Валерий Столыпин
На крыльях миражей
Стыд и боль пронзили его мозг, едва приходящий в себя.
– Что, что с тобой? Ты очень болен, почему ни разу об этом не сказал?
– Всё хорошо. Даже слишком. Скажи, Наташа, ты целовала меня, или его?
– Кого, его, Юрочка?
– Этого, персонажа, чью роль я должен был исполнять.
– Дурашка, конечно тебя. Ты же мой друг, а не он. Вот смотри, видишь, я целую тебя, моего Юрочку, это уже совсем не роль, – девочка покрыла его лицо поцелуями, а он не спешил приходить в себя.
Эта роль начала ему нравиться. Наташа долго отряхивала с него пыль, нечаянно задела чувствительную зону спереди, ничуть не смутившись. Это было до жути приятно, необъяснимо возбуждало.
Юрка протянул дрожащую руку, дотронулся до её чудесного лица. Ощущение от прикосновения к бархатистой коже было волшебным, восхитительным наслаждением. Следом он провёл её по лицу и шее холодным носом, ощутив живое тепло, впервые в жизни, жадно вдыхая аромат девичьего тела.
Мальчику показалось, что Наташенька благоухает, как цветок гесперис, так называемая ночная фиалка, влажной летней ночью.
Букет изысканных запахов, включающих в себя головокружительный коктейль из сладкого, терпкого и мускусного будоражил кровь, заставляя протянуть к жаркому телу подруги вторую руку, прижать её головку к груди, зарыться в заросли душистых волос и дрожать всем телом от своей безрассудной дерзости.
Дальше они шли, переживая случившееся беззвучно, каждый по-своему, но одинаково восторженно. Оба считали это хулиганством, шалостью, слишком приятной, но преждевременной.
Друзья старались не вспоминать о событиях того дивного, поистине сказочного вечера, лишь изредка напоминая о той близости взглядами и мимолётными прикосновениями, которые уже не вызывали потери сознания.
Их дружба продолжалась, даже крепла. Ребята теперь ходили, крепко держась за руки, обмениваясь, таким образом, теплом и нерастраченными чувствами, словно боялись, что когда-нибудь их могут разлучить.
Юрка всё так же восторженно смотрел на свою подружку, не смея опорочить её тело нескромными ласками. Они иногда разговаривали о возможном будущем, но отвлечённо, опосредованно, ни в чём не клялись, ничего друг другу не обещали. Без того было ясно, насколько они дорожат дружбой и близостью.
За четыре года их тесного знакомства утекло столько воды, пережито немыслимое число событий, хороших и разных. Ни разу никому из них не пришлось познать разочарования, негодования или чувства ревности.
Оба были красивые, молодые и привлекательные, не раз и не два вызывали у представителей противоположного пола пылкий интерес, пламенные страсти, что не смогло их разлучить.
Друзьям было интересно только вместе, хотя дружили со многими.
У Наташи были подружки, у Юры неразлучные друзья, Саша и Валера. Ничего необычного не происходило.
До самого окончания школы мальчик и девочка ходили, сцепившись руками, ведя нескончаемые беседы, даря друг другу эмоции и радость.
Одинокими ночами у Юры всё было иначе. Он мечтал о возлюбленной, считая дни до совершеннолетия. За два месяца до выпуска в школе ему исполнилось восемнадцать. Подруге остались до желанной даты считанные месяцы.
Юрка ничего не загадывал, никогда не заговаривал с Наташей о любви, о замужестве. Это подразумевалось фоном, как само собой разумеющееся событие.
В мечтах, а у него было очень богатое воображение, всё, что должно когда-то случиться между любящим мужчиной и обожаемой им женщиной, происходило тысячи раз в полном объёме.
Юноша целовал, обнимал, ласкал подружку по всему периметру, дерзко проникал в запретные пределы. Конечно, он видел это лишь так, как позволяла фантазия, что никаким образом не согласовывалось с реальностью, к которой он никогда не прикасался.
Он был наивен, робок, предан до последней клеточки тела единственной девушке на свете, которая этого заслуживала, принадлежал лишь ей, что считал естественным и правильным.
