Станислав Борисович Малозёмов
Волчина позорный
17. Глава семнадцатая
Глухая улица Камышинская ночью была будто специально подготовлена для любителей пугаться и потом долго бояться всего. Это очень забавные любители и даже название имеют красивое – мазохисты. Неожиданно выпрыгивающий из щелей, дырок, ямок, из-под заборов и с веток, с проводов и крыш страх доводит одиночно добравшихся сюда граждан до истерики, а небольшой трезвый коллектив до плотного сжатия в неразделимую кучу и бьёт всю группу совместной крупной дрожью.
Это добавляет всем адреналина, он в свою очередь извлекает из потаённых закоулков организма неактивно дремлющие все главные гормоны. Сначала тестостерон, который грубо и самостоятельно выдавливает из других желёз дополнительные эстрогены, все вместе они разыскивают в глубинах плоти прогестерон, потом дигидроэпиандростерон, а уже в конце улицы извлечённые и ранее дремавшие гормоны все хором добавляют к этому коктейлю Д- гормон или проще – витамин Д.
Страх этот жуткий то вылетает в форме собаки из подворотни и отрывает всё, что отрывается быстро: куски брюк, платьев, сапог, портфелей и целиком вырывает хозяйственные сумки. Или же слетает ужасный страх с черных от темени деревьев, прикинувшись вороной, и долбит народ в темя, надеясь отловить любое насекомое, выклёвывает из «авосек» колбасу, сыр, капусту и даже пробивает чугунными клювами банки с килькой в томатном соусе. Третий вид жути – это искрящиеся провода на старинных полусгнивших столбах.
Они мечут искры, похожие на молнии, интенсивно, но бессистемно и попадают либо за шиворот, что излечивается потом мазями всего за полгода, то осыпают народ фейерверком огненных оранжевых хлопьев и поджигают советские шмотки. У особо подготовленных, конченых мазохистов – одежды модные, импортные. Горящие граждане со скоростью среднего класса самолёта – истребителя долетают пару километров до колонки и долго ловят кайф от процесса тушения останков одежды и дымящейся кожи слабеньким напором воды.
Лампочки в домах не зажигают здесь по причине наспех скрученных повсюду проводов, тратящих почти всю электроэнергию на украшение воздуха миллионами разноцветных искр. Местные жители ходят ночью по улице к соседям за солью или свечками с тусклыми фонариками, которые мерцают как волчьи глаза и потому, видимо, прогуливающимся по этому жуткому месту мазохистам ещё легче и интереснее пугаться. Ну, откровенно говоря, жути тут, на первой от реки Тобол улице Камышинской, побольше. Просто всю её не опишешь и, тем более, не испытаешь на себе.
Вот на ней, на этой заповедной улочке, и жил вдали от милиции и дружинников бандит Дух, который электричество провёл себе с соседней улицы и освещение в отличие от других имел отменное. Вот здесь и происходило его задержание с криками и стрельбой, которые не привлекли ни малейшего внимания местных жителей, повидавших, может, побольше, чем грешники в аду.
– Заднюю дверь открывай быстрее, – прошипел Тихонову Шура. – Надо этого урку упаковать на заднем сиденье. Я с ним буду. А ты – бегом за руль и ходу!
– Малович, бляха! Живой! – обрадовался Вова так, будто ему только что присвоили звание генерала, у которого и штаны с лампасами, и погоны по краям обшиты золотой ниткой, а зарплата – сказать страшно. – А чего стонал тогда? Может, ты ранен? Хотя я подумал, что тебя этот козёл застрелил насовсем.
– Ты, Вова, целый капитан милицейский, но туп как дежурный ефрейтор на входе в УВД, – Александр Павлович продолжал громко шипеть. – Я шишку набил об верхнюю перекладину штакетника, а потом стал далее орать и стонать, чтобы снайпер с обрезом Кадык убедился, что он меня пристрелил и я в мучениях богу душу отдаю. Слышал же – он зарядил двустволку, но больше не стрелял. Значит, я его убедил.
– Как я рад! – сказал Вова, любитель изящно излагать мысли. – Даже смерть не в силах разлучить нас.
