Валерий Столыпин
На крыльях миражей
– Мне не нужна своя судьба. Верни мою Бэллу.
– Скажи, Жанна, а её ты любишь? Что-то не замечал твоего к ней хорошего отношения. Подай-принеси. Постоянные упрёки, недовольство, придирки.
– Я старшая сестра. Она обязана меня слушаться.
– Ах, вот как! Хочется доминировать, чувствовать себя вожаком стаи. В такую концепцию хорошо вписывается сегодняшнее приключение. Тебя не устраивает просто любовь, только преклонение, послушание, твоя цель – беспредельное господство.
Расстанься с этой иллюзией, выбрось её из головы. Так не бывает. Очнись, наконец, начни жить как все. Увидишь, как всё вокруг тебя изменится к лучшему. Мир не за тебя и не против, он такой, каким его представляешь.
Бэлла видит окружающее очаровательным, добрым, полным перспектив и приключений, поэтому у неё получаются любые действия, за что бы ни взялась. А ты видишь вокруг мрачную картину, наполненную неприязнью и злобой. Понятно, в таком мире никому не захочется жить. Измени свои мысли, наполни их любовью и всё изменится.
– Думаешь, самый умный? Сам меняй, что угодно. Можешь даже застрелиться, мы с Бэллой не заплачем. Нам было хорошо без тебя.
– Не было хорошо. И не могло быть. Именно поэтому ты и бесишься, что всегда чувствовала ущербность по отношению к ней. При одинаковых внешних данных, полученных вами от рождения, Бэллу любили и любят, а тебя нет. Потому, что любят не за внешность, хотя бывает и так, а за красоту души, за мысли, за внутреннее содержание, которого у тебя нет.
Ты же неспособна любить. Говоришь, что испытаешь радость, если меня не станет? Думаю, ненадолго. А вот Бэлла будет страдать. Но тебя это не трогает, не так ли? Какое тебе дело до её чувств.
– Почему меня должно волновать то, чему меня никто не учил? Мы всегда жили сами по себе, никому не нужные.
– Врёшь. Говори за себя. Бэлла беспокоится, заботится, переживает, в том числе за тебя, за меня, за маму, за отца, за будущего ребёнка. Ей есть, кого любить, кого защищать. Зато нет нужды ненавидеть. Да и некогда. Это у тебя времени навалом: праздного, бесполезного, потраченного даром. Оттого и бесишься, что не знаешь, куда приложить усилия. А ты займись чем-нибудь. Работать не пробовала?
– Поварешкой? Ну, уж, увольте. Я вам не рабыня.
– Не нам, себе. Будь хоть принцессой, главное, живи на свои средства. Мы на себя сами зарабатываем. Будь добра и ты жить самостоятельно, как подобает человеку взрослому, ответственному. А куда ты устроишься, решай сама. Можешь директором пойти, манекенщицей, киноактрисой. У тебя для этого вполне приличные визуальные данные. Но пока ты умеешь только кашу варить, не очень правда здорово, едва на троечки вытянула диплом.
– И устроюсь! Если захочу.
– Вот и давай, привыкай, что больше тебе никто ничего не должен. Вечером будем говорить конкретно, все вместе. Я не могу жить на вулкане.
– Так проваливай из моей квартиры, освобождай жилплощадь.
– До вечера. Всех приглашу к семи. Будь добра быть дома.
– Посмотрим, кто тут лишний.
– Вопрос стоит несколько иначе. Бэлла слишком сильно к тебе привязана кровными узами. Одному, без поддержки родственников, мне этот узел не разрубить. Знать бы, что по этому поводу думают они…
Химера
Но если шальная осечка
Вернёт на тропу бытия…
Надену серёжки, колечко,
Вздохну и забуду тебя.
Нина Максимова
На просторах нашей необъятной страны есть суровые регионы, где три сезона года – весна, лето и осень укладываются в один или два месяца. Там шутят, если их кто-либо спрашивает о том, какое было лето, что их в этот день там не было.
