Валерий Столыпин
На крыльях миражей
Девушка и стекло
Будет осень и будет мокро
Ранки старые отболят
Время – лучший на свете доктор
Не дающий напрасных клятв
Андрей Пшенко
Поздняя осень хозяйничала как на улице, так и в душе.
Угрюмые холодные дни с нудной ледяной моросью, колючий промозглый ветер, голые ветви безжизненных дерев – всё заставляло зябнуть.
Асфальт в бесформенных дырах от замороженных луж давил на нервы. Стремительно улетающие куда-то вдаль облака намекали на невозвратность. Смутно ноющая, невыразительная какая-то, сентиментально-плаксивая грусть, вгоняла в уныние, которое как ядро фурункула, невозможно выковырнуть.
Всё однажды кончается. Всё!
Обиднее всего, что Светлана убеждена, что это была любовь. Настоящая большая любовь.
Вот именно – была. Тогда почему, почему он ушёл, громко хлопнув дверью!
Расстались довольно давно: два месяца, десять дней и четырнадцать часов назад. Можно сказать, что с тех пор прошла целая вечность, наполненная немилосердными корчами души, наркотической ломкой в каждой клеточке безвольно размякшего тела.
Душа безжизненна, возможно, уже мертва.
Сложно осознавать реальность, которую не принимаешь.
До сих пор Светлана болезненно прощалась с иллюзиями, пыталась вымарать, затушевать в памяти всё, что связано с разрушенными отношениями. Вернее – старалась расстаться с Димой и его образом, что удавалось не сказать, чтобы очень.
Его проекция, точнее предельно реалистичный прототип внутри головы, не давал покоя. Любимый в своём прежнем обличии приходил, когда вздумается, издевательски шутил, напрягал возбуждающими ласками, искушал, насмехался, дразнил.
Света сходила с ума от его такого родного, манящего запаха, который никак не выветривался из памяти. Стоило дотронуться до любого связанного с Димой предмета, бросить взгляд на пейзаж, где вдвоём бродили, обнимались, смеялись, как мгновенно включалась цепочка живых ассоциаций. В мозгу начинала безжалостно крутиться молотилка, перемалывающая мысли исключительно о нём. Света то и дело забывала, где находится, вступала в безумные диалоги с ним и с собой.
Почему, зачем, если он навсегда закрыл дверь души, оборвал связующую нить! Он есть, но его точно нет, и никогда больше не будет рядом.
Танцующая на промозглом ветру опавшая листва, которой можно было позавидовать – выглядела вызывающе шикарно.
О чём она загадочно шуршит? Наверняка сплетничают о её неприкаянности.
Разве её вина, что Дима ушёл! Им было так хорошо вдвоём и вдруг счастье, ощущение благополучия и блаженства разом закончилось.
– Хватит, хватит, – пронзительно шептала Света, – я устала ждать, что ты передумаешь, вернёшься! Отпусти, дай возможность заснуть, разреши про тебя не думать.
Нужно было в самом начале, когда скворец в душе весну прославлял, романтики нахлебаться досыта, пока горячо, влажно и сладко, пока дрожь в коленках и дурман в голове, да и разбежаться, не успев прорасти, друг в друга.
Так ведь нет – корни пустил в теле души, а крону безжалостно отрезал.
– Что я имею в сухом остатке, – размышляла Света, – учёба недоучена, работа недоделана, судьба исковеркана состоянием гнетущей пустоты.
Жизнь была перекроена под любовь. Так и не проявленные до логического завершения чувства словно завернули в грязную тряпочку и отправили в мусорный бак. Это жизнь, это будущее!
Эх, все-таки не удержалась, опять начала себя жалеть.
Обещала же себе – не буду про него думать. Прогуливаться, туда-сюда буду, просто так, развлекаться, петь, шутить и смеяться, когда особенно плохо.
Возьму и махну куда-нибудь на край самого крайнего Севера, где только айсберги и белые медведи кругом, а из мужчин, смотритель семидесяти лет от роду, тишина, и ни одного напоминания о нём, о том, что отныне я в этом мире абсолютно одна.
Как же ей было лихо!
Девушка зашла в кафе, заказала горячего чая с лимоном, но так и не притронулась к нему, потому, что прикоснувшись к чашке, почувствовала уютное тепло. Его тепло: родное, манящее, влажное.
Света забылась на миг, уселась в кресло, как дома, с ногами, обняв колени руками, закрыла глаза и принялась вспоминать: улыбку, движения, голос.
–Девушка, извините, это кафе – не вокзал. Вы спите почти час. Будете ещё что-нибудь заказывать?
Дима причинил страдания, боль – увесистая причина ненавидеть, а она любила. Теперь уже непонятно – его самого или память, в которую от избытка невостребованных чувств, от прилива неуправляемых эмоций, вливались нескончаемые потоки творческой энергии.
Был ли её любимый таким, кого она выдумала? Теперь сложно сказать.