Шура затолкал Духа в кабину, врезал ему ребром ладони по шее, защёлкнул наручники и толкнул Тихонова в спину.
– Гони, извозчик!
Через полчаса они закрыли Духа в шестой камере и разъехались по домам спать.
Точнее – Шура отвёз Тихонова до калитки, потому, что одного отпускать боялся. Вова мог по ходу скрутить пару хулиганов, а потом до управления тащить их на себе. Опасное это дело.
– Ты не скажи никому, что я шишку набил. – строго попросил Малович. – А то закроют меня на месяц в госпиталь и будешь ты «колоть» хмырей в одиночку. Скучно же. А вдвоём – веселей. Вот завтра соберём четверых. Марченко, Духа, Русанова-бухгалтера и «кума» Виктора Фёдоровича. Если всё сладится, то нашему с тобой, Володя, приключению с «цеховиками» и убийцами их людей конец. Можно, если хитро подойти, завтра всю кодлу подпольную разогнать, после того как эти четверо нам сами оставшиеся убийства раскроют и скомандуют всем своим разбежаться и не встречаться никогда.
– Что, и такое даже может быть? – притормозил изумлённый капитан Тихонов.
– Вова, не может быть только чтобы после воскресенья опять суббота была и не может быть обещанного дядей Никитой коммунизма. Всё остальное – в наших силах, головах и руках. – Александр был доволен концом рабочего дня и по поводу раскрытия завтра всех оставшихся убийств и разрушения «подполья», закопавшегося под честное имя швейной фабрики, не шутил.
Закончился вторник двадцать шестого июня семьдесят первого года. Такой совершенно обычный день милицейских оперативников. «Москвич» свой Шура загнал во двор в час ночи. Ну, без десяти. Посидел немного в кабине. Думал. Дело, которое они с Володей почти закрыли, только на первый взгляд казалось сложным. Столько трупов, столько «подпольщиков», шустрых, наглых, умных, но заранее испуганных перспективой быть пойманными. Закон-то они нарушали сразу с двух сторон. Вели запрещённое частное производство, обкрадывали государство, да и убийств совершили больше десятка. Хоть и не своими руками, но по своему желанию, по собственному приказу и незаконную оплату особо тяжких преступлений делали незаконно полученными деньгами. А раскрутить его, с виду объёмное и почти неподъемное, оказалось легче, чем банальное уличное убийство с ограблением, у которого всего один свидетель, ночной сторож магазина. Он всё видел, но издалека, почти ничего не помнит, и не осталось никаких следов преступления кроме крови на тротуаре.
А потому легко удалось найти всё необходимое сыщику для быстрого результата, что слишком явной и почти открытой была связь одного вида криминала, незаконного промышленного производства, с охраняющим его уголовным миром, который и существует затем, чтобы красть, грабить и убивать. Не поставили бы «цеховики» перевалочной базой ворованных денег, сырья и готовой продукции известную швейную фабрику и «распустить клубок» было бы трудно. Но Маловичу просто повезло. На виду и под подозрением оказались сразу все и вычислить через фабрику, где находятся цеха, кто их содержит и кто может просить уголовников об устранении опасных для подпольщиков людей было не так сложно. А уж обезвредить убийц, которые и не пытались скрываться, – вообще простая рутинная работа.
Шура потянулся, зевнул от души и тихо просочился в пустую комнату с диваном, простынёй, одеялом и подушкой для гостей. Уснул он под затухающие и расплывающиеся мысли о завтрашнем допросе. Последнем. Так он был уверен. Потому, что всё просчитал и догадался, что нужно сделать, чтобы свернулись все производства. А нераскрытых заказных убийств осталось из двенадцати два и Лысенко уже передал их группе майора Крыленко.
Утром сели завтракать без Виталика. Он к восьми на тренировку убежал. Шура выпил после любимой пшенной каши два стакана земляничного компота, пошел одеваться в спальню, где шкаф для одежды занимал почти половину комнаты, а оттуда крикнул Зине.
– Как ты чувствуешь, Зин, закроем мы сегодня дело швейников или оно потянется ещё?