Нечто подобное происходит зачастую с любовью: ждёшь её, ждёшь… потом бац – вторая смена. А была ли та самая любовь на самом деле или показалось? Зато, какая обильная пища для воображения.
Некоторые, прожив в состоянии любовного обморока неделю или месяц, впоследствии пишут романы с продолжением, десятками томов, скрупулёзно выдумывая мельчайшие подробности якобы происходившего с такой тщательностью и детализацией, словно, пылая страстью, всё это время не выпускали из рук блокнот, где регистрировали каждый нюанс ощущений и переживаний. Каждый штрих поминутно выписан с достоверными маркерами, чтобы можно было каждому сравнить с личными переживаниями.
Реальная любовь чаще вырастает из физиологии и ей же заканчивается. Равно как Вселенная в результате Большого взрыва: из ничего появляется, растрачивает потенциал, постоянно охлаждаясь, и сворачивается опять же в ничтожно малую величину, о которой в ближайшие сто миллионов лет никто не вспомнит.
Витька из тех мальчишек, которых отношения с девочками всегда застают врасплох. Книжки, футбольный мяч, фотоаппарат очерчивали границы его интересов.
Конечно, среди его друзей были и девчонки. Например, Катя и Юля, две сестрёнки из пятьдесят пятой квартиры, которые жили двумя этажами выше в его подъезде.
С ними Витя плотно общался с шести лет.
Когда была плохая погода, он вместе с сёстрами играл в больницу или в магазин, иногда в семью. Коноводили всегда сёстры. Мальчик обычно соглашался на такие правила, которые непрерывно выдумывали они. Это ему даже нравилось.
Дружба продолжалась до окончания школы в неизменном виде, ни разу не переходя в иную, более интимную плоскость.
Виктор и воспринимал девчат как друзей, просто иного пола.
Пока не встретил на вступительных экзаменах в институт Олю. Точнее, она его заметила и решила не упускать, поскольку именно о таком парне мечтала долгими зимними вечерами в маленьком провинциальном городке, где родилась и выросла, который страстно хотела никогда больше не видеть.
Рабочие посёлки, беспробудное пьянство как подавляющий образ жизни, нищета, бытовые склоки и серая обыденность, лишённые малейшей перспективы изменений к лучшему. Такая жизнь явно не для неё. Нужно стремиться, толкаться локтями, если придётся, но вылезти из этого болота.
Витьку она приметила сразу. Столичного жителя, пусть из обычной, среднестатистической семьи, отличить от приезжего не сложно. Одежда, поведение, даже походка у москвичей иные.
Одет, правда, парень не очень. Значит, родители, скорее всего, обычные работяги. Зато ничего маргинального в облике. Судя по манерам, маменькин сынок. И на девчонок совсем не смотрит.
Оленьке знаком хищный взгляд озабоченных юношей из посёлка, начинающих раздевать глазами сначала область декольте и ниже, а лишь затем устремляющих жадный взор на лицо и фигуру. Этот, сразу видно, слюни не пускает. Даже не пытается разглядывать и оценивать женские прелести. Значит, пришёл в институт учиться, рогами и копытами землю рыть будет, чтобы получить диплом.
Случайная мысль о рогах показалась забавной. Такой парень в случае чего не поймёт и не заметит, что его использовали. Это так, на всякий случай. Мало ли, вариант интереснее подвернётся. Главное, с чего-то начать, там видно будет.
Оля не была хищницей или искательницей приключений, просто поставила перед собой цель вырваться из капкана обстоятельств. Нормальное, в принципе, желание. Все хотят жить лучше, почему не она?
Оля уже знала, что фамилия юноши Снегирёв. Она невольно примерила её к себе и осталась довольна. Ольга Владимировна Снегирёва. Звучит неплохо. Однако вступительные испытания подходят к концу. Сегодня последний экзамен. Пришло время знакомиться. Или сейчас, или…
Конечно, это не вопрос жизни и смерти. Мальчишек, причём гораздо соблазнительнее с точки зрения наружности, полно, но интуиция подсказывала девочке именно такой вариант, а своему чутью она привыкла доверять.
