Ольга Ворон
Инициатор
Воспоминание о Победе
Сестра Пелагея лежала недвижимо. Плотно сжав губы, так, что скорбная складка пролегала по морщинистому рту. И молчала.
Алиса отодвинулась, села поодаль, чтобы не касаться старой наставницы. Серебреный нож, осторожно подтянув за эбонитовую рукоять, подсунула матушке под ладонь, и отвернулась, рассматривая в скорбной темноте путь крыс за кладкой стены, тепло упавшего хлеба, дрожащую плёнку воды, разлившейся по камням. И тоже молчала.
Говорить было не о чем.
Старая наставница не смогла дать ей смерть. А она не стала останавливать старое сердце.
И, свалив матушку на каменный пол, махнув почти у морщинистого горла диким оскалом – отодвинулась и села, равнодушно рассматривая узор трещин на стенах. Ждала.
Сестра Пелагея поднялась, когда вполне овладела дыханием и внутренними чувствами.
Села, уверенно перехватив нож, напротив Алисы.
Та подобралась, внимательно наблюдая за руками старой наставницы, но сестра, горько усмехнувшись, не глядя, сунула нож в ножны. И опустив глаза, нахмурилась. Трудно было простить и проститься?
– Я учила тебя…
Алиса вздохнула:
– Я никогда этого не забуду.
Сестра Пелагея мотнула головой – «не то!» – и снова повторила:
– Учила. И другие тоже учили. Сперва законам Божьим. Потом – как их нарушать… Я дала самое страшное – технику, как это делать. И теперь…
Алиса вытянулась в сторону старой наставницы.
Сестра Пелагея вздохнула, и её губы сложились в дрожащую улыбку:
– Теперь, когда я знаю… Что не ошибалась…
Алиса стиснула зубы, ощущая, что кровь приливает к лицу. В этот момент жажда исчезла, осталось желание самой взрезать вены и напоить, напоить… Если бы она была уверенна, что это будет понято…
– Я хочу, чтобы две заповеди ты запомнила…
– Да, матушка…
Сестра посмотрела остро и поднялась на ноги. Коротко, уверенно стряхнула с подола каменную пыль и потянулась к выходу из кельи-клетки:
– Всё возможно, чему мы позволяем быть…
И повернулась уйти. Взялась за кольцо массивной двери.
Словно лезвием полоснуло по сердцу понимание того, что эта встреча последняя. Что сейчас сестра Пелагея отдаёт нечто большее, чем наставление последней ученице.
– Матушка! – Алиса вскочила на ноги. Замерла. Хотелось бросится на шею наставнице, стиснуть в объятиях, словно обнять собой, не дать уйти… Но вместо этого, Алиса проглотила комок слёз в горле и дисциплинированно склонилась, чтобы скромно напомнить: – Вы сказали про две заповеди, матушка…
Сестра Пелагея рванула кольцо и тихой тенью скользнула в коридор.
Стиснув кулаки, ощущая, как, отрываясь живым от живого, от неё уходит последний в её жизни родной человек, Алиса задержала вдох. Уходит…
В узкой щели меж дверью и стеной сестра Пелагея застыла, обречённо бросив плечи. Чуть обернулась, оставаясь уже невидимой во тьме коридора. И вздохнула.
– Бог есть.
И притворила дверь.
…
47. Даниил
Дверная створка, сорвавшись с петель, влетела в зал и оглушительно грохнула по паркету.
Даниил запрыгнул внутрь здания, едва останавливаясь на скользком от крови полу. Встал единым комком ярости и мощи.
– Второй! Внимание! Второй! – закричал кто-то.
Вокруг влетевшего в зал йаха засуетились, перегруппировываясь, инквизиторы, едва успевающие складывать руки в отвращающих жестах. Даниил лишь брезгливо вскидывал руками, закрываясь от лопающегося вокруг воздуха. И бешено крутил головой, рыща глазами по залу.
А из внутренних помещений и со двора вбегали монахи и храмовники.
