Станислав Борисович Малозёмов
Волчина позорный
34. Глава тридцать четвертая.
Вечером Зина за чаем с традиционным «курабье» и арахисовой халвой ни с того, ни с сего пустила слезу. Не то, чтобы навзрыд она зарыдала, но всплакнула основательно. С вытиранием слёз полотенцем, причитаниями невнятными и такими судорожными объятиями, которые женщины умеют делать перед проводами любимого в опасную поездку или на войну.
– Ты с чего так рассупонилась, Зинуля? – удивился муж и не донёс руку с куском халвы до места её исчезновения.– Какое твоя ведьмина душа чует горе? Или даже беду? Нормально же всё. У меня впереди пока ничего страшного. Бояться нечего пока. Так чего ревёшь?
– Сон плохой видела ночью,– всхлипнула жена.– Будто дают тебе сразу звание полковника и усаживают заместителем генерала по оперативной работе.
Малович открыл рот и машинально закинул в него уже подготовленную халву, но жевать не стал. От смысла сна он тоже обалдел. Потому как Зина или так всё видит внутренним ведьминым глазом, или через сны, которые у неё сплошь вещие.
– А почему через подполковника толкнут меня сразу в «полканы»? – нечленораздельно спросил он. Халва мешала.
– Ну, ты же герой. Один ты лично поймал убийц за последние пять лет столько же, сколько все оперативники управления вместе взятые. А их у вас двадцать два. У тебя одного два ордена и пять медалей за отвагу,– Зина вздохнула.– Лучше бы они дали тебе трёхкомнатную квартиру в центре, ежегодную семейную путёвку в Мацесту. В ваш дом отдыха санаторного типа. И ещё машину «волга» могли бы дать и оставить на прежнем месте работы.
– Так ты ж сама хотела, чтобы я с опасной работы опера сел в кресло Лысенко, руководил бы уголовным розыском с девяти до шести вечера. Как все порядочные люди, – Шура так удивился, что проглотил халву не разжевывая.
– У генерала под боком ты будешь сидеть, как и он – до полуночи. А на работу приезжать тоже, как он – в семь тридцать.– Зина заплакала сильнее с более обильным слезопадом. – За два-три года одряхлеешь в кресле. Фигуру потеряешь, сила вся в бумаги отчётные уйдет. По мне – так будь майором всю жизнь, но бегай, силушку свою редкую подпитывай и оставайся мощным дядькой до старости.
– Да я просто откажусь от должности,– хмыкнул Малович и глотнул-таки чая. – Делов то…
– А что, полковника министерство ваше назначит сторожем? Свет включать на ночь вокруг Управления? – вытирая широкие ручьи со щёк пошла Зина в ванную мыть лицо холодной водой, чтобы ослабить красноту вокруг глаз.
-Это ж надо такой хрени во сне насмотреться! Какая нечистая сила ей это кино транслирует? – огорчился Шура и пошел в спальню. Включил телевизор, разделся и лёг. Зина вернулась когда он, ничем не потрясённый с экрана телевизора, отключился до утра.
Весь следующий день до вечера он гулял по городу. Отпросился у командира.
– Я выходной заработал за полгода, – сказал он подполковнику тихо. – Пойду в парк погуляю. В кино схожу, мороженого съем. Всегда ел зимой, а в этом году всё некогда купить. Бандиты каждый день, головорезы, стрелки картечью в голову. Не обижайся, Сергей Ефимыч. Мне в шесть часов ещё убийцу брать. И поджигателей комбината.
– Да я что? Гуляй, конечно, – подполковник сам подал ему полушубок и шапку.
И Малович хорошо провел время. Катался на каруселях. В Кустанае зимой очень много граждан, крепких телом и, главное, духом. Зимой все карусели всегда забиты взрослыми и школьниками. Потом кино посмотрел про шпионов. «Ошибка резидента». Он вышел из зала подавленным. Ему было жаль внедрённого к врагу разведчика Тульева. Он двинулся по дорожке снежной к тётке с серебристым ящиком на сыромятном ремне и купил «крем-брюле», а к нему ещё пломбир «морозко». Съел медленно, с наслаждением, и печаль ушла. Потому, что он смотрел этот и следующий фильм «Судьба резидента» раз пять, и знал, что жизнь Тульева наладилась. Потом Шура до половины шестого бродил по картинной галерее, гастролирующей из Москвы по СССР. Было много прекрасных картин и даже маленькие этюды-подлинники Левитана, Врубеля и Поленова.
