Станислав Борисович Малозёмов
Волчина позорный
33. Глава тридцать третья
– Зинуля! – нежно закричал в трубку Александр Павлович.– Я того афериста-бабника, который женщину убил, задержал, мы его допросили, документы следакам в папку подшили и теперь празднуем это дело с командиром в его кабинете. Но домой я не приду, потому как больно крепко уж мы напились, а уже скоро час ночи. Командир обещал меня отнести домой, но не успел. Уснул на коврике возле стола. Сам я не дойду. Точно говорю. Не идут ноги. Переночую в кабинете. Тут диван есть. И чего это Лысенко прикорнул на коврике, я не понял. Короче, меня не теряй. Я трезвый, но идти не могу. Не могу переставить левую. Да вот, блин, правой тоже шевельнуть не выходит. Выпили больно много армянского. Ну, предполагаю так…
Жена из монолога поняла слова «Зина», «афериста бабника задержал», «уснул на коврике» и«переночую в кабинете». Остальное Шура вместил в одно слово, которое могли бы перевести на русский только самые опытные шифровальщики из МВД. Было около часа ночи, за окном бегали влюблённые, которые не понимали, где они находятся, сколько времени и где север или юг. Девушка без остановки заливалась смехом и убегала от любимого преследователя, огибая на детской площадке качели, ледяную горку, нагибаясь перед верёвками для сушки белья, а влюблённый юноша старательно изображал, что догнать её не может.
Он кричал: «а вот сейчас я тебя!», специально спотыкался и на секунду валился в свежий мягкий снег, вскакивал и нарочно натыкался на маленькое замёрзшее колесо-карусель. При этом он издавал только два звука – «оп-па» и «эх, ты!». Дома стояли квадратом вокруг детской площадки и насильно пробудившихся граждан было много. Их желтые от яркой луны лица торчали в окнах, но никто не открыл форточку и не пытался парочку изгнать в степь, которая начиналась сразу за двором. Там бегать интереснее, конечно. Просторно и снега по колено. Так нет ведь. Все молча разглядывали эту картину «погони» и улыбались. Вспоминали свою юность.
Зина тоже вспомнила. Завёз её Саша летней ночью перед свадьбой в глухой лес возле Владимировки, шли они, оба очень хорошие, между берёзами, обнявшись и периодически целуясь. Они часто гуляли в этом лесу ночью. Завораживало всё. Тени от деревьев, добрый голосок совы-сплюшки, ясно докладывающей всем,кто вокруг: «сплю!», и запахи июльских трав да цветов разных околдовывали, прилетающие с ветерком от полянок. А однажды было так. Шли они как обычно, смеясь и целуясь. И вдруг Шуры не стало. Вот тут же был, рукой талию держал, а в секунду пропал.
– Саша! – крикнула невеста, ещё не успевшая струсить от одиночества в глухом лесу.
– А вот он я, – с двух метров перед ней шептал Шура. Она бежала на звук, но он уже справа предлагал поймать его немедленно, а то он жениться быстро передумает. Зина бежала вправо, потом он шептал сзади, затем снова где-то рядом перед ней, а после – опять слева. Она металась, крутила головой, прислушивалась, но голос перемещался, а движения жениха не было слышно совсем. Летал он, что ли?
– Всё! – Зина села на мягкую траву, присыпанную сверху листьями, сбитыми последним дождем. Села и мгновенно почувствовала его руку на талии.
– Малович, – удивилась она. – Ты кто? Колдун? Сверхчеловек? Как за тебя выходить? Я тебя и в доме не найду. У нас квартира не маленькая будет. Милиция ваша прямо-таки любит нас. Трёхкомнатную даёт сразу. Будешь меня дурить то из кухни, то с кровати в спальне или вообще из чуланчика.
Посмеялись они вдоволь и Малович сказал очень серьезно.
-Я буду всегда рядом.
