Валерий Столыпин
На крыльях миражей
Та любовь, что выдумали двое
Была весна, и сладостный дурман
Непобедимо веял над домами,
И были так похожи на обман
Весь этот день и наша встреча с вами.
Александр Ильин
Самохин за зиму сдал: ссутулился, осунулся, побледнел. Не сказать, чтобы выглядел больным и хилым, но прежде его лицо неизменно излучало оптимизм, походка пружинила, а сам Игорь был душой кампании. Теперь он обособленно сидел на кресле в углу комнаты в позе кучера и делал вид, что сосредоточенно читает технический журнал.
На самом деле прятался от неприятных расспросов, от неискреннего сочувствия, от самого себя. Жена Игоря – Вероника, оживлённо беседовала с друзьями и подругами, но это тоже была поза, показуха. Она не хотела идти на это мероприятие, быть мишенью для пересудов и сплетен, однако посчитала хладнокровное присутствие на ежемесячной вечеринке, игру в незыблемые семейные ценности, меньшим злом.
С некоторых пор между супругами ничего, абсолютно ничего романтического не происходило. Жили в одной квартире, вели общее хозяйство и единый бюджет, холили как могли и хотели детишек, даже спали в одной постели, потому что другой попросту не было, но обособленно, на расстоянии более метра друг от друга. Встречались и расставались лишь равнодушными взглядами.
Оба всерьёз подумывали о разводе, но решиться на столь радикальные перемены не могли по множеству причин – увязли основательно в непреодолимой трясине досадных обстоятельств.
Удивительно было то, что причины добровольной душевной и физической изоляции супругов, их жёсткого взаимного отчуждения, если они и были условно в какое-то неблагоприятное мгновение в прошлом, стёрлись из памяти.
Неприязнь и необъяснимые предубеждения выросли как бы из ничего, словно на супругов во сне или наяву, но точно в бессознательном или безвольном состоянии, напустили магическое затмение, одержимость непонятно чем.
Игорь часто задумывался, откуда что проявилось, с чего началось и чем должно закончиться. Результатом бесплодных рассуждений была лишь навязчивая строчка из исковерканной известной песни, – “когда в меня вселился этот бес? И до, ре, ми, фа, соль, ля, си, и фа диез”.
Воспаления или инфекционного заражения не было, а клинические симптомы хронического недомогания и сама патология налицо: полное отсутствие взаимного доверия, искренней симпатии, чувственного влечения, трепетной нежности – всего, чем преимущественно питается бескорыстная супружеская любовь.
Общение почти год не приносило радостных эмоций, не давало даже малейшего стимула к сенсорному контакту.
Случайные прикосновения нельзя стало назвать приятными, они не вызывали интимного волнения, неодолимой потребности слиться воедино.
Сплочённая кампания, точнее, её неизменный дружный актив, встречался пару раз в месяц без малого двадцать лет. Все, кроме Егора Седова, до сих пор откликающегося на прозвище Горыныч, убеждённого холостяка, каждый раз приводившего на благородное собрание разных, но неизменно аппетитных и ухоженных барышень, были людьми степенными, семейными, потому приходили с супругами, которые давно уже стали частью этого коллектива.
На этот раз спутницей Горыныча была Даша, удивительно обаятельная и общительная женщина с грустными зелёными глазами, которая понравилась сразу всем присутствующим на благородном собрании мужчинам.
Девушка с благодарностью принимала комплименты, никому не отказывала в желании потанцевать, легко поддерживала любую тему разговора, но на более близкий контакт не шла.
Егор по привычке нагло оглаживал и зажимал всех дам подряд, в том числе и Дашу, не обращая внимания на её озабоченную задумчивость и болезненную реакцию на нескромные прикосновения на глазах у всех.
– Вы единственный мужчина на традиционном дружеском маскараде, которого не возбудило в неприемлемом контексте моё присутствие, – из-за спины обратилась к Игорю, вышедшему покурить на лоджию, Даша. Угостите даму сигареткой.