Без пяти шесть он сел в фойе гостиницы и стал ждать когда урки придут за деньгами. Ровно в шесть мимо него проковылял, слегка волоча левую ногу, носатый парень лет двадцати пяти в кожаной куртке на меху и ондатровой шапке. Второго, того, кто убил охранника, не было и после шести. Малович поднялся, разделся у администратора гостиницы и в номер пришел при галстуке, в тёмно- синем костюме – тройке. В двух задних карманах брюк смирно и беззвучно покоились новенькие «браслеты». Лысенко подарил.
С Людмилой Михайловной не поздоровался. Будто выходил минут на пятнадцать. А хромому подал руку.
– Это моя охрана. Алексей Фомин с нашей фабрики, – дама широко развела руками, – Я всё же деньги везла. Не миллионы, но надежнее и спокойней с охраной.
– Ну, так платите, да я пошел, – сказал хромой торопливо.
– Как? – удивилась Людмила. – А второй где? Я вам не могу его деньги отдать. Вы что!?
– Не, неправильно так будет, – сказал горбоносый. – Я в группе старший. Я и получаю. Наждак свою долю заберёт, не переживайте.
Малович молча слушал со стула в уголке номера.
– Мне, понимаете ли, эти деньги выдали для двух работников, – спокойно внушала хромому мысль Бережная. – И расписки о получении мой хозяин должен получить две. Не одну на всех, а от каждого. У нас строго с деньгами. И хозяин строгий. Вы ж не хотите, чтобы он меня выгнал? Что я вам сделала плохого? Работу дала. Деньги готова заплатить. Вот тут деньги. Но по правилам.
– Так ещё и расписки писать? – возмутился хромой. – И к ним всю биографию приложить. И описать работу в деталях?
– А как я отчитываться буду? – повысила голос Бережная. – Хозяин скажет, что я на эти деньги колье себе купила с рубином и перстень с изумрудами. А я что отвечу? Вы бы как отчитались на моём месте?
– Я бы на вашем месте вообще сюда не поехал, если бы знал, что старший мне не доверяет, – хромой разглядывал Бережную в упор. – Меня, кстати, зовут Виктором. Так я имею авторитет среди своих. И мне верят на слово.
– С вашей стороны не организация с нами работала. – вставил Малович.– Вы индивидуально, каждый по отдельности, подрядились на работу без договора или трудового соглашения. То есть уже с нарушением. Уже не так как положено. А у нас организация государственная. Здесь к каждому слову надо приложить документ. Расписка – это документ. Равный соглашению трудовому. Кстати, мы ещё не видели как вы поработали. Сделали всё, как было договорено? А то мы государственными деньгами как собственной зарплатой не можем безотчётно распоряжаться. За каждый рубль – отчитайся. Правило такое. Вам, кстати, тоже хорошо известное.
– Ладно, – сказал Виктор. – Я сейчас позвоню своим. Они найдут Леонида. Ну, Наждака. И он сюда поедет. А мы в это время…
– Возьмём такси за наш счёт и быстро сгоняем на место, – Малович поднялся и пошел. – Я к себе в номер. Оденусь и жду внизу. Поедем. Посмотрим. Как раз Леонид подойдёт. Людмила Михайловна вам выплачивает. Вы пишете расписки, что деньги за принятую нами хорошо выполненную работу получили в сумме полторы тысячи рублей. Каждый отдельно. Стандартная расписка.
Хромой позвонил куда-то и сказал, чтобы Наждак за своими деньгами ехал сам срочно в «Турист», в седьмой номер «люкс». Чтобы через полчаса был.
– Приедет вовремя, – заверил он. – Мы за полчаса успеем смотаться туда-обратно.
