Станислав Борисович Малозёмов
Волчина позорный
22. Глава двадцать вторая
Кто-то обязательно считает, что провинция – это тихая глухомань, где все жизненные процессы происходят как у спящего. Сердце реже стучит, ноги- руки шевелятся подсознательно и почти не заметно со стороны, а мозг тоже замирает, не производя мыслей. Ну, а кто так считает? Все, кому попался плохой, дешевый фильм про «замороженный» городок, далёкий от Москвы. И те, кто в провинциях не жил. В реальности провинция кипит страстями, здесь всё движется, может, побыстрее даже, чем в столице, любые события всегда заметнее, чем в огромных городах.
А время в захолустье, отодвинутом на карте за пару тысяч километров от Алма-Аты и от Москвы, и за четыре тысячи от Парижа, бежит шустрее, потому, что оно переполнено всякими случаями, которые скорость бега времени в маленьком географическом пространстве увеличивают. Даже если в Ленинграде, например, событий происходит двадцать в день, то пятнадцать из них город просто не замечает, если о них не расскажут по радио.
В глуши живут такие же подвижные и на всё способные граждане, как, допустим, в огромном Киеве. Талантливые творцы и талантливые преступники. С той разницей, что какой-нибудь киевский шустрый деятель и его выкрутасы дальше своего района не известны никому, а в спрятанном за уральскими горами Кустанае, где народу меньше, чем в московских Сокольниках, каждый может совершить что захочет и об этом через пару часов уже шумит весь город. Радуется, горюет или злится.
В Москве, скажем, начало семидесятых годов позволяло преступникам производить примерно тридцать-пятьдесят разных преступлений в день.
Так и народа там жило семь миллионов и сто тысяч человек. В Кустанае – восемьдесят тысяч. Как в трёх кварталах Черёмушек. А преступлений – не меньше десяти за день. Ну, это не только из-за того, что здесь было много ссыльных с тридцать седьмого года и до конца войны, огромное количество временных поселенцев. В Кустанае была очень большая тюрьма и «зона ИТК-4». Откинувшиеся зеки далеко не все ехали туда, откуда их посадили на Кустанайские нары. Они оставались, приживались и, привыкнув к местной воле, вольно и жили.
Вот поэтому у милиции работы было невпроворот, и если бы не такие защитники мирного населения как Шура Малович, Тихонов Володя, Ляхов, Звенигородский, Садыков, Тищенко, Гульбин и ещё человек сто, существовали бы честные горожане в вечной реальной опасности. Малович был уникальным оперативником. Если сравнить со спортсменами, чтобы понятнее было, то он был, допустим, как Валерий Брумель. Прыгунов в высоту в мире имелось много тысяч, но Брумель был один. Он не просто прыгнул на два метра и двадцать восемь сантиметров вверх, но выше него смогли прыгнуть только через восемь лет. И то только потому, что американец Фосбюри придумал более лёгкую технику и в первые ряды победителей вышли ребята, которые сами ростом были не ниже двух метров. А Брумель прыгнул выше своей головы почти на полметра. Уникум! Ничего подобного и в двадцать первом веке не произойдёт. Вряд ли появится второй человек с такими невероятными данными.
Лирическое отступление это сделано специально, чтобы не описывать скучное восхождение Александра Павловича с первого этажа длинного здания «горпромторга» на второй. Он пробежал по коридору первого до конца, через две ступеньки вспорхнул на площадку перед торговым залом и наткнулся на подошвы лежащего человека с ружьём.
– Мы наряд милиции вызывали, – повернул голову и осмотрелся сторож – А где наряд? У нас грабитель в «капкане», но сами взять его не можем. Застрелить – себе дороже будет. А ему по фигу. Лупит на поражение. И патронов прихватил полный патронташ. Так где наряд?
– Я – наряд и есть,– прошептал Шура. – Тебе что надо? Чтобы рота сюда пришла непременно? Или обезвредить грабителя? В конце зала тоже сторож с ружьём? Тебя как зовут?
– Дима. Дмитрий. Я же говорю: мы его в тиски зажали. Он во втором от нас отделе. В окно хочет уйти. А двое наших по окну с улицы стреляют. Ну, он отстреливается, сучок!
– А что вообще было-то? – Шура закатал выше локтя рукава рубахи и снял туфли.
