Валерий Николаевич Стовба
Хроники уходящего поколения
Москва
В Москве случалось бывать по разным поводам: с экскурсией, в командировке, по учебе, на партийных съездах, в гостях. Каждый такой приезд – интересный повод для рассказа. Но я хочу рассказать о тех учителях – москвичах, которые помогли мне стать журналистом-профессионалом и выбрать правильный путь в жизни. Проще – которые сделали меня человеком.
В. ПОЗНЕР. В 1974 году он работал корреспондентом на иновещании. Готовил передачи для жителей США. В этом качестве он и появился в аудитории высшей комсомольской школы, чтобы выступить перед слушателями – журналистами молодежной прессы. С ним был его начальник – зав. отделом. Но вот что характерно: ни слова из его выступления я не запомнил, а вот слова Познера, его гражданскую и профессиональную позиции могу повторить и сегодня, сорок с лишним лет спустя.
Так чему он меня научил?
1. Надо любить читателей, радиослушателей и телезрителей, для кого ты пишешь или вещаешь. Лишь тогда твои слова дойдут до их сердец.
2. Не бойся «мелких» тем. В пример рассказал об успехе его передачи для США, в которой он рассказал о том, как получил квартиру в Москве и переезжал в нее с женой и тещей
3. Надо четко знать, в каких изданиях или на каком радио разместить свои материалы. Вещая на США, он готовил материалы для местных радиостанций, которые жители Штатов слушали в первую очередь. Иновещание просто продавало свои передачи радиостанциям штатов.
4. Если ты поднимаешь тему, то должен лучше других изучить и знать все ее нюансы.
5. Если мнения по поднятому вопросу разделились, надо дать слово обеим сторонам. Иначе ты согрешишь перед истиной.
Ю. РОСТ. Его я слушал в двух аудиториях – в застойные семидесятые и накануне горбачевской перестройки. Он, как обычно, не бросался в глаза в своем традиционном джинсовом костюме. Все запоминали его дорогой японский фотоаппарат на боку через плечо.
Во время первой встречи Юрий делился мыслями о том, как через портрет человека можно охарактеризовать целую эпоху. Как по глазам, запечатленным на пленку, смело можно судить об обстановке в стране, обществе.
Во время второй встречи Рост был агрессивен. Он «поливал» атмосферу в стране, итоги брежневского застоя.
Особо остановился на личности Суслова – главного идеолога властей. Обстоятельно доказывал никчемность его воззрений и взглядов.
Я ценю его за прямоту и смелость взглядов.
В. АГРАНОВСКИЙ. Отличный журналист. Автор нескольких книг. Я учился у него, перечитывая очерки, интервью, репортажи. Учился приемам композиции. Но вот лекции его не запомнились. Преподаватель с него был никудышний. А вот практик – от бога. Не зря ходили упорные слухи, что он разрабатывает темы будущих очерков для самых красивых практиканток. Те получали должности в центральной прессе, а он – любвеобильную благодарность от них. Одну такую «журналистку» я знал. Она была из нашей группы. Став собкором в одной из областей, девица канула в неизвестность, поскольку профессионально была слаба и со временем затерялась в многотиражной прессе.
С. СМИРНОВ. Сергей Сергеевич был человеком старшего военного поколения. Для него прошедшая война была успешно пройденным испытанием страны на прочность. Главным героем, действующим лицом прошедших баталий был советский солдат. Он не терпел фальши, а тем более несправедливых оценок его в боях с гитлеровцами.
До Смирнова история Брестской крепости трактовалась по-разному. Некоторые герои ее защиты в очерках непрофессиональных журналистов становились предателями, неудавшимися командирами.
Десятки лет изучая эту тему, Смирнов вернул многим бойцам Брестской крепости их честное имя, их награды, доверие Родины. Особенно тем, кто в силу обстоятельств попал в плен к гитлеровцам.
Нелегко далась Сергею Сергеевичу его правда о войне. В перспективе Смирнов собирался по-новому осветить и историю второй ударной армии, разделив предательство генерала Власова и незапятнанную честь его бойцов.