Поймали такси и через пятнадцать минут уже шли мимо пепелища, оставшегося от всего, что из камня было, из дерева да из разных тканей. Всё это, серое, с черными прогалинами, было завалено треснувшим от жара и взорвавшимся на осколки шифером крыши. Бережная прошла почти два километра мимо развалин молча. Взгляд её не выражал удовлетворения. В нём застряли испуг и сожаление.
– Поехали обратно, – Шура подтолкнул Хромого к «волге» с шашечками на борту.
По дороге никто не сказал ничего. И только в номере, когда все скинули верхнюю одежду, Виктор спросил.
– Нарушения, недоделки есть в работе?
– Нет, – тихо ответила Людмила Михайловна и стала смотреть в тёмное окно . И стояла так пока в дверь не постучали.
– Открыто, – крикнул Шура.
Вошел невысокий плотный парень постарше. Лет тридцать ему, конечно, уже стукнуло. Он был без шапки, которую ему заменял плотный короткий и толстый чёрный волос, постриженный под «бобрик».
– Вот откуда погоняло, – Малович молча улыбнулся, прикрыв улыбку ладонью. – Волос точно как наждак самый грубый.
Здрассте, – хрипло поприветствовал компанию Леонид. – Я простыл. Чтоб никого не заразить – посадите меня в сторонке. Может это грипп, чёрт его знает.
Бережная поставила стул для него отдельно к низкому журнальному столику. Номер ведь был люксовый. В обычных комнатках таких столиков не было, как и многого другого. Шура за это время написал на листке из блокнота образец расписки и отдал Людмиле Михайловне.
Она выложила на стол деньги и начала пересчитывать. Потом разложила их на две одинаковых стопки. Шура дал каждому по листу бумаги.
– Ручки у нас свои, – показал дорогую авторучку горбоносый Виктор.
– Вот на этот листочек смотрите и пишите так же, только вначале вставляйте фамилии с именами и отчествами как положено. Не клички. Фамилии. Внизу после слов «получил полностью» – число и роспись.
-А чё бюрократия такая? – спросил без претензий Наждак.
– Виктор расскажет. Я ему тут полчаса объясняла. Пишите. Забирайте деньги, да расходимся. Нам ещё перекусить перед самолётом надо успеть, – Бережная отнесла пачку купюр Наждаку, а другую Виктору хромому аккуратно подсунула под левую руку.
Минут двадцать урки писали. Занятие-то не очень привычное. Потом расписки отдали Александру Павловичу, а деньги пересчитали.
Шура внимательно прочёл и кивнул головой. Бережная тоже скрупулёзно изучила тексты.
Нет вопросов? – спросила Людмила Михайловна. – Всё по правилам. Деньги верно выданы? Согласно договорённости?
– Базара нет, – ответили Хромой и Наждак.
– Ну, тогда за успех сделки приголубим по стаканчику отличной водочки,– потер ладони Малович и достал из портфеля водку «Колос». Выпускали её в Кустанае только для ребят из власти. Шура дружил с секретарём горкома партии Свиридовым и тот ему пару бутылок взял в своём буфете вчера ещё.
Стали пить и разговорились.
Хромой с Наждаком рассказали, как непросто оказалось всё, что было заказано, подпалить.
– Охрана, бляха, с ружьями, – махал рукой после второго стакана Хромой. – Я облил бензином всё, что надо, а один меня засёк. Стрелять стал. Хорошо это, что я с собой пять коробок спичек взял. Так прямо целую коробку поджигал и кидал уже на бегу. Бежать мне тяжеловато. Я в детстве с высоких качелей упал. Ногу вот так вывернуло. Операцию делали. Теперь хромаю, но нога вполне для жизни и разных дел пригодная. Ну, что. Бегу, а он стреляет. Оглянулся я – горит хорошо. Ну, и дёрнул в темноту. «Вохровец» меня сразу и потерял.