– Мужик перед закрытием долго ходил по магазину с мешком, в котором что-то лежало. Ну, мало ли что. Мы и не дёргались. – Дима отложил ружьё и закурил. – А он потом спрятался под лестницей и когда магазин закрыли мы с мужиками пошли в сторожку чай пить на полчаса. А он – на второй этаж. Там каждый отдел – комната с дверями. Потому, что второй этаж отдан под дорогие вещи. В одной часы золотые и платиновые, в трёх других комнатах – ювелирка всякая. А в остальных – дорогие сервизы, ковры персидские, импортные фотоаппараты и кинокамеры, да ещё комната с дорогими итальянскими тканями. Он отмычками вскрыл такие дорогие замки, гадёныш.
– В мешок он сбросил часы и ювелирные изделия, – вслух рассуждал Малович. – Сверху сложил фото и кинокамеры. Только то, короче, что может продать через перекупщиков и нести не сложно. Не ковры же на горбу переть!
– Угадали вы, – зло сказал сторож. В мешке у него была толстая верёвка. Специально взял. Кроме как через окно ему не убежать. Он же, падла, нас изучил. Знает, что сторожей четверо. Привязал верёвку к батарее и хотел уходить. А я ему в дверь закричал, что он окружен, и мы стрелять будем. У него двуствольный обрез. У нас четыре «Белки». Ребята по окну лупят, я пару раз шарахнул по дверям.
– Много у него в мешке? – Малович пошел к двери отдела, где сбоку от окна стоял грабитель-стрелок.
– Ну, мы поглядели с Мишкой. Вон, видите, Мишка лежит с ружьём на другом конце зала? Тысяч на шестьдесят взял он товара. Но в окно верёвку сбросил, придурок, зря. Кто ж ему из наших с улицы даст на подоконник залезть? Ребята стреляют аккуратно. Его-то не заденут. Но он думает, что застрелят и потому сам палит по вспышкам от наших выстрелов. До утра у нас у всех патронов хватит.
– Ты это… Подойди ко мне. Я дверь приоткрою, – Шура присел и взялся за ручку двери. – Вот как приоткрою, ты дождись когда он шмальнёт на улицу, потом сразу стреляй через две секунды по очереди из двух стволов в стену и в потолок. И сразу обратно, туда, где залёг. Понял?
Парень кивнул.
Шура рванул дверь. Дмитрий стал стрелять. И под этот грохот с пламенем из обоих ружей и свист дроби Шура прыгнул низко над полом, упал на бок и как бревно быстро покатился в угол между окном и стеной. Комната была тёмная и он незамеченным уткнулся в ноги стрелка. Подхватил его под колени и поднялся. Мужик лбом стукнулся о подоконник, выронил ружьё и распластался на полу лицом вниз. Шура подломил руки за спину и нацепил на запястья стрелка «браслеты».
– Дмитрий, иди сюда. И Мишу своего зови. И ребятам на улице в окно крикни. Пусть поднимаются к нам. Машина есть у вас?
-«Москвич» есть, – Дима был ошарашен таким очень быстрым завершением операции по задержанию, что глядел на Маловича, как на слона, который гулял по центральной улице сибирского городка Кустаная.
– Сейчас погрузим «героя» в коляску мотоцикла и вы на «москвиче» поедете за мной. Напишете свидетельские показания. И распишетесь под моим заявлением о вашей помощи при задержании грабителя,– улыбнулся Шура. – Премии получите. И в отпуск летом пойдёте. Я попрошу вашего директора.
Грабитель молчал и с тоской глядел на то, как один из сторожей берёт мешок с драгоценностями и уносит его куда-то. В надёжное место.
А вечер выскочил после провалившегося за край земли солнца добрый и ласковый. Июльский воздух после семи часов вечера освобождался от выхлопных газов почти полностью. Кроме автобусов уже никто не катался по городу. Какая малость – вечером почти исчезал в природе привкус слащавого этила, смешанного с щекочущим запахом растворённого свинца. Бензин «А-72» на котором как-то ухитрялись работать почти все моторы, был в реальности веществом массового поражения, которое в войне вполне можно использовать как ядовитое оружие. Вот когда его концентрация в воздухе падала после рабочего дня, народ начинал чувствовать запах всех цветов. Их в Кустанае высаживали всюду, где не было асфальта. Тетраэтилсвинец почему-то не трогал цветов и они не вяли. Гладиолусы, розы, петунии, бархатцы и космеи с цинниями весь город превращали в большой парк- заповедник, где рядом с лилейниками и каннами росли клёны, тополя, ясени берёзы, желтая акация и сосны с елями.
