Ольга Ворон
Инициатор
Воспоминание о Наведении
– Во всякий час сего дня во всём наставь и поддержи меня. Какие бы я ни получала известия в течении дня, научи меня принять их со спокойною душою и твёрдым убеждением, что на всё Твоя Святая воля…
Алиса проговаривала вслед за всеми, но мысли её были уже далеко. Сестра Пелагея обещала в этот день показать японскую защиту, и любопытство снедало её. Национальное оружие самураев она уже начала изучать, но пока не продвинулась далее личной практики.
Сестра Софья отошла в сторону, и её место заняла неизвестная женщина, одетая в деловой костюм с маленьким чёрно-золотым значком на лацкане. Она пронзительным взглядом оглядела стоящих на коленях девушек, отчего многие поёжились, и улыбнулась. Алисе эта улыбка показалась неживой, и она опустила лицо, чтобы не встретиться глазами с незнакомкой.
– Милые девушки! Господь призвал ваших родителей, как призывал многих достойных людей. Но в этом мире не оказалось никого, кто мог бы подать вам руку помощи и укрыть в пасмурный день. И только церковь, хранящая добродетели, не могла пройти мимо вашего горя. Теперь вы…
Алиса смотрела в серый пол, изъеденный трещинами, и перед глазами мелькали белые искры ножей. В прошлый урок ей удалось довольно надёжно оборониться от атак старой наставницы и хотелось развить успех, но внутреннее чувство беспокойства мешало – ей всё казалось, что на самом деле учительница играет с ней в поддавки, воспитывая уверенность. Потому в голове и крутились воспоминания о поединке, обрывки ключевых моментов боя, и, после анализа, крепла убеждённость в том, что ошибок она успела совершить немыслимое количество и потому никак выиграть не могла.
– Приближаются последние времена мира. Вам, будущим щитам Церкви, принимать на свои плечи заботу о его надёжном оплоте, о нерушимости границы между Добром и Злом, проходящем не на земле, но в душах человеческих. То, что находит своё отражение в культуре человечества! Что видим мы сейчас, глядя на людей, мельтешащих в городах? Порок! Порок, и только порок правит ими! Люди опускаются, их обычный круг забот – работа и телевизор с бутылкой пива. Женщины бросают детей, мужчины – женщин. Легализованные наркотики травят подростков, а телевидение развращает их дух, делая приемниками содомитов или воспитывая убийц!.. Но церковь – последний оплот духовности в этом несовершенном мире. Ведь заповедовал Господь…
Алиса вздрогнула. Голос незнакомки звенел, набирая силу, и, казалось, лился прямо в сердце. От него что-то дрожало внутри. Дрожало так, что отзывалось и в уставших коленях и в макушке, заставляя всем телом впитывать слова, подчас не распознавая их, не разделяя поток звуков на смысловые связки, но ощущая, что всё сказанное – истинная правда, и она зовёт и будоражит одновременно.
– Сейчас, когда мир на пороге величайших изменений, и вы на себе ощущаете его грехопадение, сейчас, когда властолюбцы отвернулись от бога и их сердца зачерствели, а руки покрылись кровью, сейчас, когда…
Сердце Алисы тукало всё громче. Оно бешено билось о грудную клетку, вдавливая кровь в артерии на висках, и за стуком почти не слышна была горячая речь незнакомки. Только отдельные фразы долетали сквозь шум в висках и опьянение от восторженной дрожи:
– Вы – последняя надежда церкви! Ваши души лягут в фундамент нового мира! Ваши тела, став вечными, изгонят порок и грех из сердец живущих! Вы сможете…
– И лишь безгрешностью своей не внушить почтения к добродетели в сердца порочных и потому без оружия в руках не смочь защитить…
– Ваши тела станут оружием! Ваши сердца будут хранить верность и понимание! Ваши души….
А потом и этих кратких фраз не стало для Алисы – лишь биение сердца опустилось ниже, в чашу живота и там забилось, словно кипящее варево под крышкой и от этого стало горячо и хорошо.
– На ваши плечи падает миссия защиты добродетели от порока!