– А мне хуже пришлось, – гордо сказал опьяневший Наждак. Водка не простая была. Сорок три градуса. С ног валила даже корифеев питейных забав. Поэтому Шура наливал и себе полный стакан, но когда подносил к губам – резко перекидывал жидкость через плечо на спинку бархатного дивана. Следа от водки не видно было. – За мной один шустряк погнался и догнал, падаль. Повалил и кулаком по хребту врезал. Сел на меня, чтобы руки завернуть. Ну, я из валенка финак выдернул и всадил ему в пузо. Не было выхода. А «мокруху» вообще-то я не практикую. Не люблю. Но вот пришлось. Извиняйте уж за грубую работу. Деньги не вычитайте. Ситуация вынудила.
– Курево есть у кого? – спросил пьяным голосом Малович.
– Беломор будешь? – достал пачку Наждак.
– Да мне сейчас хоть «архар», хоть махру. Хорошая водка, – Шура поднялся и, петляя, пошел к двери.– Идём, Леонид. В люксе противопожарные датчики стоят. Последнее слово техники. Закуришь – могут сперва своих сторожей прислать, а потом и «мусоров». Я в коридоре всегда курю. С ними связываться – ну их в задницу. Извините, Людмила Михайловна.
Вышли. Малович воткнул в рот папиросу и стал хлопать себя по карманам.
– Нет, мля, спичек. Вот никогда, падла, я их из пальто не достаю. Забываю.
Наждак чиркнул толстой спичкой о коробок, сложил ладони лодочкой и протянул руки к папиросе. Тут же на его запястьях глухо щелкнули наручники.
– Стой ровно. Ноги вместе, – приказал Шура шепотом. Из внутреннего кармана достал кусок верёвки и связал Леониду ноги возле щиколоток. Потом нагнул ему голову и кулаком резко ударил его по шее. Наждак повис у него на руках. Шура аккуратно уложил Наждака на ковровую коридорную дорожку так, чтобы рук не видно было. Платочком носовым вытянул у Наждака из валенка «финку» и аккуратно перенёс её во внутренний карман пиджака. Потом открыл дверь и крикнул.
– Витя, тут Леониду плохо. Перепил, что ли? Покурил и вырубился. Помоги занести его в номер. У меня левая рука только месяц как после перелома.
Хромой вышел, с трудом промахнувшись мимо дверного косяка, увидел лежащего кореша, присел перед его лицом на корточки и повернул ему шею так, чтобы увидеть глаза. Вот пока он голову поворачивал, Шура спокойно нацепил ему на руки «браслеты» и дал по шее. Хромой лёг рядом и Малович связал ему ноги тоже. Потом занёс обоих в номер и положил рядом на полу.
– Дежурный,– набрал он номер Управления. – Малович это. Давай наряд в адрес: Гостиница «Турист», седьмой номер люкс. Наряд автоматчиков сюда и «телегу» с будкой. Двоих бандитов я задержал. Запиши на меня. Всё, жду.
Бережная не прикидывалась, а пила натурально. Окривела сильнее всех. Легла спиной на стену за кроватью и смотрела в потолок, что-то напевая.
Александр Павлович уложил её в одежде головой на подушку, прикрыл сверху покрывалом, написал записку и положил ей на живот. На листке из блокнота была инструкция:
« В девять утра вы должны быть на проходной УВД. Улица Ленина, семь. Пропуск к майору Маловичу выписан на вашу фамилию. Возьмёте у дежурного. В Монино не звоните. Потом всё объясню. Малович».
Приехал наряд. Задержанных погрузили в зелёный «воронок». Деньги Шура взял салфеткой и сунул каждому в карманы. Через полчаса он доложил командиру, что поганцы обезврежены, взяты при получении денег за поджог и лежат сейчас в седьмой камере. Завтра будет допрос в присутствии посредницы Бережной.
– Её мы трогать сейчас не будем, – сказал Александр Павлович.– Пусть тихо-мирно летит домой. А вот потом, когда урки дадут признательные показания, мы отправим копии всех бумаг, включая написанную самой Людмилой, где она заказчиком назвала директора фабрики Мещерякова, пошлём диппочтой в московскую областную прокуратуру. Там, в Москве, их осудят и посадят. А наших мы посадим здесь.
– Вообще-то её тоже надо «приземлить»,– задумался командир. – Она что, к поджогу отношения не имеет?