А так оно и вышло. Куда бы его не закидывала работа, какой бы опасный преступник не сопротивлялся ему, она душой чувствовала: он здесь, возле меня. Живой и невредимый. Может именно поэтому Шура так быстро отлавливал любых негодяев. Ему всегда хотелось домой. К ней и к сыну. А, может, как-то иначе всё обстояло, но Зина всегда физически ощущала его присутствие возле себя. Странное и сладостное это было ощущение.
Проснулись Лысенко, командир, и майор Шура Малович в одно время. Оглядели друг друга с выражением омерзения на лицах, поднялись и сразу же выпили по стакану коньяка. Опохмелились. Через пять минут пришли в себя и подняли вверх каждый свой большой палец. То есть подтвердили, что вчерашнее событие отправки на зону злодея Мосина стоило вчерашней пьянки без тормозов. Хорошее ведь дело сделали.
Зазвонил телефон. Лысенко сначала схватил свой табельный пистолет, но сразу исправился и уже безошибочно нашел трубку.
– Живые? – спросила ехидно Зина. – Но это временно. Однажды скончаетесь от такого издевательства над внутренними вашими органами. Я не про МВД говорю. Про печень вашу и сердце. – Мой где?
– Сергей Ефимыч почти точно передал Шуре трубку. По крайней мере, майор успел её поймать в полуметре от себя.
– Зинуля, – пропел он голосом её ангела. – Ну, трудно было вычислить афериста. Правда. Я чуть не помер от напряжения. А вчера поймал и мы его оформили. Сядет надолго. Или шлёпнут его. Радость у нас, Зин. Ну, мы и…
– Я на работу побежала, – прокричала жена как глухому. – Виталик в школе. Потом ко мне придет. Ты сам пообедай в вашем кафе отвратном. На чём они бефстрогановы жарят? На солидоле, что ль? Если не траванёшься, вечером пельмени будут. Штук сто налепила. Ну, всё. Не пейте больше. Хотя, кто в милиции не пьёт? Как и у нас хирурги. Ладно, побежала.
– Хорошая жена у тебя, – завистливо промычал подполковник.– Моя вот и не звонит. А если меня убили на задании!?
– Ефимыч, может ещё налить? Ты от какого задания смерти ждёшь? От составления отчёта за декаду или за квартал? Застрелит тебя, конечно, лично генерал. Подкараулит и грохнет возле гаража твоего с «волгой». Они выпили еще по сто и стали трезвыми как вчерашним утром.
Позвонил дежурный.
– На комбинате камвольных тканей подожгли склад готовой продукции. Что подожгли – точно. Видели два свидетеля. Служивый из «вохры» и заместитель заведующего складом. Он догнал одного поджигателя, повалил его, но тот, сволочь, успел нож достать и вспорол заместителю брюхо. Он там и помер. «Вохровец» стрелял в другого гада, но ещё темно было, шесть утра. Не попал. Поджигатели не комбинатовские. Чужаки. Охранник не видел их за пять лет ни разу. Так что, отправляйте группу. Там пожарные уже заканчивают свои дела. Часа два тушили. Огонь по крыше вроде ещё на чесальный цех перекинулся. Но там всё целое. Двери пожгло и электропроводка вспыхнула в потолке.
Лысенко весь доклад слушал по громкоговорящей связи.
– Сам пойдёшь, Саша, или мне группу Ляхова поднять в ружьё?
– Так Ляхова вы вчера загрузили нападением хулиганов с ножами на общежитие педагогического института.
– А ты себя как чувствуешь? Может Тихонова добавить тебе?
– Вова пусть отчёт пишет. Вам же его сдавать генералу послезавтра. Вот вы каждый листок и проверяйте. Так быстрее дело пойдёт. А я поеду на комбинат. Чувствую себя замечательно. К отлову негодяев готов вполне.
Он попрощался с командиром за руку, взял наручники, кусок верёвки, который уже года три ему служил исправно, надел полушубок, шапку и пошел в гараж за «москвичом».