Доверие и верность, только эти качества могут принести счастье, думал он.
В Наташе ему тоже не приходилось сомневаться. Завтра, на выпускном балу, он признается ей в любви, поклянётся в верности, попросит стать женой, подарит перстенёк с драгоценным камешком в честь знаменательного события.
У него даже мысли не возникало, что сюжет повествования может сложиться иначе. Он и она, это же одно неразделимое целое.
И вдруг эта проклятая повестка, отодвигающая долгожданный день, когда друзья могут с полным основанием объявить о том, что они взрослые, что они одна семья.
Сколько раз Юрка думал об этом тогда. Видение изменялось, раскрашивалось, приобретало объём, вкус, цвет и запах.
Он чётко запланировал, что, когда и почему произойдёт, знал по именам своих с Наташей детей, видел интерьер общей квартиры, даже побывал на виртуальной свадьбе. А теперь, теперь придётся все менять на ходу, потому, что два года нужно будет носить сапоги, отдавать честь и петь строевые песни.
Юрка знал, что выдержит и это испытание. Он ждал, когда подрастёт единственная в мире женщина, которая сделает его счастливым до конца дней.
Что с того, что непредвиденные обстоятельства, изменить которые не в его власти, разворотили с таким трудом собранную головоломку. Это ещё одно испытание, одно из многих, скорее всего последнее, в ряду непреодолимых препятствий.
Юрка сильный, а его любимая, разве он не заслужил право так её называть, будет ждать сколько угодно, до любого победного конца.
Сегодня нужно найти в себе силы, преподнести девушке скорбную весть, которая не должна, не может изменить предопределённые судьбой обстоятельства жизни.
Любовь вечна и бесконечна.
Друзья выпили, наговорили друг другу всяких клятв на вечные времена. Дружба. Как у трёх мушкетёров.
Они были пьяны, он почти трезв.
На душе довольно скверно. Слишком неожиданная новость, этот призыв, слишком шокирующая. Он ещё не в армии, а уже начинает считать дни, когда судьба даст возможность обнять любимую после долгой разлуки.
Юра пошёл к дому Наташи длинным путём, чтобы унять горечь сомнений и разочарований. Откуда они только берутся, скверные мысли!
Как же не хочется расставаться. Завтра они будут танцевать, сколько бы раз ни звучала музыка. Обязательно будут объятия, поцелуи, кто его знает, что ещё. В любом случае это будет прекрасный вечер и удивительная ночь.
Жизнь всегда неожиданная, непредсказуемая: может одарить, способна отнять. Только не у них. Долгая дружба предопределила всё-всё.
Юра перекатывал на языке слова: любовь, люблю, любимая, Наташа. Он их уже произносил, только не всерьёз, играя на сцене роль.
Юноша даже представить не мог, что чувствует мужчина, произнося эти волшебные звуки, глядя в родные глаза. Как бы снова не упасть в обморок, как тогда, почувствовав на губах первый поцелуй.
Важно, что у него есть любимая девушка. Это дорогого стоит. Не каждому в жизни так повезло. Он счастливчик.
Дверь открыла Наташина подружка, которая была в приподнятом, взволнованном настроении, во рту держала несколько булавок. Что-то невнятно пробубнила, добавляя к звукам множество непонятных жестов, что нисколько не препятствовало движению вперёд.
Юра прошёл в комнату. Любимая стояла к нему спиной в одних трусиках, не подозревая о его присутствии. Он обомлел, впервые разглядывая Наташу в столь откровенном виде.
Девушка повернулась, инстинктивно закрылась, как это обычно делают женщины, приседая, закрывая грудь скрещенными руками.
– Завтра, Юрочка, всё завтра. Видишь, мы заняты примерками. Не мешай.
– Мне нужно сказать тебе что-то очень важное, наедине.
– Прости, не сегодня. Зайдёшь за мной перед балом. Сегодня у нас много девичьих секретов. Милый междусобойчик. Присутствие мужчин исключено в принципе. Не обижайся.
