Станислав Борисович Малозёмов
Волчина позорный
32. Глава тридцать вторая
Хитрый от умного отличается не тем, что он тоже умный. Хитрый знает как можно обмануть очень тонко и успешно, а просто умный имеет только одну возможность – уверенно общаться с окружающей действительностью и приносить пользу себе и другим. Или разрушающий вред, если он умный, но сволочь. Чтобы честно и полезно жить, умному хитрость не нужна, поскольку его общение с миром не держится на обмане всех и всего. Но вот умный хитрец – это уже на сто процентов умелый трепач или обманщик, у которого всё всегда получается и дурит он не только ради удовольствия, а для дела. Причём, себе выгодного. Мосин Валерий Иванович, брачный аферист, был хитроумным. Он легко ещё в юности совместил эти два свойства и начал с того, что после учёбы в строительном техникуме сразу стал прорабом крупного стройтреста в городе Горьком на крупной стройке Всесоюзного музея речного судоходства.
Он попросил деда своего школьного приятеля Никиты поговорить с самим управляющим этим трестом. Дед Антон в молодости упорно занимался в революционном кружке пропагандистского красноречия и мечтал стать председателем Горьковского дома политического просвещения, в котором бы он и сам лично вёл агитацию за ударный труд. Но параллельно у него имелся минус. Антон Малыгин пил с каждым годом всё больше потому, что всю жизнь до пенсии работал сапожником на углу городского базара, а больше ничего делать не умел. Непьющих сапожников не бывает как и чудес. В Дом политпросвета перекрыла ему путь широкая водочная река. Но амбиции глашатая даже алкоголь не погубил. Дай деду стакан хорошего вина или водки и он преобразится. Он будет пафосные стихи революционных поэтов орать вслух, а также сыпать цитатами из разных постановлений ЦК ВКП(б), впоследствии ЦК КПСС.
А перед восходом Мосина на довольно высокую ступень должности прораба деду налили стакан пятизвёздочного коньяка, сунули под нос написанный Валерой текст. Дед после приёма напитка, освежающего прошлые навыки, три раза прочёл написанное вслух и позвонил по телефону управляющего трестом через секретаршу.
– Барышня,– тихо сказал он властным басом.– Дай мне Володю быстренько. Что-то он прямой не берёт, «вертушку».
– Владимир Васильевич, приветствую. Это секретарь обкома Звягинцев отвлекает тебя от победы во всесоюзном соревновании. Но вы-то его всё равно выиграете и я тебя представлю к ордену Трудового Красного знамени на колодке с лентой
– Спасибо, Геннадий Андреевич. Рад стараться, – слушали Валера с Никитой голос управляющего, прилипнув ушами к трубке.
– Я тут по мелочи звоню, по пустяку. Ты возьми прорабом на стройку музея дельного человечка. Он после техникума, племянник мой. Но хочет с простого работяги начать. Прямо ломится туда как бульдозер. Стесняется сразу в руководители выдвигаться. Вот, представь, Володя, что еле уговорили его с братом моим. А я так думаю, что с трудного надо начинать. Кирпичи класть и зайца можно научить. А ты всё из себя выжми, все силы и умения выложи напоказ, и управляй! Управляй народом!!! Верно говорю?
– Да нет преград талантливой молодежи, – уважительно сказал управляющий.
– Как его зовут? Валерий? Мосин? На фамилию мамы записали? Тоже хорошо. А то Вашей фамилии, куда б он не пошел, будут побаиваться. Спасибо за звонок. Пусть завтра к десяти подходит ко мне.
– Ну, молодец, – откашлялся дед, «секретарь обкома». – Не забуду. Давай, жене привет. Работай. На тебя область равняется.
Дед Антон положил трубку, налил стакан, выпил в три глотка и, сияя вставными никелированными зубами, спросил.
– А он секретаря обкома по голосу не узнаёт, что ли?