– Курите… чуть не сказал на здоровье. У вас руки дрожат. Ошибаетесь, я тоже впечатлён вашим обаянием. Арсенал интимного притяжения, явная гравитационная аномалия, у вас редкостная. Так и хочется откусить с какого либо бочка сладенького, сочного. Сложно оставаться равнодушным в вашем присутствии.
– Чувственные глаза, упругая грудь, стройные ножки. Неужели я в вас ошиблась? Мне почудилось, что вы не такой как все, что вам важна суть, а не упаковка.
– Людям свойственно ошибаться. Я, например, был убеждён, уверен, что любовь и обожание между супругами … преданность, нежность, это навсегда. Что-то подсказывает, вам жизненно необходимо прямо сейчас выговориться, а я единственный, кто по неведомой причине заслужил доверие выслушать откровенную исповедь и не наговорить пошлостей. Прониклись симпатией к глубокой меланхолии, к сентиментальной грусти, кажущейся романтическим душевным настроем? Зачем, скажите, пришли сюда, ведь Горынычу нет дела до ваших мучительных переживаний. Не пара он вам.
– А вы, скажите, вы могли бы меня полюбить… просто так, ни за что? Простите, вырвалось. Неужели так заметно, что мы друг другу чужие, хотя встречаемся довольно часто, что настроение у меня безрадостное, тоскливое, несмотря на внешнее проявление оживления, радости? Понятно, что видимся не для того, чтобы стихи декламировать. Странное состояние, что-то вроде обречённости. Вроде потери сознания в условиях полной невесомости.
Наверно я придумала себе Егора. Возраст такой. Пора прибиваться к берегу. От качки уже тошнит. Три года назад мне было одинаково хорошо с кем угодно, лишь бы весело, шумно. В двадцать девять ты всё ещё как бы девочка. После цифры тридцать начинается паника, давка. Мужиков полно, но всех стоящих давно разобрали. Кризис среднего возраста. Жизнь вдруг становится пресной, скучной, а мысли невыносимо печальными, гнетущими.
– Иллюзия. Возраст не причём. Мы сами себя закапываем заживо. Причина тому – бездействие и завышенные ожидания. Я старше вас. Давно и по большой любви женат, но проблема гнетёт та же – полное банкротство отношений, отсутствие даже призрачного, невнятного образа будущего. Чувств нет, эмоции выцвели, новые цели перед собой ставить поздно. А вы… удивительно, но соблазнительная приманка, заманчивая перспектива почувствовать телесную близость с вами меня волнует сейчас гораздо сильнее, чем желание объясниться с женой. Её чарующая женственность, сокровенное интимное притяжение, желание обладать, с некоторых пор для меня не существуют.
– Странно. Вероника прехорошенькая. Не боитесь, что Горыныч её уведёт? У него это здорово получается. Вон как старается. Что-то я замёрзла. Обнимите меня что ли, согрейте, если не хотите принять участие в траурной церемонии на моих похоронах. Весна, всё вокруг в цвету, а как холодно!
– Зачем это вам, Егора хотите позлить, ревность вызвать?
– Его такой ерундой не пронять. Любоваться собой – занятие для профессионалов. Пусть развлекается. Я от него устала. Да и ясно теперь всё. Ему постоянно требуется свежая кровь. Кстати, я гораздо моложе вашей Вероники. Прикоснитесь ко мне, испытайте себя. Вдруг это именно то, чего так недостаёт для ощущения себя живым? Неужели не хочется меня утешить! Дама предлагает дружбу, а вы сопротивляетесь. Ведь только что искренне восхищались моей внешностью. Неужели из вежливости?
– Абстрактно, Даша, я вас воспринимаю на уровне не проявленных эмоций, как гениальное произведение искусства, выставленное напоказ в публичной галерее. Любуюсь. Восторг как повод для творческого вдохновения. Красотой принято восхищаться опосредованно, лучше издали. Мужчина любит глазами. Я не отличаюсь от большинства представителей доминирующего в сексуальном плане пола. Вы премиленькая, наверняка сладкая на вкус. Уверен, что эмоциональное потрясение тому, кто пересечёт по обоюдному согласию вашу интимную зону, обеспечено. Но я не Горыныч, романтические победы и экзотические ощущения не коллекционирую. У меня была, и до сих пор остаётся таковой, единственная женщина – жена.
