Станислав Борисович Малозёмов
Волчина позорный
6. Глава шестая
В семь утра Маловича пыталась разбудить Зина. Но не получалось у неё. Шура отворачивался, совал голову под подушку и даже одеяло стянул с ног, на изголовье накинул. Жена спешила на работу. На восемь операция была назначена. Поэтому рванула левой рукой одеяло, правой подушку и за две минуты Александр Павлович замёрз. Топить в этом, на редкость тёплом апреле, перестали неделю назад.
– Полковник на телефоне тебя ждёт. Не хочешь с начальством говорить, тогда я горжусь! Смелый и по-хорошему наглый у меня мужик. Какой там ещё полковник! Тьфу!
Жена пару раз стукнула Шуру по прохладным трусам и ушла в больницу.
Александр Павлович в полусне пошарил вокруг себя руками, но не наткнулся, ни на подушку, ни на одеяло. Вставать он не хотел настолько, что был бы йогом, которые умели в нужный момент сердце остановить и «дать дуба», то помер бы к чертям собачьим, лишь бы не видеть Лысенко, Тихонова, всё управление «угро» и разных злодеев. Бандитов, убийц, разбойников.
Он хотел жить в лесной избушке за родной Владимировкой. Сам бы собрал её из брёвен, выкопал бы и поставил колодец «журавлик» и возможность мог иметь босиком в прохладе росы неограниченно гулять по лесу, собирать подберёзовики, подосиновики и чувствовать ласковые запахи лесных цветов, берёз, сосен и осин с вишарником, петляющим между их стволами.
Он желал каждый день сидеть в узком промежутке между камышом на белом песчаном бережку озера Коровье в этом же лесочке, ловить маленьких окуньков на удочку с поплавком из гусиного пера и отпускать их обратно. Мечтал Шура побегать наперегонки с зайцем, который хоть и не был мастером спорта как Александр, но скакал шустрее. И каждый весенний, летний и осенний день стал бы Шура Малович приносить жене Зинаиде полевые цветы с многочисленных лужаек. Неохватные руками букеты. Существовать в счастье представлялось ему именно так.
Но, поскольку Шура до одури любил жену Зину и сына Виталика, двоих братьев, трёх сестёр и батю Паньку, Павла Ивановича, с мамой Ефросиньей, то искренне обрадовался тому, что он не йог и по собственному желанию сгинуть с этого света на тот не может. А полковники сегодня есть, а завтра он, возможно, сам шесть больших звезд воткнёт в погоны. Не сомневался Александр Павлович. Заслуг у него было уже вообще на генеральское звание. Только молодость его на пути в генералы была пока непролазной колючей проволокой. Но один безоговорочный факт огромного уважения всех милиционеров области к его потрясающим способностям находить, обезвреживать и отдавать под суд преступников подсознательно заставлял коллег считать его волшебником этого тяжелого труда. А такой «чин» повыше генеральского будет.
Малович, поправляя на бегу трусы с ослабшей резинкой и задранную выше пупа майку, доскакал до телефона.
– Здравия желаю, товарищ полковник,– гаркнул он в красную трубку.
– Не выспался. А почему? День космонавтики с Володей отмечали? Я – то пока подполковник ещё. Память кончилась? – едко сказал Лысенко. – Прыгай на мотоцикл и через десять минут чтоб стоял вот тут, – слышно было как полковник топнул тяжелым ботинком рядом с собой.
– Уже выехал, – Малович надел парусиновые штаны, полосатые носки и тёмно-синюю вельветовую курточку да туфли, в каких только на танцы ходить. Или в театр.
Прилетел на второй этаж, еле успел с мотоцикла спрыгнуть.
– Звонили мне, – козырнул Лысенко взаимно. – На Пушкинской, во дворах домов семь и девять, дерутся соседи. Один с вилами, другой с топором. Тихонов уже там. Если ты успеешь то, может, обойдёмся без трупов. С какого хрена драка – не знаю. Соседи позвонили. Тоже не в курсе. Вроде, говорят, приличные мужики. Давай, дуй! Жду с докладом.
– А что, в управлении больше никого? Где наши доблестные оперативники?
– Разговорчики! – стукнул кулаком по столу командир. – Где надо, там и оперативники. Быстро езжай!
– У нас пять убийств нераскрытых, товарищ полковник. Одно из серии про «цеховиков» раскрыли. А вчера убили Иванова, кладовщика и нашего помощника. Вы же это дело в особое выделили. А мы хрен поймёшь, чем вместо…
– Ещё слово и одну звезду сниму. Будешь опять до капитана дослуживаться. А тебе майора уже присвоили. На этой неделе приказ пришлют. Ты чего ерепенишься?