– Сегодня закончите.
– Вот надо было тебя забрать-таки в наш отдел, – Шура зашел на кухню уже одетый во всё белое. – Нам бы всем и делать было нечего. Ты бы, не отходя от кассы, все преступления раскрывала, а мы с Вовой только катались бы по городу и преступников штабелями складывали. Ну, спасибо за завтрак и прорицание. Может так оно и будет. Ты ж не ошибалась пока ни разу. Ладно, побежал я на допрос.
Он поцеловал жену, сел в машину и скоро подполковник Лысенко обрадовал его действительно хорошей новостью. Подполковника Серебрякова за примерную работу руководителем Кустанайской «ИТК-4» переводят начальником отдела «Главного республиканского Управления Местами Заключения» в Алма-Ату.
– Чувствовал Виктор Фёдорович, что сел он пока ещё легонько на остриё ножа и может плохо кончить, несмотря на нашу с ним договорённость. То есть не поверил он нам. А у него друзья в Главном управлении УМЗ. Ну, намекнул, а там ребята подсуетились и вытащили его из опасного места. Вовремя, кстати. Кто-нибудь из его бывших клиентов после такой встряски, какую ты устроил, запросто могли его заподозрить в том, что это он тебе их сдавал. И запросто могли капнуть на него даже в ЦК КП КазССР. Тогда бы ему от тюрьмы не отвертеться никак. А если бы и КГБ подключили, то светил бы «куму срок ох какой бо-о-льшой.
Шура набрал номер Серебрякова.
– Привет! Поздравляю, Виктор, с повышением. Успехов на такой большой должности.
– Да должность-то сама ничего, не маленькая, – засмеялся «кум». – Только вот за много лет привык я сам работать и за себя отвечать. А тут выше меня пять человек. Ну, да ладно. Привыкну. Но там будет спокойнее с бумагами возиться, чем здесь с зеками. Всё же годы… Старею. Уставать стал. Спасибо тебе от души за пожелания, Шура.
– Ты только, когда новому начальнику дела передавать будешь, не отдавай ему свой блокнот. Или просто не передавай преемнику сеть своих боевиков. Захочет – сам наберёт. Только ты ничего не подсказывай. Человека не знаешь. Ты-то умный и не каждый проверяющий к тебе прицепиться сможет. А вдруг новенький попадется им на слух? Мало ли! Так возьмёт и с перепуга расскажет, что это ты его научил. А как на это в Алма-Ате отреагируют, чёрт их знает, верно же? А должность у тебя теперь ого-го! Жаль такую потерять.
– Санпалыч, да я ребёнок, что ли? Всё своё ношу с собой и никому не даю. Пусть сами крутятся. Я вон без помощников обходился… Ладно, счастливо и тебе. Зла не держи на меня. Я к тебе с уважением. Ты – мужик! Молодец. Ну, обнимаю и пока! Может, свидимся ещё. А на новом месте меня не трогайте. Не дадут. Тут контора свирепая. На своих и дунуть не позволят.
Попрощались и положили трубки.
– У меня план есть как сегодня закрыть это муторное многоходовое дело. – сказал Малович. – Видите, уголовники, зеки бывшие, остались без козырного туза Серебрякова. Напрямую «цеховики» теперь на уркаганов не выскочат. Тех, кого они знают, мы уже посадили. А если бы «кум» не играл тут главную роль, то и не нашли бы они исполнителей для убийств.
Но Витя вовремя смылся. Чутьё у него хорошее. А мы сделаем так, что и «цеховиков» не будет, и производства «левые» все закроются. Я понимаю, что есть и другие, не швейники. Подвернётся шанс, их мы тоже придавим. Новый начальник колонии с ходу не начнет убийц поставлять тем цехам подпольным, о которых мы пока не знаем. Пока осмотрится, своих людей на волю выпустит да шайку соберёт… Это не год, не два. А я лично теперь отслеживать буду, где и какие «капиталисты» у нас дурные деньги делают из ворованного. Швейники – это хорошая для меня разминка была. Новая. И теперь я понял, как таких теневиков вычислить.
– У тебя же сейчас допрос Марченко и Духа Суворова?