Даниил нашёл взглядом Алису, лежащую бессильно у ног владыки и смотрящую на него широко распахнутыми глазами. И зарычал сквозь зубы. Отмахнулся от напавшего сбоку храмовника – отлетев, тот ударился плашмя спиной о стену и свалился на пол бесхребетной морской звездой.
А Даниил пошёл вперёд, расшвыривая встающих на пути.
Владыка вскинул руки, вдыхая полной грудью.
Алиса вскрикнула.
Поздно.
Даниил прыгнул.
А Владыка выдохнул первое слово.
Йахас влетел в невидимую стену. Рухнул сгофрированной куклой, расшибаясь об пол. И словно попал в зыбучий песок. Завяз, задрыгался, силясь встать. Ему почти удалось это – он поднялся на четвереньки.
Алиса с ужасом смотрела на то, как от напряжения вздулись все мускулы йаха. Как вены завились змеями под кожей. Оскаленное лицо исказилось от напряжения. Из ноздрей, вслед за долгим, тяжёлым выдохом, поползли две кровавые струйки. Он с усилием поднял голову и посмотрел на владыку. Вертикальные зрачки отливали алым.
Опершись на дрожащие руки, Алиса стала подниматься – на неё энергия молитвы владыки не действовала, но сил, чтобы двигаться, оставались крохи.
– Отдай! – зашипел Даниил, трудно выталкивая звуки из напряжённой глотки.
Воздух вокруг него завибрировал, словно закипающий бульон, когда он стал распрямляться.
– Он встаёт! Внимание! – закричал кто-то из храмовников.
Йах поднимался. Дрожа от напряжения. Скрежеща зубами. На лбу выступил красный пот. Из-под ногтей полилась кровь. Жилы вибрировали, натягиваясь до предела. Но он встал.
Командор Борислав нахмурился, перехватывая рукоять меча, и вышел вперёд. Его примеру последовали другие.
– Нет!
Алиса нашла в себе силы подняться. Смогла и оторвать сострадательный, горящий слезами взгляд от друга, раздавливаемого толщей внезапно обрушившегося на него неба. Единым словом поверженного атланта. И, обернувшись, рывком схватила владыку за горло.
Всмотрелась в расширяющиеся от осознания глаза. В дряблые веки, готовые скрыть от человечьего сознания ужас умирания под ударами йахаса. В залегающие тяжёлыми складками понимания морщины.
За её спиной кричали храмовники. Командор Борислав быстро перестраивал их на два фронта. И Алиса слышала в его голосе, обычно твёрдом, отчаянье. Храм проигрывал. Теперь уже – проигрывал.
…А Даниил, с трудом преодолевая массу сгустившегося пространства, сделал шаг…
Она склонила голову на бок и выдохнула в лицо владыки тихо, не тратясь на эмоции:
– Вырву язык.
Её волосы поднимаясь, струились над плечами, игнорируя законы притяжения, в глазах дрожали вертикальные зрачки, но тело оставалось прежним – человечьим. И это и пустота в голосе пугали окружающих больше, чем стоящий под грузом сгустившегося неба до небывалой мощи трансформированный йах.
Владыка стиснул губы, запирая едва удержанное Слово на замок молчания.
Алиса кивнула поощрительно и приказал дальше:
– Отпусти его.
Владыка застыл, не шевелясь. На лбу гроздьями повис выступивший пот, но упрямая складка легла под дряблым ртом. Отпускать йаха он не собирался.
– Алиса! Успокойся, – сбоку острожными шажками подходил командор Борислав. – Тебя пропустят к Прото! Понимаешь?
Она скосила глаза. Командор медленно, не отрывая от неё взгляда, положил на окровавленный паркет меч. Отпустил рукоять, так же медленно распрямился.
…Даниил, тяжело рыча, выдохнул – из ноздрей полетели красные брызги, с губ – кровавая пена… Ещё шаг.
– Алиса… Ты пройдёшь к Прото. Ты же за этим пришла? – наставник развёл руки, сделал шаг, неотрывно следя за ладонью, вцепившуюся в горло митрополита. – Отпусти его и иди. Тебе никто не помешает. Слово воина Храма!