– Всё. Меня уже нет, – Малович убежал, прыгнул в седло и погнал на Пушкинскую, в дом номер девять.
Пушкинская улица не просто так была названа. Не от фонаря и не для демонстрации того, что чиновники кроме Ленина знают ещё Пушкина. Лет семь назад в Кустанай засылали в командировку архитекторов и топонимистов. Архитекторы сочиняли в городке нового типа здания, а топонимисты – это те ребята, которые красивые имена придумывают улицам, проспектам, совхозам и Домам культуры. В начале улицы Караваевской они за месяц сделали памятник Пушкину с помощью местного скульптора Шебаршова. Поэт сидел на камне с тетрадью, ручкой в руках и смотрел на небо. Возможно, искал рифму в вечности. Жили на Пушкинской и самодеятельные поэты, конечно, но больше было профессиональных. Ссыльных, отправленных за Урал по разным политическим и экономическим расхождениям во взглядах с партией Ленина или отдельными значимыми коммунистами.
В седьмом доме на окраине улицы и города жили Мешковы. Он – слесарь-инструментальщик точных приборов. Она – продавец продовольствия, а дети – никто. Просто дети. Трое. Девятый дом построил шофёр хлебозавода Васильев. И жил там как все нормальные с женой и сопливыми тремя ребятишками. Соседствовали они всегда плохо. Потому, как Мешков дом имел двухэтажный и участок в тридцать соток. У него был «Москвич», цветной телевизор и пианино. Десятилетняя дочка на нём трындела до школы и после неё. Играла она как умела, но очень громко.
А потому Васильевым жить рядом было тяжко. Ну, во-первых, дом поменьше, огород десять соток, простой телевизор «Волхов» и велосипед вместо «Москвича». То есть оснований у Васильевых ненавидеть Мешковых было «на пятёрку с плюсом». А тут и случай вышел, что штакетный тонкий забор между дворами кто-то пробил снизу. Так, чтобы в дырку можно было проползти. Любому дураку ясно, что ломали штакетник именно со двора Васильевых. Поскольку у Мешковых было что украсть. Дорогое и нужное. Насос, например, для полива из пятитонной цистерны. Или что-нибудь из той же песни. А у Васильевых со двора спереть могли только старую цепь, оставшуюся после помершей собаки, да пять рулонов рубероида, который вообще никому не нужен. У всех крыши жестяные и шиферные.
Но на битву Мешкова вызвал именно Васильев. Он взял в сарае вилы и орал дурниной минут десять.
– Выходи, Ванька, ворюга и сволочь! Щас кончать тебя, гада, буду за воровство у соседа и поломку забора.
– Ну, забор, допустим, не ты ставил. А я с братом,– вышел с топором Ваня Мешков. Сорокалетний, как и Васильев, крепкий мужичок. – Чего у тебя воровать, Витя?
Крикнул он и подошел к дыре. Видно было, что кто-то усердно грыз тонкие дощечки. Пять штук. И перегрыз. Собака, похоже. Не саблезубый же тигр. Их нет давно уж. Вот перепалку словесную Тихонову, который приехал раньше, почти дословно, опуская маты, рассказали соседки, живущие за их домами и напротив.
– И чего бы мне на пузе ползать, если я табуретку поставлю и перепрыгну. Потом через штакетины перенесу табуретку в твой двор, наберу у тебя… Да хрена у тебя брать-то? И обратно перепрыгну, – ржал Ванька Мешков.
Ну, освирепел тогда Витька и поверх штакетника сунул-таки вилы. Но Мешкова не достал. Ваня тоже, естественно, подбежал к забору и через штакетины покрутил во дворе Васильева топором.
Малович подрулил в тот момент, когда Васильев принёс стул, а Тихонов
скороговоркой передал всё, что узнал от тёток и видел сам. Васильев уже прыгнул во двор соседа и перехватил черенок от вил как дикарь держит копьё.
– Запорю! – брызгал слюной Витя Васильев. – Лучше отсижу или пусть расстреляют, но тебе, гаду, жить не положено. Кулак и куркуль.
– Дернуться не успеешь, – спокойно ответил Мешков. – Я тебе обухом въеду промеж глаз и похороним с оркестром. Сам закажу.
И он тоже вскинул колун на плечо остриём назад.