Девушка послала воздушный поцелуй и выпроводила, предварительно накинув халат, – завтра будет волшебная ночь. Завтра. Как много я жду от этого замечательного дня. Он принесёт мне настоящее счастье. Я взрослая. Могу пойти учиться, куда хочу. Или работать. А хоть даже замуж выйду. Пока очередь в ЗАГСе подойдёт, мне уже восемнадцать будет, тра-ля-ля. Ты за меня рад? И вообще, я свою театральную студию открою. Вот увидишь, у меня получится. Юрка-пупс, как же мне хочется тебя поцеловать. Но я не буду, времени нет реанимировать тебя, делать искусственное дыхание. Пока.
Юноша переживал. Для этого, казалось бы, не было причин, но на душе неспокойно. Нужно было выгнать девчонок, сказать про злополучную повестку. Завтра эта весть может испортить девочке праздник.
Возле подъезда его встретили подгулявшие друзья. У них ещё осталась целая бутылка. Юра не стал отказываться. Выпил целый стакан, почувствовал себя не в своей тарелке, пошёл спать.
Его мутило. Наверно не стоило пить без настроения. Ночь получилась беспокойная. Сначала объяснения с родителями, мамины слёзы, потом несколько часов над раковиной выворачивало желудок наружу. Ещё, проклятые мысли о службе.
Он засыпал, начинал маршировать, кричал армейские приветствия, рапортовал непонятно о чём. Никак не налезали сапоги, шинель была слишком короткая. Потом полз под градом пуль, его подстрелили. Встал в холодном поту, выпил пять кружек воды. Опять мутило, очень хотелось спать.
Не успел задремать, как та же пуля полетела прямиком в лоб. Юрка от неё бежал, пуля за ним, он прыгнул в яму, пуля туда же. В яме появилась дверь, её открыла Наташа, поманила к себе. Юрка испугался, что бешеная пуля может попасть в любимую, захлопнул дверь. Тут его привалило землёй, сверху на эту землю наехал танк. Дышать стало совсем нечем. Опять появилась дверь и любимая девочка. Она начала стареть буквально на глазах. В кудрявую Наташкину голову неожиданно врезалась та пуля. Голова вдребезги. Откуда-то послышались голоса. Его начали трясти. Еле открыв глаза, Юрка понял, его теребит мама.
– Сынок, сынок. Тебе что, кошмар приснился?
Голова болела жутко. Вспомнил кошмарное видение. К чему бы это? Бред. Его тут же стошнило. Мама долго отпаивала какими-то травами. До вечера парень приходил в себя. Непонятно отчего, уверенности ни в чём уже не было.
На выпускной бал идти не было желания. А ведь это был долгожданный праздник.
Юрка достал перстенёк, припасённый для Наташи, вгляделся в него. Слишком дёшево. Стыдно дарить такое убожество.
– Папа, ты как к маме сватался?
– Тебе зачем?
– Интересно просто. Скажи, только честно, ты её любил, или просто хотел?
– Сын. Я давно понял, что ты вырос. Но такие нелепые вопросы. Хочешь, чтобы Наташа тебя из армии дождалась… у вас что-то было?
– Было, папа, было. Мы целовались. Два раза.
– Я не смогу дать тебе совет, сын. Знаю одно – ты не готов к серьёзным отношениям. Совсем не потому, что не познал женщину изнутри, это не обязательное условие, чтобы стать мужчиной. Ты романтик, веришь в безграничность чувств, но сам их не проявляешь. Ты, сынок, веришь в то, чего нет. Миражи всегда яркие и желанные, но когда приближаешься, от них ничего не остаётся. Не удивлюсь, если ты ни разу не сказал ей, что любишь.
– Хотел сделать это сегодня. Признаться, нацеловаться вволю, чтобы на два года хватило. Вот, перстенёк купил, нравится? Думаю позвать замуж. Она меня любит, только мы не хотим говорить о главном впустую.
– Мы… довольно конкретно, но так ли это? Наташа знает о твоих намерениях, о том, что считаешь главным в жизни любовь?
– Сегодня узнает. Мы четыре года вместе.