– Директор мог послать любого «попугая», – засмеялся Малович.– Но инициатором поджога она не может быть. Инициатор сроду сам не поедет блатных искать и уговаривать на поджог. Да и не её это уровень – решать задачи по уничтожению конкурента. Она сама не посмела бы. Да потом, Ефимыч, в Москве вместе с директором её всё равно за решетку спрячут на пару лет. А его – на десять минимально.
Дома вечером было весело. Приехал брат Борис с Аней своей и их взрослый сын Славка. В двадцать два года он имел первый взрослый разряд по легкоатлетическому десятиборью и живописно рассказывал о последнем первенстве республики, где он стал бронзовым призёром. Шура слушал и вспоминал как он шестилетнего Славку без родительского благословления за руку отвёл в секцию лёгкой атлетики, поскольку сам был в ней мастером спорта СССР и другой судьбы для любимого племянника не видел и не желал.
Борис играл на баяне, который Шура купил себе домой, но специально для брата. Чтобы он свой не таскал. Инструмент-то нежный. Не наковальня или тиски слесарные. Женщины смотрели болгарский журнал мод и хохотали над смешными фасонами платьев, тыча в них пальцами и пытаясь подсунуть эту «жуть» на глаза мужьям.
Пили сухое вино «цинандали», ели сибирские пельмени и весело ругали шестиклассника Виталика за то, что он не отличал переменный ток от постоянного. Борис с семьёй заночевал у Шуры, а рано утром Малович младший как шпион пробрался в зал, оделся в костюм вчерашний, галстук повязал на голубую рубаху, обулся в туфли, накинул полушубок с шапкой и, прихватив полный бумаг портфель, побежал по холодку к «москвичу»
Хромого с Наждаком привели в допросную ровно в девять. На пять минут опоздала Бережная. Урки с похмелья имели страшный вид. У обоих огромные мешки под глазами, сухие в трещинах рты и перекошенные горбатые тела. Они уже понимали, где находятся, озирались на окна с решетками и вчерашних компаньонов по питью «Колоса». Людмила загримировала себя так добротно, что алые губы и цвет загара от тонального крема на свежем лице убеждали, что сейчас не январь, а июль. И что не в КПЗ они ждут финала раскрытого преступления, а тешатся на пляже под жгучим солнцем над Сочи.
– В общем, такое дело,– начал Лысенко. – Ваш вчерашний собутыльник – это наш лучший оперативник, майор Малович Александр Павлович. Пятьсот семьдесят восемь задержаний в одиночку вооруженных преступников.
– Я чувствовал, что он «мусор», прошептал Наждак.– Седьмым чувством.
– Да хрена теперь! – подытожил хромой.
Шура достал все бумаги и дал их для изучения бандитам. Там его рапорт был, и признательное показание Бережной. Расписки уркаганов. Ну и по мелочи всякие: справки из зоны, командировочное удостоверение Людмилы и десять фотографий сожженных складов, сделанных криминалистами.
– Встаньте, – мягко сказал Шура бандитам. – Деньги достаньте.
Хромой и Наждак попытались достать пачки купюр, но мешали наручники.
– Блин. Я ж тоже маленько пил вчера,– засмеялся Малович и браслеты расстегнул. Положил в карман.– Потому наручники снять забыл.
Деньги положили на стол. Шура развязал парням ноги.
-К столу. Пересчитайте деньги.
– Ну, пересчитывали же вчера. А «мусорам» грязные бабки тырить впадлу, – зевнул Хромой. – Знаю, что вы и копейки не взяли.
– Тогда в правом углу каждой купюры найдите маленькую букву «п»
– Ну, нашли, – разглядывал деньги Наждак.– И чё?
– Деньги меченые. «п» – это «поджог». Мы приобщаем их к делу как вещдоки, – Шура сложил деньги в конверт и поместил в общую папку. – Расписки говорят о том, что вы деньги получили за работу. В объяснительной Людмилы Михайловны сказано, что за эту сумму она наняла вас на разовую работу – поджечь склады комбината. В расписках вы подтверждаете, что работу выполнили и оговоренную сумму получили. А вот свидетельское показание охранника «вохра». Тут сказано, что зам начальника складов догнал не хромого, а другого, невысокого, крепкого. И что этот второй у него на глазах финкой несколько раз ударил его в живот, от чего он скончался на месте. Копия свидетельства о смерти и справка экспертов о том, что смерть наступила от девяти колото-резаных ранений. Были разрушены жизненно важные органы. Кишечник и печень.