Шура подышал глубоко ртом, пропуская в лёгкие ароматы цветочные, вкус степной травы, летящий в город с тёплым ветром из степи. Было на душе его уютно и тихо как в библиотеке, несмотря на некоторые временные искажения в жизни. Болели негромко шрамы от пуль и ножей на руках и в груди, щемило сердце от того, что хоть и временно, но ушла от него жена с сыном, ныло в голове неприятное предчувствие сложностей при задержании бригады убийц и грабителей под руководством безжалостного и наглого уркагана «Дикого». Но все неприятности, как и радости, были частью назначенной Шуре Маловичу судьбы, в которой никогда никому не удавалось самостоятельно что-то изменить. Судьба выдавалась сверху в готовом виде и оставалась неизменной и неповторимой как папиллярные линии у каждого человека.
Подышал он, поразмышлял и поехал на работу. Надо было подготовиться к поимке «Дикого» и порешать текущие вопросы с командиром. Он сидел в кабинете до десяти. Раньше уходил редко. Дежурный записал в журнал задержание Маловичем вооруженного грабителя магазина как всегда в одиночку, и Шура поднялся в кабинет Лысенко.
– Поганец взят. Потерь с моей стороны нет. Его повели в пятый изолятор. Завтра можете его допросить. А я с утра поеду ловить троих убивцев и крупных любителей больших денег, – доложил он подполковнику.
– Придумал, как брать их будешь? Это ж на трассе надо делать. Простор. Могут и сбежать? Не все, конечно. – Спросил Лысенко.
– Мне в десять утра нужна будет дня на три настоящая машина с будкой. На будке должны быть всякие промтовары нарисованы. Телевизоры, унитазы, холодильники, стиральные машинки ну и всё такое. Машину надо поновее. Может, придется « Дикого» догонять. Номера – областные.
– К десяти у нас во дворе будет стоять такая машина из Нечаевки. То, что она из Нечаевки – на двери не написано. Пойдёт? Внутрь будки что поставить?
– Ну, ящика три с телевизорами, пару холодильников, диван кожаный и два кресла. Этого мне хватит, – Александр Павлович выпил воды из командирского хрустального графина.– Рацию на правое сиденье бросьте. Частота наша. Но я с вами буду говорить как с директором совхоза, а вы со мной как с экспедитором. Только частота пусть будет закрытая. Только для нас. Чтоб, не дай бог, никто из МВД в разговор наш не лез и друг друга не вызывал. А то спалимся в момент.
– «ПМ»-то возьми в этот раз. Мало ли…– Лысенко посмотрел на Маловича взглядом просителя милостыни с паперти Кустанайской церкви.
– Сергей Ефимыч, – Шура скривился. – Я и пулемёт могу взять. Но и с ним меня могут убить. Если я без оружия – тоже могут шлёпнуть. Но! Весь вопрос в этом. Если смогут! Пистолет мне ума и хитрости не добавит. Мёртвые бандиты нам с вами не нужны. Я им могу ноги прострелить вообще без разговоров. И это будет считаться, что я сильнее уродов-убийц? Нет, не будет. А в блатном мире должны понимать, что мы умнее и сильнее. Тогда нас будут бояться. А покосить их десятками и сотнями на всех «малинах» и «сходняках» из «калашникова» – дурное и нехитрое дело. Почитания нашего преимущества над ними не вызовет ни у наших, ни у ихних.
– Ну, ладно, ладно, – сел за стол командир. – Тогда ты уж аккуратнее там. Не карманников ловить будешь. Поосторожнее работай. Всё, до завтра. Ах! Забыл. Жена твоя звонила мне. Просила тебя вечером перезвонить Борису Павловичу.
– Сейчас перезвоню. Уже вечер. С Вашего телефона можно?
– Привет, – сказала Зина. – Я съездила на кондитерскую к Нинке и сама с ней поболтала. Она глубоко раскаялась в своём глупом поведении. Липнуть к тебе не собиралась и не будет никогда. Просто неудачно пошутила. Так что мы с сыном завтра возвращаемся.