К сожалению, для этого ему не хватило жизни. За него это сделали другие.
В. ИГНАТЕНКО. Мы все знали, что трилогию Брежнева о войне и мирной жизни вместо генсека написал он – Виталий. Жизнь познакомила нас в 1975 году, когда он работал ответственным секретарем «Комсомольской правды».
Проходя практику в «Комсомолке», я попал в сложную ситуацию. Один журналист доверил мне выехать в ответственную командировку, а другой был категорически против. Решить эту проблему я зашел в кабинет Игнатенко. Выслушав меня, он подписал командировку, сказав: «Езжай. Верю в тебя.»
Я оправдал его доверие. И на всю жизнь научился доверять людям.
Познер
Очередной семинар на нашем факультете журналистики вели руководитель иновещания по радио на западные страны и молодой журналист иновещания Владимир Познер. Мы впервые тогда, в 1973 году, услыхали эту фамилию.
Молодой мужчина выглядел не по-советски элегантно: импортный костюм, под ним вязаный жилет и вместо галстука яркий шейный платок. Как оказалось, из слов руководителя иновещания, Владимир Владимирович прибыл в СССР на постоянное место жительства вместе с отцом – продюсером из Франции. Изучил в совершенстве русский язык и ведет свою радиопрограмму для жителей США. О чем говорил чиновник с иновещания, я не запомнил. А вот каждое слово Познера без труда осталось в памяти.
Он прекрасно знал систему радиовещания в США. Американцы слушали только местные радиостанции, игнорируя федеральные. Потому иновещание имеет дело только с местными структурами, продавая им подготовленные в Москве программы.
– Если вещаешь для зарубежного слушателя, – учил нас Познер, – над любить его. Иначе твой материал не дойдет до сердец американцев. Тематика передач, по твердому убеждению Владимира, должна быть предельно приближенной к жизни рядового человека и не содержать ни капли лжи, сглаживания существующих проблем.
В качестве примера он привел подготовленный им материал, получивший высокий рейтинг в США. А рассказал он о том, как бесплатно получил квартиру в Москве и как решал проблемы переезда, ремонта: нанять машину, найти грузчиков, достать необходимые обои, мебель и т.д. Старшее поколение помнит те времена, когда в магазинах трудно было без очереди купить нужное. А еще он в красках и ролях рассказал о подготовленных им передачах про московское метро и свою тещу.
Мы, слушатели отделения журналистики, еще и не подозревали о том, кем станет Владимир Владимирович на советском и российском телевидении. Но для меня, например, рассказы Познера о его авторской кухне стали одним из кирпичиков фундамента моей дальнейшей профессиональной деятельности
Партия с чемпионкой мира
Эта весть быстро разлетелась среди слушателей высшей комсомольской школы: к нам приезжает чемпионка мира по шахматам Нонна Гаприндашвили. Состоится встреча, после чего она даст сеанс одновременной игры на двадцати досках. Любители шахмат сразу же начали формировать команду, которая будет противостоять чемпионке.
Я шахматист так себе – по второму-третьему разряду. Да и время заявиться пропустил. Так что в состав сборной не претендовал. Однако события повернулись иначе.
Володька, с которым мы служили в морской пехоте, поинтересовался, не вошел ли я в сборную:
– Ты же неплохо играл за сборную дивизии.
Я не стал говорить ему о своем слабом уровне мастерства и с небольшой долей вранья ответил, что опоздал заявиться. Двадцать шахматистов уже набраны.
Хитрюга Володька улыбнулся:
– Да это не проблема. Я решу ее. Но только при одном условии – ты не опозоришь мою протекцию.
– Как это?
– Продержишься с ней двадцать один ход?
– Думаю, да.
– В таком случае предлагаю пари: если партия продлится более двадцати одного хода – бутылка с меня. Если меньше – с тебя.
– Согласен.
Через день мне сообщили, что я включен в сборную на двадцатой доске. И еще. То ли Володька проговорился, то ли как иначе, только среди слушателей разнеслась весть о нашем пари.
