Олег Емельянович Кутафин
Российская автономия
Н. И. Лазаревский подчеркивал, что Закон 17 июня 1910 г. изменил само существо положения Финляндии в составе Российского государства. До этого Закона права монарха, организация финляндских учреждений определялись финляндскими законами и поэтому Финляндия подходила под понятие несуверенного государства, составлявшего нераздельную часть Российского государства. После принятия Закона управление Финляндией стало осуществляться общегосударственным законодательством. В результате того признака, который отличал несуверенное государство от автономной провинции, больше не стало, а Финляндия из государства превратилась в автономную провинцию России[128].
«После издания закона 17 июня 1910 г. взаимные отношения России и Финляндии, – писал Н. И. Лазаревский, – рисуются в следующем виде: в составе Российского государства Финляндия является автономною провинциею; в международных делах Империя выступает как одно целое, и при ведении иностранных сношений обособленность Финляндии ни в чем не проявляется; в военном отношении имеется только одна русская армия (причем, однако, финляндцы в ней вовсе не участвуют, и таким образом финское население находится в совершенно особом положении); законодательство находится в двойственном положении: право, ныне существующее в Финляндии, является (за ничтожными изъятиями) финским правом, совершенно обособленным от русского, основанным на финляндских законодательных актах (сеймовых и экономических), но с 1910 г. возникла возможность издания в Финляндии законов в порядке не сеймового, а думского законодательства; не исключена также и возможность издания законов, общих для России и Финляндии; но список вопросов, подлежащих урегулированию в порядке установленного в 1910 г. общего законодательства, заключает по преимуществу правила, которые будут действовать только в Финляндии, почти все те законы, которые могут быть изданы на основании закона 1910 г., по пространству действия будут законами не общими, но финляндскими. К единству Государства Российского в смысле единства действующего права закон 17 июня 1910 г. не стремится и его не устанавливает. Он лишь создает для Финляндии два порядка законодательства; один чисто местный, другой при посредстве Государственной Думы. Судебные установления представляют систему совершенно обособленную от русских судов. В административном отношении Финляндия представляет систему вполне обособленных установлений, в некоторых отношениях входящих в соприкосновение с Советом Министров и в деле толкования законов, изданных в общем порядке, подчиненных Правительствующему Сенату.
После Закона 17 июня 1910 г. степень единства Империи возросла, появились (в виде общего порядка законодательства и надзора Правительствующего Сената и Совета Министров) такие формы общегосударственных актов, каких прежде не было; но и по настоящее время Финляндия оставалась автономною провинциею, где существует особая конституция, свое особое законодательство и где власть монарха ограничена другими установлениями, чем в России»[129].
Наряду с автономной Финляндией, а также рядом других регионов, которые в разное время и в разной степени располагали автономией, в России было немало национальных регионов, которые никогда не располагали автономией. Однако многие из них отличались особенностями управления или правового статуса, которые создавали впечатление, что они находятся на пути к автономии.
Так, Прибалтика была инкорпорирована в состав России в XVIII в. Она была разделена на Эстляндскую, Лифляндскую и Курляндскую губернии, составлявшие одно генерал-губернаторство Остзейского края.
Населению этих губерний было сохранено вероисповедание и предоставлены прежние права и преимущества, которыми оно располагало до присоединения края к России.
В крае действовал свод местных узаконений, созданный на основе местных узаконений, законодательства, действовавшего до присоединения края к России (немецкого, шведского, польского) российского законодательства, определявшего положение прибалтийских губерний и др., и определивший государственное устройство и положение сословий в Прибалтике. В нем содержались и нормы гражданского законодательства.
В Прибалтике до введения положений судебной реформы 1864 г. имелись свои судебные органы.
В губерниях Прибалтики было отличное от общероссийского местное самоуправление. Там действовали приходские собрания, конвенты, ландтаги, комитеты из местных дворян, городские магистраты.