Захотелось пойти туда, где много людей. В толпе легко затеряться, можно придумать легенду, вообразить себя счастливой. Наивное, но спасительное желание – согреться в иллюзорном сиянии придуманной нежности.
Торговый центр походил на огромный аквариум. Дима не любил магазины.
Здесь можно ни о чём не думать, тем более о нём.
Яркие, озабоченные люди-рыбки сновали туда-сюда, не замечая никого, кроме себя. Создавалась иллюзия движения, как бы настоящая жизнь, разноцветная суета, но, увы, судорожное вращение света, эскалаторов и людей не успокаивало – раздражало. В нём не было ни смысла, ни цели.
Сложно представить, но одиночество в толпе куда более осязаемо, неотвратимо и безжалостно, чем наедине с собой. В скоплении снующих во все стороны разом людей мысли принимают отчётливо негативный оттенок, появляется предощущение страха.
Вот и слёзы навернулись.
Светлана зашла в отдел, где бойко торговали шёлковыми и кашемировыми Павлово-Посадскими платками, нашла уютный уголок, но и он был прозрачен.
Убежать из этого мира невозможно, даже отгородившись стеной. Успокаивало одно – её не замечали, не видели, потому что окружающие были заняты исключительно собой, а она могла не спеша наблюдать за всеми. Просто так.
Создавалось впечатление, что никто никому не нужен. Оживлённая бессмысленная суета.
Неужели так живут все? Значит, она всё придумала. Любовь, если вдуматься, лицемерный эгоизм, ловкий психологический трюк, позволяющий практически даром получить гораздо больше, чем хочется.
Относительно любви непонятно, но равнодушны как оказалось, не все. Кое-кто увлечённо за ней наблюдал.
Света не замечала, что стоит, прислонившись к прозрачной стеклянной перегородке как человек, который кого-то ищет, держась обеими ладонями за стекло, словно боится сквозь него провалиться в иное измерение, в агрессивное отражение реальности, в котором всё не так как на самом деле.
Видно в напряжённом выражении её лица, в неподвижно-застывшей позе, в болезненно скованной мимике, в чём-то ещё – был избыток негативной информации, некий безмолвный посыл, вроде сигнала бедствия, а мужчина оказался не в меру любопытным, к тому же восприимчивым к потоку эмоционального излучения, и крайне впечатлительным.
Девушка не заметила, как он подошёл с обратной стороны стекла, как накрыл её ладони своими руками, большими и сильными, как улыбнулся сочувственно, и постучался взглядом в закрытую дверь души.
Его глаза обладали удивительным магнетизмом.
Светлана вздрогнула, стремительно отдёрнула руки, лицо её выразило недоумение, испуг.
На мгновение.
Удивительно, но так захотелось прикоснуться к зыбкой надежде ещё раз, просто дотронуться до его ладоней.
Несмотря на то, что стекло холодное, Светлана почувствовала прилив тепла.
Мужчина за перегородкой улыбнулся ещё раз, послал удивительно солнечный воздушный поцелуй, откланялся, и пошёл своей дорогой.
Сердце девушки сжалось от предчувствия неизбежной потери. Ещё одной.
Мысли метались, рвались вырваться наружу.
Совсем другие мысли: логичные, жизнерадостные, живые.
Дмитрия в них больше не было.
Дивная радуга солнечных снов
Я проснулась. Просыпайся! Уходи, сметая след.
Мы могли бы сниться дальше, но теперь – конечно, нет.
Я остыла, я ошиблась, я болею, я в бреду…
Не ищи меня, не надо…
Я сама тебя найду.
Снежана Ежова
Настоящее волшебство, которое вдруг до краёв наполнило непонятной природы счастьем, длилось всего несколько минут. Сколько именно сказать сложно, потому что события развивались предельно медленно, как бы покадрово, фрагментарно, словно при неполном обмороке, когда сознание и зрение не способны соединить осколки подробностей происходящего в цельную картинку.
На самом деле объект интереса был практически статичен – хорошенькая рыжеволосая девчушка увлечённо щебетала о чём-то смешном с подругой за соседним столиком, только и всего. А Вадим отламывал по кусочку от фиолетового шарика мороженое и на автомате рассматривал посетителей.
Сюда он зашёл в поисках прохлады. А ещё, чтобы подумать о профессиональных перспективах. В офисе что-то неуловимое, но важное, ускользало от внимания. Отвлекали сама обстановка, вечная беготня и корпоративная конкуренция, вынуждающая соперничать зав место под солнцем.
Рыжеволосая хохотушка в белом приталенном сарафане с мелким цветочным рисунком сидела к нему бочком, активно жестикулируя руками и телом.
Видно взгляд у Вадима был слишком пытливым, или девчонки оказались чересчур бдительными. Блондинка наклонилась к собеседнице, что-то шепнула, показав на него глазами.