– Ты, дед Антон, сам прикинь, – засмеялся Валера Мосин. – Управляющий если и видел его, так издали. На какой-нибудь конференции. С трибуны секретарь говорит в микрофон. Голос по-другому звучит. По телефону они в жизни не разговаривали. Уровень не тот у начальника треста. Опять же – голос с трибуны и по телефону не очень похожи. А в баньке с ним в парной поговори, так будет вообще третий голос. Да и обалдел управляющий от звонка с таких высот. Сам он в обком, да ещё Первому, сроду не позвонит. Не по чину! Ему в башку и капля мысли не капнет, что это был не секретарь на проводе. Он же по делу звонил, да, дед Антон?
– Ну, поглянем, чё будет, – дед поднялся и в спальню пошел.– А за коньячок благодарствую. Приносите ещё, если что.
Валера отбыл год в прорабах. Ничего. Грамот много получил и премий. А как-то случайно в пивной встретил одноклассника Жору Замановича и после пятой кружки пошел разговор о жизни. Во время которого Мосин узнал, что Жора богато живёт, кооперативную квартиру купил за пятнадцать тысяч, одевается, что и заметно было, как Герой социалистического труда. То есть во всё, что доходит до СССР из стран загнивающего капитализма. Машина у него «волга», вся мебель из Румынии, а летом он отдыхает в сочинском санатории «Светлана» возле Хосты, где брызжут целебные воды, а море Чёрное – из окна можно дотянуться.
А всё потому так красиво вывернулось у Жоры, что он через знакомых сделал себе справку об инвалидности второй группы и мог законно не работать. Так он и не работает нигде. А живёт как полубог потому, что постоянно женится. До загса, правда, дело не доводит, а однажды тихонько тырит деньги у любовницы, которую долго выбирает среди вдов и разведённых. Чьи мужья до смерти или развода были при деньгах и жён баловали нарядами да золотишком. Заводил он шашни с одной, незаметно подворовывал у неё драгоценности и охмурял ими другую. Потом забирал в отсутствии первой «невесты», отбывающей срок на работе, всё, что принёс ей от второй, а также то, что она имела от бывшего мужа. Прихватывал всё, что влезало в большой чемодан, и уезжал в другой город. Там ему, инвалиду, всегда было место в хорошей гостинице и он начинал бродить по дорогим ресторанам, где довольно быстро находил новую «любовь». С неё он и начинал новую работу по отработанной схеме.
– Интересно, а у меня получится? – спросил задумчиво за двумя дополнительными кружками Мосин.
– Да, ты, Валерик, конечно, рожей не блистаешь. Фигура у тебя как у раненного во всё части туловища, – с сожалением сказал еврейский юноша Заманович. – Но нет без добра даже такого худа как у тебя. Бабы с какой-то дури всегда любят вот таких убогих заморышей. У них жалость – природный инстинкт. Но ты можешь поменять сто раз лицо своё на красивое. Парик, усы гусарские приклей, бородку как у Чехова. Это ж тебе в любом театре сделают. Сейчас есть такие накладные волосы, сроду никто не догадается, что они приклеены, а не настоящие. В театр сходи. Я сам не помню – к чему они волос прицепляют, но что месяц будешь с бабой интимничать и она не догадается – это точно.
Когда приятели расползлись по домам, Валера лёг на свою кроватку холостяцкую и очень серьёзно задумался. Даже уснуть не смог. А к утру придумал. Потому, что был не просто умным, но и хитрым. И вот в Горьковском театре он узнал, что основа под накладные волосы – целлулоид. Но делают такие вещи только в своей мастерской постижёры из специального цеха КГБ. Для офицеров-разведчиков. Тут Валере ничего хорошего не светило.
Год почти он потратил на поиски хотя бы одного гражданского мастера, чтобы по глупости в подвалах КГБ не сгинуть. Жила мастерица в далёком Казахстане. В городе Кустанае. Делала парики и всё прочее для театра местного, но в Москве, в союзном КГБ, по большому блату выучилась и новой технологии – изготовлению накладок со сверхтонкой и прозрачной крепёжной основой-невидимкой.