Оля продемонстрировала Снегирёву томную фирменную улыбку, многократно усиленную почти чёрными глазами размером в половину лица, умело обратив на себя его внимание, и тут же потупила очи долу, притворно изображая благочестие.
Взгляд, артистичная скромность и тщательно подобранная одежда, намеренно простенькая, но прорисовывающая все выигрышные линии фигуры, мягкие по-кошачьи, плавные жесты – всё адресовано единственно ему. Как можно такое не заметить?
Увидел!
Ещё бы. Оленька так старалась…
– Оля. Я Оля, фамилия Королёва. С буквой ё. Пока только принцесса. Тебя не смутит, если обращусь с просьбой? Если нас зачислят, впрочем, я почти уверена, так и будет, хочется отметить это событие, а я совсем никого здесь не знаю. Можно мне с тобой? Деньги у меня есть, если что. За меня платить не придётся. Не бросай меня, а…
Виктор смутился, не столько от слов, сколько от проникающего куда-то внутрь черепа взгляда. Девушка парню понравилась, только сам он ни за что бы себе не признался в этом и никогда не решился бы подойти. Однако возраст давал о себе знать, сигналя учащённым пульсом, выступившей пятнами краской на коже лица, сбившимся дыханием. Дружба. Почему бы нет? Какая разница, парень или девушка. Раз уж приходится вливаться в новый коллектив, значит, необходимо приобретать знакомства. Пусть это будет первым.
– Я с удовольствием. Только отметить не выйдет. Я на мели. Впрочем, чего скрывать, деньги меня не любят. Могу осилить кафе-мороженое. Лучше просто погулять. В парке, например.
– В парке так в парке. На скамеечке посидим. Дома живёшь или в общежитии?
– С родителями. В Подмосковье. В общежитии мне отказали, придётся, наверное, квартиру снимать. Ничего, справлюсь. Я уже работу нашёл. Только одному жильё снимать дорого, нужно напарника искать.
– Давай вдвоём. Я тоже подработку найду, чтобы комнату оплачивать. Ты как?
– Я никак. Ты же девушка. Так нельзя.
– Я не спать предлагаю. Можно между кроватями ширму поставить. Готовить вместе будем. Кто первый придёт, с того ужин. Девчонок боишься?
– Ещё чего. Просто это неправильно. Представляешь, что о нас подумают?
– Ой, ой! А тебе не всё равно? Это твоя жизнь. Учить уроки вместе будем. Ты мне поможешь, я – тебе. Не понравится – разбежимся. Эксперимент. Зато отвлекать никто не будет от учёбы. Если работать оба пойдём, у нас времени свободного не будет: учиться, работать, спать. Главное, обо всём сразу договориться, чтобы не было поводов для ссор.
– Ладно, подумаю. Но лучше не надейся. С парнями надёжнее.
– Ну и ладно. Мне и в общежитии неплохо. Зато работать не придётся. Назло тебе отличницей стану. А ты со своими парнями вечно в свинарнике будешь жить… голодный и злой. Хотела как лучше.
– Не знаю, как лучше. Я учиться пришёл, а не жениться.
– Хочешь сказать, что у меня другая задача? Какая, интересно знать?
– Сказал, подумаю.
Чуть больше чем через месяц, когда Витя получил первую зарплату, жильё снял. Правда, не квартиру, комнату в коммуналке, зато совсем близко от института. Поселились вместе.
Пока Витька решал и думал, из его ушей пар валил, мозги кипели. Такая авантюра не для его характера. С другой стороны, подобная возможность раз в жизни выпадает. Пожить по-взрослому студенту первого курса, практически школьнику, что может быть интереснее? Решился.
Оля без смущения переселилась, даже обрадовалась и чмокнула Витьку в нос, выкрасив помадой. Для посторонних он стал практически семейным.
Впрочем, какие препятствия могут быть у неискушённой девушки, почувствовавшей беспредельную свободу?
Мысли в её кудрявой головке выпирали во все стороны, как солома из головы Страшилы Мудрого. Жизнь перекраивалась на лету. Перспективы и фантазии захватывали.
