Ольга Ворон
Инициатор
Воспоминание о Любви
– Посмотри, – наставница Пелагея водила клинком, и тонкий блеск на лезвии рисовал фигуры перед её грудью. – Нож не режет пространство, он вяжет его. Видишь? Словно игла ходит по ткани или спица стягивает нитки. Он хранит в себе душу пряхи судеб. Есть такая легенда…
Она рассказывала, а нож, не теряя темпа, гладко летал перед ней, и, словно вёл за собой всё тело – от ладони до плеча и ниже, в поясницу, в ноги, передавалось движение, заставляло сухую фигуру старушки плавно перетекать, словно послушную водоросль в воде. Алиса смотрела, широко раскрыв глаза – многое уже она видела за последние месяцы под руководством сестры Пелагеи, но с этой манерой движения встречаться не доводилось.
– Что тебе напоминает его движение? – внезапно прервав рассказ о парках, спросила наставница, и Алиса нахмурилась, спохватившись. Блеск ходящего ходуном металла напоминал ей больше всего голову танцующей кобры, от которой магически веет силой и холодом, и невозможно отвести взгляд.
– Цветок, – ответила она. – Словно лепестки цветка рисует…
Наставница кивнула:
– Правильно. Нож чертит остриём рисунок четырёх перекрещенных восьмёрок. Словно восемь лепестков проросли из моей грудины, да. Восьмёрка горизонтальная, вертикальная и две диагональные. Как думаешь, почему это так?
Долго ученица не задумывалась:
– Так движение полностью перекрывает возможность достать в корпус. Любой удар противника будет натыкаться на защитное движение по восьмёрке.
– Хорошо, – кивнула сестра Пелагея. – Но почему восьмёрки?
На этот раз Алиса задумалась.
– Возможно, потому, что она позволяет силе, поданной в клинок, перетекать по плавной траектории, не задерживаясь, не реверсируя и потому легко менять направление, если нужно слиться с силой противника.
Наставница кивнула и снова, помогая всем телом, провела нож по траектории пересекающихся восьмёрок. Нож преданно засверкал на поворотах яркой искрой блика.
– Два креста, – сказала сестра Пелагея. – Один из них – небо и земля. Небо – восхождение, земля – расширение. Второй крест – огонь и вода. Огонь охватывает сердце, вода опоясывает селезёнку. Суть первого креста – вера и любовь, суть второго – знание и надежда. Небо и земля разрывают человека, как разорвали сына Божьего – верой в Отца и любовью к людям; восхождением души к высшему и расширением своей любви на всё человечество. Огонь и вода разрывают наше сознание на жажду постижения и желание бездействия. Но и тот крест и иной разрывают, растаскивают только слабые сознания. Более сильные выбирают одну сторону. А великие могут концентрировать силы восьмёрок в центре. В своей грудине. В себе. Тебе нужно стать великой, и потому твой нож должен быть безупречен в выборе движения.
Алиса немо склонилась, посчитав урок законченным, и готовясь ещё долго осмыслять сказанное наставницей, но сестра Пелагея покачала головой и сделала выпад в сторону девушки – та не успела даже отпрянуть, но лезвие ножа лишь легко царапнуло кожу на шее.
– Скажи мне, – спокойно заговорила сестра Пелагея, отшагивая и снова готовя оружие к уколу. – Почему малый ребёнок учится быстрее взрослого человека?
Лезвие вновь ринулось вперёд, и теперь Алиса успела отскочить. Но – недалеко, и второе, плавное движение ножа, казалось медленное, словно идущее в тягучем пространстве, тем не менее достигло её и лезвие тонко чиркнуло по плечу. Сквозь разрез подрясника проступила кровь.
Сглотнув, Алиса снова отшатнулась – нож метался, каждый раз оказываясь на волосок от неё.
– Возможно, – сдерживая рвущееся дыхание, заторопилась она. – Это потому, что у него в голове ещё очень мало знаний, и потому его легко заполнить новое.
Наставница остановилась также внезапно, как начала атаку.
– Ребёнок обучаем не потому, что у него мало знаний, а потому что у него нет одного знания. Того, которое отличает взрослого от дитя. То, что выгоняет нас из эдема нашего детства.