– Заходи в калитку Мешкова и сделай так, чтобы они говорили с тобой. Пусть оба к тебе повернутся.– Шепнул Малович Владимиру.
– Мужики. Я из милиции. Вот удостоверение, – Вова раскрыл и протянул «корочку». – Давайте успокоимся и поговорим.
– Если ты милиционер, то почему не по форме одет? – крикнул Васильев.
– Такое удостоверение и я нарисую,– согласился с соседом Мешков. – Где погоны? А. может, это ты как раз дырку в заборе сделал? Ходят всякие!
От Витьки ко мне лез! Точно! У меня-то есть что стырить. А местная шпана адресок шепнула. А ну иди сюда.
И они оба сделали по паре шагов к капитану Тихонову.
Малович за эти секунды просто перепрыгнул через разделяющий дворы штакетник. Он кроме бега и прыгал на тренировках. Положено было. Для него забор в полтора метра был высотой тренировочной. Он сзади длинным скачком подлетел к соседям и обоим сверху подломил в локтях руки с колющими предметами. Вилы с топором выпали и Малович понёс их с собой к своему мотоциклу, чтобы следователь приобщил вещдоки к делу. Мужики упали на спину, но поняли, что на них надевают наручники только тогда, когда Тихонов застегнул второй.
Составили протокол, из которого было ясно, что при внимательном осмотре установлено: дыру прогрызли две собаки. Волос рядом с дырой катался по земле. Белый и рыжий. Чего надо было собакам, выяснить никаким образом не представлялось возможным. Записали, что «по своим животным потребностям». Мешкова и Васильева в колясках отвезли в отделение.
Витя материл милицию, которая в обычную людскую жизнь лезет грязными сапогами. Мешков курил и молчал. Жены плакали. Дети молча смотрели и куда повели отцов не догадывались. Оба соседа получили по пятнадцать суток за попытку вооруженного нападения друг на друга из-за неприязненных отношений. Маловичу с Тихоновым записали очередное задержание вооруженных холодным оружием хулиганов. Оставили мужиков у следователя и поднялись к командиру.
– Поганцы пойманы, обезврежены и сданы следствию,– доложил Малович.
– Ну, ты, кажись, на склад Иванова собирался ехать? На «Большевичку»? – добрым голосом сказал Лысенко. – Найди тайник, Саша. Может там помимо «черной» бухгалтерии и фамилия убийцы реально есть. Кто-то же Иванову брякнул. Не сдал, а проговорился. А он, если найдём, может и командира назовёт. Это же по экспедитору «спецторга»? Аппаратура, оборудование?
– Так точно! Мы с Володей уже поехали, – Малович взял со стола полковника всего две карамельки, одну подарил Тихонову и они поехали на склад.
Замещал Иванова какой-то Мананников. Он дал ключи от трёх сейфов и от ивановского кабинета. Пришел вчера выписанный из больницы Русанов. Уточнил чем будут заниматься милиционеры. Понял, что хотят просматривать документацию в сейфах, вежливо поулыбался и незаметно исчез.
– Вы занимайтесь своими делами, – попросил Володя Мананникова.– Позовем, если что…
– В сейфах нам делать нечего, – Малович кинул ключи в карман. – В кабинете тоже. Искать надо почти на самом видном месте. Умный человек что-то секретное и важное всё разместит почти перед глазами посторонних. Или под ногами. Может, над головой. Но близко. Там искать не будут. Потому, что все, кто ищет очень важное спрятанное, лазят по дальним недоступным закоулкам. У всех примерно одинаковая в этом психология. Надо нам, Вова, думать, где тут под носом тайник Иванова.
Сели на стеллажи и стали разглядывать всё, что расположилось в круге диаметром примерно в три метра. Они заглядывали под стеллажи и надеялись, что Иванов прилепил бумаги изолентой к доскам снизу. Не было там ничего. Рядом со столом стояли две сломавшиеся швейные машинки. Их могли забрать в ремонт через день. Тоже не то место. Позади стола висели плащ Иванова, рабочие брюки, куртка и брезентовая накидка с нашитыми внутри карманами. Посмотрели и там. Ничего.
Малович сел за стол Иванова. Поставил локти на крышку, взялся руками за волос.
– Тут, блин, где-то. Чувствую, что тут. Чув – ству – ю… Смотри как плотно на столе всё лежит. Чернильный прибор, часы, Ещё одни часы. Календарь перекидной, семь штук папок одна рядом с другой. Карандаши, штук десять один к одному. Ручки автоматические. Четыре штуки. Зачем тогда тут чернильный прибор? И стол застелен домашней голубой скатертью. Стол-то на кой хрен на складе скатертью крыть?