– Я бы не выдержал столько. Любовь, это музыка двух сердец. Не услышать её невозможно. Она заглушает все прочие звуки. У тебя так было?
– Кажется, было, папа. Когда она поцеловала меня первый раз, я упал в обморок.
– Смелая девочка. Думаю, она тебя очень сильно любила, если решилась на такое. Чем ты ответил, просто ходил рядом, держал за руку?
– Попросил поцеловать ещё раз.
– Она это сделала… она… а ты?
– Я не мог превратиться в вульгарное ничтожество, в животное, которому нужны только чувственные наслаждения. Мне очень хотелось слиться с ней в единое целое. Я мечтал о большем, чем поцелуй, намного большем, чем интимные ласки, чем просто нежность. Я хотел как вы с мамой. Чтобы семья, дети, общие мечты.
– Почему ты не поговорил со мной, с ней? Я бы тебе рассказал, чем просто друг отличается от любимого. У меня имеется печальный опыт романтических ошибок. За четыре года два поцелуя! Ты меня убил наповал, сынок.
– Папа, ты меня пугаешь. Что ты себе нафантазировал? Это настоящая любовь, для которой телесная близость совсем не главное. Мы поженимся. Вот увидишь.
– Буду очень рад, Юрочка. Ты мой сын, поэтому говорю тебе правду. За друзей, понимаешь, замуж не выходят. Увы! Для Наташи ты почти брат, бесполое существо. Так-то, дитёныш!
Ко всему, что случилось с ним за последние сутки, добавилась ещё эта капелька негатива. Может, мама подскажет, успокоит, ободрит?
Если и она… нет, нет и нет. Хватит разговоров.
Юра дышал по системе йогов, приседал, долго стоял под холодным душем. Кое-как успокоился.
Торжественная часть выпускного вечера началась в пять вечера. К Наташе Юра пришёл в четыре. Больше всего его удивило то, что молнию на её спине застёгивал лучший друг, Валерка Королёв, по-хозяйски, ничуть не смущаясь.
Это не просто смутило – шокировало. В горле застрял сухой ком.
На бал пошли вместе. На улице к ним присоединились подруги. Все были возбуждённые, радостные.
Кроме Юры. Ему уже не хотелось, идти на выпускной бал.
– Наташенька, можно с тобой поговорить?
– Валера мне уже сообщил, тебя забирают в армию.
– Я другое хотел тебе сказать.
– Я тоже. Думала, что ты у нас на свадьбе свидетелем будешь. Ничего, я тебе потом все фотографии пришлю.
– Как я могу быть свидетелем на своей свадьбе… ты о чём, Наташка?
– Извини. Ты последнее время не в себе. Мы с Валеркой любим друг друга. Думаю, скоро свадьбу сыграем.
– А Я?
– Чего, ты?
– Это я, это я тебя люблю! Это мы с тобой должны пожениться.
– Ну, ты даёшь, Юрец. Я за тобой три года как болонка беспородная бегала, глазки строила, намекала. Только что на себя не положила. Ты друг, замечательный, самый лучший друг. Мне ни с кем так хорошо не было. Слова о любви не молвил, к сердцу не прижал. Ты о чём, Степашин? Мы с тобой лучшие друзья. Я и Валерке так сказала, чтобы не смел ревновать. Он думал, что мы с тобой того… правда дурак?
Ты самый порядочный мужчина на свете. Если честно, я мечтала, чтобы… чтобы у нас всё было. Чтобы любовь, семья, дети. Настоящая любовь. Слышишь? Ты сам этого не захотел. Сам. Ты, Юрочка, очень хороший. Самый лучший. Я тебе писать буду. Хочешь, каждый день буду по письму посылать? Да, Юрка, ты самый-самый… если бы не ты… но теперь поздно.
– Значит, друзья, только так?
– Какой ты глупый, Степашин, – Наташа прижалась к нему, поцеловала в губы, как целуют только любимых. Её глаза наполнились слезами.