– И сказал Господь…
– Аминь!
Алиса вскочила вместе со всеми и, вскидывая руки, прыгая на месте и шало оря, потрясала ножами и искала среди лиц подруг – безумных, восторженных, диких, – хоть чьё-то чужое, враждебное… Внутри словно волчок завели – всё вибрировало и ей казалось, что никогда она не была так наполнена силой и пониманием настоящей истины. Она искала, искала, руки гудели, ножи плясали над головой замысловатый танец, живот кипел неведомой ранее магмой… А вокруг неё плыли лица, лица…
Диана, размахивая кудряшками, вытанцовывала что-то необузданно дикое, и юбка подрясника кружилась, словно у настоящей цыганки…
Лиля стояла возле стены, сцепив руки перед собой, и безостановочно кивала, не прекращая молиться – губы шевелились, а по щекам стекали слёзы…
Надя – Дива – расцарапывала себе лицо, мотаясь из стороны в сторону, и глаза её пугали небывалой пустотой…
Света – Кузя – лежала на полу и стонала, обхватив себя руками…
Алиса кружилась, кружилась, ножи взлетали, взлетали…
Сестра Софья, напряжённо стиснув в руке стакан с водой, отвернувшись, смотрела в окно, а в воду бесшумно что-то капало с её подбородка…
Неизвестная женщина, кивнув сестре, поправила костюм и направилась к выходу…
Алиса кружилась, ножи взлетали…
Лицо сестры Пелагеи возникло перед ней внезапно. Среди прочих – диких, безудержно-шалых, – спокойное, уверенное и светлое. Она смотрела холодно и сурово. И Алиса остановилась, опуская ножи.
Зажмурилась от неожиданной боли, сжавшей голову в тиски. Мгновение!
Когда открыла глаза – рядом не было ни сестры Пелагеи, ни подруг.
Она лежала на холодном полу тренировочного зала и со всех сторон, сквозь разводы и трещины, на неё смотрели воины, побеждающие змеелюдей. И в их глазах не было ненависти, только усталость.
Впрочем, и в глазах побежденных она не увидела ни ярости, ни ненависти, ни даже страха…
…
31. Спор
В церквушке, не смотря на тёплые летние ночи, было холодно и сыро – испарения от земли проникали снизу, оседали каплями на стенах и иконах и стекали вниз, словно слёзы.
Отец Владимир втолкнул в тёмный зал командора Борислава, дождался, когда Алиса втащит Даниила, и со всей силы потянул створки – двери с грохотом встали на место, закрывая вход. Запер на мощный засов – только свет полной луны в ажурных окнах и негасимая лампадка над алтарём освещали зал.
– Здесь пока безопасно, – хмуро прокомментировал отец Владимир. Подошёл к лампадке, стал зажигать и относить по углам свечи.
– Пока, – усмехнулся командор Борислав. – Вас найдут, где бы ни были.
Локти его были стянуты ремнём за спиной, с ног сняты ботинки, а торс обнажён. На грудине белел старый шрам, оставшись единственным знаком принадлежности – крест отец Владимир снял с него, как и забрал всё имеющееся оружие. Но это не мешало командору смотреть вокруг насмешливо и уверенно.
Алиса уложила Даниила подальше от командора, к самому преддверью алтаря, и села рядом, прижалась спиной к стене и опустила ладонь на лоб бета. От него тянуло жаром и холодом одновременно – разорванная шея парила от поднявшейся температуры, а тело стало негнущимся и холодным, словно у покойника. Веки едва колыхались и недавно отросшие ресницы неуловимо вздрагивали на тонкой молодой коже. Алиса следила за дыханием бета и иногда неосознанно запускала пальцы в едва подросшие волосы.
– Питание, – отец Владимир подошёл и, не наклоняясь, показал ей тёмную бутылку.
Алиса подняла взгляд на священника и покачала головой. Снова заворотило.
Священник поджал губы и нахмурился.
– Вы всё ещё уверены, отец Владимир, что идёте верной дорогой? – внезапно вполне серьёзно спросил командор Борислав.