Утром он переоделся во всё чистое и вечерним поездом отбыл в Кустанай, где нашел добрую мастерицу Наташу, она ему сделала несколько комплектов париков, бород и усов, после чего Валера остался без копейки. Все накопленные деньги отдал ей. А если внешность менять, то и фамилии с именами тоже. Иначе фигня получается. И он послал отцу телеграмму: «Покупаю недорого дом. Вышли пятьсот. Верну через полгода». Батя деньги прислал до востребования и радовался, что сынок осядет в тихом месте, где особо не порезвишься. Всем всё будет видно. И станет Валера честно трудиться бригадиром каменщиков. Пока он работал хитро пристроившимся прорабом, отец поседел окончательно. Боялся, что Валерку разоблачат и посадят за обман руководителя областного комитета КПСС.
Мосин пару дней покрутился на центральном рынке и один добрый человек из фанерной будки «ремонт часов» его, наконец, выслушал, и попросил завтра в шесть вечера быть возле его окошка, за которым висели на стенках ходики с кукушкой и её отсутствием, будильники, наручные и карманные часы на цепочках и браслетах, а также стояли на полу высокие, обрамлённые деревянными вензелями дорогие часы с позолоченными маятниками и гирьками, сломавшиеся у богатых строителей коммунизма. Пришел Валера к окошку во время. Его ждали два паренька в клетчатых кепках, широких штанах и пёстрых поплиновых рубашках навыпуск. Во рту оба держали жеванные «беломорины», зажимая их позолоченными фиксами.
– Ты ксивы хочешь заказать? – спросил первый и аккуратно сплюнул сквозь зубы, не задев папироску.– От кого ныкаться собрался?
– Да я себе работу придумал, – впервые за последние пару лет не схитрил и не обманул Валера. – Наделали мне разных париков, усов, бород, которые от настоящих не отличишь даже если специально будешь приглядываться. Редкие вещицы. Буду переодеваться, менять волосы, усы и бороды да стану склеивать богатых вдовушек. А их в один прекрасный день, когда они на работе, обнесу их на цацки ржавые, камушки драгоценные, шмотки дорогие и лаве. Могу потом всё рыжьё и камни с брошками да серьгами по дешевке вам сдавать, а вы барыгам втюхаете подороже.
И вам карта козырная ляжет, и мне кусок отстегнётся.
– Ну, ты, фраер, вроде не блудень, чешуёй тут перед нами не блестишь, – подумав, сказал лениво один и взял папиросу изо рта. – Ксивы мы тебе спроворим, но если что – зехер нам не устроишь, сам не загасишься и на нас волну не погонишь в случае чего? Ну, там мусорня тебя нагибать начнёт, мало ли.... Хлебало заваришь и про нас ни слова. Базару нет?
– Да вы что, парни, – Валера искренне удивился. – Я ж с вами работать хочу на долях. У меня язык не повернётся вас сдать хоть самому министру МВД.
– Ладно. Остальное потом обкашляем, – заключил второй. – Утром в одиннадцать семь фотографий на ксивы сюда доставишь. Фамилии придумай разные, имена и отчества. Год и место рождения придумай. Напиши нам всё ясным почерком на листе. Через неделю сюда подойдёшь. Дашь нам триста тугриков и полная маза обоим сторонам. Добакланились?
– Да, так точно, – вытянулся в струнку Мосин. – Договорились железно. Свой паспорт у меня есть. Не подумайте, что я чепушило, бич подзаборный. Вот, смотрите. Мосин Валерий Иванович. Третьего марта пятидесятого года родился. Вот прописка. Я из Горького сам. Всё как положено. А те ксивы – только для работы.