Уголок губ йахасы дрогнул, опускаясь.
– Освободите Даниила, – негромко отозвалась она.
Голос плохо слушался, срываясь на змеиный шелест. Волосы плыли над плечами, дико топорщась. Глаза смотрели на мир вертикальными щелями. Но оставались силы сдерживаться.
– Даниила? – командор Борислав осторожно приблизился ещё на шаг: – Алиса, ты же понимаешь… Он опасен. Он мутировал. Он пьёт кровь людей и более не сможет остановиться.
Она оскалилась:
– Я пила людей! И остановилась! И он сможет!
Наставник Борислав замер, болезненно, недоверчиво вглядываясь в неё. Лицо Алисы оставалось тяжёлым, равнодушным, и лишь вздрагивающий уголок рта выдавал внутреннее напряжение.
…Роняя тяжёлую, густеющую кровь, Даниил сделал ещё шаг. До Владыки оставался один рывок…
Горло отца Сергея дрогнуло под сведёнными судорогой пальцами. Старик задушено захрипел, схватился руками за запястье йахасы и, закатывая глаза, просипел:
– Это невозможно! Пьющие не могут…
Алиса привычно оттёрла щеку о плечо и зыбко усмехнулась:
– Всё возможно, чему мы позволим быть…
Сказала и поняла – так и есть…
Из ноздрей текла кровь. Кровь липкой жижей расплывалась по полу. Кровь заливала одежду. Кровь пятнала кожу. Кровь…
Но она не чуяла тяги.
Нутро молчало.
Алиса прислушалась к себе и замерла. Неуверенная улыбка задрожала, то проявляясь, то исчезая под тяжестью маски равнодушия йаха. Змея – огромная, жирная змеища, напившаяся досыта и ей, и всем, к чему она прикасалась последние годы – уползала, недовольными зигзагами по снежной пустыни её равнодушия. И она понимала, что перегорела. И равнодушие сменялось упоением свободы.
– Всё возможно, – иначе, смакуя каждое слово, каждый звук катая на языке, произнесла она.
И, неловко, почти неумело улыбнувшись, медленно разжала пальцы на горле старика.
Оглядела зал, где десяток храмовников и инквизиторов, напружинившись, стояли наизготовку, ожидая её малой заминки, чтобы рвать, крушить, метать и умерщвлять. Без жажды крови, без необходимости. Но потому, что так заповедовала вера.
Тряхнула волосами. Нахмурилась.
Отец Сергей, хватая дрожащим дряблым ртом воздуха, смотрел на неё, не отрываясь.
Йахаса вскинула подбородок и громко, дробя на слова, на смыслы, процедила:
– Никто. Больше. Не. Умрёт. Сегодня.
И внимательно осмотрела окружающих – дошло ли? Поняли ли?
Командор Борислав, напружиненный для броска, настороженно распрямлялся. Инквизиторы поднимали руки, ещё готовясь набросить на йахасу невидимые сети. Но она улыбалась – осторожно, едва-едва, словно вслушиваясь в нутро и боясь расплескать случайной радостью то чувство покоя и достатка, которое вдруг появилось внутри. Она смогла преодолеть себя. В миг, когда уже ничто не стояло на пути меж ней и кровью поверженного человека, её остановил не кто-то иной, не что-то чуждое и не собственный разум, а бережность к дорогой жизни. И упоение этой победой, словно свет исходило из тела, словно волна расплёскивалось по стенам зала. Силой и свободой.
А Даниил, рыча кровавой пеной, бросался на невидимую границу густоты.
Она улыбнулась отцу Сергею, убирая руки, и обернулась к другу за миг до разрыва сферы.
– Даня…
Тот рванул пространство, словно ткань – мир дрогнул и с треском йах вылетел из скованного заклятьем воздуха. Упал на четвереньки, отряхиваясь. Грязные брызги с отросших волос полетели в стороны. Вскочил. Измотанный, раненный, уставший, но готовый бежать, рвать, сражаться. Бешено огляделся – кто первый? Ну!