Отец Владимир обернулся к нему, посмотрел задумчиво:
– А вы? Встречая препятствие, считаете, что это знамение неверного пути?
Командор снова насмешливо скривил губы и отвернулся.
– Разве дорога, ведущая к свету, не имеет камней на пути? – покачал головой отец Владимир и снова посмотрел на замерших в малоподвижности йахов: – Дорога добра – дорога преодоления. Там, где человек изворачивается, обходя камни, где сдаёт назад в страхе, где решает, что лучше просто, чем тяжело – там рождается дорога зла и лжи. И это не наша дорога.
Он дёрнул головой, словно перебивая себя, и стремительно ушёл к командору. Не церемонясь, схватил его за плечо, разворачивая спиной, и проверил ремень на локтях. Лицо наставника стало равнодушным, но белизна и пот на лбу выдали его страдание.
Священник отконвоировал командора в угол притвора и сухо приказал:
– Присаживайтесь, командор. На седалище.
Отец Борислав молча опустился на холодный пол.
– Ноги, – коротко приказал священник. Пистолет в его руке весомо направился в голову пленнику.
Тот глянул снизу вверх на старого инквизитора и, не переча, сложил ноги кренделем, подтянув стопы к бёдрам. Алиса знала эту позицию по медитациям – помогая сосредоточиться на запредельном, она и приводила в оцепенение, из которого без посторонней помощи подняться было сложно.
Отец Владимир отошёл от командора на несколько шагов и, не опуская пистолета, сел напротив. Теперь они смотрели друг другу в глаза. Старый священник сидел прямо, в традиционной позиции на коленях, а пленник из-за заломленных за спину рук, немного наклонялся вперёд, и казалось, что его широкая массивная фигура пытается нависать над старцем.
– Я хочу понять… – негромко начал отец Владимир. – Почему за отродьем, которое губит женщин и искривляет веру, больше года идёт охота без результата?
Командор пожал плечами, насколько позволил стягивающий локти ремень:
– Вы напрасно считаете, что мы всесильны. Круг и его возможности не сильно изменились за годы, пока вас не было.
Отец Владимир усмехнулся:
– Одной инициаторши вашего изготовления хватило, чтобы дважды безошибочно выйти на него!
Алиса подняла голову и взглянула на разговаривающих. Они сидели далеко и разговор едва долетал до неё, но ей твёрдо виделось, что меж людьми возник и теперь дрожал невидимый эластичный жгут, он натянулся до предела и отпусти его один – он больно ударит по другому.
– Выйти – да, но не поймать.
– Борислав, не надо играть со мной, – отец Владимир покачал головой: – После того, что я пленил командора региональной секции храмовников Единой, терять мне нечего. Я вне закона. Ты понимаешь – времени у нас мало.
Командор задумчиво посмотрел на священника и глухо спросил:
– Так что – мы докатимся до крайностей? Или у вас есть в тайнике сыворотка правды?
Отец Владимир ответил ровно:
– В тайнике бутылка старого кагора. А вот рядом – инициатор, которого вы приговорили к смерти.
Командор не выдал себя ничем. Но Алиса почувствовала, что жгут всё-таки лопнул. И ударил по нему.
– Блеф, – хрипло сказал он.
Старый священник кивнул ровно, будто ожидал такого ответа, наклонился, опираясь на колени предплечьями. Набухшие дряблые веки прикрыли острые глаза.
– Командор, напрасно… Я старик, но у меня хорошая память. Ваша молодость пришла на время смуты, потому вы не успели научиться любить ту церковь, какой она была годы и века до вас. Вы прошлись красным петухом по всему, что было дорого нам. Вы спалили наши принципы, убили нашу веру в человека. И создали это уродище – «Единую Церковь» – общество лжецов, стремящееся только к власти над кошельками, телами и душами. Вы захватили власть в стране и, словно последние угли, затоптали те церкови, где сохранялось истинное православие. Вы ввергаете Россию в хаос средневековья, хотя и с новыми техническими возможностями. Уничтожаете знание и людей, способных его передавать. Убиваете волю и людей, способных на сопротивление вам. У вас только одна цель – жрать. И этого я вам простить не могу. Вот этого убийства церкви, которой служу. Так блефую ли я?