Валерка стоял рядом, молчал. Он выглядел счастливым, но явно не чувствовал себя победителем. Юрка бесстрастно выдержал поцелуи, потрепал Валерку по плечу, – счастья вам. И горько, – а потом ушёл.
У него было немного денег. Совсем чуть-чуть. Юрка купил три бутылки вина “Агдам”, дошёл до ближайшей остановки автобуса, где сидели два гражданина неопрятной наружности. Не всё ли равно с кем напиться? Жизнь подошла к логическому завершению. Через несколько дней выдадут сапоги.
Пуля. Она его всё-таки догнала. Даже под землёй.
Пили из горлышка. Закусывали сигаретой. Какая гадость. Не привык Юрка так, не его это развлечение.
Вино быстро свалило с ног. Юрка разделся, аккуратно сложил новый костюмчик, положил под голову, впал в прострацию, представляя себе весёлую свадьбу и большую, на всю оставшуюся жизнь, любовь.
Лаковые ботиночки, приобретённые специально для выпускного, Юрка поставил под скамейку и заснул.
Всё, что наметил, о чём мечтал, во сне свершилось. Было так замечательно.
Юрка спал и смотрел счастливый сон: разудалая хмельная свадьба кричала горько, трое мальчишек теребили его за полы пиджака, дочка лежала на руках.
В это время его мама ехала на автобусе на работу. Сын лежал на остановке раздетый, свернувшись калачиком на голой деревянной скамье в синих сатиновых трусах, которые она сшила собственными руками. Она закричала так, что шофёр просто не мог не остановиться.
– Юрочка, мальчик, что случилось, где твоя одежда?
Сын с трудом открыл один глаз, увидев маму, обрадовался, но попросил не беспокоить. Он очень хотел досмотреть сон до конца.
В следующей серии Юрка решится попросить руку и сердце у любимой девушки. Это будет самый счастливый момент его жизни.
Ему снилась Наташа, очаровательная невеста, идущая к нему с распростёртыми руками.
Юра никак не мог наглядеться на её грацию, на миниатюрную грудь, на алые губы, на пушистую причёску, на выразительные серые глаза, проникающие взглядом прямо в душу, на миниатюрные ладошки, почти детские пальчики.
Тихо-тихо где-то далеко звучала торжественная музыка, всё пространство вокруг обволакивал соблазнительный аромат ночной фиалки.
Он её любит, она его тоже… а всё, что происходит на самом деле – лишь искажение пространства, оптическая иллюзия.
Увы, его сон – лишь несовершенная голограмма желанной мечты. Сейчас мама остановит попутную машину, разбудит и отвезёт туда, где совсем другая жизнь, где вокруг простирается море любви, но он в ней лишь равнодушно-безучастный зритель из самых последних рядов.
Как страшно от мысли о вечной ничьей
Задохнуться от безнадежности
И упасть в липкий холод сумрака….
Я живу на краю возможностей,
Будто всё хорошее во мне умерло…
Светлана Севастьянова
Время, или я сам – юный, доверчивый, впечатлительный, тому причина, неумолимо стремилось обогнать саму жизнь, создавая сгустки проблем там, где их, казалось бы не должно быть.
Реальность путала события, заставляла носиться кругами и петлями по одним и тем же неверно намеченным ориентирам, немыслимыми зигзагами загибала последовательность происходящего, искажала логику явлений, пыталась завязать объективные закономерности в хитроумные экзотические узлы, перепрыгивала через памятные даты и сезоны года, вновь и вновь возвращая к началу чего-то незавершённого ранее.
Попытки планировать судьбу как изящный симметричный узор в итоге формировали нелепые абстракции, невнятные по форме и содержанию, можно сказать пятна событий, точнее их кляксы, с едва различимыми элементами контура.
Так было не всегда. Поначалу всё шло гладко – ярко, заманчиво, азартно и до чёртиков выразительно, пока в крови зашкаливала хитроумная чувственная химия.
Как же впечатляет, когда любовь случается впервые, когда захлёстывает и пьянит, будоражит и щекочет, волнует, манит, пробуждает самое светлое, самое чувственное, когда голова кружится оттого, что исчезает понятие постыдного, греховного и запретного.