Алиса смотрела с тихой улыбкой, как йах озверело пялиться по сторонам и ждёт нападения. Она уже знала, что атаки не будет. Ощущение стронувшегося неба, зарождённых ветров новых течений, нового мира будил в ней забытые чувства нежности и доверия. Поэтому она могла стоять спиной к командору, снова стискивающему меч. Могла не смотреть на Владыку, способного в любой момент вновь чудесным Словом заставить обоих йахов принять на плечи всё небо над собой.
Пошатывающийся от усталости старец склонился, закрывая лицо в ладонях, и застонал:
– Во имя…
И, шелестя богатым жёстким одеянием, зашатался, почти рушась.
Командор успел подхватить его. Владыка, шевеля губами, не в состоянии произнести ни слова, трясущейся рукой показывал на йахов, застывших посреди окровавленного, заваленного телами зала. Потом вдохнул, тяжёло сглотнув, и глухо выговорил:
– Во имя Сына. Во имя Духа. Они пришли.
В зале словно лопнула натянутая струна. Пространство тонко завибрировало изумлением и усталостью.
Храмовники один за другим опускались на колено, склоняясь и прижимая вздрагивающие пальцы к точке меж бровей.
Алиса обернулась, небрежно убирая упавшую на глаза прядь. Волосы опускались, змеясь по плечам. Смотря по сторонам, и Даниил затих на вздохе, трансформируясь в человека.
– Отцу и Сыну и Духу, – от десятков хриплых мужских голосов зал загудел, резонируя каждой колонной, каждым окном.
И застыли. Мечи опущены. Руки на лбах. Никто так и не перекрестился.
Командор помог Владыке опуститься на пол. Отец Сергей, сев и отдышавшись, махнул рукой наставнику:
– Веди их к нему. Не медли! Время камня прошло.
Наставник Борислав, церемониально опустился на колено и, коснувшись ладонью пола – красной, тягучей массы, – поднял руку и тронул меж бровей, оставив красное смазанное пятно. И развернулся к йахам:
– Идите за мной.
Тяжело поднявшись, прошёл мимо оцепеневших соратников, мимо застывших инквизиторов, склонивших головы, мимо монахов, замерших у стен. К дверям во внутренние покои. И, не оборачиваясь, застыл на пороге, дожидаясь йахов.
Алиса сглотнула и посмотрела на Даниила. Хмурый и взъерошенный, с отросшими до плеч волосами, с литым, совершенным телом, он казался совсем иным человеком. Но это был он. Тёмные горячие глаза смотрели с недоверием и удивлением, словно весь мир вокруг оказывался для него нов и неизведан. Это смотрели глаза человека.
Она протянула руку и тихонько пальцами обвила его пальцы. Даниил неловко поймал её ладонь в свою и бережно обхватил.
Мимо храмовников, мимо инквизиторов, мимо монахов…
Командор дождался их на входе и шагнул за дверь.
Коридор, полный тихого света огня негасимого. За коридором – зал. За залом – коридор. За коридором…
Когда они подошли к высокой двери за красными шторами, Алиса знала, что увидит там. И всё равно – сердце рвалось от ощущения конца. И ощущения начала.
Командор Борислав без слов потянул блестящие медным боком длинные рукояти. И распахнул двери.
…
48. Конец
Всё было так, как она не раз себе представляла… Так, и не так. Никогда не чувствовала она в своих фантазиях этого воздуха. С запахом крови и трав. Одуряющего, сладостного воздуха, кружащего голову и проникающего сквозь поры. И – заполняющего тело до самого нутра. Аромата, наполняющего каждую клетку ощущением сытости и силы. Дающего больше, чем жар из только что порванного горла. Чувство святости… И этот воздух потоком шёл – бил, прошивая насквозь и истончаясь в изголодавшемся теле – из открытых дверей.
Командор, чуть обернувшись на входе, посмотрел на Алису краем глаз:
– Дальше вы одни.
И отшагнул в сторону. Почти солдатский разворот – и командор застыл в стороне от дверей стражем и постовым.
Ветер святости, сытости и силы ударил сильнее.