– Какого же? – вздрогнув, спросила Алиса.
Наставница улыбнулась и подбросила нож вверх. Он перекувыркнулся и, вращаясь, рухнул вниз, но за мгновение до того, как подставленную ладонь поразило бы лезвие, сестра Пелагея, не прекращая улыбаться, раскрыла пальцы. Клинок упал точно в промежность между указательным и средним и завис там, раскачиваясь, словно маятник.
– У ребёнка нет знания о смерти, – улыбнулась она. – И потому у него нет страха. Страх – единственное, что держит сознание в узах греха. Без страха ты – свободен. Без страха ты – Ева. Забудь о смерти, и жизни станет больше. Забудь о страхе, и приблизишься к сути живого. Приблизишься к Богу!
Алиса склонила голову на бок и нахмурилась:
– А как же страх божий?
Сестра Пелагея рассмеялась и, подступив, вдруг положила ладонь на плечо девушки и ласково потрепала:
– И страх божий тоже забудь! Страх – лишь часть любви. Не бойся Его, бойся за Него – вот истинный страх божий! Люби Его, и будет в этом всё, что есть меж любящими. Человеку нечего бояться. Потому что смерти нет для того, кто любит и любим. Любовь – это когда он в тебе, а ты – в нём. Всё, что не взаимно – не любовь.
И болезненно усмехнувшись чему-то своему, сестра Пелагея покинула ученицу, оставив её в глубокой растерянности.
…
15. Озеро
Ушли чисто. Алисе ничего не стоило бесшумно проскользнуть за спины глухо матерящихся мужиков и, схватив за шеи, аккуратно завалить обоих на землю – вповалку друг на друга, словно вышли проветриться после ста грамм и прикорнули. Пока Алиса осматривала выход во дворик, Данила перешагнул через бессознательных людей и встал рядом.
Алиса качнула головой в направлении на север и двинулась первая. Даниил неотрывно скользнул следом. Через два поворота, зайдя в грязный скверик и выровняв шаг до прогулочного, они пошли по тенистой аллее, сторонясь людных мест.
– Хорошо идёшь, – хмуро сплюнула Алиса, – И быстро соображаешь.
– Это ты к чему? – настороженно спросил Даниил.
– Ты ещё не вспомнил своего прошлого?
– Нет. А что?
Алиса неопределённо повела плечами и повторила:
– Хорошо движешься.
Криво усмехнувшись, он ответил:
– Научишься тут. Кто знает, сколько я провёл по помойкам? Год или два? Сколько приходилось скрываться… Люди, знаешь ли, не привечают такую шваль, как мне подобные.
– Я не об этом, – поморщилась она, – для тебя не новость жестовая система общения, развито умение двигаться в паре, от вида оружия не шугаешься, но и не относишься к нему легкомысленно…
Даниил прошёл ещё несколько шагов, осознавая, и остановился.
– Я один из ваших?
Посмотрев в тёмные, наполненные тихой тоской глаза, Алиса мотнула головой:
– Из альфа-йаха сделать бета-йаха невозможно. Обращение допустимо только обычного человека. Ты мог быть кем-то из наших подготовленных спецов… Или подготавливался, как альфа, а получился бета. – Алиса одёрнула себя и хмуро закончила: – Не знаю, короче! Надо искать в твоей памяти. Сейчас я лишь могу отметить, что подготовка у тебя была – может, ты сам этого не помнишь и не замечаешь, но тело адаптируется с лёгкостью. Хотя, конечно, возможности теперь у тебя не ахти.
Сказав, Алиса угрюмо отвернулась – от бета опять несло букетом неприятных запахов больного тела, он вновь похрамывал от усталости, а от переживаний на его лице сводило раненую когда-то мышцу. Она вздымалась извилистым бугром и шрам на ней, словно гребень на волне, казалось, вспучивался и белел кипенной кожистой плёнкой на мясе. Потом его отпускало, лицо приобретало прежний вид, но только для того, чтобы через мгновение вновь исказиться. Выглядело так, словно Даниил ужасно страдал от незримой боли, и его перекашивало от внутренней ломоты и невыносимого душевного мучения. И только глаза – тёмные, большие, словно переспевшая черешня, – оставались прежними. Хотя, нет. Раньше в них было больше страха, а теперь светилась мысль, и фокусируясь на незримой дали, взгляд выдавал нелёгкие думы.