« « «
Чемпионку мира встречали горячо, с любовью. Забросали вопросами из жизни шахматистки, о встретившихся ей трудностях на пути к чемпионству, о том, как воспринимает мировую известность.
После встречи все перешли в фойе, где были установлены двадцать партий шахмат. Я занял свое последнее в шахматной квалификации место. Игра началась.
Первые три – пять ходов завершились в темпе блица. Все участники давно усвоили дебюты по учебнику Панова. Имея свободные минуты, я осмотрелся. Боже правый! Основная масса зрителей собралась возле моей доски. Ну и жук же Володька! Видимо весть о нашем пари разлетелась широко. Это придало мне силы. До десятого хода я уверенно, по Панову, разыгрывал сицилианку. Делая очередной ход, Гаприндашвили улыбнулась мне, тем самым, видимо, оценив мое знание теории.
Но чем дальше – тем хуже. Добравшись до миттельшпиля, я стал чаще задумываться, иногда просил Нонну предоставить мне дополнительное время на обдумывание. Чемпионка делала ходы, которые ставили меня в тупик. На мой взгляд, они были нелогичны. Но, черт подери, красивы.
На шестнадцатом ходу Гаприндашвили пожертвовала мне коня. Принял жертву. Зрители, собравшиеся возле моего столика, зашушукались. Некоторые парни показывали мне большой палец, мол, молодец, так держать. Но на душе у меня было невесело. Я чувствовал подвох в принятой жертве фигуры, но никак не мог сообразить, где прячется предмет моей тревоги. Даже не предмет тревоги, а мое бесславное поражение. Это я понял после восемнадцатого хода чемпионки. Как я ни анализировал создавшуюся позицию, от мата в три хода мне было не уйти.
Думал долго. Гроссмейстер дважды прошла мимо моего столика. Делом чести было сдать партию и пожать руку соперника. Но ведь за моей спиной, ожидая развязки, стояло человек тридцать, посвященных в суть пари. И здесь у меня был выход: забыть о совести, профессиональной этике и продолжить партию в безнадежной позиции до двадцать первого хода, и услышать слова соперницы «Вам мат». В результате я бы выиграл эту несчастную бутылку. Когда Нонна в очередной раз подошла к моему столику, я положил короля на доску, поднялся и, пожимая сопернице руку, поблагодарил ее за науку. Большинство моих зрителей зашумело, недоумевая, почему я сдался. Это очень ясно говорило об их шахматной подготовке. Их внимание держало заключенное пари, а не интерес к игре миллионов.
« « «
Вечером того же дня мы с Володькой сидели в узком кругу друзей, успешно расправляясь с бутылкой «Столичной», бездарно проигранной мною.
– Не в бутылке дело, – объяснял мне Владимир. – Ты сыграл партию с чемпионкой мира – этим может похвастаться далеко не каждый. Да и сколько зрителей наше пари привлекло на сеанс. Признаюсь, таким образом я успешно выполнил поручение комитета комсомола обеспечить на мероприятии достойную явку.
Мы долго еще сидели за столом, еще раз сгоняли в магазин за пузырем, говорили, о чем попало, совершенно не догадываясь, что это идут наши лучшие, самые счастливые годы. Что впереди у нашего поколения войны в Афганистане, в Чечне, распад Союза, бестолковая перестройка, танковые залпы по Белому Дому…
«Черный кот»
В 1974 году, весной, в нашем учебном заведении прошел традиционный вечер встречи с известными в стране людьми. На этот раз нашими гостями были Утесов, Богословский и Танич.
Утесов был тяжел, плохо себя чувствовал, а потому начало вечера было отдано ему, чтобы иметь возможность уехать домой еще до окончания вечера. Он вспомнил несколько смешных сюжетов из времен своей молодости. Конечно же спел «Одесса, мой солнечный город». Аккомпанировал ему Никита Богословский. Зал взрывался аплодисментами, но не потому, что исполнение было совершенным. Все вдруг поняли, насколько трудно Утесову оставаться веселым и занимательным, несмотря на свою тяжелую болезнь. Зал ото всей души отдавал должное гению советского джаза.