Переглянувшись, йахи шагнули внутрь. И замерли, найдя взглядом, внутренним чутьём источник этой силы.
Зал с портьерными шторами на высоких стреловидных окнах, стол под богатым сукном, черный ноутбук с золотой эмблемой яблока, автоматчики в серых рясах по углам комнаты…
И человек. Лицо оставалось скрытым за крышкой ноутбука, но Алиса, как всегда, видела тончайшие седые пряди, клубящиеся пухом на голове и худые, болезненно приподнятые плечи, затянутые, словно в корсет, в черный пиджак.
Человек несуетно протянул руку. Сухие пальцы, затянутые в перчатку, поверх которой светились перстни, обхватили крышку ноута. Красный камень в золотой розетке, жёлтый, зелёный, синий, чёрный… Человек неторопливо опустил крышку и поднял глаза на вошедших.
– Влад…
Влажные глаза Алисы задрожали вертикальными чертами.
Он оказался таким, каким представляла. Пожилой, но ещё вполне крепкий мужчина, в солидном красивом фраке. Только вот ни в каких фантазиях она не видела, что его кожа пергаментного цвета, в тончайшей паутине едва заметных морщин, что его глаза узки, и в них ясно проглядывают вертикальные зрачки. И что меж бровей ярким пятном сидит кровавая точка.
Человек улыбнулся.
– Я ждал вас, дети мои. Алиса… Даниил.
Его голос был тих, словно песня истёршихся друг о друга за долгое время камней.
– Прото… – Даниил шагнул вперёд. – Ты свободен!
Влад улыбнулся и осторожно покачал головой:
– Свободен? Но я не пленник, Даня. Пленник – ты.
Даниил нахмурился, обежал взглядом зал, серые вооружённые фигуры.
Алиса шагнула вслед за другом и тронула его за плечо, словно отодвигая от разговора. Она уже начала понимать.
– Ты – Гроссмейстер, – устало сказала она. – А мы – пешки?
Прото медленно и бережно, словно хрустальные, сложил пальцы перед грудью и откинулся на кресло. Задумчиво оглядел стоящих в молчаливом напряжении йахов.
– Проходная пешка. И ладья. – Наконец отозвался он.
– Тура? – хмуро переспросил Даниил. Его губы едва заметно раздвигал проявляющийся оскал трансформации.
– Пешка стала ферзём, – задумчиво отозвался Влад, смотря на свои пальцы, – А ладья защитила её, даже не стремясь к движению. Активная малоходовая фигура. И фигура, способная одним своим присутствием на доске заставить обходить значимые ей места. И это первая партия за долгие века, которую я смог выиграть. Хотя и погонять вас пришлось…
– Довольно! – рыкнул Даниил и отодвинул Алису к себе за спину. – Мы пришли не об играх говорить! Кое-кто считал, что твоё освобождение сделает мир счастливее. Я, как дурак, поверил этому! И теперь…
Влад перебил:
– И теперь ты требуешь, чтобы я…– он усмехнулся – доказал тебе это или опроверг?
– Да, чёрт побери!
После дикого рыка йаха звенящая тишина окутала зал, словно осязаемое полотнище.
Закрывая глаза, Прото глубоко вздохнул. Тронул пальцами веки, словно проверяя их на присутствие. И отозвался:
– Может статься, что от моего освобождения мир станет светлее и чище… Возможно, всё измениться настолько, что люди перестанут умирать, а мёртвые восстанут из могил, возвращаясь к родным и близким. Вероятно, что вся суша станет единым садом Эдема… Люди перестанут восставать брат на брата. Самые страшные хищники будут ластиться у ног и не будут знать иной пищи, чем трава и плоды множественных древ, встающих там, где засуха стягивала и рвала землю…
Он говорил, не открывая глаз, а Алиса стояла, беззащитно подняв плечи. Ей хотелось плакать.
Даниил стискивал кулаки, щурился, и губы не могли сойтись на узких зубах нежить.