Смастерили перегородку, разделив комнату на три части: две спальни и зал, в котором кухня, столовая и учебный класс. Не очень удобно. Надо будет переделать, чтобы перегородки легко передвигались. Пока так сойдёт.
Ужин готовили вместе.
Оля переоделась во что-то лёгкое, воздушное, объёмное, свисающее свободными складками, нисколько не скрывающими секретные детали девичьей фигуры.
То и дело она прикасалась к Витьке оголёнными участками кожи, наполнив собой и своим возбуждающим запахом комнату.
Когда закончили ужинать, мальчишку уже трясло от предчувствия, что сотворил глупость. Он и не предполагал, что подруга может так взбудоражить воображение. И зачем только согласился с ней жить?
Нужно учиться смотреть на мир иначе, безучастно. Не до девчонок. Иначе серьёзных высот не достичь.
Да, легко сказать. Когда рядом наживка, завлекалочка, катализатор непонятных реакций, попробуй, увернись. Чёрт бы её побрал, эту Олю с рюшечками и воланчиками, голыми коленками и манящими поцелуйными губками.
Стонать, сожалеть о безрассудном поступке теперь поздно, нужно приспосабливаться. Но, чёрт возьми, как тяжело жить с привлекательной, к тому же нагловатой девчонкой, под одной крышей. Говорил же ей – неправильно. Наверняка Оле ещё и восемнадцати нет.
А это тут причём? О чём, вообще, он думает? И что это за тягостные, распирающие изнутри ощущения? Вот попал, так попал. Экспериментатор хренов.
Для Оли первые чувства и вовсе стали неожиданным, не очень приятным сюрпризом, напрочь уничтожившим уверенность в том, что хочет продолжать совместное проживание на одной территории.
Набухли, не дают покоя соски, словно внезапно напала непонятная аллергия. В область таза прилила кровь, в самом низу живота непонятные спазмы, в голове бедлам, в мозгу происходит нечто невероятное.
Такого результата она не ожидала.
Вот тебе и попользовалась. Ещё вопрос, кто кем.
Она – ну, не дура – мечтала, чтобы Витька придвинул кровать и лёг с ней.
Глупое желание высверливало возбуждением непокорное сознание, хотя девочка из последних сил жала на тормоз.
А если залёт, тогда как? Учёба, мечта вырваться из капкана нищеты – всё насмарку? Что, что она про этого мальчишку знает?
Молодой, симпатичный, здоровый, во всяком случае, внешне. Не хам (пока не проявился), общительный. Всё! А характер, привычки, мысли, реакции, действия? Что можно от Виктора ожидать?
Оле стало страшно, захотелось тут же собрать пожитки и тихо, по-английски, скрыться в ночи. Куда? Из общежития опрометчиво, чересчур смело выписалась. Обратно возьмут вряд ли. Желающих заселиться много больше, чем свободных мест.
Всю эту кашу заварила по недомыслию. Ладно бы влюбилась всерьёз, так парень не совсем в её вкусе. От свободы ошалела. Удобный – да, податливый – конечно, москвич… почти. И всё, больше никаких достоинств. Желание стать самостоятельной, взрослой? Кто знает, отчего больную голову посещают нескромные мысли.
Думать нужно. Ведь придётся со всем этим жить.
Вон как разобрало. Отдаться готова, сразу и даром, это что? Ещё немного и умолять начнёт, чтобы не отказал.
Странно, ведь жила дома с братом, спали сколько раз в одной кровати, и ничего, совсем ничего подобного не было. Какое-то наваждение. Даже, если быть до конца честной, припадок, помешательство.
Оля за своей перегородкой елозила в постели, чувствуя, как намокли трусики, как набухли соски, ворочалась тихо-тихо, чтобы не услышал мальчишка. Переживала, не умея гасить нахлынувшие так не к месту эмоции.
Она почти готова была встать и улечься под его одеяло. Девчонку трясло, живот сводило спазмами, руки непроизвольно проникали в запретную зону.
Несколько чувствительных, будоражащих, взрывающих сознание и тело мгновений, и наступила разрядка.
Кажется, она стонала. Или показалось?
