошо вас знала, – ласково произнес Степан Пантелеевич.
– Лучше бы она была жива, – вырвалось у меня.
Я откинулась на спинку дивана и замолчала.
– А теперь давайте поговорим о нашем таинственном незнакомце. Или незнакомцах.
– Незнакомцах? –переспросила я.
– Я уверен, что Катерина Андреевна умела хранить свои секреты, но…
Мы с Ваней внимательно слушали.
– Есть разные варианты, – быстро произнес Орлиный глаз. – Пока непонятно.
– А вдруг сейчас, пока мы здесь сидим… – я вскочила. – Он там рыщет по моему дому?
– Не волнуйся, – Ваня ухватил меня за руку и усадил на диван. – Я позвонил Белке и попросил, чтобы она приглядывала за домом.
– Но… ты же не знал?
– О сокровищах – нет. Но я знал, что кто-то хочет причинить тебе вред. И я твердо намерен его выследить.
– Но это же, – растеряно произнесла я. – Это же очень трудно. Вообще непонятно, как это можно сделать.
– Я его выслежу. Я никому не позволю, – сказал Ваня и замолчал. – Обижать тебя, – добавил он через минуту. – И отбирать у тебя… что бы то ни было. Я и так совершил слишком много ошибок.
– Ты? – удивилась я.
– Если бы я был в нужное время в нужном месте, он бы давно был у меня в руках.
– Очень трудно делать все одному, – сказал Степан Пантелеевич.
– Я, конечно… не утверждаю, что я супермен. Поэтому…
– Поэтому мы будет действовать совместно. Возможно, вчерашнее его немного испугало. Он не знает, что именно произошло с Катериной. Я уверен, что в его намерения не входило… задушить ее по-настоящему.
– Только напугать? – вставил Ваня.
– Да. Если мы распустим слух, что Катерина лежит в больнице, без объяснения причин, то он почувствует, что у него развязаны руки.
– И ринется на поиски сокровищ, – с восторгом воскликнул Ваня.
– И, если мы будем действовать осторожно, то…
– Мы его поймаем, – закончил Ваня. – В ловушку. Как мышь на кусок копченого сала.
Его ноздри раздувались, на лице было хищное выражение, как у льва, заметившего притаившуюся в кустах антилопу. А мне всегда казалось, что он похож на раскормленного домашнего кота, спокойного и ленивого. Оказывается, даже домашние коты иногда бывают хищниками…
– Хорошая мысль, – поддержала я его, почуяв, как во мне тоже просыпается воинственный дух и охотничий азарт.
– Я думаю, твое присутствие совсем не обязательно, – отмахнулся от меня Ваня. – Переночуешь у меня или у бабы Груши.
Я ушам своим не поверила. Что это он о себе возомнил? Раскомандовался тут, как в собственном гареме. Я не на шутку разозлилась.
– Придержи коней, – говорю, – кто это назначил тебя главным?
– Это может быть опасно, – жестко сказал Ваня. – По-настоящему опасно.
– Если бы я тогда, под влиянием минутной слабости, не поделилась с тобой своими страхами, то сейчас бы справлялась со всем одна. И никто бы мной не командовал, – добавила я.
– Ты очень правильно сделала, – произнес Ваня покровительственным тоном, – что рассказала все мне. Не женское это дело…
– Ах, не женское! – воскликнула я.
– Да, не женское.
– Вот уж не думала, что в твоем лице столкнусь с таким вопиющим проявлением мужского шовинизма!
Иногда, когда я сильно злюсь, то начинаю выражаться несколько высокопарно. Ваня, оказывается тоже. Или это он от меня понабрался? Мы яростно спорили минут пятнадцать, и уже дошло до того, что я начала жалеть о том, что вообще связалась с этим упрямым и твердолобым субъектом и с моих губ готовы были слететь непоправимо обидные слова. В этот момент Орлиный Глаз, до этого молча наблюдавший за развернувшейся перед ним баталией, сказал тихим, но таким внушительным голосом, что мы сразу замолчали и успокоились:
– Уверен, что при соблюдении всех предосторожностей, Катерина вполне может принять участие в операции.
Когда он произносил слово «операция», мне показалось, что его глаза сверкнули, как огни далеких маяков.
Я победно посмотрела на Ваню. Он, совершенно неожиданно, показал мне язык. Это так не вязалось с серьезным и напыщенными речами о роли женщины в обществе, которые он вел несколько минут назад, что я рассмеялась.
– Вижу, мир восстановлен, – продолжал Орлиный Глаз. – Это хорошо, так как наши разногласия льют воду на мельницу наших врагов. А теперь – о деле.
От его голоса у меня почему-то по спине побежали мурашки. Орлиный Глаз минут сорок объяснял нам подробности операции под кодовым названием «Коварная луна». Это я придумала. В смысле, название.
– То есть вы нисколько не сомневаетесь, – спросила я Орлиного Глаза перед уходом, что все это просто… чьи-то злые проделки? Я имею в виду, что это какой-то маскарад и не более того? Не что-то… настоящее и жуткое?
– А вы сомневаетесь? – спросил в свою очередь Орлиный Глаз.
Я молча пожала плечами. Еще несколько минут назад все происходящее казалось мне игрой в пиратов или казаков-разбойников, но сейчас мне неожиданно снова стало не по себе. Сердце сжалось от дурных предчувствий, а в желудке образовался холодный сугроб. Я краем глаза взглянула на Степана Пантелеевича. Он, похоже, пребывал в безмятежном расположении духа.
Помнится, в самом начале все это тоже казалось мне забавной игрой. Тогда, когда я только приехала, еще ничего не случилось, я даже не успела позвонить Эмме Константиновне. Больше всего я боялась, что ничего так и не случится. Что мои последние в жизни каникулы будут скучными и однообразными. И все мои попытки нарваться на приключения, придумав себе забаву – поиск мифических сокровищ – ни к чему не приведут. Как давно это было! И если самое страшное в жизни – это скука, то пусть мне будет скучно до конца дней.
– Вы очень впечатлительны, – сказал Степан Пантелеевич.
– Я не думаю, что я впечатлительна… чрезмерно, – сказала я и тут же усомнилась в своих словах.
– В любом случае, в этом нет ничего плохого. Люди с развитым воображением обычно видят то, что другим недоступно… Мир не так прост, как думают некоторые.
Совершенно не понимаю, что он имел в виду.