– Ну, да! И Русанов будет, – Александр Павлович улыбнулся. – А у него сегодня главная задача – сесть года на полтора только за ложный донос на меня, за тот фотомонтаж. А ведь на нём ещё два заказа на убийства и махинации с бухгалтерией чёрной. А это лет на пятнадцать строгача, не меньше тянет. И он знает, что я раскопаю всё без ОБХСС и КГБ. Поэтому сегодня будет делать и говорить то, что надо нам с вами. Ну, я пошел в допросную?
Он взял из шкафа пару бутылок коньяка, стакан и вышел. Тихонов уже сидел за столом в допросной, ждал Александра.
– Что, тащим злодеев к разговору по душам? – спросил он, взял у Маловича бутылки и поставил под стол. Стакан прятать не стал. – Конвой! Марченко и Суворова веди сюда.
Привели арестованных. Дух вошел смело, энергично, как к себе на «малину».
Гонор из него пока не выветрился. А Марченко всё же не удержался, допил вчерашнюю бутылку ночью. Наверное, от волнения. А потому снова был серым и обрюзгшим. Вчера после перерыва хлебнул лишку на допросе. Малович дал ему бутылку и стакан, и попросил особо не спешить всё выхлестать.
– Вы начинайте с формальностей протокола, – попросил Шура Тихонова. – А я сейчас приду. Но не один. С полезным нам всем человеком.
Он быстро добежал до милицейской гостиницы, забрал Русанова, проинструктировал его по дороге и в допросную они вошли, заранее зная, чем это мероприятие закончится. Марченко уже выхлебал без закуски стакан и выглядел довольно-таки свежим, бодрым и настроенным на смягчение его вины любыми средствами.
– Мы, товарищ майор, все формальности закончили, так что можно сразу писать признательные протоколы,– официальной интонацией оповестил Маловича Володя.
– Гражданин Марченко, вы знаете человека, сидящего слева от вас?
– Это Суворов Дмитрий. Кличка у него Дух. Он бывший заключённый «ИТК-4»
– Что вас с ним связывает? – Шура наклонился над столом.
– Я по совету начальника «ИТК» попросил его за деньги убить четырёх человек. По тысяче рублей за каждого.
– Через кого вы передали деньги подполковнику Серебрякову?
– Через Русанова Алексея Ивановича, который здесь присутствует.
– Подтверждаю, – сказал Русанов. Встал, сказал и снова сел на стул рядом с милиционерами.
– Через кого вы передавали деньги Суворову за исполненные убийства? – Шура повернулся к Марченко.
– Через Русанова, – Марченко смотрел в пол.
– Как вы убедились в том, что приговорённые вами к смерти люди действительно мертвы?
– Суворов каждый раз приезжал за мной на мотоцикле и возил к берегу Тобола, где прятал прикрытый травой труп. Я его опознавал и мы уезжали. Через час я звонил Русанову и он передавал деньги Суворову в договорённом месте.
– Подтверждаю, – сказал, вставая, Русанов.
– Сука ты, Гена,– плюнул Дух под ноги Марченко. – Тварь трусливая.
– Назовите фамилии убитых Суворовым. Назовите места их захоронения.
– Кудряшов, Силаев, Габрилович и Стаценко, – Марченко бросил равнодушный взгляд на Духа. – Захоронены за посёлком Нечаевка, с края их сельского кладбища. Я лично присутствовал. Всех закопали в одну могилу по очереди. Закапывали Дух и Клещ из банды. Кроме Кудряшова. Его сбросил в воду один Клещ. Но его в живых нет. Отравился палёной водкой. Помер. Знаю от Суворова.
Шура подошел к скамейке и остановился напротив Духа.
– Встать! – сказал он громко. Дух, уже не выламываясь, поднялся.
– Мне ваше признание, Суворов, не требуется, – Шура говорил спокойно, растягивая слова. – Марченко и Русанов не свидетели, в чьих показаниях могут быть неточности и недоговорки из-за боязни мести. Они – соучастники убийств. Один прямой, второй косвенный. Вас они не боятся, дружков ваших тоже. Сидеть они будут не в Кустанае и отомстить вы им не сможете. Не найдёте просто. И мне достаточно их показаний. Но слова я вас не лишаю. Можете сказать то, что будет занесено в протокол.