– Да… – задумчиво продолжал Прото, держась за глаза. – Может статься, что праведники сойдут на землю с небесного свода и пойдут по городам, проповедуя любовь и веру, и все, до кого они будут касаться, станут безгрешны. И не будет государств, не станет границ, и каждый будет отдавать в мир свой труд, и получать благ по своей нужде… Может статься так.
Он убрал пальцы и посмотрел на йахов снисходительно, словно старый родитель:
– Но только при двух условиях…
– Каких? – они вздрогнули одновременно.
Губы Влада сошлись в единую линию жёсткой строгости:
– Если вы верите во всё это. И если вам хватит на это сил.
И, опершись на подлокотники, медленно, оберегая хрупкое тело, стал подниматься.
Алиса вдохнула, словно глотнула жаркого воздуха пожара. Даниил вздрогнул, зашарив глазами по сторонам, заметался, с нарастающей яростью смотря на дрожащие портьеры, на опускающиеся на колени серые фигуры воинов-стражей.
– Что это значит? – прошептала Алиса, бессильно смотря на Прото.
Истинный йах выходил из-за стола. Высушенный временем, ставший хрупким, словно пересохший лист гербария. Но величественный в каждом движении – несуетном, степенном, зрелом, выверенном тысячелетиями существования.
– Это значит, – Влад снова улыбнулся мирно и покойно: – Что вы пришли. Это значит, что вам вести дальше этот мир. Вести тех, кого вы будете по праву родной крови защищать от врагов и бедствий. Кого вы обережёте от подобных вам и от иных.
– Вести? – Алиса растерянно раскинула руками. – А как же?! Ведь ваше освобождение…
Даниил стиснул зубы и криво усмехнулся, угрюмо следя за Прото:
– Всё просто, Аля. Это не его свобода приносит изменения. Это его смена приносит изменения.
Не торопясь, Влад поощрительно качнул головой:
– Ты станешь хорошим преемником, сын мой. Твоя душа и сознание долго блуждали во тьме, и потому ты сделаешь всё, чтобы не потерять света. А ты, моя милая Аля, – Влад посмотрел на девушку ласково: – Ты смогла сохранить в себе свет, даже научившись бояться и ненавидеть. Значит, ты сумеешь сохранить и дар, которым бог наградил тебя…
Изумлённо вскинувшись, Алиса распахнула губы, выпуская единый вдох – беззвучный, но осязаемый. Прошедший ветром – светлым, ласковым, пряным, – по всей комнате. Прото прикрыл глаза и глубоко вдохнул, ловя цветочный аромат и солнечный свет, и могучую силу звёздного притяжения, и мягкость материнской груди, и серебряную росу на дрожащей паутине, и льдистую кромку ледника…
– Дааа… – выдохнул Прото, с наслаждением смотря поверх ошеломленно застывших йахов. – Дух говорит в тебе. Только Дух так зовёт бога по имени…
Алиса схватилась за горло, стиснула, вздрагивая испуганной мышкой. Хмуро смотря на Прото, Даниил обнял девушку за плечи, делясь силой и уверенностью. Его волосы опустились, а лицо стало вновь человечьим, задумчиво-угрюмым. Но взгляд в тревоге шарил по дрожащим портьерам.
Влад вздохнул:
– Ты научишься говорить, Алиса. Научишься мыслить, как должно. Недаром дух избирается из тех, чьи человеческие знания и силы скудны, но чьё сердце велико. У тебя будет не одно тысячелетие для этого…
– Избирается? – угрюмо переспросил Даниил.
– Бог? – справившись с горлом, произнесла Алиса.
И тут же посмотрели друг на друга. Владиславу отвечать не пришлось. Он молча провёл рукой по волосам – седой пух ломко задребезжал под пальцами и вниз, легко кружась, упали серебристые пылинки. Словно звёзды или снежинки.