Они разошлись и Валера весь вечер в гостинице придумывал себе разные фамилии из серии знатных в прошлом. Вроде он их далёкий последыш. Имена тоже вспоминал звонкие и солидные. Они будут помогать. Женщины уважают мужиков с серьёзными и важными именами да фамилиями. И придумал так:
Артур Романович Поплавский. 2. Эдуард Олегович Кислицын. 3. Руслан Ярославович Шереметьев. 4. Ромуальд Эрастович Сабуров. 5. Янис Вильгельмович Курпис. 6. Мефодий Аристархович Мансуров. 7. Арнольд Гордеевич Строганов. Год и число рождения изменил. Все эти новые люди родились девятого сентября тысяча девятьсот сорок седьмого года.
Самым трудным делом оказалось сфотографироваться на паспорт. Он под Артура цеплял на себя один грим, под Ромуальда другой и так далее. Сниматься пришлось в семи разных ателье. Иначе фотограф единственный мог сильно удивиться, что-то заподозрить и позвонить в милицию. Наконец подготовительная часть завершилась, он сдал всё парням из блатных и через неделю получил все семь паспортов, очень похожих на настоящие.
А ещё за неделю он настроился и начал работать. Дня три нечего не получалось и вечерами Мосин сидел у окна, и пытался догадаться, что не так. Что он делает неправильно? К вечеру третьего дня до него дошло:
– Надо быть наглее. Слишком уж скромно и виновато я подкрадываюсь к сердцам дамочек.
И Арнольд уже на следующий день в ресторане «срубил» первую «яблоньку с золотыми яблочками». Он много чего ей обещал и на оставшиеся двести рублей купил довольно красивое колье с аметистом. И стал «любимым». Вероника была готова подождать пару месяцев пока Арнольд вступит в должность зам.преда горисполкома, сходить в ЗАГС, после чего уехать в свадебное путешествие в Пицунду, где очень красивые волны и белые лаковые прогулочные катера.
Через пару недель он приобрёл вторую «возлюбленную», жену генерала, командира танкового полка, погибшего год назад на учениях в степи. У неё было столько всего, что он половину драгоценностей и часть денег спёр без проблем и даже сам не заметил, что рыжья убавилось, меньше стало. Цацками он просто баловал Веронику, а на деньги покупал ей ежедневно розы, торты и марочные вина, которые они употребляли при свечах под пластинку с музыкой финского композитора Яна Сибелиуса.
Прошел месяц и Арнольд-Валера позвонил обеим «любимым» днём на работу, поболтал, рассказал как скучает и ждёт, после чего скинул в чемодан золото и камни у второй и пошел к первой, где добра было уже намного больше. Сам и принёс в подарок. Чемодан он сдал в камеру хранения на вокзале. Там же в туалете смыл с головы всю растительность не настоящую. Спрятал парики в портфель, бутылочку с жидкостью для смыва клея туда же поставил и пошел в сберкассу. На своё настоящее имя по законному паспорту открыл счёт. Сбросил в хранилище одиннадцать тысяч рублей, оставил себе пять для забега на новую дистанцию по одиноким и богатым «любимым. Вторую пару «любимых» приобрёл он через два месяца и очень ощутимо в итоге разорил обеих, после чего превратился в Яниса Курписа, подпольного фабриканта, выпускавшего парашюты для ДОСААФ. У него стало очень много золота, бриллиантов, изумрудов и денег. С блатными он делиться передумал, да и они сами тоже про него забыли давно.
И так хорошо всё пошло. Счастье семенило рядышком в обнимку с Валерой и никуда бы не слиняло, если бы на третьем приключении он не «спёкся» по своей же глупости. Подвели и ум с хитростью, и везение, и даже второе счастье – наглость. Которое не понятно от какой обиды плюнуло на Мосина и растаяло в небесах где-то под облаками над Кустанаем. Потерпеть бы ему часок, чтобы дозвониться до «возлюбленной» и убедиться, что она трудится как пчёлка до вечера. Не позвонил. А она бумажку дома забыла и пришла через двадцать минут. Ровно тогда, когда «Артурчик Поплавский» рассыпал по ковру всё золотое и серебренное, фарфор китайский и деньги в крупных купюрах. Из россыпи этой он по разным холщёвым мешочкам аккуратно раскладывал золото с камнями и без них – к золоту, а серебро – к серебру.