После присоединения к России Бессарабии в ней было учреждено наместничество. При наместничестве действовал Временный комитет, состоявший в основном из выборных от местного дворянства. Позднее в Бессарабии был учрежден Верховный совет, получивший определенные права, независимые от центральной власти. Он возглавлялся наместником-президентом.
В крае действовал Устав об управлении Бессарабской областью 1828 г., который сохранил в силе местные законы и обычаи впредь до приведения их «в известность и составления из них особого права». В число этих законов входили византийский свод законов, Краткое собрание законов, подготовленное А. Доничем, грамоты господарей и др.
Некоторые особенности организации жизни в Казахстане отразились в Положении об управлении оренбургскими казахами 1844 г.
В Туркестане сохранялось выборное начало в организации низовых органов власти. Местная администрация в лице волостных управителей, старшин (аксакалов) в дахи (административных частях городов), сельских обществах и аулах формировалась из представителей местной феодальной знати на началах выборности с последующим утверждением администрацией.
В Туркестане был сохранен Суд казиев – духовных лиц. Действующей системой права оставалось мусульманское право. Было сохранено также использование и обычного права.
Законодательство России определяло положение так называемых инородцев, в число которых входили сибирские инородцы, самоеды Архангельской губернии, кочевые инородцы Ставропольской губернии, калмыки, кочующие в Астраханской и Ставропольской губерниях, киргизы Внутренней Орды, инородцы Акмолинской, Семипалатинской, Семиреченской, Уральской и Тургайской областей, инородное население Закаспийской области и евреи[130].
Для инородцев было установлено местное управление, отличающееся рядом особенностей. Его составляли родовые союзы (улусы) с выборными старостами. Несколько улусов подчинялись управе, состоявшей из головы и особых выборных представителей.
Инородцы в отдельных местностях использовали Китайское уложение 1725 г., Монгольское уложение 1798 г., Уложение монгольского и калмыцкого народов 1690 г. В 1841 г. был подготовлен проект «Свода и системы законов кочевых инородцев Восточной Сибири», не получивший официального утверждения, хотя и использовавшийся на практике.
14 мая 1863 г. было утверждено Положение о башкирах, впоследствии неоднократно дополняемое и изменяемое[131]. Оно определяло устройство сельских (деревенских) аульных и волостных (юртовых) обществ башкир и их общественного управления.
Сельское общественное управление состояло: 1) из сельского схода и 2) сельского старосты. Сельские общества могли иметь особых сборщиков податей, смотрителей хлебных магазинов, училищ и больниц, лесных и полевых старост, сельских писарей и т. д.
Сельский сход состоял из домохозяев и всех должностных лиц, назначенных по выбору.
Сельский сход созывался по мере необходимости старшиною, преимущественно в праздничные дни. Сельский сход мог быть созван также земским участковым начальником или председателем губернского присутствия.
Ведению сельского схода подлежали: а) выборы сельских должностных лиц и кандидатов на волостные судьи, а также назначение выборных на волостной сход; б) замещение должностей сотских и десятских уездной полиции; в) удаление из общества тех, кто угрожает местному благосостоянию и безопасности и временное устранение башкир от участия в сходах, но не более чем на три года; г) увольнение из общества его членов и прием новых; д) отбор (изъятие) паспортных книжек и других документов; е) назначение опекунов и попечителей и проверка их действий; ж) разрешение семейных разделов; з) дела общественного пользования мирскою землею: передел, окончательный раздел на построенные участки, выдел участка в частную собственность и т. д.; и) распоряжение свободными (за душевым наделом) участками общинной земли, угодьями и оброчными статьями; к) совещания и ходатайства об общественных нуждах, благоустройство, призрение и обучение грамоте; л) принесение жалоб и просьб по делам общества через особых выборных лиц; м) назначение сборов на мирские расходы; н) раскладка сборов (земельных и мирских), натуральных повинностей и поручение ведения счетов по ним; о) учет должностных лиц, избранных сельским обществом, назначение им жалования или иного вознаграждения; п) дела по выполнению уставов; р) принятие мер к взысканию недоимок, обращение хлебных запасов в денежные капиталы, ссуды и т. д.; с) дача доверенности на хождения по общественным делам, приговор об избрании в сельские приходы магометанских духовных лиц и решение их просьб о постройке и ремонте мечетей и др.