– Моё время на исходе, – просто сказал он. – Я уйду, оставляя вам всё, чем владел по воле всевышнего. Возьмите Церковь мою. Этот камень теперь ваш. С рождением вашего дитя…
Алиса вздрогнула и вцепилась в ладонь Даниила – судорожно, нервно, словно его отнимали. Нахмурившись, бывший бет сжал её плечо. А Прото продолжал, витая взглядом над головами приемников:
– …появится на земле новый Храм, новая вера. Чем она станет – решать вам. И не вам. Ибо ничто на земле не происходит без воли Его. И ничто не происходит без воли нашей. Вам отныне искать согласия меж собой, согласия меж людьми, и согласия с богом. Не обольщайтесь своей высокой миссией… – он опустил взгляд и посмотрел на них прямо: – Она выше, чем может вынести душа…
Алиса смотрела в глаза Влада, не отрываясь. И губы её дрожали. Вместо звуков, вместо слов, лился ветер с ароматом прелых красных листьев в осеннем водоёме, с благоуханием осыпавшихся яблок, оставшихся под холодным дождём несобранными, с запахом состриженных волос, падающих под ноги…
Влад улыбался ей, но она видела не его, а серую дорогу от горизонта до горизонта. И восходящее солнце. И поднятый с дороги камень. И руки, кладущие камень на гору. И камни, ложащиеся выше. И как камни становятся Храмом, оставаясь камнями.
Даниил же смотрел в глаза Владу и его брови сходились, рождая грозную складку, похожую на разлом молнии. Он видел дорогу от горизонта до горизонта. И меч, переломленный и отброшенный. И сотни стрел втыкающихся в тело. Протыкающих белые одежды и выплёскивающие кровь. И камни с кровью на камнях. И камни, сложенные в храм…
Прото вздохнул, отворачиваясь, чтобы уйти…
Освобождаясь от дурмана, йахи вздрогнули.
Даниил дёрнулся к уходящему:
– Нет! Мы не возьмём на себя!
Влад не повернулся, не оглянулся. Только остановился и поднял голову выше, смотря под самый потолок, смотря сквозь его каменную толщу в утреннее солнце, и выше, выше.
– Поздно, – безучастно отозвался он. – Я покинул клетку, как только вы вошли. Теперь – это ваша судьба.
– Нет!
Портьеры вздрогнули и раздались. Даниил толкнул Алису за спину и сгорбился, собирая все силы йаха. Люди в золотых одеждах – жрецы и стражи – стояли с шести сторон. И у каждого руки были подняты и с губ тянулся невидимый звук – тонкий и тяжёлый, спутывающий время и пространство в густую массу и опускающий его над йахами тонкостенным куполом.
– Нет! – Даниил метнулся, врезался плечом в невидимую преграду и осел назад.
Рубящиеся воины…
Ядерный взрыв…
Тигр, рвущий ребёнка…
Жрец, вскрывающий грудь девушке…
Рушащийся небоскрёб…
Драка детей за хлеб…
Тонущий корабль…
Разламывающийся материк, и осколки его, плывущие навстречу новому столкновению…
Сознание мутилось от миллиардов смертей и болей. И жестокого понимания своей причастности к ним. Одним этим шагом за пределы судьбы.
Алиса подхватила друга, обняла, закрывая от проклятия. Зашептала что-то неслышимое, неосязаемое в чёрные волосы на макушке. Протяжно-нежное, густое от ласки и силы. Но Даниил не приходил в себя. Сознание бежало от страха сопричастности.
Влад вздохнул и сгорбился, спиной чувствуя дребезжание сферы. Его она не сдерживала больше.
– Вы в клетке своих душ. Потому что без йаха в корне Храма, не останется Храма, не будет духовности, не станет морали. Какой ей быть – решать вам. И не вам. Но строить это вы сможете только на себе. Только из себя. Своей силой, своей жизнью. Камень за камнем. Сердце за сердцем.
– Нет, – Алиса зажмурилась, до судороги прижав в груди голову Даниила.
– Только так, – улыбнулся в пустоту перед собой Влад.
И поднял руки.
Яркая вспышка пронзила мир. Словно пятиконечная звезда вспыхнула из человека. Живая, дрожащая слепящим светом. Секунда, две. И она распалась на тихие мирные огни. Спадающие Негасимые.
Алиса вжалась лицом в волосы любимого и заплакала.
май 2010 – август 2011