– Как ты собираешься связываться со своими? – внезапно спросил он и тут же, поймав её угрюмый взгляд, поправился: – Ты же хочешь выяснить, что случилось, так? А для этого нужно в первую очередь задавать вопросы своему командованию, правильно? Получать последующие команды, наставления и прочее. Ты же работаешь одна и тебе, наверняка, даны инструкции не вмешиваться в мирскую жизнь и обратного не допускать. Так?
– Так, – неохотно подтвердила она.
– А тут, – продолжил Даниил, – ситуация нестандартная и очень похоже на то, что конфликт не двухсторонний – ты и мирские…
Алиса поморщилась от явного намёка, так неприятного для неё, и подтвердила:
– В случае, если бы просто милиция вышла на меня, как на обычного убийцу, то вряд ли нападение было таким…
– А поточнее?
Она неохотно пояснила, не глядя в его сторону:
– Напали в самый пик солнца, когда знали, что я ослабну. Никаких предупреждений и требований выйти не было – просто забросили газ. А это значит, что хорошо представляли себе, что в доме не может быть посторонних и я, скорее всего, в спячке. Так бы и случилось, если бы не ты…
– Я увидел сообщение на экране и…
– Я не о том, – перебила она. – Да, ты оказался тем, который заметил газ и разбудил, но главное – если бы тебя не было, то я бы точно впала в спячку, а из этого состояния без помощи посторонней так просто не поднимешься…
Даниил, яростно расчёсывая на виске сухую кожу в лоскуты, резюмировал:
– Они полагали, что тебя в спячке приглушит газом, и столкновения не будет – просто войдут и повяжут. Значит, действительно знали, что ты и кто ты… Слушай, а с чего к тебе могли прицепиться?
Алиса посмотрела на него так, что бет остановился и одёрнулся:
– Ладно тебе! Я ничего дурного не имел ввиду.
– Официально, – нехотя процедила она, отворачиваясь, – заявили, что я и ты убили его преподобие владыку отца Аттика, здешнего лидера движения «Единой Церкви», особо духовного человека, славящегося миротворчеством, благотворительностью и истинно христианским милосердием.
– Ну, я точно его не убивал, – Даниил облизал сушенные на солнце губы, лопающиеся пузырями, и подслеповато посмотрел на Алису: – А ты?
Проигнорировав вопрос, она свернула на повороте налево и повела бета ещё дальше вглубь сквера, туда, где в заросших кустах уже густо лежала плотная тень.
– Ладно. Проехали, – поморщился он. – Просто со стороны смотрится, как будто в твоей организации завёлся клоп, передающий информацию на сторону.
Алиса снова не ответила, осматриваясь и, казалось, не обращая внимания на спутника, и, вздохнув, Даниил продолжил:
– Допустим, ты убила этого отца Аттика. Не будем рассматривать вопрос, почему церковь решила уничтожить своего же харизматичного деятеля – всякое случается в организации, но, предположим, исполняя приказ, ты выполнила задачу. Так твои должны, по идее, прикрыть твой отход, так? Они же вроде как всячески во имя великой цели тебя натравляли на добычу. Должны и вытащить из проблемы. А?
Он дёрнулся, когда она взяла его за локоть и подтолкнула в сторону островка высоких заросших ив возле небольшого озерца с забетонированными берегами и давно проржавевшей конструкцией фонтана из жестяных лебедей по центру.
– Сюда, – приказала она, вталкивая бета между стволов на небольшую полянку, со всех сторон закрытую высокими плакучими кустарниками, до самой земли стелющими роскошные зелёные ветки.
Алиса потянулась во весь рост и стащила через голову спортивную водолазку, которую не снимала уже сутки с момента последнего задания. Стягивая грязное трико, проворчала в сторону застывшего спутника:
– Что встал? Клади рюкзак и раздевайся. Ещё час по этому солнцепёку и нас можно продавать как челогач на косточках. Не мандражируй – здесь безопасно.