Волостное (юртовое) управление составляли: 1) волостной (юртовый) сход; 2) волостной (юртовой старшина с волостным правлением); 3) волостной (юртовой) суд.
Волостной суд состоял из сельских и волостных должностных лиц, замещаемых по выбору лиц по одному от каждого 25-го двора и из домохозяйств, владеющих землею на частном праве. Выборными волостного схода могли быть только те лица, которые участвовали (выбраны) на самом сходе. Там, где не было 25 дворов, избирался один человек, если дворов было больше 36, то еще один человек, а на каждые последующие после 25 дворов 10 дворов избиралось еще по одному человеку.
Волостной сход собирался в установленные сроки, но не более одного раза в месяц, и в его ведение входили: выборы уездных земских гласных, утверждение приговоров сельских сходов и ряд других дел.
Необходимо отметить, что сфера частноправовых отношений (экономика, торговля, брак и семья и пр.) в большинстве национальных регионов отдавалась на откуп местным властям, которые отвечали прежде всего за соблюдение учреждениями, предприятиями и частными лицами установленных границ правового общения. «Важно заметить, – пишет Л. Е. Лаптева, – что при этом активно использовались как местные (традиционные) институты управления, так и соответствующие привычкам населения правовые системы, включая юридические обычаи»[132].
Сохранение местных обычаев, местного самоуправления, своеобразие правовой системы, веротерпимость во многих регионах позволяли уменьшить имевшиеся противоречия, сохранить единство страны[133].
Однако в политических и научных кругах дореволюционной России все активнее ставился вопрос о необходимости дальнейшего развития автономии регионов в России, указывались основные направления такого развития.
Например, К. Кульчицкий считал, что полную автономию в сфере своей внутренней жизни должно получить Царство Польское. Он обращал внимание на то, что литовцы и жмуди, образуя самостоятельное целое, проникнутое уже теперь чувством национального самосознания, занимают часть Сувалкской, Ковенской и Виленской губерний. Эту территорию он предлагал выделить и предоставить ей широкую автономию.
Что же касается вопроса об автономии этнографической Литвы, то он полагал, что в тот момент, по крайней мере, она не могла быть так широка, как в Царстве Польском, поскольку он сомневался, чтобы правительство или даже русское общество согласилось бы на это в ближайшем будущем. Кроме того, он считал, что литовский народ еще не дошел до такой степени культуры в смысле языка и науки, чтобы ему можно было бы предоставить полную самостоятельность.
Касаясь Белоруссии, он считал, что белорусы не образуют отдельную нацию, и утверждал, что белорусское население не обладает ни ярко выраженными особенностями языка и культуры, ни чувством национальной обособленности. Он полагал, что Белоруссии также может быть предоставлена автономия, которая, однако, может распространяться на дела хозяйственные, культурные и т. п. Что касается политической автономии, то ее Белоруссия иметь не может, поскольку она тысячами нитей связана и будет связана с Россией.
По его мнению, украинцы в России в своей массе также лишены ярко выраженного чувства национальной обособленности. Однако у них наблюдается рост этого чувства. Он допускал, что спустя несколько десятков лет национальное украинское движение усилится и в результате появятся тенденции к более широкой областной автономии Украины, которой будут противиться как правительство, так и значительная часть русского общества.
При разделении России на автономно-территориальные единицы К. Кульчицкий предлагал руководствоваться общим принципом, который заключался бы в том, чтобы их границы по возможности совпадали с границами населения их национальных групп. Однако, по его мнению, этот принцип не может быть использован в Прибалтийском крае, где трудно провести разграничительную линию между эстонцами и латышами.