Зрелище пожара не такое ужасное, как взгляд на пепелище. Даже пожарные путано и невнятно объясняют, почему горят даже кирпичные и бетонные стены. Смотреть на то, что осталось от дома, да от любого помещения, снаружи и внутри, во что превращаются или совсем исчезают хорошие, красивые и очень полезные вещи, предметы, устройства – тяжело. Чувствуешь себя как на похоронах. Когда уже закопали гроб и уже нет того, кого ты видел мёртвым, безумно надеясь, что он сейчас откроет глаза и скажет: «Я пошутил, мужики». После пожара оставалась зарытая могила бывшего дорогого и нужного. Страшное видение.
– Кто старший здесь? – крикнул Шура в толпу, угрюмо следящую за тем, как мокрые пожарные скатывают рукава брандспойтов и убирают со стен лестницы с крюками, достающими до окон второго этажа, которые можно перекинуть и на третий, если он есть. – Я из уголовного розыска. Подойдите.
Пришли двое. Один назвался начальником всего складского комплекса Истоминым, второй представился начальником управления вооруженной охраны. Фамилию назвал – Самойленко. Капитан. Офицер МВД. Сам он не стоял на вахте. Управлял отрядом из трёхсот человек. Они дежурили на всех важных объектах города.
– А где ваш человек, тот, что видел поджигателя, который ещё и убийца?
– Я его приведу, – Самойленко ушел.
– Сколько сгорело складов? – спросил Малович начальника Истомина.
– Помещение с солдатским сукном для шинелей, склад гребенчатого камволя, Ещё склад шерстяных и полушерстяных рулонов, помещение камвольной ткани с вискозой, полиэстером, лавсаном, эластаном и капроном. Лёгкие, для платьев и летних костюмов, плотные для пальто и гардин. Жаль всё. Не считали точно, но минимально миллионов на восемь сгорело материала, – Истомин отвернулся и достал носовой платок. Тут Самойленко привёл дежурного «вохровца».
– Короче, так было дело, – не здороваясь, начал доклад человек с ружьём.– Я обходит седьмой и восьмой склады. Это вон аж где. Времени было пять сорок три. Когда первое пламя показалось на первом и втором складах. Я побежал туда. Кричал «стой, стрелять буду!» По инструкции. Бегу к складам, а двое в фуфайках и валенках, какие не скользят, от пламени в разные стороны рванули. Канистры от бензина пустые сбоку на снегу валялись. Четыре штуки.
– В цель стреляли? – Шура взял ружьё. Обычная «тулка» двадцатого калибра. Из дроби номер три зацепить можно было убегающего запросто. Через пятнадцать метров из «тулки» дробь уже веером летит.
– По ногам. Как в инструкции. Но темно. Шаги слышу. Ну, снег под валенками скрипит же. Да, бляха, не попал почему-то. Не повезло. Они обливать склады начали, когда я от первых пошел до десятого. Но одного, я в него не стрелял, запомнил. Я уже к пламени подбегал, а он ещё раз спичкой чиркнул, бросил её в бензин, на снег, налитый дорожкой от ворот, и только потом повернулся и рванул в другую сторону. Пока спичку доставал и чиркал – я его рассмотрел. Лет тридцать парню. Горбоносый. Причём нос большой. Но не грузин, не азербайджанец. Русский. Боксёр, наверное. Нос переломан и сгорбился.
– Ещё приметы запомнили? – Малович вернул охраннику ружьё и медленно пошел к воротам склада. Железные были ворота. Но расплавились. Видно их и поливали. «Вохровец» шел на шаг сзади.
– Ну, да. Он же, блин, хромал. На левую ногу. И не то, чтоб валенок тесный у него, а явно травма была и он охромел. Но убежал очень даже быстро. Получается – не болит нога. Просто – хромой.
-Всё. Спасибо, – Шура подошел к Истомину. – А вы что думаете. Кому надо было спалить склады? Сколько не сгорело? Подожгли-то не хулиганы. Чётко сработали. Обучены этому делу.