Тем не менее, Игорь не мог оторвать заинтересованного взгляда от выдающейся внешности приятной собеседницы.
Кораллового цвета миниатюрное платьице плотно облегало её точёную фигурку, бессовестно обнажая соблазнительно упругие бёдра, стройные ножки, невольно направляло фантазию Игоря, отвыкшего от желания близости нырнуть куда-то за грань кроваво-красной ткани, под предельно завышенную линию подола, начинающегося там, где заканчивается невинная девичья скромность.
Даша, скрестив на груди руки, доверчиво прильнула к нему, давая откровенным жестом понять, что вверяет, точнее, дарит себя.
Отступать было некуда. Симпатия и влечение – проявления исключительно приватные. Даже если эмоции возбуждены по ошибке – кого это беспокоит в самом начале, когда на семафоре доступности внезапно загорается разрешающий зелёный сигнал, дающий формальное право снисходительно отнестись к некоторым, если не ко всем интимным запретам?
Ход беседы сам по себе, не считая предельной близости, был чудовищной по силе интимной провокацией. Возможно, Даша действительно что-то волнующее, трепетное, чувствовала по отношению к Игорю.
Её душевное и эмоциональное состояние не было похоже на желание развлечься, на азартную игру, о чём свидетельствовали повлажневшие внезапно глаза, нервные пятна на груди и шее.
Распущенные по плечам юной женщины кудряшки, плотно прижатые к мужской груди, нежно щекотали подбородок; изысканный аромат, исходящий от волос, будоражил взбесившееся воображение. Руки невольно пустились в пляс, вслепую нащупали талию, опустились немного ниже, ощутив живое сопротивление упругих ягодиц.
Даша вздрогнула, застонала, порывисто обхватила обеими руками плотный мужской торс, ловко встряхнула упавшей на его лицо гривой.
Её томный взгляд, просительное движение удивительно привлекательной, чувственной формы губ, физически ощутимый трепет податливого тела, призывали двигаться дальше, куда угодно, ни в коем случае не останавливаться. Даше уже было хорошо, она почувствовала некую мистическую связь, неразрывную гармонию от соприкосновения не просто тел, мощный по силе проявления контакт неукротимых, ненасытных, неуправляемых жизненных энергий.
Нежный поцелуй стал естественным продолжением мимолётного интимного знакомства.
Игорь слышал, как обречённо колотится в каждой клеточке напряжённого естества чувствительное Дашино сердце, как стремительно накатывает, рассыпаясь в мелкие брызги, волна за волной, внутренняя теплота, как тягучим сладким сиропом обволакивает восхищённое взрывом эмоций сознание, опьянённое обезумевшим желанием немедленной близости.
Бёдра его немилосердно сводило сладкой судорогой, язык проникал в рот женщины глубже и глубже.
Женщина казалась взволнованному неожиданным, но желанным телесным контактом Игорю, восторженно впечатлённому новизной и яркостью ощущений – юной, очаровательной, непорочной.
Он отчаянно, из последних сил боролся с невыносимым стыдом от сознания, что их сладкие муки могут увидеть.
Внутреннее томление пока ещё тормозило присутствие в шаговой доступности посторонних, кому ни в коем случае нельзя доверять интимную тайну, способную обнулить супружеские отношения, но строгий цензор секунда за секундой терял силу.
Соблазн оказался сильнее неловкости. Рука мужчины неосознанно потянулась вниз, нетерпеливо нырнула в сладкий промежуток между ног девушки, проникла под почти невесомую резинку трусиков, скользнула ниже, по гладко выбритой коже, ощутила влекущую отведать запретный плод влажную вязкость.
Ещё мгновение и любовная магия превратит случайных знакомых в любовников.
– Извини, – прошептал вдруг, отстраняясь, обдавая Дашу горячим прерывистым дыханием Игорь, – это трагическая ошибка. Мы не можем так поступить. Вероника меня не любит, это так, но она мать моих детей, моя супруга. Во всяком случае, сейчас я не готов принять решение. Мне нужно время, нужно подумать. Подумать, пока не появилось веской причины, способной объединить нас и разрушить создаваемое годами, пусть и неустойчивое, но равновесие.