Вместе с тем он полагал, что автономия Прибалтийского края должна быть очень широкой, поскольку, во-первых, население этого края культурное и вполне подготовленное к самоуправлению; во-вторых, оно проникнуто глубоким сознанием своей национальной обособленности; в-третьих, его обособляют от русского населения язык, религия и собственная культура; в-четвертых, русское население в Прибалтийском крае очень невелико и состоит исключительно почти из чиновников.
К. Кульчицкий считал, что объем автономии Прибалтийского края должен быть очень широк. Он также выступал за широкую автономию Грузии.
Подчеркивая, что многие в России требуют расширения самоуправления губернских и уездных земств, передачи в их ведение всей местной администрации, не исключая и полиции, он полагал, что рано или поздно эти требования если не вполне, то в значительной своей части будут удовлетворены[134].
В литературе высказывались и другие соображения на этот счет. Однако жизнь России пошла по другому пути, определенному большевиками, пришедшими к власти в стране в октябре 1917 г.
Глава II
АВТОНОМИЯ В СОВЕТСКОЙ РОССИИ
§ 1. Понятие советской автономии
Будучи убежденными централистами, в принципе выступая в течение продолжительного времени против федерации, которая, по их мнению, препятствовала самому тесному соединению пролетариата всех национальностей России, большевики настороженно относились к идее национальной автономии.
В своей статье «О Манифесте "Союза армянских социал-демократов"» (1903 г.) В. И. Ленин, приветствуя этот манифест, писал: «Два основных принципа, которыми должны руководствоваться все социал-демократы России в национальном вопросе, намечены Союзом совершенно правильно. Это, во-первых, требование не национальной автономии, а политической и гражданской свободы и полной равноправности; это, во-вторых, требование права на самоопределение для каждой национальности, входящей в состав государства. Но оба эти принципа не вполне еще последовательно проведены «Союзом армянских социал-демократов». В самом деле, можно ли с их точки зрения говорить о требовании федеративной республики? Федерация предполагает автономные политические цели, а Союз отказывается от требования национальной автономии. Чтобы быть вполне последовательным, Союз должен устранить из своей программы требование федеративной республики, ограничиваясь требованием демократической республики вообще. Не дело пролетариата проповедовать федерализм и национальную автономию, не дело пролетариата выставлять подобные требования, неминуемо сводящиеся к требованию создать автономное классовое государство. Дело пролетариата – теснее сплачивать как можно более широкие массы рабочих всех и всяких национальностей, сплачивать для борьбы на возможно более широкой арене за демократическую республику и за социализм. И если данная нам в настоящее время государственная арена создана, поддерживается и расширяется посредством ряда возмутительных насилий, то мы должны именно для успешной борьбы со всеми видами эксплуатации и гнета не раздроблять, а соединять силы наиболее угнетенного и наиболее способного к борьбе рабочего класса. Требование признания права на самоопределение за каждой национальностью означает само по себе лишь то, что мы, партия пролетариата, должны быть всегда и безусловно против всякой попытки насилием и несправедливостью влиять извне на народное самоопределение. Исполняя всегда этот свой отрицательный долг (борьбы и протеста против насилия), мы сами со своей стороны заботимся о самоопределении не народов и наций, а пролетариата в каждой национальности. Таким образом, общая, основная, всегда обязательная программа социал-демократов России должна состоять лишь в требовании полного равноправия граждан (независимо от пола, языка, религии, расы, нации и т. д.) и права их на свободное демократическое самоопределение. Что же касается до поддержки требований национальной автономии, то эта поддержка отнюдь не является постоянной, программной обязанностью пролетариата. Эта поддержка может стать для него необходимой лишь в отдельных, исключительных случаях» [135].