Это лишь начало, первый совместный день. Нужно купить что-нибудь успокаивающее. Или уходить, пока не поздно.
Витька тоже не спал. Крутился, шурша одеялом.
Его видения менее реалистичны, поскольку всё, что находится у девочек под одеждой, для него являлось загадкой.
Юноша способен фантазировать, и только. Физиология его ещё не разбужена, потому он не испытывает физического страдания, лишь эмоционально вздыблен и потревожен неведомыми ощущениями: манящими, окрыляющими, невыносимо приятными, размыто-туманными.
Сердечко его трепещется, возбуждённое желанием, смысла которого постичь не в силах.
Ясно одно – причина этих переживаний находится в паре метров, за тоненькой перегородкой.
Витька слышит её дыхание, невнятные стоны. Наверное, чего-то приснилось. Кажется, душно. Может быть, открыть форточку?
Неделю оба ходили полусонные. Оля даже огрызаться начала, но завтрак и обед готовила, прибиралась.
Работала девочка два-три часа в день, а Виктор полноценные смены. Приходил с работы, начинал учить, засыпал с учебником в руках. На парах отрубался, клевал носом, но зачёты сдавал вовремя. Только похудел сильно. Ни претензий, ни замечаний, ни предложений. Мазохист, право слово.
Оля приготовит ему поесть, наложит в тарелочки, сама смотрит с удовольствием, как он торопливо стряпню в рот закидывает. А парень-то ничего, хороший. Такого и полюбить можно, если о глупостях не думать.
К неудобствам совместного проживания потихоньку привыкли, хотя нет-нет да снова случался некий казус, вызывающий волну непредсказуемого возбуждения.
Вчера, например, Витя зашёл на Олину территорию, что-то по учёбе спросить, а та нижнее бельё переодеть хотела, сидела на стуле нагишом, лицом к нему, широко раздвинув ноги, так вышло. Его глаза в то мгновение нужно было видеть. Для них не хватило лица.
Юноша отвернулся, извинился, сказал, что без предупреждения больше ни ногой, а у девчонки только что надетые трусики моментом намокли, пришлось снова менять.
И опять всю ночь Оля не спала, мечтала, ворочалась и охала. Снотворное принимать нельзя – учиться нужно. Успокаивающие не помогают. Видимо, размер проблемы и их вектор гораздо серьёзнее, чем бытовая депрессия.
Витя тоже от неопределённости статуса маялся неприкаянно. Сколько же выдержки у парня. Другой бы на его месте давно уже подругу изнасиловал или измором взял, а этот играет по правилам, которые на самом деле его совсем не касаются. Может, импотент? Не похоже.
Что за дела: и хочется, и колется, и мама не велит.
Оля ждёт решительных действий с его стороны, он готов к военным действиям, но смертельно боится.
Определиться уже пора. Расходиться совсем или сходиться окончательно. Неудобно на двух стульях сразу. Опоры нет, уверенности тоже.
Одним словом, не жизнь, а сплошной эксперимент, не имеющий конкретной цели. Испытание воли и выдержки. Для чего?
С работы Витя пришёл почти в одиннадцать. Горячий ужин на столе накрыт двумя одеялами, чтобы не остыл. Запах чего-то вкусного завис над пространством комнаты. Оля подождала, пока Витя разденется, каждое движение знакомо, отчётливо слышно в маленьком помещении. Вот он снял ботинки, повесил куртку, надел тапочки.
– Витя, зайди, пожалуйста. Я заболела. Поставь мне горчичники.
– Сейчас, только руки вымою. Они у меня холодные.
Через несколько минут подошёл к ширме, – можно? Ззахожу.
– Угу.
Виктор вошёл.
Оленька лежала на кровати раздетая, лицом вниз.
– Ой, извини!
– Ты горчичники собрался ставить, не извиняйся.
– Можно я тебя накрою?
– Нельзя. Начинай.
– Не умею.