Ты замечательная девушка, Даша. Мне стыдно, что так опрометчиво, так безрассудно поддался соблазну, дал тебе надежду, повод поддаться очарованию, что не сумел справиться с искушением. Сегодня же поговорю с Вероникой. Что с нами происходит, почему мы так неразумно себя ведём! Прости, девочка… и да, спасибо тебе, Даша! Ты помогла мне разглядеть – что главное, а что второстепенное, наносное.
– Жаль. Не хватило лишь нескольких минут, чтобы почувствовать себя по-настоящему счастливой. Может быть, проводишь меня, это ничем тебе не грозит? Не могу здесь больше находиться.
Такая разная осень
Вирус усталости в наших мятежных душах…
Где-нибудь там, на другой стороне земли
телеграфируешь: "Я никому не нужен…
море не принимает мои корабли…"
Светлана Севастьянова
Как же любил Лёшка золотую пору осени, когда всё вокруг так таинственно, неоднозначно, красиво.
С одной стороны увядание, завершение, сворачивание жизненного цикла, листопад, навевающий грустные мысли, с другой – щедрые плоды садов и огородов, неповторимый запах антоновки, грибные россыпи в лесу, яркое цветение хризантем.
Невольно примеряешь судьбу цветных листьев на себя. Их жизненный путь почти завершился, твой, больше походит на затянувшийся карнавал, но пока оба поражают яркостью красок.
Золотые и пурпурные переливы в кронах деревьев, обилие сочных фруктов, остатки тепла, детишки, уже спешащие в школу… сентябрь.
Даже дожди порой принимаешь с долей невольного уважения, поскольку дают они возможность поразмыслить о смысле жизни, если таковой вообще существует, остановиться ненадолго в непрерывном будничном беге, не совсем понятно, куда и зачем, поскольку движение зигзагами и спиральными кольцами ведёт по кругу.
А грусть… сколько в ней эмоциональных, очищающих душу впечатлений.
Смотришь на планирующий, словно порхающий, ярко разукрашенный увяданием листок, и понимаешь, что придёт время, когда и твой последний час закончится так же.
Это время стариков и старушек, сидящих у магазинов, продающих скудные дары садов и огородов. Не от скуки – ради выживания, чтобы продлить хоть ненадолго личную осень.
Лёша обычно, если была в кармане лишняя копеечка, останавливался, интересовался у продавцов урожаем, или ещё чем. Просто так, чтобы уделить внимание, завязать разговор. Разглядывал, заботливо трогал овощи, словно приценивался, будто и правда у него была нужда приобрести пару пучков зелени, небольшую тыковку, килограмм последних, уродливой формы помидор.
Покупал всегда. Не по необходимости, чтобы стариков уважить. Он свои рубли ещё успеет в этой жизни заработать, а им прибыток. Маленькая, но радость.
Одна дальняя старенькая родственница, которая не совсем разборчиво разговаривала после инсульта, за что её неразумно дразнили внучки, незлобливо отбрёхиваясь, обычно приговаривала, – и табе такэ будэ… смийся, смийся, кабы плакать не прийшлось.
Будет старость у каждого. Конечно, будет. У всех по-разному, но итог пребывания в земной юдоли един: разрушение и тлен. Иного исхода, увы, не бывает. Потому, старикам потрафить, считай, что себе, но авансом. Может, когда обратно добром вернётся.
Лёша, как обычно, обошёл торговый ряд, купил у одной старушки зелени, у другой что-то по мелочи, перебросился с ними парой фраз, похвалил за бодрость духа, и с чувством выполненного долга зашёл в магазин.
Нужно бы пивка взять, расслабиться.
Сегодня с детишками, как он обычно это делает, на велике не поедет, не то настроение.
Погода, как та старушка, неразборчиво шепчет, склоняет побыть в задумчивом одиночестве. Так бывает.
Сегодня он устал больше обычного: небольшие неприятности на производстве утомили сильнее, чем сама работа. Ничего, один день детишки погуляют без него.