Аналогичные мысли высказаны Лениным и в его статье «Национальный вопрос в нашей программе», написанной в 1903 г. «Социал-демократия, – писал он, – всегда будет бороться против всякой попытки путем насилия или какой бы то ни было несправедливости извне влиять на национальное самоопределение. Но безусловно признание борьбы за свободу самоопределения вовсе не обязывает нас поддерживать всякое требование национального самоопределения. Социал-демократия как партия пролетариата ставит своей положительной и главной задачей содействие самоопределению не народов и наций, а пролетариата в каждой национальности. Мы должны всегда и безусловно стремиться к самому тесному соединению пролетариата всех национальностей, и лишь в отдельных исключительных случаях мы можем выставить и активно поддерживать требования, клонящиеся к созданию нового классового государства или к замене полного политического единства государства более слабым федеративным единством и т. п.»[136]
В дальнейшем отношение большевиков к автономии изменяется. Уже в письме С. Г. Шаумяну от 6 декабря 1913 г. В. И. Ленин писал «…Вы против автономии, Вы только за областное самоуправление. Никак несогласен. Вспомним разъяснения Энгельса, что централизация вовсе не исключает местных «свобод». Почему Польше автономия, а Кавказу, Югу, Украине нет? Ведь пределы автономии определит центральный парламент! Мы за демократический централизм, безусловно. Мы против федерации. Мы за якобинцев против жирондистов. Но бояться автономии – в России… помилуйте, это смешно! Это реакционно. Приведите мне пример, придумайте пример, где автономия может стать вредной! Не приведете. А узкое толкование: только самоуправление в России (и в Пруссии) на руку поганой полицейщине.
…«Право на самоопределение не означает только право на отделение. Оно означает также право на федеративную связь, право на автономию», пишете Вы…
Право на автономию? Опять неверно. Мы за автономию для всех частей, мы за право отделения (а не за отделение всех!). Автономия есть наш план устройства демократического государства. Отделение вовсе не наш план. Отделение мы вовсе не проповедуем. В общем, мы против отделения. Но мы стоим за право на отделение ввиду черносотенного великорусского национализма, который так испоганил дело национального сожительства, что иногда больше связи получится после свободного отделения!!»[137]
В последующих работах, написанных еще до Октябрьской революции, В. И. Ленин выдвигал идею создания автономии для областей, отличающихся особенностями хозяйства, быта и национального состава.
В статье «Критические заметки по национальному вопросу» (1913 г.) В. И. Ленин писал: «Марксисты, разумеется, относятся враждебно к федерации и децентрализации – по той простой причине, что капитализм требует для своего развития возможно более крупных и возможно более централизованных государств. При прочих равных условиях сознательный пролетариат всегда будет бороться против средневекового партикуляризма, всегда будет приветствовать возможно тесное экономическое сплочение крупных территорий, на которых бы могла широко развернуться борьба пролетариата с буржуазией.
Широкое и быстрое развитие производительных сил капитализма требует больших, государственно-сплоченных и объединенных территорий, на которых только и можно сплотиться, уничтожая все старые, средневековые, сословные, узкоместные, мелконациональные, вероисповедные и прочие перегородки класс буржуазии, – а вместе с ним и его неизбежный антипод – класс пролетариев»[138].
Но, отстаивая централизм, В. И. Ленин подчеркивал, что он отстаивает исключительно демократический централизм.
«Демократический централизм, – писал он, – не только не исключает местного самоуправления с автономией областей, отличающихся особыми хозяйственными и бытовыми условиями, особым национальным составом населения и т. п., а, напротив, необходимо требует и того и другого»[139].
В. И. Ленин считал, что все важнейшие и существенные для капиталистического общества экономические и политические вопросы должны подлежать ведению отнюдь не автономных сеймов отдельных областей, а исключительно центрального, общегосударственного парламента. К этим вопросам он относил: политику таможенную, торгово-промышленное законодательство, пути сообщения и средства сношения (железные дороги, почта, телеграф, телефон и т. п.), войско, податную систему, гражданское и уголовное право, общие принципы школьного дела (например, закон об исключительно светской школе, о всеобщем обучении, о минимуме программы, о демократическом устройстве школьных порядков и т. п.), законодательство об охране труда, о политических свободах (право коалиций) и т. п.