– А целовать, целовать ты умеешь? Какой ты телёнок. Нельзя же так. Обними хотя бы, если ничем больше помочь не можешь. Видишь, девушка страдает. По тебе, между прочим. Какой же ты осёл. Думала, сам догадаешься. Ага! Жди. Так и помрёшь девственницей. Ну почему ты такой робкий? Другой бы уже давно на твоём месте растерзал меня в клочья.
– Оль, у тебя температура или что? Я за доктором.
Виктор сначала оробел, но инстинкт охотника не пожелал дремать, предъявляя свои права на доступную, лёгкую и желанную добычу. Робко дотронулся до девичьей груди, не владея собой. Девушка успела перевернуться. Внутри грудной клетки лопнула и разогнулась пружина, вгоняющая в прострацию.
Такой нежности одновременно с сильнейшей энергетикой, буквально вливающейся в пальцы, даже представить себе было невозможно.
Что-то пульсировало, обжигало. Руки дрожали, не желая подчиняться. Витька провёл пальцем по колоколу белоснежного холма, живого, эластичного, упругого. Сосок девушки напрягся, невыносимо захотелось сжать его, одновременно обхватив ладонью всё остальное.
Юноша схватил девушку в охапку, прижал к себе, натягивая на неё одеяло. Её нагота и доступность не были дозволенными.
Она девушка, значит, всё, что находится под одеждой, под запретом. Сейчас он совершил проступок. Может быть, даже преступление.
Виктор завернул её кое-как, уложил на постель и впился губами сначала в глаза, потом в нос, обмусолил попутно всё прочее, включая волосы, шею, уши, почувствовал её вкус.
Как долго об этом мечтал.
Оба моментально улетели неведомо куда.
Руки и губы действовали сами собой, словно по загруженной в мозг программе, отключив сознание за ненадобностью. Юноша и девушка сплелись в копошащийся неспешно клубок, время от времени издающий чмокающие и чавкающие звуки. Оба в полуобморочном состоянии изучали тела друг друга, поражаясь несхожести анатомических деталей и подробностей.
Каждый следующий штрих знакомства с рельефом живого тела миллиметр за миллиметром вызывали шок и решительное желание действовать.
Оля словно под гипнозом раздвинула трепещущие от желания бёдра, впустив в себя напряжённое, горячее нечто, обжигающее внутренности.
В глубине промежности что-то сжалось в сладостных спазмах, подавляя волю, кроме желания насладиться твердеющим существом, проникающим в каждую клеточку вибрирующего от возбуждения тела.
Мозг посылал сигналы сказочного восторга, сковывающего движения, заставляя застыть, дрожа в нетерпении от предвкушения блаженства, хотя от того, что уже случилось, хотелось орать в бешеном восторге.
Когда ребята очнулись и отдышались, Оля, приходя частично в себя, осознала, что, во-первых, уже не девочка, о чём свидетельствует водянисто-алое пятно на простыне и липкие бёдра, во-вторых, никто из них ни секунды не подумал о последствиях.
– Дурак! Дурак! Дурак! Как ты мог!
Оля зарыдала, уткнувшись в обнажённую грудь, стуча по плечам маленькими кулачками.
Витя гладил подругу голову, прижимал к себе, впитывая родной запах.
Сегодня и он стал мужчиной. Отныне Оля – его женщина. Единственная. В молодости каждому хочется большой, чистой, вечной любви, как же иначе? Одноразовая, только у неудачников.
Теперь он будет её опекать. Ведь это и есть любовь? Правда? И к чёрту все перегородки. Семья – значит семья. Спать нужно на одной кровати.
– Милая!
Оля плакала всё тише, ещё всхлипывая, но почти засыпая, думая, что всегда добивается своей цели, но, дойдя до неё, ощущает пустоту и неудовлетворённость.
Вот и сейчас…
Чего она, в сущности, добилась? Почувствовала вкус настоящего секса? Ничего особенного. Конечно, полёт был и много чего ещё, но совсем недолго.
А если ещё попробовать? Может быть, самое главное от страха и неожиданности познать сразу не сумела?
Спали теперь вместе. Нет, не так… они вдвоём не спали каждую ночь до самого утра, падая в изнеможении после каждого оргазма и снова покоряя сияющие восторгами познания вершины, которых становилось всё больше и больше. Правильно в песне поётся – лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал.