– Из десяти три уцелели, – Истомин так переживал, что и руки у него тряслись и губы дрожали. – Кому надо? Ну, хрен его знает. Теряюсь я. Такие комбинаты есть в Иваново. Но они покрепче нас. Потому зла держать не могут. Смысла нет. Они далеко впереди по всем параметрам. А есть ещё
Монинский камвольный комбинат, фабрика Калинина в Москве, фабрика имени Тельмана в Ленинграде и фабрика в Тбилиси. Вот они – старые и сейчас нашу продукцию заказчики берут охотнее. Наш комбинат напичкан машинами последнего слова техники, шикарных разработок советских и болгарских инженеров. И сделана техника в ГДР. Немецкое качество. Так у нас и ткани – я те дам!!!
– Начинаю догадываться, – Шура по привычке почесал под шапкой затылок. – А куда побежал этот хромой-горбоносый?
– Вот так, – охранник протянул руку вперёд.– А там как раз кладбище. Два метра забор в высоту. Вход в него с другой стороны. А за кладбищем у нас что? Мастерская по ремонту радиоприёмников, здания управления телевизионной вышкой…
– Потом детский сад номер восемь, столовая «Орион», – вспоминал Шура вслух, – автодром при школе водителей. Большую площадь занимает. А за ним три общежития. Два от вашего комбината, а третье – для условно-досрочно освобождённых на вольное поселение.
– Ну, вроде так и есть, да, – согласились охранник, управляющий складами и начальник управления ВОХР.
– Думаете, что кто-то из бывших зеков? – спросил Истомин. – А оно им надо? Подломить втихаря склад и унести с десяток рулонов шерстяной костюмной ткани – это бы они с радостью. Продали бы скупщикам. Но жечь склады… Смысл в чём?
– Ну, им просто для развлекухи красного петуха пускать на комбинате, любимом всеми в городе – глупо, – согласился Малович. – А вот если кто-то шустрый прилетел из Монино Московской области? С камвольной их старинной фабрики. У которой из- за вас потребителей уменьшилось вдвое, допустим. Фабрика, если я правильно помню, открылась до революции ещё?
Или с фабрики Калинина, которая тоже сто лет стоит в Москве. Представляете, вашу ткань берут лучше, чем Московскую. Позор ведь им?
Ну, так сами они приехать, перестрелять вас всех, взорвать или сжечь комбинат, склады не смогут. Но в Кустанае им не трудно хорошо заплатить бывшим зекам, которым один пёс – кого завалить, что украсть, где что сжечь или разнести в клочья.
– Но ведь у них «понятия», – вспомнил Самойленко.– Не гадить дома. Живут ведь в Кустанае. Наши люди. А наш город – их дом. Не по «понятиям» выходит гадить комбинату нашему, гордости республики.
Малович засмеялся.
– Их дом- тюрьма и зона. На воле они временно. Ладно, спасибо. Я всё примерно понял. Найду поджигателей.
– Вы так уверены, будто это ваши знакомые и они вам доложили, что нас сожгут, – съехидничал управляющий складами.
Шура не ответил, сел в машину и поехал в аэропорт. Начальник Гаранин его хорошо знал. Малович в аэропорту много разных людей поймал. Убийц, сбегающих преступников, разбойников, бандитов.
-За три дня, Николай Григорьевич, дай мне список прибывших из Москвы, – попросил Александр, обнимая старого знакомого.
– Принесите мне списки пассажиров из Москвы за трое последних суток, – сказал начальник командиру отдела перевозок.
Шура долго листал списки, хотя из Москвы за это время было только сорок три пассажира. Выписал в блокнот семерых. Ни одного мужчины. Все семеро – дамы от тридцати до сорока лет. Паспортные данные в билеты кассы писали полностью.
– Проституток ловишь, Саша? – расхохотался Гаранин.– Надоели убийцы? Понимаю.
– С убийцы толк какой? – тоже развеселился Малович. – Скрутил, статью подобрал, посадил. Скучно. А с проституткой можно по ходу допросов… Хотя нет. Я жене не изменяю. По любви, а также из принципа. Ну, спасибо тебе, Григорьевич. Поеду дальше ниточку тянуть. Конец у меня на палец уже намотан. По ниточке достану кого мне надо. Пока.