Ведению автономных сеймов, по мнению В. И. Ленина, подлежат – на основе общегосударственного законодательства – вопросы чисто местного, областного или чисто национального значения.
«Совершенно очевидно, – писал В. И. Ленин, – что нельзя себе представить современного действительно демократического государства без предоставления такой автономии всякой области с сколько-нибудь существенными хозяйственными и бытовыми особенностями, с особым национальным составом населения и т. п. Принцип централизма, необходимого в интересах развития капитализма, не только не подрывается такой (местной и областной) автономией, а, напротив, именно проводится в жизнь демократически, а не бюрократически – благодаря ей. Широкое, свободное, быстрое развитие капитализма сделалось бы невозможным, или по крайней мере было бы крайне затруднено без такой автономии, которая облегчает и концентрацию капиталов, и развитие производительных сил, и сплочение буржуазии и пролетариата в общегосударственном масштабе. Ибо бюрократическое вмешательство в чисто местные (областные, национальные и т. п.) вопросы есть одно из величайших препятствий экономическому и политическому развитию вообще и в частности одно из препятствий централизму в серьезном, в крупном, в основном»[140].
Критикуя тех, кто противопоставляет «земства» и «автономии», кто считает, что «автономия» должна быть для больших областей, а земство для маленьких, В. И. Ленин считал, что современный капитализм вовсе не требует этих «чиновничьих шаблонов». «Почему, – писал он, – не может быть автономных национальных округов с населением не только в 11/2 миллиона, но даже и в 50 000 жителей, – почему подобные округа не могут соединяться самым разнообразным образом с соседними округами разных размеров в единый автономный «край», если это удобно, если это нужно для экономического оборота…»[141]
В. И. Ленин считал, что для устранения всякого национального гнета крайне важно создать автономные округа хотя бы самой небольшой величины, «с цельным, единым, национальным составом, причем к этим округам могли бы «тяготеть» и вступать с ними в сношения и свободные союзы всякого рода, члены данной национальности, рассеянные по разным концам страны или даже земного шара»[142].
Вместе с тем В. И. Ленин подчеркивал, что «целиком и исключительно становиться на почву «национально-территориалистического» принципа марксисты не должны»[143]. Он считал, что «…необходима… широкая областная автономия»… «и вполне демократическое местное самоуправление, при определении границ самоуправляющихся и автономных областей» (не границами теперешних губерний и уездов и т. п.), «а на основании учета самим местным населением хозяйственных и бытовых условий, национального состава населения и т. д.»
Национальный состав населения поставлен здесь рядом с другими условиями (в первую голову хозяйственными, затем бытовыми и т. д.), которые должны послужить основанием к установлению новых границ, соответствующих современному капитализму, а не казенщине и азиатчине. Местное население одно только может вполне точно «учесть» все эти условия, а на основании такого учета центральный парламент государства будет определять границы автономных областей и пределы ведения автономных сеймов»[144].
Рассматривая вопрос об автономии в другой своей работе «Итоги дискуссии о самоопределении» (1916 г.), В. И. Ленин отмечал, что автономия как реформа принципиально отлична от свободы отделения как революционной меры. «Но реформа – всем известно – часто, – писал он, – есть на практике лишь шаг к революции. Именно автономия позволяет нации, насильственно удерживаемой в границах данного государства, окончательно конституироваться как нация, собрать, узнать, сорганизовать свои силы, выбрать вполне подходящий момент для заявления… мы, автономный сейм нации такой-то или края такого-то, объявляем, что император всероссийский перестает быть королем польским и т. п.»[145]
Таким образом, большевики, В. И. Ленин еще до Октябрьской революции высказались за создание в России широкой областной автономии. При этом создание областной автономии ими рассматривалась как одна из возможных форм развития наций на основе их права на самоопределение. Областная автономия предполагалась как автономия определенных областей, отличающихся особенностями быта, национального состава и языка, а также определенной экономической целостностью.