На чисто физическое наслаждение наслаивались эмоции, запахи, звуки, желание понравиться и доставить удовольствие партнёру. Одну за другой они находили волшебные точки, прикосновения к которым дарили иные восторги, неведомые прежде. Число открытых эрогенных зон оказалось немыслимым. Иногда удавалось вызвать бурю эмоций и пик страсти одним-единственным прикосновением, и это было волшебно.
Случались судороги эротического экстаза и вовсе без прикосновений, от предвкушения и запахов желания, дополненных нежным шёпотом и нескромными признаниями. Вся комната насквозь пропиталась запахами желания и секса. Учиться стало некогда.
Через несколько дней выяснилось, что Оленька ненасытна. Витя не справлялся, не мог досыта удовлетворить свою маленькую женщину.
Ей нужно было ещё и ещё, а ему рано вставать, идти на работу или на учёбу, но он старался изо всех сил.
Оленьке невозможно отказать.
Несмотря на ежедневное переутомление, Витька летал на крыльях. Вот она какая, любовь. Может быть, у кого иная, а у него такая и другой ему даром не нужно. Оленька. Его маленькая Оленька, готовая для него на всё. Естественно, он готов отдать вдвое, втрое больше. Она этого стоит.
Тем временем девочка начала превращаться в женщину. В ней зрело и приобретало грандиозные размеры чувство собственника. Мой. Больше ничей. Такая корова нужна самому.
Ещё бы. Точно не прогадала. Теперь никуда не денется.
А если найдётся другая хищница? Говорят, мужики, когда влюблены, излучают сгустки энергии и феромоны, гормоны любви. Вдруг унюхает какая нахалка сигналы вожделения, поманит неизведанными, а оттого притягательными прелестями, которые могут оказаться куда соблазнительнее, чем её собственные.
Оленька начала контролировать Витю. Каждый шаг, любое передвижение, контакты и контракты. Всё.
Поначалу парень принимал её бзики с улыбкой, считая такие действия свидетельством любви. Позже подозрительность начала утомлять. Выворачивание карманов на предмет улик, проверка памяти телефона, обнюхивания, замечания по поводу встреч, разговоров и просто случайно брошенного взгляда на проходящую мимо девушку.
– Ты маньяк, настоящий сексуальный извращенец. Мало тебе меня, раздеваешь взглядом каждую встречную.
– Успокойся, Оленька. Никто, кроме тебя, мне не нужен. Я по жизни однолюб, как и мой отец. Впрочем, даже если бы у меня появились левые мысли, не хватило бы сил на осуществление подобных желаний. Всю энергию и любовь отдаю только тебе, до донышка, без остатка. Сексуальную потенцию, которой наделена ты, никто другой не выдержит. Твои подозрения беспочвенны. Как же мы будем вместе жить, если перестанем друг другу верить? Я ведь тебя люблю.
– Это не мешает тебе заглядываться на красоток. Силёнок у тебя хватит на многих. Не морочь мне голову, выбрось всех обладательниц фривольных выпуклостей из головы, иначе не знаю, что с тобой сделаю.
Олечка начинала истерично лить слёзы, которые Виктор принимался слизывать, пытаясь успокоить подругу.
Каждый раз скандалы заканчивались кроватью, серией акробатических этюдов, но оставляли осадок, наслаивающийся на предыдущие серии приступов неконтролируемой ревности.
Так они прожили весь первый курс, часть второго, пока по случайности девочка не забеременела. Радости Виктора не было предела. Он готовился к свадьбе, потихоньку откладывая по копеечке деньги на торжество.
Чтобы не расстраивать и не злить любимую, перестал общаться вообще со всеми, чтобы не вызывать подозрение и вспыльчивость. Зачем расстраивать женщину, зачавшую драгоценный плод. Виктор покупал экзотические фрукты, вынашивал план семейного благополучия, которому не суждено было сбыться.
Кто знает, что и как повлияло на девушку. Ни слова не говоря, Оля пошла и сделала аборт.