-Шура! – прошептал Тихонов. – Я понял. Что под скатертью?
Александр Павлович потрогал сбоку. Провел вдоль ладонью.
– Лист текстолита на фанерной крышке. Зачем? Давай, снимай всё и ставь рядом.
Под текстолитовой пластиной размером ровно с крышку стола лежали листы бумаги. Много листов. Друг на друге. Но не более трёх листов в стопке.
– Оно?– прошептал Тихонов.
– Девяносто девять и девять десятых процента, – Малович улыбнулся. – Бери стопки и складывай в портфель по очереди. Как они тут лежат. Слева начинай.
Потом они восстановили всё как было на скатерти. Часы, чернильницу, карандаши и папки с бумагами.
– Ну, может повезло? – ещё раз улыбнулся Александр Павлович.
– Да чтобы тебе и не повезло? – тихо засмеялся Володя. И они отдали все ключи заместителю.
– Вроде везде нормально всё, – пожал ему руку Малович. – Может, заедем ещё. Не знаю.
Они вышли к мотоциклу и через двадцать минут уже вникали в документы «чёрной» бухгалтерии и разыскивали тот реестр, где была вставлена, по словам ещё живого тогда Иванова, фамилия убийцы экспедитора Шахова, секретного агента единственного на город «спецторга», достающего импортное оборудование и приборы, которых в городе ни у кого не было.
Вроде и не много было бумаг, но три часа оперативники читали всю писанину по слогам, чтобы чего не пропустить. И вот она выплыла, бумажка долгожданная. Вынырнула из болотца гнилых записей о поступлении и расходе ворованных денег. Называлась бумага «Реестр спец.приборов, оборудования и аппаратуры для использования в швейном производстве».
До конца листа шло под номерами перечисление всего, и стоимость напротив каждого предмета написана была.
– Явно не та, какую реально заплатили.– Догадался Тихонов – Уменьшены в « левых» документах все суммы. А в бумагах официальных они почти вдвое выше должны быть. Тоже «тюлька». Затраты видны, а сколько что реально стоит – как определишь и кто вдруг поедет в Белоруссию сверяться?
А с большими цифрами бумаги наверняка были подписаны директором, бухгалтерией, и деньги эти сэкономленные, конечно, «раздали всей фабрике в виде премий» или, скорее всего, «построили на них яхту» и отвезли на Черное море, чтобы заслуженно ездить туда в отпуск да ходить на яхте от Пицунды до Анапы и обратно с причалом в Гаграх. Вот это проверять точно никто бы не захотел. А потому деньги обналичили через фиктивную оплату труда строителям яхты. Фиктивным тоже, ясное дело. И разложили по своим карманам. Кто – понятно. Но за что тогда убили Шахова? Деньги-то поимели все, кто в составе «подпольщиков».
– А я вот думаю, что бумаги все сделаны, как надо.– Малович очень внимательно вглядывался в буквы и цифры. – И настоящие и вот эти фальшивки. Оборудование в них записано. Но только вот по-настоящему Шахов ничего вообще не покупал, а сразу нашел возможность перечисленные деньги обналичить и всем своим, кто в доле, ворованное раздал.
Команда подпольная деньгам-то обрадовалась. Всем досталось щедро. Но когда прошла эйфория, оборудование-то всё равно понадобилось. А его нет. «Тузы» снова Шахова за задницу. А тот, естественно, опять денег запросил. А куда деваться?
Дали снова. Он поехал туда, куда их перечислили, с кем-то из новых друзей бабки обналичил, с ним же поделил и куда-то смылся, – капитан Малович повеселел от правильной своей догадки. – Его стали искать по всей Сибири, где делали приборы, А он втихаря вернулся в Кустанай, где никому и в голову не могло стукнуть, что он тут, рядом с обдуренными соратниками так нагло гулял и радовался, что всех надул. В Кустанай, где за «кидалово» его могли порешить, какой дурак обратно поедет? Вот и Шахов так подумал. Но его всё же увидели случайно. Не знаю где, но именно случайно засекли. Выследили и застрелили.
– И где-то на этом реестре записана фамилия убийцы. Иванов, мне новый кладовщик сказал, дружил с Шаховым. Вот и записал убийцу, чтобы не забыть и отомстить при случае, – добавил Тихонов.