Кричала ограбленная «любимая» так жутко, что соседи вполне могли вызвать милицию. Валера очень испугался, скинул всё в чемодан без сортировки и хотел убежать. Но женщина повисла на ручке чемодана и сковала Мосину все движения. Тогда чемодан он бросил, залетел на кухню, схватил нож единственный и стал с размаха полосовать мягкое полное тело со всех сторон. Дама упала и завыла. Валера схватил чемодан и убежал на вокзал. В камеру хранения. Там он снял с себя искусственный облик Поплавского, затолкал за пазуху парик, усы и бородку клинышком. Целых две недели не выходил Валера из гостиницы. Но второе счастье – наглость, вернулось и сказало ему на ухо. Цепляй на себя причиндалы Арнольда Строганова и дуй в кабак «Турист». Там одиноких «разведёнок» и вдовушек без арифмометра или счёт канцелярских не пересчитать!
Там Валера-Арнольд удачно сел за столик, где тосковала после пары стаканов марочного вина «Бастардо» красивая дама. Локоть её стоял на столе, кисть была откинута вправо, потому как меж пальцев торчала длинная тонкая сигарета, испускавшая волнистый дымок. Через два часа они уже пили на брудершафт и перед закрытием ресторана он пошел Анжелику провожать. Анжелика утром сказала, что реально её зовут Аня, но появляться в роскошном виде в приличных местах с таким именем было неловко. Ну, в общем попёрла «везуха» у Мосина снова.
Вторую дамочку, Веронику, которая тоже с утра превратилась в простую Веру, он нашел возле кассы кинотеатра, как и самую первую, которую на прощанье потыкал ножичком. Он и повёл Анжелику в ателье «люкс» шить дорогущие наряды потому, что она того стоила. У неё дома был сундук длиной в метр и высотой до колена. Он заполнился умершим от рака мужем – директором кондитерской фабрики почти до краёв всякими золотыми изделиями. Даже три банковских слитка лежали на дне. А драгоценных камней никто из них и не считал. Крепко воровал директор.
И вот в разгар охмурёжа, когда платья бешено дорогие и единственные в городе надо было забирать, Тётя Нинель из ателье шепнула ему по телефону, что его хочет поймать милиционер. Он повяжет Арнольда на следующей примерке. Мосин уговорил «любимую» с примеркой подождать, а сам девятнадцатого в назначенное время спрятался за углом и ждал – появится милиция или вредная тётка Нина таким мудрым способом мечтала поднять чуток цены на изделия. Никакой милиции Мосин не засёк из укрытия за углом музея. Стояли два мужика в тулупчиках и невысокая дама к нему спиной. Ну он, на свою голову, высунулся на полкорпуса, чтобы виднее было. Один мужик вроде в универмаг пошел, а через пять минут сзади он же как-то необычно взял его за кисть, от чего стало Валере нестерпимо больно.
– Вперёд, – сказал мужик и повёл его за ручку как младенца к тем двум. В женщине Валера сразу узнал Наташу Ильину, которая очень ему помогла в грабежах одиноких дамочек тем, что сделала ему кучу меняющих облик приспособлений из накладных на целлулоид волос. И всё понял. Тот, кто его отловил за углом и привёл сюда – милиционер оперативник. Охотник за преступными головами.