Было только одиннадцать утра. Время в СССР до восемьдесят первого года везде текло одинаково и зимой и летом. Стрелки часов не крутили в полночь назад или вперёд на час. Шура дозвонился по милицейскому каналу до ткацкой фабрики имени Калинина в отдел кадров и перечислил начальнице все семь фамилий.
– Кто у вас из этих женщин работает и где они сейчас?
– Нет у нас таких, – ответила начальница. – Я на фабрике тридцать лет сижу в отделе кадров. Всех знаю. А вот список новеньких, которые от года до пяти лет трудятся здесь. Нет таких фамилий.
Малович извинился и положил трубку.
– Может не в ту степь побежал-разогнался? – спросил он себя.
– В ту самую. Ковыряй дальше, – обиделся внутренний голос. – Звони в Монино.
– Да, Людмила Михайловна Бережная, заместитель директора и она же – зав.цехом камволя с вискозой и эластиком, в командировке сейчас у вас в Кустанае. На вашем комбинате камвольно-суконных тканей. На неделю улетела опытом делиться. Нашей фабрике больше ста лет. Опыт посолиднее, чем у ваших ткачих, – сказала начальница отдела кадров. – Вы её не встретили, что ли?
– Да она позавчера должна была прилететь. Ждём. Я начальник цеха, где она опыт передавать будет.
– Ну, отдохнёт с дороги да и появится. Не переживайте. Она исполнительная у нас. Сам директор ей поручения даёт очень важные. Ждите. Придет скоро.
Александр Павлович её очень вежливо поблагодарил. Набрал номер директора Кустанайского комбината – погорельца Ладынина.
– У вас Андрей Исаевич, была зам директора и зав цехом из Монинской камвольной фабрики? Бережная Людмила?
– Нет, – ответил директор уверенно. – Нам сейчас не до гостей. Мимо меня она не прошла бы. Нет. Не было такой. Да и чего ей у нас делать? Москвичи, они же спесивые. Учиться у провинциалов побрезгуют.
– А сколько монинских потребителей их бросило и перешло на вашу продукцию?
– Точно не считали, – вспомнил Ладынин.– Ну, треть от общего числа точно будет. И этот процесс продолжается. Многие их клиенты уходят на наше поле. Извините. У меня после пожара дел невпроворот. До свиданья.
И Шура пошел к Лысенко. Показал ему список и доложил, что Людмила Бережная из Монино вполне могла прилететь только для организации поджога. Заело их там, на старой фабрике, что наш комбинат у них треть клиентуры на себя перевел. Точнее – потребители сами перешли.
– Два вопроса к тебе, – сказал командир.– Почему ты выбрал только женщин? Второй вопрос: откуда у неё связь с урками кустанайскими?
– А на ткацкой фабрике в Монино всего три мужика. Директор, главный инженер и мастер-наладчик. На любой ткацкой фабрике так. Мужиков мало. Я звонил в приёмную, прикинулся чиновником статистического управления области. У них наш милицейский канал не определяется как междугородний. Они мне справку дали такую. Устно. Я бумагу не запрашивал.
Шура помолчал, разглядывая интересный ледяной рисунок – узор на окне командирского кабинета.
– Ну, а потом женщине в сто раз легче найти исполнителя из бывших сидельцев. Женский шарм сильнее действует на пацанов, чем мужские уговоры за рюмахой в кафушке. Решение подпалить наш комбинат явно идёт от директора ихнего. Но послал он женщину именно потому, что я уже сказал. Она потрётся денёк на базаре и кого надо найдёт, и охмурит ласково, как умеют только женщины. Подпишет за хорошее лаве стоящего урку на отчаянное дело. А то и двух для верности. У нас их тут, уркаганов отсидевших – как грязи весной.
Лысенко позвонил в гостиницу «Турист», где двадцать шесть номеров «люкс». И узнал, что Бережная Людмила Михайловна заселилась позавчера в седьмой апартамент.
– Ну, так я тогда двинул на свиданку с дамой. Куй железо пока чё? Пока горячо,– улыбнулся Шура и поехал в гостиницу.