В магазине его встретил мальчонка лет семи, в чистеньком, но застиранном одеянии и растоптанных кирзовых сапогах
Давненько Лёша не видел ничего подобного. Думал, что такую обувь для детей давно не делают.
На упаковочном столе, рядом с парнишкой лежит цветастый матерчатый мешок, в какие в прежние времена хозяйки ссыпали крупу и сахар. В мешочке десятка полтора спелых яблок с разноцветными лакированными боками.
– Дядько, купи яблык, – потребовал, а не попросил малец гортанным, возбуждённым и требовательным голосом, – замечательный яблык, очень скусный. Свой, ей богу не украл. Там, у старух, на улице, таких яблык точно нет. Мои-то куды лучше.
Отмахнувшись от надоедливого паренька, Лёша занял очередь в отдел, начал разглядывать ассортимент.
Вообще-то он не любитель пива. Просто блажь в голову взбрела от непонятного характера меланхолии. Лучше бы водочки, да улечься спать. Увы, с утра на работу, с запахом не годится. Это в выходной, если что.
Мальчишка затормошил Лёшу за рукав, напоминая о себе, – яблык купи, как человека прошу. Очень нужно. Мне нужно. Не воровать же ийтить.
– Отвали, малец! Кому нужно-то, тебе нужно – сам и ешь, набирайся на зиму витаминов. Вон какой худой. Тебя что, совсем не кормят?
Сказал не для затравки разговора, напротив, чтобы поставить точку.
– Купи яблык, кому говорят, – строго, уже с видимым раздражением потребовал мальчуган, – самый лучший яблык-то, ни у кого таких скусных нет, нисколько не вру, дядечка.
– Если бы мне нужны были яблоки, я бы их у бабушек взял. Тебе деньги для баловства, а им, чтобы выжить.
– Может мне тоже… выжить, для бабушки. Откуда тебе знать, купи, сказал, яблык-то, скусный же!!!
– И почём твоё золото?
– Пять рублей штука.
– Чего так дёшево?
– Если все продам, на злеб хватит.
– На что хватит, на папироски, небось?
– Не твоего ума дело, на что. Я же не спрашиваю, зачем тебе пиво.
– Ну, ты, братишка, и хам. А вот и не стану покупать. С покупателями, брат, вежливо нужно, а ты чуть драться не лезешь. Не выйдет из тебя торговца.
– Выйдет, не выйдет. Почём тебе, дядька, знать. Может, нужда меня заставила срамиться. Так покупаешь или нет? Недосуг мне с тобой лясы точить.
Лёшка пересчитал остатки наличности: на две бутылки, как хотел, не хватит. Правда от разговора с мальчонкой и пива расхотелось. Что-то в нём располагало, заставляло присмотреться, несмотря на грубую, требовательную речь.
Как-то по-особенному глазёнки его горят. Ещё эта странная настойчивость, словно правда нужда заставила идти продавать фрукты.
Может, чёрт с ним, с пивом, какой от него прок? Только голова болеть будет.
– Ладно, вот тебе тридцать рублей. Только отвали. А яблок твоих мне даром не надо.
– Заплатил за яблык – бери, – настойчиво и жёстко сказал ребёнок, – мне подачки ни к чему, я мужчина самостоятельный.
– Ты, малой, совсем ку-ку, да! Тебе деньги дали, ты же этого хотел, чего ещё от меня нужно? Купил я уже твой яблык, ку-пил. И тебе подарил. Уяснил, чертяка? Проваливай!
– Деньги заплатил – забери яблык! Мне твои подарочки не нужны. Не на баловство мне. Забирай, кому сказал!
– Сейчас уши надеру, паршивец этакий! Устал уже от тебя. Связался, на свою голову. Без тебя тошно. Я целый день за станком простоял, сейчас ещё детишкам жрать готовить. А утром опять на работу. Отстань, кому говорят!
– Ну, уж, дудки! Ты, дядька, со мной не спорь. Я человек ответственный, честный. Купил – забирай, – и суёт плоды Лёшке прямо в карман.