Стали смотреть между строк. Но там ничего. Пусто. На обратной стороне тоже чисто. Но не мог же Иванов обмануть. Ему это зачем?
– Надо читать по пунктам сам реестр, – предложил Малович.
Стали изучать. Линзы, Мастер для изготовления трафаретов, баллоны с жидким азотом. Свёрла. Шило для швейных операций – сто тридцать штук.
– Хоп! – хлопнул в ладоши Тихонов. – Поймали. Это не фамилия. Это кликуха блатная. Погоняло. Слово шило подчёркнуто. Больше он не подчеркнул ничего.
– Значит, у блатных он Шило. Это хорошо, – Александр Павлович налил в стакан воды и одним глотком выпил. – Нормально. Сейчас тащим в комнату допросов наших Диму Штыря и Костю Сугробина. Конвой, мне ключ от допросной и обоих из третьей камеры. Мухой!
– Есть! – крикнул сержант, отдал ключи и убежал в третью камеру.
– Ребята, привет, – сказал Малович. – Всё остаётся по договору нашему. Писать вам больше ничего не надо. Идёте по явке с повинной при полном содействии органам. Но есть одно маленькое изменение в программе концерта по заявкам.
– Мы показали расклад нашему полковнику – командиру. Он всё одобрил, – стал разъяснять Тихонов. – Но сказал, что нашему управлению до фени все директора, секретарь горкома и прочие шишки. Мы их отдадим в КГБ, когда возьмём убийц. Двое уже есть. Это вы. А кто убил экспедитора Шахова? Не сам же Камалов или Самойленко. Кто? Без убийцы, говорит полковник, дело ваше пустое и к следствию негожее. Вы же из уголовного розыска, ваше дело – убийц ловить. Давайте убийцу и всё! Ну, он командир! Не найдём его и вы в пункте «содействие следствию» не поможете себе никак.
– Ребятки напрягите сейчас мозги, потому что мы сами хотим оставить наш с вами договор в прежнем виде. Блатных в городе всех знаете? – спросил Малович.
– Ну, не всех, – задумался Штырь. – А кто нужен?
– Шило.
– Этот козёл? Фуфел дешевый. Понтарь. Одевается как английский лорд и машина у него «Фольксваген». Из Москвы привезли. Подарил кто-то за гнусь поганую. Он без мозгов и тормозов. Маму убьет за бабки, – возмутился Костя. – Его сдать «мусорам» – чистая справедливость и по понятиям. Зуб даю.
– Ну и где его лежанка? – пожал Косте руку Тихонов. – Вы честные воры. Таких даже мы уважаем.
Урки застеснялись, заулыбались и одновременно сказали: « Да ла… Чё там. Всё по уму.»
– Живет он на постоянку у марухи своей, Тоньки, на улице первой вниз от базара.
– Кирова, – вспомнил Тихонов. – А дом?
– Вот по Ташкентской левой стороной идёте до Кирова, потом налево и третий дом. Крыша красная. Забор желтый железный. На заборе красная звезда. Там Тонькин батя жил. Три ордена за войну. Помер два года уж как.
– Всё, пацаны! – сказал Малович.– Мы его берём и вам это зачтётся дополнительно к нашему договору.
– Лучше рано утром, – сказал Костя. – Поспать этот козёл любит.
В пять утра на другой день шел мелкий весенний дождь. Тёплый. Похожий на душ, который Тихонов принимал и утром, и на ночь. Холодной воды боялся, горячей просто не переносил. Капли в таком дожде не выделялись. С неба спускались как пушистые нитки тонкие струи, которых не боялись собаки, кошки, куры, не говоря о людях. Они при таком дождике даже зонтики не брали.
– Стучать не надо, – сказал Малович. – Махнём через забор.
– А вдруг собака? – замялся Тихонов.
– Нет тут собаки. Уже тявкала бы на звук мотоцикла под воротами.
Перелезли через прочный, собранный на винтах забор из пятимиллиметровой стали. Отряхнулись. Сталь воду не впитывала и спереди у двух капитанов всё было – хоть выжимай.
Тут же открылась дверь коридора и двадцатилетняя девушка в тонкой белой ночной рубашке удивлённо смотрела на ранних пришельцев.
– Кто ещё в доме? – Тихо спросил Александр.
– Серёжа. Больше никого, – Девушка улыбнулась. – А я Тоня.