Людмила Михайловна сидела в номере. Никуда сегодня не выходила. Так вспомнила дежурная по этажу. Она заказала в номер обед и в момент появления Маловича с удовольствием употребляла казахское блюдо беспармак, запивая его кумысом и закусывая толсто нарезанными кусочками «карта» и «казы». Ещё на столе стоял бокал рядом с бутылкой «Гурджаани», ополовиненной, похоже, до беспармака.
-Вам привет из Монино от Василия Игнатьевича, директора вашего. Передал, что соскучился и ждёт вас обратно с хорошими новостями. Вы набрали хороших новостей, Людмила Михайловна? – Шура вошел и с порога сделал лёгкий поклон. Подошел ближе и сел на обитый бархатом диван. Номер-то«люксовый».
– Я с камвольно-суконного комбината. Ждут вас там все. Вы же приехали опыт передавать? Отдел кадров путёвку вам выписал, командировочные вы позавчера получили. Будете делиться опытом своим или обойдётесь кумысом с беспармаком да и домой на «ТУ-134» в одиннадцать вечера?
– Вы странный авантюрист. Издалека заходите. Но точно – подготовили мне пакость, – вытерла Людмила Михайловна руки о большую как полотенце салфетку и впилась глазами в Шуру. – Что, мало денег достанется вам как пахану бандитской кодлы? Так нет же. Я много дам. Дело только вчера сделали. Платить буду завтра. Таких денег, какие Москва может дать, вы тут и не нюхали.
– Слова культурные знаете: «пахан», «кодла», – Малович развеселился и без спроса съел колясочку «казы». – Мы тут в захолустье говорим по-простому: «главарь», «компания» …
– А милицию не вызвать? – хихикнула как-то почти угрожающе Людмила Михайловна. – Скажу, что вымогаете деньги. За это светит вам лет пять. Хоть вы и пахан. Я рассчитаюсь щедро, запомните накрепко. Но завтра. Как договорились. Я должна с утра съездить к комбинату, глянуть на результат работы и оценить.
– Не, не надо милицию. Я её с детства ненавижу и боюсь, – Александр Павлович отшатнулся на спинку дивана и отгородился от дамы ладонями. – Мы и без вызова сейчас вопрос закроем.
Он достал удостоверение, раскрыл и поднёс близко к глазам Людмилы Михайловны. Она изучила всё написанное, напечатанное, и минут пять сравнивала фотографию с оригиналом.
– Вот же, сука! – громко сказала она непонятно в чей адрес.
– Чувствую московскую культуру, – похлопал Шура в ладоши. – Наши тётки пока не дозрели до вашего уровня. И никогда в этой области жизни не опередят столичных дам. Так кто сука? Не я, надеюсь? Я просто на работе.
– Вы всё знаете? – вяло пробормотала женщина.
– А чего бы я тут сидел? В шашки с вами поиграть пришел или в «дурака»? Вы мне, собственно, не нужны. И я лично вас не буду сажать только в одном случае. Вы пешка и ваш номер – в конце очереди. Так вот. Вы мне пишете бумажку, что найти исполнителя из числа блатных, заплатить им за поджог складов и цехов конкурентов заставил вас директор вашей фабрики Муромцев Василий Игнатьевич. Он же снабдил вас суммой наличных в размере… В каком размере?
– Три тысячи, – Людмила Михайловна отвернулась.
– Ну, сожгли уркаганы почти все склады, – Шура поднялся и стал прохаживаться по ковровой дорожке, которая лежала от порога до окна. – Но мы ведь обязательно постараемся сделать так через центральные газеты и телевидение, чтобы все узнали, что ваша старейшая на Руси фабрика устраняет конкурентов как при феодализме – огнём и мечём. И виновник номер один – директор ваш. Ему же обиднее всего, что ваши потребители стали уходить к нам, к нашему комбинату. А самих поджигателей здесь мы посадим. Директора вашего закроют в тюрьму власти РСФСР.