Много времени это не заняло, вечером девушка, как всегда была дома, привычно встретила Виктора готовым ужином.
Уютно в доме может быть, даже если в нём нет ничего, кроме любви, но чувство духовного и физического единства предпочло отсидеться на этот раз где-то в другом месте.
Оля была угрюма, раздражительна, а Виктор, как назло, начал говорить о семье и ребёнке.
Оля огрызалась, не позволяла себя обнимать, избегала близкого телесного контакта. Витя пытался шутить, балагурил, но встретил пронзительный и однозначно воинственно настроенный взгляд всё тех же, в половину лица, почти чёрных глаз, в которых на это раз отсутствовали глубина и очарование, зато чётким контуром отпечаталась непонятная боль.
– Что случилось?
– Ничего.
– Отчего такое драматическое выражение лица? Есть претензии? Опять меня в чём-то подозреваешь?
– Нет. Всё в порядке.
– Отчего в твоих глазах лёд и ужас?
– Потому что исправить уже ничего невозможно.
– Разве у нас что-то не так? Что именно требует форматирования? У беременных случается беспричинная перемена настроения. Не молчи. Успокой меня. Отчего я так волнуюсь? Мне хочется плакать. Почему? Это касается нас, наших отношений, что-то с твоими родными, что не так?
– Я сделала аборт.
– Нет! Только не это. Ты пошутила? Скажи! Ведь это не только твой, но и мой ребёнок. Почему? Ты лжёшь! Не верю! Не могу поверить. Как же так? А я, а ребёнок? Это правда?
– Я испугалась. Мне девятнадцать. Что дальше, что? Пелёнки, ползунки? Жить когда? Я даже не любила по-настоящему.
– Что ты такое говоришь? А я, а мы? Разве это не любовь? Ты подумала, как мы теперь будем продолжать отношения после такого предательства? Предположим чисто гипотетически, что мы сумеем преодолеть и этот конфликт. Что дальше, как я могу тебе верить, на что рассчитывать, если в таком важном вопросе, как жизнь родного человека, ты приняла единоличное решение, словно мясник, запланировавший разделать кусок мяса? Понимаю, моё суждение жестоко, но твои действия вовсе чудовищны. Убеди, если я не прав. Для такого решения действительно есть причина? Да не молчи же ты!
– Прости, если сможешь. Я думала, что сумею тебя полюбить. Не вышло.
– Хочешь сказать…
– Я поняла, что случившееся с нами – физиологический казус, элементарный гормональный бунт, спонтанный взрыв эмоций, вызванных химическими процессами, не зависящими от нашего сознания.
Всё настолько банально. Не хочу, не могу делить тебя с кем-то. Ты слишком общительный, слишком наивный. Рано или поздно тебя уведёт спокойная, менее ревнивая женщина – романтичная, нежная, удобная… не знаю какая. Я от тебя устала. Слишком ты предсказуем. Я тебя сразу просчитала, ещё тогда, на экзаменах. Хотела, если честно, использовать. Оказалось, это очень непросто.
Обманывая тебя, я вынуждена была играть ту же партию. Долго, до бесконечности, вечно… а вечность для нас, людей, никак не может длиться дольше жизни. Не желаю тратить драгоценное время попусту. Мне нужна свобода. Неограниченная ничем свобода. Извини. Это моя жизнь, только я вольна ей распоряжаться.
– Может быть, ты права, кто знает. Жизнь покажет. Убийство ребёнка не прощу. Не могу сказать, что ненавижу. Люблю. Невозможно вот так разом оторвать от тела его часть. Буду всю жизнь помнить счастливые дни, огромные, почти чёрные глаза размером в половину лица, первый в твоей и моей жизни поцелуй, очень интимные объятия.
Жаль, ты оказалась не настолько романтичной, чтобы понять – мы созданы для любви, друг для друга. А ребёнок… давай выпьем. Поминки всё же… двойные поминки. Я выпью.
Его глаза наполнились слезами. Витька обнял свою Оленьку последний раз, прижал к груди.
– Что ты решила, с чем остаёшься? Впрочем, это уже не имеет значения.
