Валерий Николаевич Стовба
Хроники уходящего поколения
Дыбенко дошел до того, что однажды отдал распоряжение арестовать политического комиссара армии, члена обкома партии Алексакиса. Все это серьезно мешало согласованной работе партийных, советских и военных органов.
Вот почему «умиротворяющая струя» опытного большевика, пропагандиста А.М. Коллонтай была так своевременна, так важна. Вот почему нельзя переоценить организующую, направляющую роль обкома партии во главе с Ю.П. Гавеном.
Представители старшего поколения профессиональных революционеров А.М. Коллонтай, Ю.П. Гавен, Д.И. Ульянов стали именно теми учителями, которые своим личным существом, большим обаянием способствовали становлению С.М. Мирного как большевика ленинской формации. Крым стал для него неоценимой школой революционной борьбы. Здесь он на всю жизнь впитал в себя такие качества, как умение анализировать обстановку, самостоятельно принимать ответственные решения, доказательность суждений, выдержка, скромность, уважение к человеку. И в то же время непреклонная твердость в отстаивании своих взглядов, принципов. Одним словом, то, что называлось высокой партийной культурой.
Будучи незаурядной личностью (в этом вы, уважаемый читатель, сможете еще не раз удостовериться при дальнейшем повествовании) Семен притягивал к себе людей неординарных. Среди его друзей той поры – Мустафа Субхи, руководитель мусульманской секции обкома партии, работу которой курировал Мирный.
Архивная справка Субхи родился в семье известного константинопольского педагога. У себя на родине закончил юридический факультет. Затем эмигрировал во Францию. Во время учебы в Сорбонне не пропустил ни одной лекции Жореса, Поля Лафарга, Жюля Геда. Их влияние нельзя переоценить в становлении Субхи. Вернувшись на родину, Мустафа работает учителем, становится журналистом. За пропаганду левых взглядов в 1911 году его арестовали в Турции и приговорили к пожизненной каторге. Через два года ему удается бежать из Синопской крепости и перебраться в Россию. В 1914 году царские власти выслали его в Калугу, а позднее – на Урал, где он был заключен в Екатеринбургскую тюрьму. Освобождение принесла Февральская революция.
Вступив в партию большевиков, Мустафа Субхи ведет активную антивоенную пропаганду среди военнопленных земляков. Работая после Великой Октябрьской социалистической революции в Башкирии, Туркестане, Азербайджане, он создает среди пленных турок коммунистические ячейки, заложив тем самым основы турецкой коммунистической партии. Перевел на турецкий язык некоторые основополагающие работы К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина.
М. Субхи: «Я вам приведу интересный пример, который доказывает, что уверенность эта существует у турецкого пролетариата и турецкой интеллигенции: после Октябрьской революции, когда в Константинопольском университете обсуждался вопрос, кому присудить Нобелевскую премию, турецкая молодежь, несмотря на давление турецких профессоров, присудила ее товарищу Ленину и этим доказала еще лишний раз, что идеи социальной революции твердо укоренились на Востоке. Уважаемый великий учитель товарищ Ленин со своими идеями, стремлениями и действиями представляет собой целый революционный мир и турецкая молодежь своим выбором показала всю свою привязанность к этому миру.» (Из выступления на 1 конгрессе Коминтерна.)
Под стать Мустафе Субхи был и Орион Алексакис, назначенный политическим комиссаром в Заднепровскую дивизию. Он наезжал в Симферополь к заседаниям обкома партии. Дружба, завязавшаяся между молодыми людьми весной в Харькове, по пути в Крым, стала еще теснее в трудной, отнимавшей все силы совместной работе по укреплению Советской власти на полуострове.
С.М. Мирный: «Ночевал Алексакис во время таких приездов с нами в нашей «коммуне» – в доме бывших служащих помещика Фальц-Рейна, где жили я и Ваня Назукин. В эти напряженные дни, когда враг был под Феодосией и внутри действовали белогвардейские элементы – «пятая колонна», как мы теперь сказали бы, партийный комитет поголовно вооружал коммунистов для предотвращения возможной вылазки контрреволюции.
В одну такую тревожную ночь я с Алексакисом нес караул у моста через реку Салгир. Чувство юмора даже в минуты больших волнений и забот не покидало Алексакиса. Вернувшись после обхода домой, он докладывает Назукину, наркомпросу Крымской республики, который ранее был матросом подводной лодки: «Товарищ командир, на Салгире все спокойно. Можете продолжать обучение детей.»