Командор оттёр о плечо подбородок, на который стекла капля пота, и отозвался:
– Это ли не можете простить, или то, что вам пришлось быть в наших рядах и ради собственной жизни в Храме отказаться от прежнего мировоззрения? – флегматично спросил он.
Лицо отца Владимира не дрогнуло.
Командор кивнул:
– Вы не блефуете.
Он пожевал губами и посмотрел на дальние иконы, мимо невозмутимого священника:
– Иерей Марк – отец владыки Аттика.
– Так, – сухо отозвался старый инквизитор и выпрямился.
Командор неохотно продолжил:
– Он был храмовником на сопровождении прото к монастырю подготовки. Прото вырвался. Больше сотни человек погибло…
– Он получил личную инициацию? – поднял брови отец Владимир.
– И да, и нет. Он был опосредованно инициирован прото. Пытался отсосать кровь у укушенного митрополита, присутствующего на обряде. Владыка умер, а Марк оказался инициирован в альфу.
Священник обернулся, коротко глянул в дальний угол на Алису. Та сидела неподвижно, прикрыв глаза и умерив дыхание. Но всё-таки она слышала.
– Марка не успели упокоить до полного превращения, пришлось восстанавливать, потом много лет содержать в дальнем монастыре… Придя к власти, отец Аттик пожелал своего родителя устроить и его собирались перевезти в Архангельск, дать далёкий приход, но по пути он бежал. С тех пор прошло уже более десятилетия – поиски закончились ничем и о нём забыли.
– И он пришёл к сыну…
– И убил его, – кивнул командор.
Отец Владимир задумчиво поднял вооружённую руку и рукояткой пистолета почесал бровь. Задумался:
– Это случилось через год после того, как начались обряды в городе. Обряды, которые Аттик не особо спешил остановить… Вероятно, надеялся образумить Марка. В какой-то момент пригрозил ему и тот его убил.
– Грозить было бессмысленно, в тот день Алиса вышла на него. Он мстил, а не останавливал.
– Верно, – кивнул священник и снова задумчиво взглянул на пленника: – Значит, год проводились обряды йахов… Изначальные обряды.
Командор нехотя отвёл взгляд.
– Надеюсь, круг позаботился о недостижимости прото?
– Обряды не вызвали значительных возмущений в сфере, – сухо отозвался наставник Борислав. – Причин для беспокойства нет.
Священник покачал головой:
– Что ему ваша сфера! Он чувствует мир насквозь, а вы опираетесь на технику… В наше время не было наивных фантазий и возле него всегда были жрецы высокой подготовки.
– Жрецы есть и сейчас. Напрасно вы считаете нас безответственными. Мы приняли на себя бремя защиты основы церкви и стараемся нести его достойно. А проколы бывают у всех. Как камни на праведном пути. Время инициации Марка приходится ещё на ваше правление, не забывайте.
– Не забываю, – отец Владимир смотрел холодно. – Но на наше правление не приходились программы уничтожения культуры, образования, медицины и светской власти. В наше правление человек имел право сам читать Евангилие, а не обязан был ходить дважды в неделю на обязательные чтения, где ему больше объясняется, как жить и за кого голосовать. В наше время не легализовали проституцию, не изымали детей для обучения в лагерях детства, не развязывали войны с другими конфессиями…
– Какое время – такие решения, – холодно ответил командор. – Мы не сторонники насилия, но после кризиса власти в стране, мы приняли эти поводья и выведем Россию на передовые мировые места.
– По числу поломанных судеб? – поинтересовался священник. – Или по статистике добровольно-принудительных пожертвований?
Командор расслабился, оплывая, словно для сна, и лениво ответил:
– Думаю, нам не стоит спорить. Невозможно одному уверенному человеку переубедить иного уверенного человека. Переубеждает только жизнь. Слово человека здесь бессильно.