– Они всё сказали. Я не фраер и не баба. Я мужик и против правды, хоть и от сволочей она идет, хилять в кусты не буду. Пишите в протокол. Всё, что они сказали, я подтверждаю и в содеянном признаюсь. Пометьте, что признание добровольное. Мог бы запросто и отказаться. Ещё неделю бы вы все со мной попотели, чтобы я раскололся. А если напишете в протоколе мою явку с повинной по признанию, то я добавлю ещё два эпизода.
– Хорошо. Оформим явку с повинной, – тихо произнёс Володя. – Я пишу, что это ваше добровольное признание и сказано вами добровольно в помощь следствию. Говорите. Я записываю.
-Лавриненко, начальник цеха шитья заказал мне через Серебрякова убийство экспедитора Зиновьева и водителя Петренко, – Дух опустил голову. – Я Зиновьева застрелил в его машине возле дома. Петренко порешил заточкой в автобусе. Никто ничего не понял и я спокойно вышел. Где их похоронили не знаю. Адрес Зиновьва – Октябрьская, 37. Телефон Петренко мне дали для того, чтобы вызвал из дома если не выслежу в другом месте. Номер – два, двадцать три, четырнадцать. Проверьте. Но я не вру. Пишите как добровольное признание и явка с повинной по этим эпизодам. Тогда «вышки» мне не будет. Верно?
– В юристы тебе надо было идти, Суворов, – хмыкнул Малович. – Но уже не получится. «Вышака» ты последним признанием избежал. Я следователя попрошу, чтобы он предложил суду пятнашку. А там не бузи и выйдешь по УДО лет через семь-восемь. Похвально, что ты не трус. И раз поймался, поступаешь как мужчина.
– Какую деятельность осуществлял в подпольной группе швейного производства секретарь горкома партии Камалов Борис Ильич? Были ли от него просьбы об убийствах и за что он получал деньги? От кого и сколько? – Тихонов приготовился записывать.
– Я отвечу, – поднял руку как школьник на уроке Русанов. – Он только подыскал руководителей цехов и нашел места, где можно было вести производство. Документальных подтверждений этому нет. Он договаривался устно. С кем – не знает никто из наших. Я официально был вторым после него лицом. Работал на фабрике бухгалтером, а скрытно – управляющим всем производством, поэтому знаю точно. Деньги ему собирали все руководители цехов и передавали через меня первого числа каждого месяца. И опять-таки без расписок или других записей.
Получал он тысячу рублей ежемесячно. Об убийствах никогда не просил и сам был не в курсе каких-либо криминальных событий, связанных с производством. Об убийствах, которые уже все раскрыты, он вообще и не слышал. Думал, что всё гладко идёт. Он же регулярно вызывал меня и заслушивал отчеты мои устные о результатах и потребностях для развития дел. Договаривался с другими городами о поставках нужного сырья или оборудования. По телефону. Документов, подтверждающих его контакты с госпредприятиями республики о незаконных поставках нам всего, что я упоминал, нет.
– Я тоже подтверждаю сказанное, – Марченко поглядел на Русанова. – Как неформальный лидер я постоянно обсуждал с Русановым всех людей, проблемы и планы. За Камаловым кроме оргработы и общего контроля ничего нет. Причём контактировал с ним только Русанов без каких либо записей и документации.
– Ну, на этом и закончим. Распишитесь все в протоколах и добавьте, что каждый написанное прочел и со всем согласен, – Малович обошел всех и они написали то, что требовалось. Он в конце поставил свою подпись, выдохнул и произнёс, подняв глаза к потолку.
– Финита ля комедия. Дело закончено, передаю в следственное управление и далее в суд. Напоминаю, что Марченко вменяется заказ четырёх убийств, в чём он признался добровольно, чем оказал помощь следствию. Следакам будет предложено определить ему меру наказания в семь лет.
Марченко перекрестился и тяжело вздохнул. В глазах его просматривалась благодарность.