Военная обстановка в Крыму с каждым днем обострялась. Белые прорвали южный участок фронта. Англо-французские войска активизировались на Керченском полуострове. Готовятся деникинские десанты в районах Судака и Феодосии.
По инициативе обкома партии создан Совет Обороны Крыма. Полуостров объявлен военным лагерем. Главный лозунг: «Все для фронта! Все на защиту Советской власти!»
На расширенном заседании Севастопольского городского Совета с докладом о всеобщем вооружении и мобилизации выступает Алексакис. На общем собрании коммунистов и комсомольцев Симферополя с докладом о текущем моменте выступает А.М. Коллонтай. Идет широкая мобилизация в ряды Красной Армии.
Архивная справка: Положение на Южном фронте обострилось. Против 73 тысяч штыков и сабель советских войск у белых было 100 тысяч штыков и сабель. Преимущество в кавалерии, мятеж донского казачества, высадка белогвардейского десанта под командованием генерала Слащева в Коктебель – все это говорило не в пользу Красной Армии.
С.М. Мирный: «Последнее или одно из последних заседаний обкома. Белые наступают на Джанкой. Мы можем оказаться в мышеловке. Решено эвакуировать Крым. Обсуждаем вопрос о переброске группы товарищей – меня, Алексакиса, Мустафу Субхи, старого партийного литератора Яна Страуяна, хорошо знавшего итальянский язык, грузинского партийца Семена Жгенти в Грузию, Турцию, Болгарию, Италию, Грецию. Через Крым тогда осуществилась первая связь с кемалистами в Анталии.
Семена Жгенти успели перебросить из Ялты на лодке в Сухуми. Я, Мустафа Субхи, Ян Страуян и бюро обкома эвакуировались в Одессу. Алексакиса не было на этом заседании обкома. Мы с боем пробивались через Перекоп. Севастопольская группа с Алексакисом – через Джанкой. Орион не успел прибыть в Одессу до ее оставления советскими войсками.
Трагически сложилась судьба Субхи и Алексакиса. Субхи с турецкой группой в 12 человек не сумели до эвакуации Одессы прорваться через блокаду и выехали на север. Переброшенный впоследствии по Черному морю в Турцию, основатель турецкой коммунистической партии был растерзан фанатической толпой в Анталии.
Не стало среди нас и Алексакиса. Казалось, что его мечта, которой он делился со мной в Крыму – принести свой молодой задор, горячее сердце, талант делу пробуждения классового самосознания греческого пролетариата, близка к осуществлению.
Увы, отправленный на лодке в Грецию, он был предательски убит морскими бандитами.
Тяжело писать о рано оборвавшейся жизни друга далеких лет, с которым вместе переживали и горести, и радости, с которым делились сокровенными мечтами о коммунистическом будущем, о счастье для всех народов на земле. Алексакис, воинствующий большевик Орион не дожил до наших счастливых дней…»
25 июня – последний из 75 героических дней 1919 года, когда над Советским Крымом развевались красные знамена. Эти незабываемые дни стали для Семена Максимовича Мирного школой революционной борьбы, университетами, закалившими его идейно и нравственно на всю оставшуюся жизнь.
Глава 3. В ОСАЖДЕННОМ ГОРОДЕ
1919 г., июнь, Одесса
Москва не случайно рекомендовала Одессу местом переброски группы Мирного и Страуяна в Болгарию. После учредительного конгресса Коминтерна Центральное бюро болгарской коммунистической группы во главе со Стояном Джоровым разместилась именно в этом портовом городе. Уже в начале апреля она ведет широкую издательскую деятельность на болгарском языке. Первого мая выходит в свет первый номер газеты «Коммуна». Печатается другая революционная литература. Часть ее по организованному морскому каналу связи направляется в Болгарию.
В мае на рыбачьей лодке из Одессы в район Варны переправляются Христо Боев и Стефан Андреев Шарков, на которых Центральное бюро болгарской коммунистической группы возлагает миссию установить связь с ЦК партии тесняков – социалистов, передать товарищам в Болгарии революционную литературу и деньги. Задание было успешно выполнено. Христо Боев успел в Софию к открытию ХХII съезда БРСДП (т. с.) и принял участие в его заседаниях, которые проходили в театре «Корона». Именно там партия тесняков-социалистов была преобразована в Болгарскую коммунистическую партию и приняла программные задачи Коминтерна.