Она разделась полностью и, осторожно раздвинув зелёные ветви плакучей ивы, вышла из укрытия. Пара шагов босиком по колкой сухой траве и Алиса прыгнула с невысокого каменного бортика в озерцо. Даниил дёрнулся за ней, до слёз вглядываясь в воду, больно бьющую по глазам солнечными бликами. Голова Алисы появилась на поверхности только у другого берега.
– Ты с ума сошла? – крикнул Даниил и, бросив на камни одежду, аккуратно спустился в воду.
Доплыл он до неё в несколько гребков. Алиса, закрыв глаза, качалась на едва колеблющейся ленивой водной поверхности, подставляя лицо жаркому солнцу. Даниил махнул головой – с длинных волос полетели брызги. Капельки упали на веки девушки, и она недовольно повернулась к спутнику.
– Тебе в детстве не говорили, что не стоит прыгать в воду, не разведав дно? – недовольно буркнул он. – А если бы там балка или труба? Ничерта ж не видно под этой водой!
– Говорили, – лениво ответила она и фыркнула, пуская фонтанчик изо рта: – Но тогда я была человеком.
Даниил метнул ошарашенный взгляд на девушку, а та, оттолкнувшись о бортик, снова сильным броском ушла в центр озера, где неопределённой грудой высились остатки фонтана. Бет за ней не последовал. Он стоял по грудь в воде и смотрел на тёмные кроны дубов и светлые шапки ив, закрывающих озеро, давно оставшееся в стороне от ещё людных аллей сквера. И осознавал что-то новое.
– Иди сюда! – крикнула Алиса, выныривая. – Тут интересно!
Очнувшись, Даниил наскоро отмыл лицо и поплыл к девушке. Та сидела в переплетении труб, раньше бывших костяком лебедя, и разглядывала что-то в самой середине фонтана.
– Что тут?
Она посторонилась, пропуская его ближе, и показала вниз, в воду.
– Видишь?
Даниил кивнул. Среди останков системы труб и жестяных листов, гниющих в воде, пробивались стебли кувшинок. Алиса спрыгнула в воду и, наклонившись, потянула ржавое металлическое крыло, наполовину уходящее в дно. Даниил тронулся помочь, но тут же замер. Тонкая девичья фигурка – нагая, ослепительно белая под солнечным светом – ещё мгновение назад сама казалась маленькой кувшинкой, но стоило только напрячься и тело альфа-йаха услужливо стало трансформироваться: уродливой горой вздулись мышцы, тугие жилы натянулись канатами, – и только что бывшие изящными руки легко вырвали из слоя ила металлический лист.
– На берег, – не оборачиваясь, бросила Алиса, и, передав ему груз, наклонилась за следующим.
Даниил принял ржавое крыло, прогнулся под тяжестью, и поплёлся к бетонному борту.
Когда очистили дно возле старой системы, где решили пробиться негаданные кувшинки, Алиса всё не могла остановиться и долго ещё ныряла и доставала хлам, усыпавший дно озера. Даниил держать такой темп работы не смог и под конец ушёл на берег и сел в тени ив, смотря, как девушка ныряет, надолго пропадая под водой, и выплывает к бортику с новыми предметами. Её белая спина, не знающая загара, мелькала под светящейся водой, словно брюхо акулы, но, когда она поднималась над волной, казалась выточенной из мрамора.
Алиса остановилась, когда на берегу выросла порядочная куча барахла. Оглядев помутневшее озеро, она взяла мокрые космы в кулак и отжала – с богатых золотисто-рыжих волос пролился на щербатые бетонные плиты густой водопад.
– А теперь спать! – сказала она, подойдя к спутнику, сидящему под ивами в накинутом на плечи пиджаке.
Даниил перечить не стал – было так хорошо, что стало бы грехом не воспользоваться минутой передышки. Оделся, свернулся клубком на траву возле замшелого пенька и закрыл глаза. Алиса села на поваленное бревно, выглядывая в небольшую щель между веток и осматривая подходы к их убежищу.
Солнце играло на зелёной поверхности озерца, брызгая акварель света, словно мелкий пушок из растрёпанной небесной подушки, а вокруг перекрикивались птицы и, как она не сосредотачивалась на тропах, мысли сбивались на желание отдыха и тишины.
– Алиса?
– Да.