– Мамка, пьянчуга проклятая, бросила нас, а бабушка лежит и не встаёт, – вдруг расплакался пацан, – помирать собралась, – сам грязным кулаком слёзы по лицу размазывает, – накормить нужно, может в последний раз: хлеба бы мне да молока купить.
– Чего раньше молчал!
Лёшка протянул продавцу оставшиеся деньги, попросил молока и хлеба. Улыбнулся, потрепал мальчишку по непослушным вихрам и вышел, вконец расстроенный, из магазина.
Осень. Она такая у всех разная.
Шалунья весна
Крепко взявшись за август, ступаю
На тропинку из бусинок-звёзд,
Как одна упадёт, загадаю…
Впрочем, знаю – и так повезёт!
Тамара Нагибина
День обещал быть исключительно прекрасным. Во всяком случае, с таким жизнерадостным ощущением проснулся Вениамин, двадцатипятилетний владелец благоустроенной однокомнатной квартиры, доставшейся ему в наследство от маминой мамы.
Его распирало от избытка энергии, от предчувствия чего-то особенного, способного наполнить жизнь новым, особенным содержимым.
Возможно, так действует на всё живое весна.
Задумываться, отчего ему с самого утра так хорошо, не очень хотелось. Достаточно того, что настроение звучало изнутри музыкальными ритмами, напоминало состояние плавного энергичного полёта.
Так бывает во сне, когда случается желание покружить над городом. Просто разбегаешься и начинаешь махать крыльями, то есть на самом деле руками. Дальше всё получается само собой. Но летать не просто, во сне тоже. Крылья устают, и дыхание сбивается. Кто летал – тот знает, как тяжело набирать высоту, ещё сложнее – не упасть.
Ощущение левитации будоражит кровь, наполняет сердце восторгом. Удивительно, но после фантомных полётов Вениамин просыпался в особенно бодром расположении духа.
Так было и сегодня, хотя он уже окончательно встал и не имел намерения вновь подниматься в небо.
Ранняя весна для горожанина – подарок судьбы. Это уже предвкушение лета.
Венька вышел на балкон, глотнул полные лёгкие сладковатого, свежего-свежего воздуха и обомлел от увиденного начала дня.
Слева от него распускалась волшебная, с разноцветными переливами, заря, настолько яркая, что глаз не оторвать. После однотонно серого зимнего ландшафта и продолжительного недостатка света, такая красота вселяла оптимизм, желание позитивных перемен.
Прямо по курсу, на уровне глаз, красовалась почти полная Луна.
Раньше ему не приходилось видеть оба светила одновременно. Сейчас, почти сливаясь цветом с лазоревым небом, скромно пыталось стать незаметным ночное светило. Восток в то же время пылал оттенками алого свечения.
Прежде Венька не видел разницы между рассветами и закатами. Оба явления представлялись одинаковыми.
Теперь юноша видел, что это совсем не так.
Наверно это некий знак, подумалось ему, возможно предвестник удачи.
Пейзаж там и там был великолепен. Сегодня ему всё вокруг виделось волшебным, красочным. Даже холодный свет Луны казался красивым.
Возможно всему виной не только весна, но и кое-что ещё, вызывающее неясное брожение крови.
Таким замечательным видят мир влюблённые и дети.
Нежный возраст у него давно позади, значит, несомненно, это другое.
Жаль, что смотреть на всю эту красоту некогда, пора собираться на работу.
Венька попытался сделать снимок рассветного зарева на телефон, но картинка никак не укладывалась в экран полностью, а по отдельности это зрелище было не настолько впечатляющим.
Пришлось оставить затею. Очень жаль.
Ладно, так тоже запомнится, на уровне прекрасных эмоций, которые разбередили душу и заставляют, чуть ли не плясать.
Тостер щёлкнул, выбросив из раскалённого чрева аппетитные горячие хлебные кусочки. Кофеварка выплюнула в чашку густой ароматный настой, наполнив воздух в кухне зовущим к активным действиям замечательным запахом размолотых зёрен.
В голове прошелестели по пунктам сегодняшние дела, ни разу не щёлкнув неприятными предупреждающими о неприятностях, дурными предчувствиями.