Старый инквизитор тяжело поднялся с колен:
– Нечему спорить. Есть вы, и более – ничего. Вам и отвечать теперь за всё, что делаете. Не потеряйте только последнюю надежду веры нашей. Пока Прото в кругу православия – Россия бессмертна. Так не будьте глупцами и безответственными тварями! Если каждый ваш подготовленный епископ, дорвавшись до власти, позволит проходить йахо-обрядам или иной гнили существовать, просто потому, что она с ним кровно повязана – вы не удержите Его.
Командор глянул исподлобья:
– Последняя надежда – под нашей защитой. И она крепка. Мы победили в гонке за право быть его кругом защиты. Победили вас, ваше поколение. Не забываете, что иные артефакты Третьего Рима потеряли вы. Своим малодушием и консерватизмом. А мы сейчас – сила. Единственная реальная сила в этой стране. Сила, подкреплённая его согласием.
Священник устало протёр глаза:
– Слова юнца, а не зрелого мужа. Что значит ваша сила в сравнении с его? Что значит его согласие, когда у него нет выбора? Что значат ваши бравада и новаторство, если опыт вы оставили в могилах заброшенных церквей? Я говорю тебе, Борислав, вы сделали много такого, что колыхает эфир. Такого, что заставит Его, – отец Владимир со значением поднял пистолет и наугад ткнул в сторону дальних икон, – вмешаться. И тогда не станет ни вас, ни нас. Только чистая страница. И писать на ней будут те, что придут позже. Время камня пройдёт.
Командор посмотрел на крест, висящий над воротами в алтарь.
– На всё воля его.
И закрыл глаза.
…
32. Кагор
Отец Владимир подошёл к Алисе и присел на корточки возле Даниила. Оттянул веко, заглянул в мутный зрачок, подрагивающий вертикальной полоской незавершённой трансформации. Покачал головой, задумчиво оглядываясь.
– Что? – шёпотом спросила Алиса.
– Сам он не справится.
Старик выпрямился и ушёл на сторону алтаря. Алиса не стала прислушиваться, хотя тихие звуки доносились. Она смотрела в лицо Даниилу и гладила его колкие волосы.
Вернулся отец Владимир с тяжёлой металлической чашей в руке.
– Помоги, – кивнул он. – Нужно, чтобы он выпил.
Алиса подтянула Даниила за плечи, навалила его себе на грудь и, поддерживая голову, позволила священнику напоить бета. Взглянула в чашу – по серебреным бортам качалась густая рубиновая жидкость.
– Что это?
– Кагор.
– И чем он поможет? – Нахмурилась она. – Ему бы сейчас крови – юной, буйной.
И языком облизала губы – они мгновенно стали сухими и жаркими от жажды. Голову замутило от почти реального ощущения крови, катающейся на языке.
Священник, не отрываясь от дела, отозвался:
– Кто есть тело Моё и пьёт Кровь Мою, тот пребывает во мне и я…
Алиса вздрогнула и схватила отца Владимира за руку. Чаша вздрогнула и вывалилась из его руки, но было поздно – на губах бета уже пузырилась красная жидкость. Даниил вздрогнул, выгнулся всем телом и стал биться в судорогах. Сдерживая его голову, Алиса прижала её к бёдрам, и зашептала в прикрытые глаза:
– Всё будет хорошо. Тише, тише… Всё будет хорошо. Я здесь, рядом. Всё будет хорошо…
Отец Владимир поднял чашу и выпрямился, задумчиво глядя сверху на йахов.
– Достойно, – усмехнулся командор из своего угла. Глаз он так и не открыл: – Сперва притащить отребье в храм божий, а потом причастить. Достойно, да…
Священник угрюмо глянул на командора, но не отозвался.
Даниил в руках Алисы замер, дыхание стало едва приметным, его накрывало глубоким сном йаха. Поглаживая пальцами трещинки на его лбу, Алиса подняла глаза на священника:
– Почему?
– Кровь, – отозвался отец Владимир, задумчиво крутя в руке чашу. – Каждое причастие – прививка кровью йахаса для верующих. Доза микроскопична – капли достаточно на тысячи человек. Инициации не происходит, но истинно верующий, постоянно проходящий причастие, становится не подвержен укусу как альфы, так и бета. Укус даёт лишь болезненную рану, но не меняет кровь и нутро человека. Церковь защищает тех, кто в лоне её.