Поворачиваться она не стала, тратить взгляд – тоже. Ей и так было ясно, что бет не спит, но вскакивать и бросаться на неё не собирается.
–Не держи зла, – помолчав, сказал он. – Если я могу помочь…
Оставшись неподвижной, она грустно усмехнулась, глаза её стали мягче, но ответ прозвучал неожиданно твёрдо:
– Со мной скоро станет опасно мотаться по городу. Сегодня расстанемся. Тебе нужно искать прибежище потише и кормушку побогаче, и все силы потратить на то, чтобы вспомнить своё прошлое. Тогда у тебя будет шанс выйти к церкви и вернуть себе душу.
Бет, вглядываясь в пустоту между веток, покачал головой:
– Я иду с тобой, – и, помолчав, добавил ещё твёрже: – Я не ищу безопасности. Я ищу ответы.
Алиса не ответила. И даже не шевельнулась. Хотя ей очень хотелось погладить мокрую седую прядку. Хотя бы одним пальчиком.
…
16. Экзюпери
Когда сгустились сумерки, Алиса подняла Даниила. Бет, отряхиваясь от налипших травинок, хмуро посмотрел на девушку. На ней, словно влитой, сидел тёмно-синий брючный костюм, а волосы держала толстым узлом на затылке деревянная шпилька.
– Прохожий батюшка подарил? – угрюмо спросил он.
Алиса неопределённо пожала плечами и махнула рукой на белеющий под соседним деревом квадратик. На расстеленном полиэтиленовом пакете горкой лежал фарш. Глаза Даниила загорелись, руки задрожали, а по губам пошёл жирный блеск от неудержимо рвущейся наружу слюны. Он, как был, на корточках пополз к импровизированному столу и запустил скрюченные от волнения пальцы в измельчённое мясо. Алиса, смотрела, как он ест – хватая куски ртом прямо с горки, хрипло дыша и пуская слюну с уголков губ, – и старалась не морщиться.
«Это мне испытание от господа, – думала она. – Я столько раз инициировала, но ни разу ещё не видела так близко то, что остаётся от человека после… Бог испытывает меня. Моё омерзение к нему – грех. Потому что я могла быть тем, кто принёс ему наказание. Но какие бы прегрешения он не совершил, будучи человеком, он ещё может вернуть себе душу, вернуть себе божью любовь. Он – человек, даже тогда, когда ничего человеческого в нём не осталось… А я – нет».
Она смотрела, как под светом фонарей дрожит, склонившись над уменьшающейся горкой кровоточащего фарша изломанная голодом тощая фигура, как по-собачьи хватает куски ртом, как, сотрясаясь всем телом, рыгает, заглатывая слишком много, и изо всех сил сдерживалась, чтобы не отвернуться.
– Сыт? – подошла она ближе.
Не поднимаясь с колен, Даниил вскинул лицо, выпустил изо рта непрожёванный комок мяса и замер, вглядываясь в девушку. Опустив глаза, он стёр с губ красные подтёки и кивнул.
– Пошли, – сухо приказала она и двинулась первой.
Даниил догнал её только возле поворота на главную аллею сквера.
– Сама-то поела? – хмурясь, спросил он.
– Да.
Краем взгляда осмотрев спутника, Алиса отметила, что задержка была вынужденной – Даниил умылся и привёл себя в порядок, и с его лица и рук исчезли красные пятна.
Некоторое время шли молча.
– Спасибо, – наконец вздохнул Даниил. – За хлеб-соль…
Алиса пожала плечами:
– Один мой друг часто говорил: мы в ответе за тех, кого приручили. Кажется, это цитата кого-то из великих.
– Экзюпери, – задумчиво отозвался Даниил. – Маленький принц.
Алиса удивлённо вскинула брови и покачала головой:
– Мудрые мысли для ребёнка. Даже если он и королевской крови.
– Кто королевской? – не понял Даниил.
– Ну, Экзюпери. Ты же говоришь, что он принц? Значит, королевской крови.
Даниил резко остановился, уставившись на девушку. Алиса прошла ещё несколько шагов и недовольно повернулась, изогнув брови:
– Ну?
Быстро догнав, Даниил молча пристроился рядом, но через некоторое время не вытерпел и спросил:
– Алиса, ты в школу ходила?