– Ну, как замечательно, – сказал Шура. – Продуктов купить? А то я сейчас в столовой ем.
– Я сама всё по дороге куплю. Боря на своём «москвиче» нас попутно и в магазины забросит. Он так сказал. Мы к вечеру приедем.
– Я тоже к вечеру. У меня задержание завтра. Всё. Целую. Жду.
– Забавный народ – женщины, – тихо сказал Лысенко. И они поехали по домам.
Шура ехал и вспоминал как они задружили с Зиной в девятом классе. Целовались на скамейке возле дома её тёти. Она приехала учиться в город из далёкой деревни Камышинки. После одиннадцатого класса Шура в армию ушел, а она поступила в медицинский техникум и к его возвращению уже работала фельдшером в третьей городской больнице. Малович в форме с тремя сержантскими лычками пришел к ней на работу. Они сели на подоконник в коридоре и через десять минут договорились завтра с утра идти и подавать заявление в ЗАГС.
Александр после службы превратился в мужчину, хотя выглядел просто как красивый и мускулистый юноша. Он, где только мог, назанимал денег и пока тянулся предсвадебный подготовительный срок, построил с друзьями и братьями хороший дом недалеко от центра Кустаная, заполнил его всем, что положено иметь в крепкой и состоятельной семье. Долгов набрал, если и не на полжизни, то лет на пять точно. Потом они расписались и сыграли свадьбу в отцовском дворе во Владимировке. Три дня не просыхали, пели, плясали и складывали в дальнюю комнату Панькиной пятистенки подарки от своих деревенских родственников, друзей и от новых городских.
– Женюсь один раз – сказал Шура вместо первого тоста. Все стали хлопать в ладоши и звенеть стаканами с водкой. Оно так и вышло. Прожили они до две тысячи тринадцатого года, в котором умер от рака настоящий полковник Шура Малович, а через год от горя – Зина, хирург, врач высшей категории. Но всё это случилось потом, прямо на середине доброй жизни в любви и согласии, да рядом с сыном Виталием и внуками Андреем и Кириллом.
А к семьдесят первому прожили они всего одиннадцать лет, занятые делами по горло и собой до самых глубин своих любящих душ.
Утром двадцать третьего июля семьдесят первого Малович на своём синем с красной полосой мотоцикле въехал во двор милиции, которая всех, как могла, берегла. Он переоделся в клетчатую шоферскую рубашку, надел армейские галифе и сапоги, в которых пришел из армии. Поговорил пять минут с командиром по рации и уехал на трассу, внимательно пересчитав всё, что стояло и лежало в будке. Сверил товары с накладной и поехал на трассу Кустанай-Боровое. На приличной скорости проскочил восемьдесят километров и никто не пытался его остановить, не было на обочине аварийных машин и прочих подозрительных механизмов на колёсах или гусеницах. Малович развернулся, снова приехал к городской развилке и выбрал дорогу на очень далёкий Кушмурун.
На сороковом километре вылил в бак двадцать запасных литров из канистры, которых в будке имел ещё пять. И снова почти весь день в пути прошел напрасно. Никаких приключений. Вернулся он к развилке в шестом часу вечера. Голова гудела почти как сам мотор. Машина была хоть и не старая, но собранная явно в стремлении победить соперников по социалистическому соревнованию. То есть наспех и кое-как. Кресло водителя конструкторы упростили так, что если не стелить под задницу свёрнутое шерстяное одеяло, то тут тебе через пару лет и геморрой с простатитом, да плюс люмбаго или ишиас. Всё в движке стучало, визжало, скрипело и шаталось. Но она, собака, ехала. На западе так делать не умеют. Чтобы автомобиль работал на всю катушку при десятках недоделок.
Домой ехать было вроде рано, но и ловить вечером бандитов, которые знали, что к ночи никакой дурак с деньгами не поедет в город, а товар в это время тоже никому не выдадут. Все склады до шести работают. Двинул в город. Домой. Зина, как и обещала, вернулась, и потому о столовской еде, и об одинокой постели он вспоминал со сдержанным отвращением. Да и вообще – окончательно убедился в преимуществе семейного очага перед холостяцким, хоть и временным. Четыре утра подряд Шура пораньше выезжал на машине с будкой и вот так болтался по плохим шоссейным имитациям настоящих междугородних трасс. Повезло только на пятый. Выехал он в сторону Челябинска и на семьдесят втором километре увидел милицейский патрульный «УАЗ-450» именуемый в народе «буханкой». Этот скоростной и плевавший на любое жуткое бездорожье автомобиль брали с большим желанием военные, милиция, скорая помощь и геологи.