Однако к концу июня морской канал связи с Болгарией перестал действовать. Сказалось кардинальное изменение обстановки в Одессе и вокруг города. Крым оккупировала белая армия. На Украине хозяйничали деникинцы, гетмановцы, гайдамаки и кайзеровские войска. На одесском рейде, закрыв выход из гавани, стоял флот Антанты.
Но, несмотря на это, одесский обком партии, со дня на день ожидавший прорыва белых в город с севера, делал все возможное, чтобы использовать порт для связи с внешним миром. Надо было спешить рассказать народам Европы всю правду о целях и задачах Октября.
Именно в эти тревожные дни секретарь одесского обкома партии Елена Кирилловна Соколовская получила сообщение из Центра, что из Крыма в Одессу пробирается группа большевиков, среди которых направляющиеся в Болгарию Семен Максимович Мирный, Ян Карлович Страуян и болгарин Георгий Портнов.
Утром, в один из последних дней июня, Мирный с товарищами вошел в Одессу. Даже обещавшее жаркий день южное солнце не смогло придать «жемчужине у моря» присущий ей в прошлом перламутровый блеск. Город задыхался в мерзком запахе давно не вывозившихся мусорных свалок, гниющих в портовых складах невыделанных кож. Бульвары и улицы кишели беспризорниками. По осунувшимся лицам прохожих и непосвященному было ясно – подступал голод.
Но осажденный город жил, сопротивлялся. Работали все советские учреждения. Вокруг немыслимых по мирным временам цен кипел Привоз. Под новые революционные песни печатали шаг немногочисленные красноармейские отряды. По ночам головы обывателей тревожно отрывались от подушек – перестрелки возникали прямо под окнами. Это сотрудники ЧК выясняли отношения с обнаглевшими бандитами Мишки Япончика, белыми подпольными центрами. Надо было во что бы то ни стало предотвратить готовящиеся погромы, контрреволюционные выступления.
Соколовскую Мирный застал в помещении областного комитета партии. Чувствовалось, что каждая минута у Елены Кирилловны на вес золота.
– Рада вас видеть, Семен, живым и, надеюсь, здоровым, – мягко пожала руку, улыбнулась.
Мирный отметил, что похудевшее, с темными от накопившейся усталости полукружьями у глаз, ее лицо не лишилось присущей ему очаровательности.
– Ближе к вечеру заходите, обстоятельно все обговорим,
– Елена Кирилловна кивнула в сторону постоянно хлопающей двери своего кабинета.
– А сейчас, простите, заседание на заседании. Дохнуть некогда…
И ее моментально всосала в себя группа военных, направившихся в зал заседаний.
Как и в Симферополе, отметил про себя Семен, одесский обком партии в эти неспокойные дни превратился в настоящий боевой штаб. Представители воинских частей требовали боеприпасы, обмундирование.
Рабочие отряды согласовывали маршруты ночных дежурств. Кто-то на повышенных тонах доказывал необходимость дополнительных поставок хлеба. И весь этот котел разгоряченных голов кипел, бурлил – казалось, еще немного и вспыхнет огонь, так наэлектризована была атмосфера в каждой комнате комитета.
Поздним вечером, когда вязкие ночные сумерки готовы были разлиться по городу черно-лиловой беспросветностью ночи, в небольшом, насквозь прокуренном самосадом посетителей кабинете Соколовской шел неспешный и, казалось, отвлеченный от суеты прошедшего дня разговор. Над широким письменным столом, заваленным ворохом служебных бумаг, робкий желтый свет маленькой электрической лампочки выхватывал яркое пятно до голубизны белой кофточки хозяйки. Из полутени, в которой как-бы скрылось от нахлынувшей усталости ее лицо, блестели, ставшие вдруг карими, внимательные, заинтересованные глаза.
Мирный удобно расположился в маленьком потертом дерматиновом кресле и как-бы слился с ним, блаженствуя после многокилометровых деловых визитов в практически незнакомом городе: надо было устроиться с жильем, договориться о встрече с болгарскими товарищами, решить ряд других неотложных вопросов. Его небольшие круглые очки в стальной оправе, смешно упавшие на переносицу, прятали усталый взгляд. Осунувшиеся черты лица не могли скрыть удовлетворения от этой встречи. Длинные худые руки никак не могли найти себе место на подлокотниках, время от времени непроизвольно соскальзывая на колени.