После Октябрьской революции большевики продолжали поддерживать идею о создании в России автономии. В своей работе «Из первоначального варианта статьи «Очередные задачи Советской власти» В. И. Ленин писал: «Мы стоим за демократический централизм. И надо ясно понять, как далеко отличается демократический централизм, с одной стороны, от централизма бюрократического, с другой стороны – от анархии. Противники централизма постоянно выдвигают автономию и федерацию как средства борьбы со случайностями централизма. На самом деле демократический централизм нисколько не исключает автономию, а напротив – предполагает ее необходимость…
И вот, подобно тому, как демократический централизм отнюдь не исключает автономии и федерации, так он нисколько не исключает, а напротив, предполагает полнейшую свободу различных местностей и даже различных общин государства в выработке разнообразных форм и государственной, и общественной, и экономической жизни… Централизм, понятый в действительно демократическом смысле, предполагает в первый раз историей созданную возможность полного и беспрепятственного развития не только местных особенностей, но и местного почина, местной инициативы, разнообразия путей, приемов и средств движения к общей цели»[146].
Следует заметить, что до Октябрьской революции большевики предполагали использовать автономию для решения национального вопроса в рамках единого государства. «Решение национального вопроса, – писал И. В. Сталин, – должно быть настолько же жизненным, насколько радикальным и окончательным, а именно:
1) право на отделение тех наций, населяющих известные области России, которые не могут, не хотят оставаться в рамках целого;
2) политическая автономия в рамках единого (слитного) государства – с едиными нормами конституции для областей, отличающихся известным национальным составом и остающихся в рамках целого.
Так и только так должен быть решен вопрос об областях в России» (1917 г.)[147].
После победы Октябрьской революции, когда националисты стали добиваться создания на окраинах национальных государств и тем самым полного распада России, большевики в основном отказались от поддержки права на отделение. Они активно поддержали федерацию в России, основанную на автономии.
Говоря о такого рода федерации, И. В. Сталин отмечал: «Очевидно, субъектами федерации должны быть и могут быть не всякие участки и единицы и не всякая географическая территория, а лишь определенные области, естественно сочетающие в себе особенности быта, своеобразие национального состава и некоторую минимальную целостность экономической территории. Таковы – Польша, Украина, Финляндия, Крым, Закавказье (причем не исключена возможность, что Закавказье разобьется на ряд определенных национально-территориальных единиц, вроде грузинской, армянской, азербайджанско-татарской и пр.), Туркестан, Киргизский край, татаро-башкирская территория, Сибирь и т. п.»[148]
И. В. Сталин полагал, что пределы прав этих федерирующихся областей будут выработаны во всей своей конкретности в ходе строительства Советской Федерации в целом, но общие штрихи этих прав он видел в следующем: «Военное и военно-морское дело, внешние дела, железные дороги, почта и телеграф, монета, торговые договоры, общая экономическая, финансовая и банковская политика – все это, должно быть, будет составлять область деятельности центрального Совета Народных Комиссаров. Все остальные дела и, прежде всего, формы проведения общих декретов, школа, судопроизводство, администрация и т. д. отойдут к областным совнаркомам. Никакого обязательного «государственного» языка – ни в судопроизводстве, ни в школе! Каждая область выбирает тот язык или те языки, которые соответствуют составу населения данной области, причем соблюдается полное равноправие языков как меньшинств, так и большинства во вне общественных и политических установлениях»[149].
И. В. Сталин рассматривал федерализм в России как переходную ступень к социалистическому унитаризму. В России, считал он, «принудительный царистский унитаризм сменяется федерализмом добровольным для того, чтобы, с течением времени, федерации уступили место такому же добровольному и братскому объединению трудовых масс всех наций и племен России»[150].