Машина стояла на обочине. Но перпендикулярно трассе. Передок на асфальте, а «корма» почти возле кювета. Её покрасили в синий цвет и посередине кузова провели широкую красную полосу с желтыми, обведёнными чёрной краской буквами – «милиция». На крыше автомобиля торчали две антенны, громкоговоритель и фонарь из красно-зелёного стекла. Возле машины стояли три невысоких гаишника с длинными и полосатыми палочками-выручалочками, в высоких фуражках. Шура сразу понял, что ГАИ фальшивая. Потому как из под фуражек милиционеров торчали довольно длинные волосы. Чего просто не могло быть. Не стриженных коротко сотрудников в милиции не было никогда.
Один из трёх оттолкнулся спиной от корпуса передка между фарами и вышел на дорогу. Палкой волшебной провел траекторию остановки товарного фургона на обочине сразу за «буханкой». Шура растолкал по карманам солдатских штанов три пары наручников и остановился там, куда ткнул старший сержант жезлом. Вышел. Потянулся. Сказал через зевоту.
– Здравия желаю. А чё случилось? Ехал на скорости шестьдесят, водку не пил на этой неделе. Могу дыхнуть в стакан. Да она, телега долбанная, мля, у меня вообще еле ползёт. Делаем её, падлу, делаем, но на заводе всё так косо-криво привинтили, что после каждого рейса день на подкрутку гаек идёт да на прочистку жиклёров.
– А документы? – довольно мирно спросил сержант.
– Это мы разумеем,– обрадовался Шура. – Сам могу больным ехать, с ого-го температурой, но документы всегда в порядке. Вот права, вот техпаспорт, тех.талон и накладная на груз.
Подошли оставшиеся двое. Шура обратил внимание, что никто из «милиционеров» не поворачивался к нему даже боком. Это означало, что он уже окончательно не ошибся. Сзади на спине под ремень были воткнуты обрезы. Все трое по очереди мимоходом посмотрели права и тех.талон, но очень сосредоточенно вчитывались в накладную.
– Незаконных предметов кроме вышеуказанного в бумаге не везёте? – спросил самый волосатый, у которого чуб как у молодого казака выбивался из-под козырька.
– Да боже упаси! – воскликнул Малович! – Мы люди законопослушные. Мне насильно будут вталкивать мину противотанковую, чтобы зерноток подорвать во вред государству или там «бормотуху» подпольную, дабы колхозников травить этой самопальной гадостью, так я поперёк лягу, перекусаю всех, но незаконное мне подсунуть не дам, вы что!
– Откройте будку. Проведём досмотр на предмет соответствия накладной живому товару.
Малович пошел открывать две здоровенных стальных щеколды на задней двери. Упирался и делал вид, что у него не получается так естественно, что «милиционеры» поверили.
– Чего, товарищ водитель, ослабли от тяжелой дороги или засовы ржавые?
– Щеколды, падла, прикипели! – возмутился Шура.– Механику на прошлой профилактике прямо-таки написал список, где подкрутить и где солидолом смазать. Ему, суке, за это платят, а не мне. Я свои гроши получаю токмо за перевоз.
Сержанты втроём потянулись к ручке щеколды, стоя позади Александра Павловича, чтобы он не заметил обрезов, за ремни заткнутых, и она открылась. Стали открывать нижнюю. С трудом, но открыли. Шура перед отъездом накрошил в пазы щеколд горсть мелких ржавых опилок. В милицейском гараже взял. Распахнули дверь.
– Двое держите дверь возле петель, а то она, гадюка, захлопнется. Видите, как её скосило от тряски? – Малович вписался в роль шоферюги чётко. – А делать некому. Сам шофёр делай! А вот и хренушки вам! Не платите за это, ну, тогда сами и делайте. Верно я говорю, товарищи милиционеры?
Один из них забрался в кузов, а двое спиной стояли к двери и руками крепко держали дверные петли. Большие, как на кузовах самосвалов «ЗиЛ»ов. Шура сделал вид, что хочет им помочь держать дверь, подбежал к углу между будкой и дверью, и неожиданно, причём незаметно, как мастер-фокусник, обеими руками зацепил одни концы наручников за петлю, а вторые – за руки «милиционеров. Один не понял сразу, а второй закричал вглубь будки.