Вечером… вечером он встречается с Леночкой. Наверно оттого слово вечер пробуждало воображение. Вот вы, что вы чувствуете, произнося слово вечер? Венька представил себе поцелуй. С закрытыми глазами.
Леночка – вот кто сейчас для него представляется настоящим подарком судьбы.
Что за прелесть эта милая девочка. Никогда прежде не встречал он подобное совершенство.
Нет, она не была красоткой в современной интерпретации. Что-то иное цепляло в ней Веньку за живое, заставляя замирать при одном лишь намёке, на мимолётной ассоциации, связанной с Леночкой.
Голова начинала кружиться, сердце забывало свои обязанности, принимаясь качать кровь с перебоями. По всему телу прокатывалась сладостная волна ощущений, связанных с милой сердцу чаровницей, задерживаясь дольше внизу живота, заставляя изобретательно и красочно представлять парализующие волю прикосновения.
Эта мысль бодрила гораздо сильнее кофе.
Леночка впорхнула в его жизнь легкокрылой бабочкой, поселилась в сердце и мыслях, да так основательно, что ни о чём ином Венька и думать не хотел.
Даже автоматически выполняя заученные привычные действия, юноша чувствовал её незримое присутствие.
Вот где настоящая зорюшка, нет – зарянка, милый забавный птенчик: ласковый, нежный и пушистый. Милая, свежая, привлекательная, как сегодняшний рассвет, самая прекрасная на Земле Леночка.
Ну отчего он такой застенчивый!
Столько времени проводит с ней вместе, глядя в глаза, млеет от каждого прикосновения и никак не решатся на ответственный шаг. Не может преодолеть робость, признаться в своих чувствах, обозначив тем самым границы притязаний.
Ведь это так сложно – сказать вслух о любви тому, в ком на самом деле нуждаешься. Тем более, что Леночка первая, даже единственная девочка в его жизни, которая по-настоящему волнует воображение.
Венька мечтал о серьёзных отношениях, представляя в фантазиях не химеры и миражи, а совместную с ней жизнь, общие интересы, взаимную заботу, и, конечно же, море счастья.
Как же иначе! Ведь это видно невооружённым взглядом – они просто созданы друг для друга, и для любви.
Во сне он много раз покупал для неё свадебное платье и кольца, целовал, ласкал до потери пульса, иногда переходя некие незримые границы, вызывая тем самым у себя изнуряющую эрекцию.
Конечно, он не мог обо всём этом даже намекнуть своей Леночке. Как-то неловко в реальности делать то, что он запросто мог осуществить во сне.
Как жаль, что нельзя сразу перепрыгнуть в прекрасный вечер, обещающий трогательную встречу с любимой, минуя часы скучных профессиональных обязанностей. Целый день без неё – это так долго.
Впрочем, свою работу Венька любит. Она его нисколько не тяготит, позволяет чувствовать себя востребованным и нужным. Вот только дорога туда и обратно занимает уйму времени.
Проглотив наскоро завтрак юноша, напевая привязавшуюся с самого утра мелодию, двинулся в путь, одевшись как можно свободнее, не забыв, однако, что ещё не май месяц и утром довольно прохладно. На термометре всё равно минус.
Зато днём зазвенит капель, зажурчат ручьи. Весна!
Отчего-то вспомнилось, как ещё совсем недавно пускали в такое же время по лужам кораблики, бегали с мальчишками по тонкому льду, чтобы вымокнуть до нитки и не идти в школу.
Венька надел лёгкую курточку, летние туфли на тоненькой подошве, укороченные брюки дудочкой, белые носки. Лето же скоро.
На выходе из подъезда его ждал сюрприз – огромного размера глубокая лужа, через которую можно лишь переплыть.
Не беда. Венька встал на кованую загородку газона, немного сбалансировал стойку, почувствовал себя уверенно и плавно пошёл, удерживая равновесие раскинутыми как крылья у птицы руками.
Мастерство не пропьёшь, недаром парень занимался три года спортивной гимнастикой.
Вдоль дома дорога была почти сухая, с небольшими скользкими участками, но это мелочи жизни, суета.