И вот ехали они на «москвиче» в управление уголовного розыска и с каждым поворотом влево или вправо Мосину становились понятными повороты его судьбы, которые, считай, уже начались. Но шанс на освобождение как и надежда, тоже умирал последним. По крайней мере у тех, кто привык и умел играть в прятки и догонялки с рисковыми и опасными делами. На одном из светофоров машина поймала красный свет. Мосин сидел в середине, поэтому лёг Наталье на колени, дотянулся до ручки, открывающей дверцу, и толкнул обшитую обивочной тканью середину от себя. Потом зацепился за край сиденья двумя руками, дернулся вперёд, скользнул по ногам мастера париков и вывалился на снежный асфальт. Все в машине оторопели и не сразу догадались, что задержанный сбежал. Мосин подпрыгнул и, не скользя, сумел заскочить в ближайшую дверь.
– Ах, мать твою!– восклицательно сказал Шура, подогнал машину на обочину и вышел. – Ну, куда он нырнул? Я не заметил. За рулем же.
– Вон в ту дверь, – показал Костя. – Это отдел семенного фонда областного управления сельского хозяйства. Табличку синюю с золотыми буквами видите?
– Ну, сидите. Я быстро, – Малович достал из бардачка наручники, кусок не очень толстой верёвки и пошел семенной фонд, разговаривая сам с собой на ходу. – В кабинеты он не пойдет. Подвал тут на замке. Там ценные экземпляры разных семян. Тоже нет туда дороги.
– У вас тут буфет есть, запасной выход, туалет? – он аккуратно взял за рукав вахтёра и показал удостоверение.
– Запасного нет выхода. Нам и этого хватает, – вахтёр выдернул рукав. – А ловите вы мужика с бородой и почти рыжей копной волос. Он как из пушки стрельнутый убёг в туалет. Вон там наш культурный сортир в кафеле и с пятью кабинками.
Шура двинулся по коридору не спеша, поскольку дальше туалета была стена и аферист мог либо в кабинке дрожать, либо пойти обратно, чтобы по лестнице подняться на второй этаж где укрыться можно было только в таком же туалете.
И он чуть не пропустил Мосина. Потому, что навстречу ему шел по коридору коротко стриженый худощавый парень в костюме. То есть не с улицы забежал облегчиться, а из тёплого кабинета пришел. Голову парень нагнул, разглядывая свои отдраенные гуталином ботинки. И если бы Шура не разглядел на его скуле родинку, то, может, раздетый преступник по холодку и сбежал бы, заглядывая для согрева в попутные организации, кафе, столовые или парикмахерские. Но майор родинку засёк ровно в тот момент, когда они оказались рядом.
– Во, мля! – восторгнулся Малович. – Меня мало кто так дурил как ты! Молодца! Тебе надо бы в разведчики или в шпионы. Получилось бы дурить врага и тайны выведывать. Но всё! Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал.
Он резко зашел беглецу за спину, левой рукой прижал к себе два его костлявых запястья, а правой нацепил «браслеты». Потом посадил тонкое нескладное тело на подоконник и верёвкой крепко стянул ноги.
– Хочешь жить? – спросил он Мосина.
– Пока хочу, – уныло ответил он.
Шура кинул его себе на левое плечо и пошел к машине.
– Тогда два дня тебе даю на то, чтобы ты мне на бумаге написал про всю жизнь свою. От пятнадцати лет до…
– Я с пятидесятого. Двадцать два года мне в марте стукнет.
– Но взрослых, возрастных мужиков ты не хреново изображаешь. Мог бы артистом быть, блин, – Малович вздохнул и поправил шапку.
Два дня Шура на работу не приходил. Лысенко приказал отдохнуть, на что Малович часа два не соглашался.