– Дикий, это «мусор». Атанда! Шмаляй.
Дикий не сразу врубился в ситуацию и высунулся из-за коробки холодильника через пару секунд. За это время Малович выдернул у прицепленных «браслетами» бандитов обрезы и сразу выстрелил из обоих двустволок двумя зарядами в потолок и в стену будки.
– Ах, мля, так ты волчара позорный, мусорок вшивый! – закричал Дикий. – Взять меня хочешь? А ху-ху не хо-хо!?
И он выстрелил с верха коробки холодильника в открытую широкую дыру когда Малович уже стоял сбоку от открытой двери.
– Есть вариант, – крикнул Шура.– Я сейчас зайду с другой стороны двери, отцеплю твоих кентов и пусть они бегут без оружия. У меня ещё два патрона в ваших обрезах и две обоймы от «макара». Я закрываю сзади дверь. Дробью ты её не пробьешь. И мы с тобой едем к нам в «уголовку». Там тебя встретят автоматчики и отведут в изолятор. А дня три ты поголодаешь и мы начнём с тобой длинную нудную тягомотину допросов с применением спецсредств. Потому как ты особо опасный. Словил мысль? Чудес за тобой – куча мала, да «жмуров» минимально пятнадцать. Кенты твои пусть бегают и прячутся, а «паровозом» пойдешь ты. За всех своих один отбрёхиваться будешь. Но «вышак» тебе рисуется хоть по групповухе, хоть по одиночке. Как тебе идея?
– Ты, мля, мусор, не жилец! – рычал из кузова Дикий. – Я таких как ты акробатов вертел на фуфеле! И ты вертеться будешь. Пусть вся ваша мусарня ржёт над тобой, герой ты грёбаный! Ну, давай, банкуй! Чего подзатих?
– Э! Нас не надо отпускать, мусор! – заорал один и зацепленных наручником.
– Он нас сдаст всё равно. Он же не идиот – одному по расстрельной канать. Мы у него пешки. Рабы. И доля наша – третья часть прибыли на двоих. Раз взял – бери всех. На допросах само вылезет кому, чего и сколько.
– Лады, – согласился Малович, подумав минутку. – Тогда один стоя поедет, другой сидя на полу. В углу. Наручники я не снимаю. Если Дикий вас шмальнёт по дороге, нам возни меньше. Но я бы ему не советовал. Одного будем драть за всех троих. Но я думаю, что у него мозгов хватит. В группе сроки рассосутся на троих и «вышака» может вообще не быть.
– А как ты дверь закроешь? – заржал Дикий. – Петли же не дадут. Браслеты мешают.
– А вот смотри! – Шура прополз под днищем будки зашел за дверь, потянул её на себя и петли на пружинах раздвинулись. Он, прикрываясь металлом дверным, побежал вперёд, держась за дверную ручку и не давая пружинам сжаться. И дверь встала точно под щеколды. Стружка из них давно высыпалась и щеколды легко закрылись.
– Ни хрена так! – сам себе сказал Малович, ничего не имея в виду. Он сразу включил рацию.
– Я слушаю, Шура! – крикнул Лысенко. Волновался подполковник.
– Ну, половину дела сделал. Поганцы задержаны. У всех оружие. Нехай на меня одного запишут задержание троих вооруженных бандитов. Напали на промтоварную машину. Я через час буду во дворе МВД. Пусть встречает машину взвод автоматчиков. Там у меня один с обрезом без наручников.
– Встречаем, – выдохнул Лысенко, командир.
Шура ехал и думал о том, что даже половины он не сделал. Главное-то не поймать, а доказать все грабежи и убийства, сотворённые руками этих козлов.
– Ну, мы с Тихоновым вроде не девушки уже, – засмеялся он. – И обманом да хитростью трахнуть мы себя не дадим. Мы, слава богу, и сами умеем.
Он сдал бандитов, приехал домой, обнял Зину и Виталика.
– Что-то я жутко устал, – сказал он. – Прилягу на часок. Потом поужинаю и все вместе по телеку любое кино посмотрим – какое покажут.
Прилег на диван и проснулся утром. Зина ушла на работу. Виталий в школу. День начался.