Весь мир сейчас сосредоточен в его взволнованном теле, которому нет дела до мелких бытовых неудобств.
Как пошёл Венька в гору после института, осваивая взрослую жизнь и профессию, за что бы ни взялся, кругом сплошное везение.
Потому и напевает парень бравурную, жизнеутверждающую мелодию, правда про себя, но настроение не скроешь, оно на лице отпечатывается.
Юноша всем улыбается, в ответ получает подобное же расположение окружающих. Как не любить такую жизнь!
За домом путь до остановки автобуса можно срезать наискосок. Правда, там немного скользко. Снег ещё не сошёл до конца. Днём тает, ночью подмерзает.
К середине тропинки лужи стали крупнее, края у них покатые, высокие, в снег не наступить – провалиться можно по пояс.
Впереди преграждала путь огромная лужа, которую безуспешно пыталась форсировать знакомая девушка в одежде не по сезону. Поторопилась оголить свои застоявшиеся за зиму прелести, которые молодость и излишек энергии требуют обязательно выставить напоказ, чтобы все видели, что она богиня, да ещё на высоченных тонюсеньких-тонюсеньких, едва ли не с карандаш толщиной каблучках.
Вот ведь бедолага, не справится!
Веньку недаром воспитывали как настоящего мужчину, хоть он ещё и мальчишка совсем. Сейчас что-нибудь придумает.
– Люська, ну ты и даёшь, до лета далеко, а ты словно на пляж собралась. Ещё бы в шорты вырядилась. А каблучищи-то, каблучищи, кого очаровывать собираешься, колись, подруга! Ладно, влезай на спину, за шею крепче держись, так и быть, перенесу. Замуж позову – пойдёшь?
– Ато! Ты же не зовёшь, только шутишь. Может я только о том и мечтаю. Венька, ты мой спаситель. Должна буду.
Венька ловит себя на мысли, что с Люсей говорит о замужестве, о любви и прочем легко и непринуждённо, нисколько не испытывая неудобства или стеснения. Чудеса, да и только. Почему же Леночке невозможно открыться, взять и признаться?
– Ловлю на слове, проказница. Завтра же сватов зашлю. Чего даром такой красоте пропадать. Да ты как пушинка. Запах-то от тебя какой чудесатый, умереть – не встать! Надышусь и не понесу никуда. Встану посередине лужи и буду мечтать о нашей с тобой свадебке. Когда же ты вырасти успела, почему я этого раньше не замечал!
– Смотри лучше под ноги, жених, нанюхаешься ещё на самом деле, и шлёпнешься. Ладно, если сам, а то ведь меня искупаешь. Заболею и умру, некого будет сватать. У меня сегодня зачёт. Если не сдам – всё, хана, запросто отчислят.
– Не боись подруга, прорвёмся. Девчонок на поле боя не бросаем. Сам погибай, а товарища выручай. У меня с тобой на плечах крылья выросли. Сейчас оторвёмся от земли и полетим. Веришь?
Венька вступил в лужу, разом почувствовав, как туфли заливает талой водой, а ноги разъезжаются на скользящем под слоем воды льду в разные стороны и движение это коварное не задержать.
Никак нельзя ему перед девчонкой ударить лицом в грязь. Хотя, какая грязь, вода чистая и прозрачная, словно слеза.
– Ладно, ерунда, – подумал Венька, – ноги обсохнут. Главное, ступать уверенно, равновесие держать, и ногам не дать скользить.
Такую замечательную девчонку на закорках покатать – не труд, скорее привилегия, удовольствие.
Юноша просто физически ощутил кожей спины острые сосочки её спелой груди.
– Вот бы Леночку так прокатить.
От соблазнительного благоухания обхватившей его талию ногами феи захватило дух. Руками Венька поддерживал Люську бёдра, чувствуя, как краснеет от осознания того, что стоит на пару сантиметров сдвинуть ладони и можно запросто дотронуться до трусиков.
Не такая уж она и лёгкая, но всё равно приятно.
Лужа оказалась гораздо шире и опаснее, чем виделось вначале.