Малович аккуратно переставил Тоню в сторонку и они вошли в дом. Спальня была открыта и на кровати животом вниз спал мускулистый парень в белой майке. Шура подошел к нему близко и крикнул прямо в ухо.
– Пожар. Землетрясение и наводнение!
Парень подпрыгнул, сунул руку под подушку и резко выдернул револьвер с посеребрённой ручкой и длинным стволом. Старый. Такие ещё в далёкую гражданскую царские офицеры носили. Малович мгновенно придавил левой рукой револьвер к перине, а правой прихватил парня за волос и хорошенько приложил его голову к стене. Потом забрал оружие и спросил.
– Шило?
-Ну, допустим, – ответил парень невнятно. Крепко затылком приголубил стену. – Тонька, чё за фраера поутряне в хате? Шилов Сергей Николаевич я. Сорокового года рождения. Судим три раза. Статьи все – номер сто.
– Руки покажи,– попросил Тихонов вежливо.
– Да не колюсь я, – хмыкнул Шило и протянул руки. – «Косяк» могу зашабить, но «кокс», «дядю Костю» не потребляю. В вены «ширево» не колю.
Тихонов застегнул на руках Шила «браслеты».
– Поехали, – Малович сунул револьвер за пояс и пошел на улицу. Одевайся.
– Как я тебе оденусь в браслетах, мусор? – крикнул Шило.
– Возьми шмотки с собой. Накинь плащ и туфли надень. В камере переоденешься. – Тихонов ногой подвинул ему лаковые туфли с острыми носами.
– А за что его? Он хороший, – сказала Тоня, подавая чемоданчик с его вещами.
– Если хороший, сегодня вернётся, – Малович открыл дверь и вышел.
В допросной комнате они сначала долго молчали. Шило попросил закурить и тянул сигарету долго. Размышлял.
– А зовут тебя как? Забыл уже. Сергей?– Наконец спросил Малович.– А то Шило здесь не звучит. Не шалман тут. УВД, «управление уголовного розыска». То, что ты грохнул Шахова, экспедитора, мы знаем. У вас в кодле «дятел» есть. Он про тебя и последнего жмура твоего – экспедитора «спецторга», всё по полной отбарабанил. И сейчас спит ещё, наверное. Потому свидетели убийства нам без надобности. Напишешь явку с повинной и согласие на содействие следствию, предложу следаку не злую статью для тебя подобрать. Но только при одном обязательном признании, которое не пойдёт в протокол.
– Точно не пойдет? А то до суда дожить не дадут.
– Ну, кровью расписываться не буду. Не тот случай. Хотя даю слово чести офицера.
– Тебе верю. Ты же Хоттабыч? – Шило улыбнулся. – Ну, типа волшебника? Тебя у нас так зовут. Всех кого хочешь, приземляешь. Малович твоя фамилия? Ну. Все наши тебя знают. Ты невиновных не опускаешь, «западло» не работаешь, не кидаешь за колючку лишь бы дело закрыть. А виноват – лезь на нары. По-честному делаешь. Уважают тебя. Потому и я верю.
– Кто приказал застрелить Шахова? – Александр достал из кармана ключ от наручников.– Говоришь и идешь в камеру без браслетов. Дашь телефон Тони. Мы скажем, чтобы она тебе еды принесла домашней, книжки, бельё свежее. Сидеть будешь один у нас в изоляторе. Пока мы не возьмём того, кто тебя послал стрелять. А там уже тебе бояться некого. Остальные тоже ждут, что за ними мы придём.
Сергей попросил ещё одну сигарету и назвал номер Тониного телефона. Долго курил и напряженно думал. Наконец выматерился и зло сказал: «Да что, блин, он лучше меня? Чужими руками в свой рот жратву носить – это уж совсем западло».
– Камалов приказал Русанову. А Русанов, вы его знаете, дал мне две тысячи и сказал, что грохну Шахова, столько же ещё добавит.
– То есть прямой приказ – от Русанова?
– Да,– подтвердил Сергей и его увели в камеру.
Малович и Тихонов остались вдвоём и протянули друг другу руки.
– Ну, Вова, вот теперь началась работёнка не для слабонервных.
– А таких среди всех нас с тобой нет, – засмеялся Тихонов.
Малович поправил причёску, хлопнул друга по плечу.
– Но учтите, Вова, что Русанов с таким счастьем и пока на свободе потому, что не ест на ночь сырых помидоров.
– Так не может – научим. Не хочет – заставим.
Они ещё не знали, что всё будет немного не так, как им виделось и хотелось.