После ухода Утесова бразды правления на сцене взял в свои руки Богословский. Он, в основном, пересказывал залу в ролях розыгрыши, устроенные им известным писателям, композиторам, людям искусства
Запомнились три сюжета. Первый из его юности. Взяв бутылку водки, Богословский зашел в гости к Светлову. Того не было дома. Ожидая его в подъезде, Никита понял, что без ста граммов не обойтись. Только прежде, чем откупорить бутылку, он соскреб с двери остатки пластилина в две небольших кучки, натянул между ними нитку и «опечатал» дверь, вдавив в пластилин горлышко бутылки с координатами ее изготовителя. Затем принялся за содержимое пузыря.
Когда водка заканчивалась, у собственной двери появился чем-то озабоченный Михаил Светлов. Поддатый и загрустивший в одиночестве, Богословский сообщил:
– Сижу уже час под твоей дверью, чтобы принять участие в твоей судьбе.
На вопрошающий взгляд Светлова, он указал на дверь:
– Ты что натворил, что органы дверь опечатали?
Позеленев от такого известия, Светлов опустился на лестницу и заплакал:
– Все… Конец…
Через десять минут сошлись во мнении, что до ареста у них еще есть время, которое надо использовать с пользой для дела. Этим делом оказалось застолье в ближайшем ресторане. Конечно же за счет Светлова. Ведь, как они полагали, деньги в тюрьме не понадобятся.
Когда деньги закончились, Богословский неожиданно произнес:
– Ну, пора по домам…
– Кому по домам, а кому в тюрьму, – вздохнул поэт.
– Да нет, и тебе домой. Это я просто пошутил, – признался Богословский.
Светлов, не стесняясь, зарыдал в голос, как деревенская баба.
Финал понятен: три месяца Светлов не разговаривал с Никитой, раскрывая окружающим глаза на то, какой это негодяй.
Помирились они при очередном розыгрыше. А состоял он вот в чем. Молодому начинающему поэту позвонили якобы из администрации Москвы и сообщили, что такого-то числа, во столько-то на Москве-реке состоится спуск на воду нового судна, которому присвоено имя этого самого поэта. В заключение «чиновник» администрации добавил:
– Только не забудьте захватить с собой бутылку шампанского. Ведь надо что-то разбить о борт судна.
Ровно в назначенное время молодой поэт с бутылкой шампанского под мышкой был на набережной, где спускали на воду новый корабль, предназначенный для сбора мусора и всякой иной нечисти в акватории Москвы-реки. Поэта встретила бурными аплодисментами достаточно плотная группа творческой элиты столицы.
Рассказы о розыгрышах чередовались у Богословского с музыкальными номерами. Например, он садился за рояль и исполнял «Танец маленьких лебедей» так, как это сделал бы китаец, только что освоивший инструмент. Или наигрывал мелодию Танича «Черный кот», заставляя того петь. После чего с иронией высказывал надежду на то, что эта песня станет классикой советской эстрады. И последняя запомнившаяся история из череды розыгрышей Богословского. Приближался день рождения Сталина, когда объявляли лауреатов Сталинской премии. Богословский провел к этому моменту огромную подготовительную работу. Розыгрыш состоял в том, что известному писателю, который выступал в роли кандидата на престижную премию, «по секрету» сообщили, что комиссия сделала выбор в его пользу. Что 21 декабря в 12 часов по Москве об этом объявит по радио Левитан.
Хлебосольный писатель собрал в этот день за столом всех своих друзей и врагов по писательскому цеху. Мол, знай наших.
И вот после нескольких тостов за столом по радио заговорил заранее записанный на магнитофон, Левитан: «Сталинская премия за такой-то год присуждается такому-то (конечно, не хозяину застолья). А такому-то (следовала фамилия хозяина) – Х…
Участники застолья замерли, как в немой сцене из «Ревизора», глядя на одеревеневшего и посиневшего хозяина дома.