– Конечно, – лениво отозвалась она. – Шесть классов казённой, два года единоцерковного пансионата для девочек и сейчас в единоцерковном педагогическом институте на втором курсе.
Помолчав, Даниил поинтересовался:
– И как с оценками?
Алиса пожала плечами:
– Хорошистка. А что?
– Просто, интересуюсь… И ты действительно учишься в институте или только числишься?
– Числюсь, – не стала скрывать она. – Мне и без учёбы работы хватает. И потом – закончить мне несложно. Я же буду официально преподавателем в церковно-приходской школе, а знаний, которые нам давали в пансионате, для этого вполне хватит с лихвой. Так что экзамены будут несложными.
– Церковно-приходской? – снова на миг остановился бет.
– Ну да. Казённая школа на балансе «Единой Церкви» – пояснила Алиса. – Государство и церковь заключают договор и школу передают во владение церкви. Там ставят приход, чтобы жителям района не приходилось куда-то ездить далеко, чтобы можно было приходить в воскресенье на проповеди поближе и со священником общаться, когда нужда придёт. Ну и храмовые учителя там обучают детей прихожан необходимым знаниям – чтение, грамматика, математика, закон божий…
– Ясно, – коротко ответил он, упершись взглядом в дорогу, словно пряча глаза.
– А ты ходил в школу? – на ходу подозрительно покосилась она.
– Ходил… Наверное, – кивнул Даниил. – Знания есть, предметы помню… Только саму школу не помню, и что там происходило. Одни ощущения остались от неё.
– И какие ощущения?
– Радость, свет, влюбленность, формулы мелом на доске, разрез на юбке учительницы, школьная форма в крови после драки – красное на синем…, распоротый портфель, в тетради схема пищевой цепочки, на записке от соседки решение дискриминанта…
– Дискрими… что?
Даниил вздохнул:
– Не важно. Главное – это было. Но я не черта не помню, кроме хаотичной мозаики образов.
Помолчали. Тёмный город отвечал эхом на тихие шаги, на копошение кошек и собак по помойкам и шлепки капель из кондиционеров, не выключаемых даже ночью. Город был прогрет за день и утомлённо засыпал, туша свет в окнах и мельтеша лишь голубыми отблесками телеэкранов по потолкам – словно настраивался на сны, транслирующиеся по развлекательным каналам.
– Куда мы идём? – наконец спросил Даниил.
– В храм Покрова Божьей Матери.
– Зачем? – насторожился он.
– Не напрягайся, – повела плечом Алиса. – Тебе входить не потребуется. Я зайду одна, ты останешься на улице. Если что – убежишь.
– В смысле? Что там будет?
– Ничего. Там точка контакта агентов. Я выйду на связь и, если всё пойдёт хорошо, получу ответы.
Проходя мимо магазина эротической продукции, занявшего весь первый этаж длинной старой пятиэтажки, Даниил хмуро рассматривал вывешенные в окнах весело раскрашенные макеты половых органов и фотографии зазывающих девиц, а сверху красные буквы воззвания «защитников Единой», а потом спросил:
– Убегу, говоришь? Радует, что ты понимаешь, в какую лужу можешь сесть…
Алиса не отреагировала, и он продолжил:
– Твоё командование тебя предало. И любая попытка выйти на контакт с ними для тебя сейчас равна добровольной жертве. Ты же понимаешь, что, если в городе только одна точка контакта, то там тебя точно будут ждать?
Алиса равнодушно кивнула и отозвалась:
– Если бы меня хотели убить свои, им бы не пришлось так всё усложнять. Меня можно было просто вызвать в центр и зачистить там.
В раздражении Даниил яростно расчесал щёку – кожа мелкими лохмотьями повисла под ногтями, на тонких царапинах набухли красные капли, и Алиса отодвинулась от спутника.