– Вот, блин, не хотела же я сюда лететь и этот поджог организовывать, – сказала Людмила, красивая женщина сорока лет, аккуратная, чистенькая, без серёжек с изумрудами и колец с бриллиантами. – Работаю заместителем директора по общим вопросам и заведую попутно цехом. Ни черта себе получился вопрос! Не общий, а прямо мне одной крючком своим по башке.
Шура достал из портфеля бумагу и ручку.
– Пишите. Ещё раз подчеркну. Вы – подневольное лицо. Общие вопросы решать – это обязанность ваша по штатному расписанию. Для директора вашего нагадить конкурентам – самый общий из многих вопросов. Вот он вас и запряг. Вы не поджигали. И не вы этот поджог придумали. Правильно всё изложите и я на вас дело заводить не буду. В слово офицера верите? Всё. Как было, так и рассказывайте. О своей фабрике, о преимуществе конкурента – Кустанайского комбината. О том, как именно уговорил вас директор и что вам за организацию поджога пообещал. Я догадываюсь, что премию не менее тысячи рублей.
– Хорошо. Вы пока покушайте колбаски. А я всё напишу. Пообещал он мне квартиру расширить. Дать обещал трёхкомнатную.
– А здесь этих двух орлов, которые облили стены бензином и спички кинули, как вы нашли?
– На базаре. Подошла к рубщику в мясном павильоне. Спросила, есть ли у него знакомые, согласные за хорошие деньги работу сделать. Он даже не спросил – какую. На другой день утром я пришла к павильону и ко мне сами приплыли эти двое.
– Хромой – это кто? – спросил Малович.
– Да вор обычный. Отсидел. Сейчас на базаре карманы и сумки подрезает. Сразу согласился.
– А вы знаете, что его сотоварищ заместителя начальника складов убил когда тот его догнал? Зарезал. Вспорол живот. Он там на месте и умер. – Малович открыл дверь.– Я похожу по гостинице. А вы пишите. Не буду мешать. Только, если хотите жить на воле, пишите всё. Не забудьте никого и ничего.
Через полчаса он вернулся. Людмила Михайловна отдала ему лист. Прочёл Шура «признание» и сказал:
– Вот тут допишите, что вы лично предложили мне сотрудничать со следствием, уголовным розыском, по своей воле, без принуждения со стороны милиции. И дополните ещё, что выплатили деньги исполнителям под расписку о том, что получена каждым сумма в полторы тысячи рублей за выполненную работу по просьбе Мещерякова В. И. Указывать, кто он и откуда не надо. Бумага эта у нас останется. И расписки исполнителей. А Мещеряковым по результатам нашего следствия займётся прокуратура Москвы.
Людмила кивнула и минут за десять дописала. Малович аккуратно вложил лист в портфель, надел шапку.
– Завтра оба придут за деньгами?
– Да. В шесть часов вечера. В одиннадцать у меня самолёт.
– Вы только ничего не меняйте. Исполнителям не звоните. Обо мне, если они придут раньше, ни слова. А когда я появлюсь, скажете, что я ваш сопровождающий. Свой человек. И деньги передадите им при мне. На каждой купюре сегодня за ночь поставьте в правом нижнем уголке маленькую букву «п». Маленькую такую. Как зёрнышко проса. Понятно?
И не вздумайте смыться. Мне прилететь на вашу фабрику- раз плюнуть. Но тогда я передам все бумаги московским следователям. И срок лично вам обеспечен будет железно. На пару лет меньше, чем директору, но тоже не маленький.
Людмила Михайловна кивнула и заплакала.
– Я не буду на вас дело заводить. Слово офицера. Но с фабрики вам лучше уволиться. Или директор может успеть вам отомстить. Пока его не посадят.
Шура ехал к командиру с докладом о встрече с посредницей организации поджога и думал только о том, как завтра взять и скрутить двух бывших зеков-поджигателей, из которых один к тому же убийца. Взять их так, чтобы они и сами не поняли, как на их руках защелкнулись браслеты и что с этого момента воля опять закономерно начинает обращаться в неволю.