– Я в прошлом году троих с «пушками» на элеваторе брал. Они директора хотели шлёпнуть. А он их издали в окно заметил и спрятался где-то. Может, конечно, его предупредили. Но нам он позвонил лично и сообщил, что его в течение часа застрелят злые негодяи. Просил срочно их поймать и обезвредить. Стрелки с волынами приехали из Саратова. Он их обманул по поставкам. Не то зерно отвозил. А мягкого сорта. А он дешевле вдвое, мягкий сорт был. То есть нагрел он покупателя на сто процентов. Заплатили – то ему как за твёрдые сорта. Ну, его решили кончить как последнего подлеца. Заплатили блатным, фотографию дали. И вот он спрятался в каком-то там бункере, урки с «пушками» бегают за директором, а я незаметно за ними. А элеватор – как три поля футбольных в длину. И я их по одному отслеживал и вырубал да вязал. Часов пять подряд то я за ними бегаю как легавая, то они за мной как драконы. Орут. Пугают. Вот я их повязал, сдал и потом день дома валялся. Вот тогда я намаялся. Устал. А этого афериста мы долго вычисляли, но поймал я его как вратарь сборной СССР мяч от ноги пацана из районной спортивной школы. От чего отдыхать, Сергей Ефимыч?
-Тебя кто научил приказам не подчиняться? – засмеялся Лысенко. – Он всё равно пару дней будет в камере сидеть биографию строчить, и преступления признавать и описывать. Давай. Чтоб через минуту тут твоим одеколоном не пахло.
Вечером Зина блинов напекла, Виталик рассказал про то, как сплоховал и занял в беге только третье место, а не первое.
– Саша, ты ешь и ложись, – Зина потащила мужа на кухню. – Телевизор посмотри. Эту работу с аферистом-убийцей ты сдашь следствию через день. А там ждёт тебя большое серьёзное дело.
– Ну, не надо колдовать, Зин, – ласково попросил Шура. – Всё будет так, как должно быть на хорошей работе.
Съел он десяток блинов со сметаной, лёг смотреть телевизор и уснул как перекормленный материнским молоком младенец-сосунок.
Утром капитан Володя Тихонов сгонял в гостиничный номер афериста, привёз портфель с париками, усами, клеем и водой для смыва. Потом в кабинет Лысенко привели Мосина. Наконец Шура разглядел его внимательно. Серая внешность. Жалкая. Худой, сутулый, лицо узкое и удлиненное. Острый подбородок без ямочки, выпирающие острые скулы, желтые зубы и глаза необычные. От носа до зрачка сантиметров восемь было, а губы, наоборот, природа сжала с обеих сторон и вообще забыла о верхней части. Её просто не видно было. Будто у Мосина всего одна губа, нижняя. Да и то настолько утончённая, что захочешь ущипнуть – так не ухватишь сразу. Родинка на правой щеке выглядела непропорционально большой для маленького, худого лица.
– Женщины действительно могут полюбить из жалости, – почему-то грустно подумал Малович. – А если он свой неказистый вид компенсирует подарками дорогими, цветами ежедневными, золотом и деньгами, то у такого ухажера вообще лицо иметь значения не будет. И жалость к нему сразу пропадёт. Щедрость всегда идёт от искренней любви. Так считают и так простенько впадают в заблуждение «клиентки» Валеры, богатые вдовы и разведённые, которые уже привыкли к любви мужей, осыпавших их деньгами и драгоценностями.
-Тебе чуть за двадцать, парень, – хлопнул Мосина по тонкому плечику Александр Павлович.– Не пацан слюнявый. Так ты слышал вообще о любви, которая не на дорогих подарках держится? Просто так, не для протокола скажи мне. Любил сам хоть раз без денег и брюликов для возлюбленной?
Ничего Мосин не ответил. Смотрел в пол тупо и выглядел обречённо.
Вскоре собрались все, кого вызвал Лысенко. Криминалисты, свидетели, которых следователи притащили много. Со всех трёх раскрытых эпизодов.
Наташа Ильина, мастер-постижёр, поочерёдно меняла внешность Мосина с помощью всех, сделанных ей париков, усов и бород. Потерпевшие и свидетели его легко опознали и написали для суда свидетельские показания.
Поддельные паспорта две обманутых и ограбленных женщины тоже узнали. Именно их он им и показывал. Брат убитой Вали Репниной взял со стола фотографию «Поплавского» с Репниной и сказал, что вот в этом виде он запомнил преступника когда встречался с ним у сестры дома. Написал свидетельство об опознании и Лысенко прикрепил его к заявлению брата Валентины о её убийстве.