Алиса сглотнула.
– Кровь йаха?
– Кровь Прото, – сухо ответил он.
– Достойно, – саркастически повторил из угла командор. – Привести йахов в храм, причастить йахов, раскрыть йахам таинство…
Отец Владимир подошёл к Алисе и устало опустился рядом. Со вздохом облегчения вытянул ноги и положил на бедро пистолет, строго направленный в угол, на недвижимого командора.
Алиса посмотрела на пленника. Плечи её свело напряжением – тёмная фигура наставника пугала даже на таком расстоянии.
– Вы говорили о Прото…
Священник несколько мгновений молчал, задумчиво поглаживая запястье вооружённой руки. Алиса не торопила. Вся эта ночь, полная бега и напряжения, словно надорвала её. Говорить хотелось только тихо и только о важном.
– Да, – наконец ответил он. – Мы говорили о том, с кого всё началось.
Алиса осторожно поправила голову Даниила у себя на бёдрах. Кровь давно не текла, и место разрыва уже покрылось белым пушком сращивания, но до полной регенерации оставалось ещё далеко.
– Расскажите мне, – просто сказала она.
Отец Владимир прижался затылком к мокрой холодной стене и, глядя на высокий купольный потолок, усмехнулся:
– Ну, «почему» я помогаю, ты уже поняла… До прихода «Единой Церкви» в стране было много течений православной церкви. Они сохраняли устои старой веры и знали – чем сильнее надавишь на человека, таща его на ошейнике к воротам рая, тем больше он будет упираться, и однажды верёвка порвётся и агнец ускачет, чтобы сорваться в пропасть. «Единая Церковь» была тогда лишь небольшим сектором среди прочих. Но она сумела получить поддержку властьимущих, государственные средства. И с их помощью раздавила нас.
– Как?
– Всё просто, – отец Владимир поиграл пальцами в воздухе. – Изначально православие жило идеей, что страной должен управлять человек, проходящий тяжёлое, всестороннее обучение для этой роли и сложную обрядовую проверку внутри церкви. Увы, царизм в России ушёл. И «Единая Церковь» сделала шаг вперёд и вдаль от традиций. Они просто признали, что любая власть от бога, что власть не нуждается в проверке и обучении. Конечно, благодарные держатели государства понесли им средства, подарили земли, закрепили за ними права на распространение веры в стране… Дальше – больше. «Единая Церковь» признала, что богатство есть мерило духовности, ибо только те святы, кто способен жить в роскоши и оставаться благодетельным. Купцы и менялы возрадовались обновленной вере и понесли в храмы золото… А потом потребовалось создать новую систему, чтобы поддерживать получившееся перекошенное здание государства, слитой с религией. Сперва появились программы по управлению образованием, здравоохранением, полицией… Это оказалось так легко – вслед за признанием безгрешности власти признать любой грех святостью.
Алиса кивнула, что поняла, и повторила:
– Расскажите про Прото.
Отец Владимир пожал плечами:
– Я не много знаю о нём. Не встречался. В наше время к вопросу его сохранения относились с повышенным вниманием.
– Меня интересует не его внешность, – тряхнула волосами Алиса.
Священник потянулся и неохотно начал:
– Все конфессии на земле владеют артефактами, переданными когда-то человечеству богом. Артефакты концентрируют духовную силу окружающих людей и способны к тому, что мы именуем чудом. Конфессия существует, пока артефакт есть с ней – с ней есть крупица истины бога. Потому все религии мира борются друг с другом за эти силы. Например, за храмовую землю, на которой произошёл один из диалогов бога со жрецом рода говорящих с небом, война длится уже не одно тысячелетие, и долго ещё будет идти… Каждая из вер и даже мелких сект славна своим чудом. А быть им может многое – от земель, известных схождением бога, до мощей тех, кто с ним слился. Не зря во многих религиях изначально любой обряд можно было проводить только в присутствии чудесного предмета. У нас – мощей святых. Но православие хранило ещё и несколько артефактов, делавших его сильнейшей религией, способной изменять ход истории в российской земле. Одним из первых утеряли плащаницу. Потом легендарный ковчег завета…
– Украли? – кротко спросила Алиса.