У нас была любовь-страсть, когда крышу сносит напрочь, когда день начинается поздно вечером, а заканчивается то ли упадком сил, то ли обмороком.
События выстраивались отдельно от сознания, сами по себе. Суть и последствия эйфории воспринимались осмысленно не сразу, лишь спустя время, которое пролетало незаметно. Разогнавшись до невиданных скоростей, насыщенные эмоции и трепетные чувства вдруг иссякли, опустошив казавшиеся неисчерпаемыми запасы мистического вдохновения, заставило смотреть на холст судьбы, заляпанный яркими красками, другими, выцветшими что ли, глазами.
На небрежно загрунтованной ткани не оказалось ничего, кроме намалёванных наспех штрихов и бесформенных пятен, которые невозможно даже приближённо вообразить будущим произведением. Сюжет новеллы под названием любовь так и остался черновиком, наброском.
Куда исчезли взаимное интимное притяжение, очарованность томительным волнением при соприкосновении, благоговейное восхищение близостью, сокровенная тайна телесного и духовного единства?
Какими же глазами смотрел я на жизнь, если не видел основного и главного: девушка моей мечты – редчайшее сочетание авантюризма, самовлюблённости, страстного стремления наслаждаться и праздновать, но при этом ни за что не отвечать.
Она не обманывала меня, сознавшись в самом начале отношений в многочисленных романтических и не очень скромных приключениях, в искушениях и невинных женских шалостях, в неудержимом стремлении нравиться всем, которое стало смыслом жизни задолго до замужества.
Конечно, она как могла, насколько хватило таланта, приукрасила повествование, добавила в него капельку лирики, щепотку юмора, несколько ложек драматизма и эффектных фонов для пущей убедительности.
Это потом я понял, что она не раскаивалась, не исповедовалась, не обнуляла всё то, что случилось до нашей встречи – предупреждала, зная не совсем обычные чувственные повадки и наклонности, стремление влюбляться во всё, что обещает воодушевление, выразительные эмоции и сколько-то неповторимых мгновений яркого праздника.
Я был окрылён любовью настолько, что конструктивные логические построения на основе неопровержимых фактов и убедительные доводы разума не мог воспринимать адекватно.
Интенсивный всплеск эмоций, обострённое, иллюзорное восприятие реальности, гамма нерастраченных впечатлений и чувств – всё это было давно, словно в ином, вымышленном возбуждённым воображением отражении.
С тех пор много раз менялись правила игры: стиль общения, жизненное кредо, декорации постановок, сценические костюмы, сюжетные повороты, детали и нюансы постановки.
Милая хрупкая девочка превратилась со временем в энергичную волевую женщину с характером хищной стервы, но очень, очень-очень сладкую.
Словно опытный сёрфер следила она за окружающей мужской средой, улавливала потоки пристального интереса и повышенного уровня интимного внимания, устраивалась время от времени поудобней на волне, обладающей мощной энергетикой, и парила на гребне ликующего восторга, наслаждаясь возбуждающими галлюцинациями столь долго, пока не опустошит до последней капли источник страсти.
Как и любое стремительное течение, побуждаемое к движению извне, одержимость и влечение вскоре теряли избыточную энергию. Растратив желание и силу безумия, жену выбрасывало ослабевшей инерцией обратно в семью, где по-прежнему было обыденно, скудно, однообразно, размеренно и скучно. Во всяком случае, так воспринимала семейную жизнь она.
Ирине приходилось подстраиваться под одного и того же, надоевшего основательно мужчину, то есть под меня: подтирать сопли детишкам, которым требовалось слишком много внимания, отвлекающего от самого важного – от источников наслаждения.
Ей вновь приходилось стирать, готовить, убивать на это драгоценное время, которое можно было израсходовать иначе – празднично, весело, чувственно и вкусно.
Я знал о вероломных склонностях супруги, чувствовал отчуждение, когда жена особенно сильно увлекалась, замечал косвенные признаки измен, но категорически отказывался верить в реальность любовных интрижек, находя абсурдному поведению тысячи иллюзорных, успокаивающих рациональное сознание объяснений.