Последние минуты встречи были наполнены мелодиями Танича, многие из которых популярны и сегодня. Как тот же самый «Черный кот».
«Вечерний свет»
По программе обучения журналистов в высшей комсомольской школе нам запланировали просмотр спектакля «Вечерний свет» в Малом театре. Спектакля о журналистах, проникнутого пафосом социалистических идей, оптимизма. Спасали постановку только прекрасные актеры во главе с Весником.
После спектакля, когда зрители покинули зал, к первым рядам подошли некоторые актеры во главе с директором театра старшим Соломиным. Диалог не получался. Актеры и слушатели чувствовали соцзаказ, вторичность этой постановки. Особенно в те дни, когда на площадках столицы шли такие спектакли, как «Принцесса Турандот», «Гараж», «Человек из Сезуана», «Пугачев», «Старый новый год» – да мало ли ярких и честных спектаклей ставилось в столице.
Беседа с актерами заходила в тупик. И здесь огонь на себя взял молчавший до сих пор Весник. Обращаясь к нам и актерам, он тихим, хорошо поставленным актерским голосом, который слышался в самых дальних уголках зала, сказал:
– Вот вы все Леонид Ильич, Леонид Ильич… А скажите мне, кто видел Брежнева в каком-нибудь из театров? Да не ходит он в театры. Не знает, чем мы живем. А спектакль, поставленный нами, серенький, ничего не значащий, нужный товарищу нашему директору для отчета перед министерством культуры. Вот так. А теперь извините, устал. Пора домой.
И он вышел из зала.
На этом обсуждение закончилось. Труднее всего пришлось Соломину и заведующей нашим отделением Рубановой. Они, как и мы, знали правоту Весника, но должны были дать критическую оценку его выступлению. И, как честные люди, не могли. Иначе теряли авторитет. Один – среди актеров. Другая – среди молодых журналистов.
Шел 1975 год.
Восьмое марта
В том далеком уже семьдесят четвертом начало марта в Москве выдалось слякотным: подтаявший снег, перемешанный ногами многих тысяч людей и колесами тысяч машин, скорее напоминал кашу из жидкой грязи. Дома, в то время не такие яркие и броские, из глубины улиц казались бесконечными, серыми от мороси китайскими стенами. Водитель нашей черной «Волги» упрямо молчал, углубившись в свои мысли. А оттого на душе было мерзопакостно, несмотря на то, что день был праздничным – 8 Марта.
Мы, в тогда еще не таком плотном потоке машин, сравнительно быстро проехали по Старой Рязанке, Садовому Кольцу. Со Старого Арбата свернули в Театральный переулок и остановились у единственного подъезда то ли девяти, – то ли двенадцатиэтажной коробки дома из силикатного кирпича. Цель нашего приезда – доставить из дома в целости и сохранности на праздничный концерт в высшую комсомольскую школу, где я учился на факультете журналистики, известную актрису Маргариту Володину. Это было поручение парткома.
Тяжело вздохнув, я нехотя выбрался из теплого нутра машины и вошел в подъезд. Из ярко освещенного закутка консьержки, забранного стеклом, на меня строго посмотрела седая бабуля, на время отложившая вязальные спицы:
– Вы к кому?
– Да вот приехал за Маргаритой Володиной, доставить ее на место выступления. Есть предварительная договоренность.
– Подождите минутку.
Бабуля сняла телефонную трубку, набрала несколько цифр и передала наш краткий диалог актрисе.
– Ждите, – уже гораздо приветливее, глядя на меня, сказала консьержка – она сейчас выйдет.
И, как прежде, увлеченно принялась за вязание.
Минут через пять к нам спустилась Маргарита Володина. Познакомившись и выяснив, во сколько начинается встреча, сколько времени займет дорога, она разместилась на заднем сиденье легковушки. Я занял место рядом с водителем.