– Задание Центра сложное. Без вашей помощи не обойтись. Со Страуяном и Портновым предстоит добраться до берегов Болгарии. В Варне товарищи уже предупреждены, помогут связаться с Благоевым и Коларовым. Но об этом пока, думаю, рано говорить. Главное – переправиться морем.
Этот интеллигентный молодой человек еще с первой их встречи
импонировал Соколовской деликатностью слов и поступков, сочетающейся с твердостью и надежностью. Внимательно слушая его, Елена Кирилловна не могла отрешиться от мысли о тех опасностях, которые вскоре лягут на плечи курьера партии и его товарищей. Попытки достичь Болгарии сушей – обречены на провал. Это ясно. Прорваться сквозь блокаду вражеских кораблей – тоже практически невозможно. Но другого выхода просто нет. Надо рисковать. Понимают это и в Центре, настаивая на морском варианте переброски.
– Вы правы, Семен Максимович, – как-бы еще раз убеждая себя, сказала Соколовская. – Но хочу предупредить, что возможности наши здесь ограничены. Несколько товарищей уже расплатились за подобную попытку жизнью.
В кабинете на какое-то время наступило напряженное молчание. Казалось, собеседники натолкнулись вдруг на невидимую стену и не знают, как ее обойти.
Поднявшись из-за стола и оправив простенькую черную юбку, Елена Кирилловна подошла к Мирному и с загадочной улыбкой положила руку ему на плечо:
– А вы знаете, кажется, есть выход. Вы на Арбузном не бывали?
Мирный непонимающе взглянул на нее. Да, сегодня днем он прошел по Арбузному причалу, напрасно пытаясь купить там что-нибудь съестное. Его мизерных средств, к сожалению, не хватило, чтобы перекусить с товарищами. Каким образом могут помочь все эти полупьяные спекулянты и аферисты?
– Там сейчас рынок контрабандистов, – пояснила Соколовская. – Товары, которыми они торгуют, практически все доставляются морем из-за границы. Думаю, эти парни знают, где проскочить мимо сторожевых кораблей.
– Да, но… – Мирный безнадежно развел руками. – У меня нет таких средств, чтобы найти с ними общий язык.
– А деньги вряд ли помогут, – убежденно сказала Елена Кирилловна. – Сегодня у них столько кредиток, что нам и не снилось. Попробуем рассчитаться продуктами. В голодное время они в цене. Ваша задача – найти подходящую лодку.
Соколовская вновь села за стол:
– Еще какие проблемы?
Мирный, надорвав подкладку пиджака, извлек аккуратно перевязанную стопку папиросной бумаги и положил перед Еленой Кирилловной:
–Размножить бы…
– Неужели литература? Вот это вовремя.
Раскладывая перед собой тонкие, кое-где уже надорванные листки с перепечатками очередных декретов Советской власти, доклада Владимира Ильича на первом конгрессе Коминтерна, его последней работы «Пролетарская революция и ренегат Каутский».
Соколовская радостно улыбалась.
– Мы же, считай, блокадники. Совсем без литературы сидим. До отъезда отпечатаем. Только, думаю, надо на более плотной бумаге. Ведь не дай бог попадет вода – папиросная расползется.
На том в тот вечер и расстались.
1919 г., июль, Одесса
Весь месяц прошел в бесчисленных хлопотах. Время от времени Георгий Портнов собирал болгарских коммунистов в обкоме партии. Засиживались допоздна. Мирный и Страуян подробно интересовались положением в Болгарии, уточняли адреса и явки в Варне, Софии.
Семен целые дни проводил на Арбузном причале – искал лодку. Надо было спешить. Положение в городе становилось все более тревожным. Ползли слухи о готовящемся десанте с кораблей Антанты. Зашевелились контрреволюционные подпольные организации. То тут, то там по ночам продолжалась стрельба. По всему чувствовалось: белые готовятся нанести решительный удар.
Контрабандисты, как и предполагал Мирный, оказались наглы и неуступчивы. Идти в Болгарию не отказывались, но заламывали такие цены, что у него от негодования дух захватывало. Но терпел, понимая, что полностью зависит от них. Да в самом деле, даже для просоленных морских волков риск подобной «прогулки» был чрезвычайно велик. День проходил за днем, а переговоры с владельцами суденышек ни к чему не приводили.
Мирный уже было отчаялся найти нужного человека, когда однажды вечером к нему подошел старик с окладистой седой бородой:
– Слыхал, дубок нанять хочешь? Возьму недорого. Пять пудов муки и два пуда соли.