Ирина почти не скрывала пикантные похождения, лишь слегка прикрывала неприглядные стремления фиговым листком молодости: юность, мол, наивная и непоследовательная, – ну прости, прости, родной, увлеклась, каюсь! Один поцелуй, почти отеческий, вот сюда, в щёчку, честно-честно, ничего предосудительного, вульгарного. Не распущенность и соблазн тому виной, любимый, исключительно любопытство и девичья наивность. Честное слово – у меня с ним ничегошеньки такого, о чём можно плохо подумать, не было! Дружба. Понимаешь, обыкновенная дружба, доверительное общение. Мне с ним интересно, что с того… разве это повод для ревности!
– Да-да, понимаю, – пытаясь улыбаться и не мигая смотреть в глаза, мямлил я, – конечно, это досадное недоразумение, невинная шалость, неодолимая жажда познать всю полноту жизни. Но теперь-то ты поняла, что за яркие эмоции приходится платить … угрызениями совести, раскаянием, чувством вины? Неужели сложно понять – мне больно!
Жена была не просто любознательна в отношении чувственных удовольствий – назойливо сосредоточена конкретно на эротизме, первый опыт которого приобрела ещё в нежном возрасте: не по любви, нет, это было искушение взрослостью, которая манила сочными деликатесами, подробно и чувственно описанными в женских романах.
Любовные истории Ирочка читала запоями с раннего детства, благо такие возможности у неё были.
Иногда родители заставали девочку среди ночи с книжкой под одеялом со светом фонарика. Интимные знания копились, требовали реализации. Какая любовь, какие чувства, какие страсти… и всё без неё.
Восхитительной взрослой жизнью наслаждались все, кому не лень, а от Ирины изысканные сладости скрывали таинственным пологом неизвестности и нелепых запретов.
Юная кокетка ждала и жаждала таинственных событий, активно способствуя их наступлению, и они не замедлили войти в юную жизнь.
Я не оговорился: они действительно вошли, вполне по-взрослому, раздвинув раз и навсегда горизонт событий вместе с её нежными бёдрами до уровня первого, не вполне удачного, но запомнившегося навсегда женского опыта, можно сказать с первым встречным, проявившим решительную настойчивость.
О том случае жена рассказывала многократно, каждый раз добавляя в историю новую нотку драматизма, усиливая пикантную сочность интимных деталей, словно получала чувственное наслаждение от наблюдения за моей эмоциональной реакцией.
Повествование было построено таким образом, будто над ней вероломно надругались, требовало сочувствия, но восторженная мимика и трепетные оттенки голоса в особенно пикантные моменты постыдного красноречия свидетельствовали о том, что не только тогда, но и теперь она испытывает толику наслаждения, вновь и вновь переживая нечаянное интимное приключение.
Позднее, когда раз за разом вскрывались её неумело камуфлируемые скабрезные шалости, я старался не обращать на них внимания, относя к совпадениям и нелепым случайностям, хотя каждый подобный эпизод добавлял отношениям царапины и шрамы, не кровоточащие до поры, но раздражающе зудящие, иногда ноющие весьма болезненно.
Я терпел, потому что любил. Понимаю – так себе оправдание, глупее не придумаешь. Но иной веской причины поддерживать брак на плаву у меня не было.
Ирочка была моей первой женщиной. На тот период времени – единственной.
С ней я познал радости настоящей любви, с ней прошёл долгий путь от робкого прикосновения к руке до совершенства в школе эмоционально насыщенного нежностью и страстью эротизма, с ней одной мечтал о счастливом будущем и связывал свою судьбу.
Или всё же это была патологическая зависимость?
Наверно я клинический однолюб. Хотя, если быть до конца откровенным, изменить ход событий в свою пользу пробовал, когда Ирина вела себя особенно агрессивно, когда демонстративно хлопала дверью и убегала навстречу новым интимным впечатлениям, даже не пытаясь прикрыть новое увлечение фиговым листом лживых объяснений.