– Кое-чего ты не знаешь, бет, – усмехнулась она, стараясь не смотреть на капли крови. – Альфа-вампира не так-то легко убить. Для этого и церкви пришлось бы повозиться. Но церкви это не надо. Альфа-йах – её защитник, ведомый духом и желанием служить величию человечества. Не было случаев, чтобы йах предал своих учителей и духовных наставников, предал свою веру! И потому не было и не будет такого, чтобы мать-церковь отвернулась от нас. Мы стали такими, какие мы есть, не по чужому приказу или прихоти, не из-за грехов, как вы, бета-йахи, и не в назидание кому-то. Каждый из альфы – духовный воин, добровольно положивший на алтарь веры свою душу. За всё человечество. Потому нет смысла в твоих опасениях, бет.
– Замечательно, – протянул он. – Тогда кто мог сообщить милиции о том, как тебя можно взять?
Алиса поморщилась, но не ответила.
Шпиль часовни возник из-за поворота внезапно. Прямо перед ним высился белый бетонный забор, исписанный надписями, у подножья которого лежали давно повядшие живые цветы и вечно яркие искусственные.
– Стена памяти по погибшим при взрыве метро несколько лет назад, – пояснила Алиса. – Тогда проводили изоляцию иноверцев в городе, и тут проходила граница первой еврейской резервации. Станцию в час пик взорвали иудейские террористы, восстановить не удалось. Резервацию уменьшили, особо ретивых евреев посадили, часть депортировали. Об этом на всю страну по телевидению рассказывали…
Даниил подошёл к стене и повёл худыми пальцами по надписям. «Тихонов», «Кравчук», «Токер», «Ли», «Наврузов», «Сейсани», «Дьячко», «Васильев», «Данилов», «Хабибулин», «Шольц»…
– В Иерусалиме, – тихо сказал он. – Есть такое особенное место… Ровная площадка, где в давние времена стоял огромный Храм… Он был так огромен и хорош, что им во все века хотели обладать люди разных вер. И воевали за него.
Он замолчал, опустив руку, и Алиса нетерпеливо нахмурилась:
– И что?
– Ничего, – пожал он плечами. – Войн было так много, что от него почти ничего не осталось. А на его обломках построили храмы разных вер. Православные, католические, мусульманские. И только евреи не понатыкали там синагог. Они молятся у руин.
– Это ты к чему? – подозрительно спросила она.
– Ни к чему, – махнул он рукой. – Где тут твоя точка контакта?
– В церкви.
– Оставайся, я пойду.
– Зачем?
– Я огляжусь, уверюсь, что тебе ничего не угрожает, и пойдёшь ты. Меня не жалко, да за мной и не охотятся.
Алиса задумчиво прикусила губу, разглядывая спутника. Он стоял возле белой стены, резко выделяясь на её фоне – чёрный худющий силуэт с провисающей одеждой, поникшими плечами и длинными спутанными волосами, до которых до сих пор не добралась расчёска.
– Это церковь, – напомнила она. – А к церкви бет не может подойти. Возле неё тебе станет плохо, и ты сбежишь.
– Почему? – спросил он, всё ещё трогая ладонью надписи на стене.
– Такова природа йаха. Церковь неприятна нам. Но альфу держит его долг и причастность, а бет может пройти внутрь, только преодолевая себя, свой страх и боль. А на это способны лишь те, кто понимает свою греховность и высокое желание очиститься.
Даниил покачал головой:
– Я не помню своей человечьей жизни. И потому не чувствую себя греховным, – хмуро отозвался он. – Я пройду.
Алиса, усмехнувшись, пожала плечами и объяснила, как найти исповедальню в храме.
Даниил скользнул к входу на территорию Храма и скрылся за решёткой, легко проникнув между прутьев. Девушка лишь покачала головой, вглядываясь в то, как худющая фигура тёмным мазком тени ползла по серой асфальтовой дороге к порогу Храма. Вскоре бет исчез в здании, открыв высокую толстую, но незапертую дверь.
Смотря в холодные стреловидные окна, Алиса задумчиво улыбалась и накручивала на палец тонкий рыжий локон, выпавший из узла. С севера подул ветерок, заколыхал кусты, луна дрогнула на небе, словно была лишь отражением в воде…
Внезапный звон разбил ночную тишину.
– Засада! – истошно завопил Даниил, выпрыгивая – почти вываливаясь – из высокого окна, – Беги-и-и!
Она взъерошилась, приседая перед прыжком. И в тот же момент со всех углов переулка замелькали быстрые тёмные фигуры.
…