– Где нож? – спросил Лысенко.
– Да где ему быть? – Шура как фокусник достал из кармана завёрнутый в платок нож Наждака. – Я его ещё вчера забрал у пьяного Лёни. На ручке его пальчики остались.
– Этим «финаком» ты его зарезал? – Шура держал нож на ладони.– Или наших экспертов позвать? Пусть отпечатки снимут.
– Не надо экспертов, – Наждак сел на скамейку.– На себя беру. Тут не отвертишься.
– В общем, орлы, у вас как всегда – два варианта. – Подошел к ним подполковник Лысенко, – Первый – вы дуркуете, идёте в несознанку, поёте нам, что пьяные были и не помните что творили. Тогда мы все бумаги используем в суде и Хромому светит пятнашка за диверсию на государственном, стратегически важном объекте. А Наждаку то же самое плюс убийство сотрудника МВД на посту – это высшая мера. Вариант два. Давай ты, Шура.
– Вы садитесь и пишете полное признательное показание, и указываете, что излагаете все факты добровольно, без принуждения, а в целях помощи следствию. И всё листах на трёх расписываете. Тогда Хромому семь лет примерно, а Наждак может получить пятнадцать лет общего режима. Без расстрела. Жить хочешь, Наждак?
Леонид кивнул:– Вот, бляха, заработали денежек…
– Ну, вперёд тогда. Только фамилии с именами настоящие пишите. Не погоняла ваши дурацкие.– Малович раздал бумагу. Бандиты сели за стол и успешно сочинили правду почти за час. Правду вообще тяжело рассказать и, тем более, написать.
Ещё через час допроса их увели в камеру, а Шура сказал Бережной.
– Я вас отвезу в гостиницу. У вас, если я правильно понял, билет с открытой датой? Улетайте ночью. Утром зайдёте к директору, доложите. Копии этих расписок покажите. Мы сейчас на «Эре» нашей скопируем. И уезжайте из Монино именно в Москву. Где вас будет трудно найти вашему директору. Устройтесь на три месяца хоть уборщицей. Зато живой останетесь. А когда его надолго посадят, возвращайтесь, но сперва у своих узнайте – охотятся за вами его «волчата» или нет. А ещё лучше – к нам на комбинат устройтесь. Квартиры дают через три месяца и платят хорошо.
По дороге Бережная плакала и вышла из машины, не вытирая слёз. Сказала на прощанье только короткое «спасибо»
Через неделю Шуру вызвал генерал и объявил, что майор Малович за выдающиеся успехи в деле охраны общественного порядка досрочно был представлен к присвоению звания полковника милиции, минуя звание подполковника. Сегодня пришел приказ о присвоении. Генерал достал новые погоны с тремя большими звёздами на каждом, пожал руку и обнял Маловича.
– Служи, сынок! Мне за тебя радостно!
***
Вместо эпилога:
Дальше всё пошло так, как и должно. Малович занял место Лысенко, а бывший командир пересел в кабинет заместителя генерала. И ещё лет пять Шура Малович был единственным, наверное, полковником в стране, который продолжал один и без оружия ходить на задержания убийц, грабителей и бандитов с «пушками» и «перьями». Это был настоящий волчара. «Волчина позорный», которого даже преступники хоть и боялись, но очень уважали за смелость и непобедимость. Работал он долго и удивительно плодотворно. Много ещё подвигов совершил, хотя сам считал, что ничего особенного в его успехах нет. Просто везёт.
И мне кажется, что о многих уникальных «везениях» капитана, майора и потом уж полковника «угро» Александра Павловича Малозёмова, моего родного дяди, подвиги которого я не придумал, а давно узнал о них от родни, знакомых милиционеров – его друзей и от своего отца, можно написать ещё не одну книгу.
Так я и напишу скоро новую. Хотя бы одну.