– А вы знаете, куда надо плыть?
– Дык ясно, что не бычков ловить… Пойдем, глянешь дубок.
Парусник произвел хорошее впечатление. Даже непосвященному в тонкости морского дела было ясно, что на таком можно выдержать любую непогоду. Да и старец (как оказалось старообрядец) показался ему. Сразу было видно человека смелого, уверенного в себе. Правда, хитрые, глубоко запавшие глазки выдавали беспринципность и полное отсутствие каких-бы то ни было моральных устоев. Но ведь, как говорится, дареному коню…
Торги продолжались долго. Амвросий, как его здесь называли, оказался неуступчивым. Закатывал глаза, выражая возмущение, божился, что подобным образом еще никому не удавалось его одурачить. Однако, когда понял, что сделка вот-вот лопнет, вдруг пошел на попятный, согласился на пуд соли и три пуда пшеницы. Ударили по рукам. И здесь же старец на глазах преобразился. Мирному показалось, что перед ним совсем другой человек – куда только делись его злоба, неуступчивость, торгашеский пыл. Глянув спокойно и оценивающе на молодого человека, Амвросий, казалось, сделал для себя важный вывод:
– А ты из богатеев, чоловиче, коли в такой час и зерно, и соль маеш…
Семен не обратил внимания на эту фразу, о чем в дальнейшем пожалел. Да ведь и не объяснить же старику, из каких таких запасов продукты.
В повседневных хлопотах время летело незаметно. В типографии заканчивали набор ленинских работ и материалов Коминтерна. Убористая нонпарель помогла до минимума сократить объем печатных страниц. Желтая оберточная бумага с глянцем еще из довоенных запасов гарантировала сохранность брошюр в самых непредвиденных ситуациях предстоящего морского путешествия. Мирный внимательно правил корректуру. В редкие свободные часы ему помогала Соколовская.
1919 г., 9 августа, Одесса
Наконец-то Семен вздохнул свободно. Все было готово к отплытию. Литературу, обернутую ситцем, аккуратно зашили под подкладку пиджаков Мирного, Страуяна, Портнова. Выделенные Соколовской соль и зерно еще накануне перекочевали в закрома Амвросия. Его дубок, экипированный для длительного морского перехода, ожидал в условленном месте.
Только что в обкоме партии состоялась последняя встреча отъезжающих с Еленой Кирилловной: еще раз проверили явки и пароли в Болгарии, обсудили последние детали съезда. Чувствовалось, что за улыбкой хозяйки кабинета – скрытая тревога. Все ли предусмотрели? Ведь любая мелочь может сорвать важное задание Центра.
Да и, кроме того, практика профессионального революционера открыла Соколовской горькую истину: после подобных расставаний с товарищами редко наступают долгожданные встречи. Одних судьба забрасывает далече. Другие уходят навсегда. Ведь никто из них в эти переломные годы не застрахован от бандитской пули, тюремной камеры, контры, тифа, испанки. А потому Елена Кирилловна научилась ценить эти последние часы перед расставанием. Вот и сегодня она не могла ограничиться беседой в кабинете. Пошла проводить «болгар» (как шутя называли их группу в обкоме) на пристани.
Ночь была не по-августовски свежей. Резкий ветерок с моря трепал широкие рукава блузки, очерчивал в темноте стройный силуэт красивой женщины. Мирный невольно залюбовался Еленой Кирилловной, задержав в своих руках ее хрупкие пальцы. Хотел сказать что-нибудь особенно теплое, нежное, но, смутившись, наклонился и поцеловал ее в щеку.
– Ни пуха – ни пера, Семен, – тихо проговорила она и тайком, будто поправляя растрепавшиеся под ветром волосы, смахнула выступившие на глаза слезы.
Мирный, не ожидавший такого проявления чувств, на какое-то время растерялся. Потом, положив руки на плечи Елены Кирилловны и легонько сжав их на прощание, ответил ласково:
– К черту… Берегите себя…
Резко повернулся и прыгнул в лодку, к товарищам. Амвросий, в нетерпении поглядывая по сторонам и зло чертыхаясь, тихо, с предосторожностями поднял якорь. Дубок, разрезав носом встречную волну, тяжело выруливал в море мимо мерцающих вдали огоньков вражеской эскадры.
Семен еще долго стоял на корме, с напряжением вглядываясь в белевший на берегу стройный женский силуэт.