– Где сейчас находятся деньги и ценности от ограблений и кражи с убийством? – Шура взял Мосина за наручники и ключом расстегнул их. – Я точно знаю, что ты нечего не продал и не пропил. Тем более – не потерял. Вот бумага, ручка. Пиши признательное показание. Укажи имена тобою ограбленных и убитой. Укажи все драгоценности и их количество. Сумму денег, которая осталась от ограблений и спрятана где-то. Скорее всего – в сберкассе.
И не забудь написать, что все знакомства и проживание с указанными женщинами ты использовал исключительно с целью наживы путём ограбления.
– Деньги в сберкассе, – Валера почесал ручкой сивый свой затылок, коротко стриженный. – Двадцать семь тысяч. Потратил только девять тысяч из всех взятых в два приёма денег. Отцу долг отослал и покупал женщинам украшения в ювелирном. На себя деньги не тратил. Ничего не купил. А кормили меня они сами. Тоже не тратился.
– А драгоценности? – прикрикнул на задержанного подполковник Лысенко. – Где лежат и что успел продать?
– Не продал ничего, – приложил руку к груди Мосин. – Хотел собрать ещё больше, уехать в Ялту и купить там большой дом с сауной и бассейном. «Волгу» купить собирался, мебель итальянскую, одежду высшего класса и за большие деньги поступить на должность директора санатория «Гурзуфский». Прекрасный санаторий. И директором там работать – счастье. Мечта моя.
Все драгоценности лежат в двух чемоданах в камере хранения на вокзале. Номера квитанций об оплате и номера мест для этих чемоданов лежат в левом кармане пиджака. Там кошелёк небольшой коричневый.
Шура достал кошелёк и передал Тихонову.
– Привези сейчас.
– А в сберкассу ты, Валерий, поедешь со мной и снимешь деньги. Пусть прямо здесь их заберут ограбленные. Сколько останется, возьмет брат убитой Репниной. Только сначала оформим всё как вещественные доказательства для следственного отдела, – Шура снова застегнул «браслеты» на Мосине и они уехали в сберкассу.
К вечеру всё закончилось. Следствию передали все документы и заключения криминалистов по отпечаткам пальцев Мосина на кухонном ноже. Женщины забрали свои драгоценности и деньги. Брат Валентины тоже. Не все, правда. Девять тысяч рублей как раз из её запасов исчезли. Ни у кого, даже у тех, кто получил все свои дорогие украшения и деньги, радости на лицах, ясное дело, не было.
– Спасибо всем, – поднялся подполковник.– Все свободны. Конвоир, доставьте задержанного в следственный изолятор.
– Простите меня за убийство. Я не хотел. Так вышло случайно, – почти шепотом произнёс Валерий.
Брат Валентины скрипнул зубами и вышел.
-Ну, Мосин, прощай. Не увидимся больше, – сказал равнодушно Малович.
– Расстреляют? – прохрипел юный аферист.
– Конвой, уведите задержанного, – скомандовал Лысенко.
Когда последним ушел Володя Тихонов и командир с Шурой остались вдвоём, Лысенко спросил:
– Выпить хочешь, Саша? Такое мутное трудное дело раскрутил. Хороший повод. Стресс надо залить. Лично у меня всегда нервы лопаются даже от беглых контактов с такими вот выродками.
– Только отнесёте потом меня домой и Зинке скажете, что так нажраться вы лично меня командирским приказом заставили.
– Нет, я скажу, что сам генерал и приказал, и наливал. Пусть она покричит на генерала. А то больно уж спокойно ему живётся.
– Пусть! Зинка моя, она громко рявкнуть может хоть на Брежнева. Если надо будет, – согласился Шура, достал из шкафа армянский «пятизвёздочный», которого в ящике было много, и налил в оба стакана до краёв.