Отец Владимир кивнул.
– Для охраны была продумана весьма специфическая система сетей ложных целей. И по тому времени определить с точностью, где находится настоящий артефакт, было нереально. В каждой церкви была ложная цель. До сих пор двойники ковчега есть в каждом храме.
– Где? – Алиса стремительным взглядом обежала зал.
Священник усмехнулся:
– Эх, инициатор! И не почувствовала?
Алиса ещё раз внимательно осмотрела зал и показала в сторону алтаря:
– Престол.
– Престол, – удовлетворённо подтвердил священник. – В престоле ковчег хранился в таком же виде, в котором, по ветхому завету, хранился в пути. В одном из престолов, словно в почтовом ящике, ковчег действительно находился, в других были ложные цели. Каждые двенадцать лет ковчег менял своё местоположение. Увы, нас подвела вера в людей…
– Прото… – напомнила Алиса.
– Да, – священник досадливо кивнул. – Именно Прото пришёл на смену ковчегу. Нам он был передан из уже погибающей ветки старой церкви. Его сила оказалась и мощней, и агрессивней, чем всё, что мы знали до этого. И мы оберегали его, и его сила и дух хранили нас. Пока Прото не выкрали люди «Единой Церкви».
Священник вздохнул и прикрыл глаза, явно не собираясь продолжать разговор. Но Алиса, задумчиво разглядывающая трещинки, змеящиеся на лбу Даниила, отступать не собиралась:
– Где он?
– Где-то, – улыбнулся священник, не открывая глаз. – В России тысячи церквей и монастырей и с каждым годом их становится всё больше. Тысячи ложных целей. Игра в напёрстки. Кручу-верчу-обмануть-хочу.
Алиса задумчиво заскользила взглядом по стенам.
Отец Владимир потёр уставшие глаза и, повернувшись к девушке, опустил ладонь ей на плечо:
– Не ищи, инициатор. Не найдёшь. Второй раз круг такой промашки не допустит. Прото находится только в одной, тайной, но в каждой церкви можно ощутить присутствие его – настоль сильное, что и человеку, порой, не по себе, а уж йахи – кто слабей, так и войти не могут. – Он улыбнулся, как раньше, по-доброму, и кивнул на Даниила: – Я понял, что он не бет, сразу, как узнал, что палили его на церковной земле. Потому и вытащил из крематория и помогать взялся.
Алиса в изумлении смотрела в серые глаза священника.
– Не… бет?
Отец Владимир кивнул устало и предложил:
– Ложись, поспи. Через пару часов подниму – нужно будет уходить.
И направился в сторону пленника в зону притвора.
– Не бет? Но кто он? – дёрнулась в след Алиса.
Священник на мгновение обернулся. И снова добро улыбнулся:
– Не знаю, – и ушёл сторожить командора.
Алиса потрясённо смотрела на белое лицо Даниила. Негаданный попутчик в тяжёлую пору её жизни оказывался загадкой, разгадывать которую, может быть, ещё предстояло. Но более всего хотелось не гадать, не искать ключей и не добиваться ответов, а просто быть вместе. В старом домике в тени садовых лип, где солнце и луна одинаково нечасто заглядывают за сеть веток и листьев, где два одеяла брошены в углы комнаты лежанками, где чайные чашки с цветами лилий и где чай со старым мёдом на двоих…
Она тихонько спустила голову Даниила на пол и сама сползла ниже и легла рядом с бетом. От него уже не веяло замогильным холодом, ток смерти покидал стремительно оживающее тело, но его лицо всё ещё было бледно, а грудная клетка не колыхалась. Алиса прижалась щекой к плечу товарища и положила ладонь ему на грудь, напротив сердца, чтобы сразу, как жизнь забьёт в нём с силой, почувствовать всплески сердца и проснуться. Закрыла глаза, прислушиваясь к шорохам за окнами, и заснула.
…