– Суворову предполагается с учётом явки с повинной, добровольным признанием и содействием расследованию срок пятнадцать лет в колонии общего режима, – Александр Павлович глянул на Духа. Тот улыбнулся и поднял вверх большой палец. – Русанову Алексею Ивановичу вменяется ложный донос на сотрудника милиции и принимается во внимание добровольная активная помощь в расследовании, ускорившая раскрытие полной картины преступной групповой деятельности, и предлагается следствию назначить ему наказание в полтора года лишения свободы. Также будет предложено следствию просить суд об отбытии сроков их наказаний в разных колониях КазССР или РСФСР по усмотрению суда. Всё!
– Конвой, ко мне! – приказал Тихонов, открыв дверь. Уведите всех арестованных.
Когда они остались вдвоём Шура подошел к окну, долго молча глядел на Тихонова и наконец грустно сказал.
– Всё, да не всё. Ты вот чем займись, Володя. Надо вызвать Филонова и Семенченко, Деда с Цаплей. Бояться им некого. «Кум» уже в Алма-Ате. Потом надо пригласить для чистосердечных признаний и явки с повинной Лавриненко, хозяина цеха шитья. Адрес цеха – Октябрьская, восемь. На нём два трупа. Он этих людей Духу заказывал. В протоколе есть конкретные показания на него, от исполнителя Суворова. Больше доказательств не требуется. Пусть лет пять огребёт за заказ. Ну, а мне надо встретиться с Камаловым.
– На фига? – удивился Вова.– На него же нет ничего. Слова одни.
– Надо, чтобы все цеха исчезли и люди разбежались. Работяги простые с какого хрена должны перед ОБХСС на коленях ползать? Или перед КГБ? – Малович потянулся и от души зевнул.– Мы, Вова, дело размотали крупное, хорошо сделали работу. Но всё было так скучно. Никогда мне после дела не было так тошно. Само всё в руки шло. Сами гады каялись, в плен сдавались и подельников сдавали как бутылки в приёме стеклотары. Быстро и без сожалений. Тьфу! А реально ловить досталось нам мелюзгу одну. Это был не тяжкий и опасный труд оперативников, а волшебная сказка. Я бы предпочел никогда больше о деле «подпольщиков» не вспоминать и никому про это не рассказывать. Мне лично стыдно. Сделали и слава КПСС! Не детектив получился у нас с тобой, а волшебная сказка вышла про двух гигантов и маленьких гномиков, мля! Игра в песочнице. Тьфу ещё раз!
– Ну, а вот завтра у тебя начинается дело с ужасающим фактом и сплошными знаками вопросительными,– это командир Лысенко тихо вошел, стоял у мужиков за спинами и всё слышал. – А поработали вы всё-таки отлично. Благодарность вам будет с занесением.
Шура набрал номер телефона Камалова.
– Добрый день, Борис Ильич. Это майор Малович из уголовного розыска. Во сколько я сегодня могу к вам зайти на десять минут?
– А я вас раньше ждал, – ответил Камалов и поздоровался.– Сейчас прямо и приходите. Получится?
– Уже пошел, – ответил Шура и положил трубку. – Завтра вам расскажу про весёлую беседу с секретарём. А что там за дело мне толковое подвалило? А, Сергей Ефимыч?
– Сберкассу ограбили центральную сегодня в девять утра. Убили директора, двух кассирш, сторожа из «вохры», который в зале работал, охранника в хранилище сейфов и водителя инкассаторской машины. Он пытался их остановить. Было грабителей трое. А ещё один в машине ждал. В «волге» без номеров. Посетители сберкассы и уцелевшие работницы рассказали. Свидетели записаны. Данные у меня. Взяли аж сто семь тысяч. А многие на разных работах сейчас зарплату получают через сберкассу. И зарплата почти у всех будет скоро, через три дня. Уму непостижимо. Не было у нас таких ограблений лет двадцать.
Малович улыбнулся и побежал в горком партии, на ходу самодовольно прикидывая, что новая, натурально трудная работа наконец начинается. И работа эта как раз для такого «волчары» как он.