В минуты рокового разочарования я руководствовался жгучей обидой и сиюминутным желанием отомстить тем же способом, каким нанесена душевная травма.
Однажды и я поддался соблазну, но сравнения с женой претендентка на роль любовницы не выдержала.
С ней вроде бы было хорошо, мгновениями замечательно, но… совсем не так.
А хотелось так, так как с ней, как в первый раз. Впрочем, с Ирочкой у меня каждый раз был первым, даже после возвращений из дерзких загулов, после серии бурных выяснений, и не, менее страстных примирений.
Наверно я неправильно устроен.
Желание близости всегда возникало мгновенно, стоило только мысленно представить её образ или дотронуться, не говоря уже о тех моментах, когда любовная инициатива исходила именно от жены.
Да-да, однажды и я сорвался, оправдывая развратные действия якобы местью, когда подросли дети, а измены жены приняли особенно уродливые формы.
Понимаю – этот факт не может быть оправданием: интимная связь на стороне – однозначно позорное явление.
Удивительно то, что мне не пришлось искать утешительницу. Эту гуманитарную миссию добровольно, с воодушевлением и радостью взяла на себя лучшая подруга жены, которая без зазрения совести воспользовалась моментом моей эмоциональной невменяемости.
Не было нужды её соблазнять: девочка кружила около меня как ночная бабочка, привлечённая светом электрической лампы, пока не добилась взаимности, после которой я чувствовал себя конченым предателем.
Ладно, думал я впоследствии: погулял и довольно. Не моё это. Надо настраивать свой рояль. А каким путём, как изменить взрослого человека, смыслом жизни которого является одержимость наслаждением?
Отчего мы друг друга не понимаем? Это раз. Каким образом один садится на шею другого и погоняет, а тот и не думает сопротивляться? Это два. Как возникает зависимость? Это три.
Решив эти нехитрые вопросы наверно можно составить план действий, попытаться превратить минусы в плюсы.
Начну, пожалуй, с последнего пункта.
Раз уж я убедил себя, что люблю эту женщину, значит, могу попытаться раскрутить спираль чувственности обратно. Хотя бы изобразить безразличие.
Я начал действовать: приходил с работы на два часа позже, слегка под мухой. Есть не хочу, желаю спать, но… в гордом одиночестве.
Надо же, сработало! Уже на третий день.
Что же происходит с моей милой кошечкой, которая привыкла гулять сама по себе, неужели интимная зависимость обоюдна?
Нужно выяснить, на чём она основана. А ещё, поразмыслив, я понял: если большой мир состоит из мельчайших частичек, что говорить об отдельном человеке. Идеал, конечно, существует, только не в реальной жизни. Равновесие – состояние весьма неустойчивое.
Любовь и дружба у супругов вовсе не миф: все ругаются, мирятся, но многие стежок за стежком умудряются вышить вполне добротный семейный гобелен.
Чем же мы с женой хуже других?
Если особенно не копаться в обидах, выводы вовремя делать, жизнь возможно наладится.
Не догоню, так согреюсь, решил я.
Отец всегда говорил, – никогда не делай резких движений, сначала осмотрись, потом действуй.
Хоть и говорят, что воспитывать человека можно, пока он поперёк лавки умещается, а как вдоль скамейки лёг, ничего в его характере не изменишь.
Нужно пробовать. Другого выхода нет. Или разбегаться, пока не поздно, чего очень не хочется. Прикипел я к ней.
Говорят, на тот срок, когда включаются чувства, мозг создатель отсоединяет, чтобы не перегрелся. Любовь весь трафик съедает, приходится организм в режиме экономии эксплуатировать.
Скандалы и истерики – весьма эффективный инструмент, способный заставить делать много чего против воли, но это работает лишь до тех пор, пока принимаешь в них активное участие.
Если удаётся абстрагироваться от парализующего действия ссоры, убедить себя, что совершаемые манипуляции тебя не трогают, магия прекращает работать, теряя энергию и силу, превращаясь в любительское театральное представление, банальное и неинтересное. А лишившись могущества и точки приложения противостояние сходит постепенно на нет.