Каждый из нас был занят своими мыслями. Постепенно нависло тягостное молчание. Чтобы как-то его нарушить, актриса задала мне дежурный вопрос:
– Валерий, вы сами откуда?
– Из Днепропетровска.
Брови актрисы приподнялись. На лице появилась легкая улыбка:
– Знакомый город. Мы там снимали «Гибель эскадры» …
Я явственно ощутил, как она отдалась воспоминаниям и через некоторое время, улыбнувшись, произнесла:
– Бедный Тихонов…
Заметив мое недоумение, она рассказала забавный эпизод, происшедший во время съемок. Многие помнят трагические кадры, когда Тихонов (морской офицер) несет на руках по песку тело погибшего комиссара (Володина). Оказалось, что эта сцена очень трудно далась съемочной группе. За первым дублем последовали второй, третий…
– Тихонов не просто устал носить мое тело, – поведала Маргарита. – В его глазах сконцентрировались глубокая печаль и злость на весь мир. А режиссер, почесав за ухом, дал команду на четвертый. На Вячеслава было страшно смотреть. Однако он в очередной раз подхватил меня на руки и, по щиколотку утопая в песке, побрел, как на Голгофу. Пройдя половину положенного, он вдруг скрипнул зубами, из его уст полились бессвязные звуки, постепенно материализующиеся в такой мат, которого я не слышала за всю свою жизнь. Затем он резко остановился и опустил руки. Я рухнула на песок, как тяжелый безжизненный куль.
Ярко представив эту картинку, я от души рассмеялся. Водитель захихикал и, забыв об осторожности, обернулся в сторону Володиной.
Видя произведенный ею эффект, актриса, видимо, решила еще усилить его, а потому практически без паузы продолжила повествование. Попробую передать его близко к оригиналу.
«Но душой съемочной группы был не Тихонов, а Борис Андреев. Высокий профессионализм, неубывающий оптимизм, природная доброта делали его незаменимым. Слухи о пристрастии к спиртному были мерзкой клеветой. Пил он только крепко заваренный чай из собственного термоса, предлагая его окружающим.
Практически никто не слыхал от него жалоб на здоровье. А он был серьезно болен. К концу каждого съемочного дня у него заметно опухали руки и ноги. Увеличивались мешки под глазами. А потому у себя в номере он постоянно держал четвертинку медицинского спирта, которым перед сном натирал тело.
В один из вечеров, как обычно, он тяжело поднялся в свой номер, разделся наголо, растерся спиртом и лег спать, не став накрываться простыню – жара в то лето на Украине стояла неимоверная.
Утром гостиницу потряс душераздирающий крик. Причиной его стал Андреев. Вот как он прокомментировал случившееся:
– Актеры любят поспать. А потому в съемочной группе была молоденькая девушка. В ее обязанности входило пройти утром все номера, которые занимают кинематографисты, и разбудить их. Иногда хватало стука в дверь. А порой приходилось кое-кого даже стаскивать с кровати. Так вот, раздался стук в дверь моего номера. Я проснулся, но молчал. Стук повторился. В ответ – мое молчание. Люблю придавить несколько лишних минут в кровати по утрам. Неверно оценив обстановку, девица распахнула незапертую с вечера дверь: «Пора вставать!» Смотрю, она вдруг замерла, а потом с безумным видом заорала и резко выбежала из номера. «Чего испугалась? – подумал я. – Голого мужика не видела, что ли?» Открыл глаза: О, Боже! В моей кровати лежал посиневший труп! Не может быть, ведь я жив. И тут меня разобрал нервный смех…
Ну, молодежь! Ну, шельмецы! Днем, когда я был на съемке, зашли в мой номер, конфисковали спирт, а вместо него налили чернила. Как девчонку еще кондрашка не хватила».
В оживленной беседе по Старой Рязанке мы быстро добрались на место. Состоялась прекрасная встреча с актрисами в честь 8 Марта. Было много цветов. Но, на мой взгляд, это неповторимое мероприятие ни в какое сравнение не шло с воспоминаниями актрисы в машине по пути к слушателям.