Рыженькая собеседница обернулась, выстрелила в него ироничной усмешкой и застыла, забыв при этом закрыть рот.
Вадик оказался упрямцем – глаз не отвёл, хотя мимолётное желание спрятаться было, но смутился, что можно было понять по разлившемуся на лице румянцу.
Проникающая в каждую клеточку тела нежность обволакивала его, разливалась вокруг искристым сиянием, сладко сводила судорогой сердечную мышцу; что-то несуразное, странное происходило в голове, исчезла вдруг потребность дышать и думать.
Дуэль, своеобразный интимный поединок, продолжался недолго. Девушка растерялась, первой потупила взор.
Разговор прекратился. За соседним столом происходило нечто непонятное. По реакции блондинки можно было понять, что источник их молчаливого диалога – он.
– Обернись, – мысленно обратился Вадим к мирозданью с просьбой, – какие красивые у девочки глаза. В такие невозможно не влюбиться.
Он ещё не понял, что очарован скромным обаянием молодости, что разглядеть на таком расстоянии глаза немыслимо, а подсознание легко определило градус интереса, посылая в мозг потрясающие воображение видения, заставляющие сконцентрировать внимание и грезить.
Глаза юноши всматривались в созданный возбуждённым сознанием соблазнительный образ трепетной чаровницы, воспалённое зрение осваивалось с ярким свечением её романтического сияния, воспринимая размытыми пятнами кроме общего восторженного впечатления отдельные соблазнительные детали девушки-мечты, похожей на яркую вспышку грозовой молнии.
– Алёна, ты идёшь, – спросила, вставая из-за стола подружка.
– Немного посижу. Мама придёт домой часа через полтора.
– Нельзя упускать такой шанс, – подумал Вадим, дождался, пока невольная помеха возможному счастью скроется за дверью и подошёл.
– Мне показалось, – застенчиво прошептал Вадим, что вы рассказывали что-то интересное.
– Это личное. Нельзя быть таким любопытным.
– О чём мы могли бы поговорить? Я Вадим. Можно, присяду?
– Зачем?
– Неужели ещё не догадались, – неуверенно пытался юноша поймать мотивирующие аргументы, – хочу познакомиться.
– Почему?
– А вы, вы бы могли ответить на подобный вопрос? Наверно потому, что…
– Пожалуйста, не надо уточнений, – сказала девочка, – я тоже чересчур впечатлительная. Если хотите – можем немного прогуляться. Просто так. Я Алёна.
Проводы любви
И в жилке – кровь колёсам в такт
От убегающих перронов -
Любовь уходит… просто так
Из сердца до смерти влюблённых
Андрей Пшенко
Как часто приходится основательно перекраивать принципы видения мира, переоценивать ценности, исходя из накопленного жизненного опыта, меняться самому, перелезать через некие собственноручно выстроенные заборы, чтобы не просто существовать, а снова научиться наслаждаться каждым прожитым мгновением, радоваться солнцу. Именно так размышляла симпатичная сероглазая шатенка, Селена, в который раз уже попавшая в сложную ситуацию по собственной глупости.
Отчего так тяжело переступать через привычное, через самого себя?
Мир опять предал печальную девушку и медленно умирал вместе с ней, распространяя вокруг леденящее дыхание страдания, не позволяя согреться, хотя бы для того, чтобы снова начать рассуждать здраво.
Никто не мог понять, что и почему с ней происходит. Милое некогда существо стало нелюдимым и грустным, не позволяя никому приблизиться на расстояние вытянутой руки.
Чувства давно и прочно застыли, вымерзли, осыпавшись внутри безразличного ко всему тела волглыми снежинками, покрыв сосуды и нервы плотным слоем леденящего наста, перекрывающего доступ к питающим сосудам и артериям.
Положительные эмоции Селена с некоторых пор закрыла в подвалах души, не выпуская наружу.
Вот уже больше полугода не случалось в жизни ни одного проблеска даже самой скромной порции теплоты извне.
Селена видит вокруг лишь серую непроглядную пелену, даже в те дни, когда небо становится прозрачным. Темнота и мрак поселились в её ранимой душе в тот самый день, когда…
Начиная по инерции каждое следующее утро с мысли, что всё напрасно, что был светлый отрезок судьбы до него, точнее с ним, потом небо обвалилось нескончаемым беспощадным снегопадом, засыпав окружающее пространство, заполнило мир холодом, непроглядной темнотой и сгущающимся мраком.
Девушка запретила себе вспоминать, как и почему это произошло, просто вычеркнула из жизни несколько дней жизни, прервала принудительно естественный ход событий, превратив окружающую действительность в ледяную пустыню.
После неожиданного крушения смысла жить, она хотела освободить мир от своего неуместного присутствия, но испугалась, проявила непростительную слабость, предала себя.
С Андреем она была счастлива. Даже когда любимого не было рядом, чувствовала тепло и нежность лишь оттого, что знала о его существовании.
Юноша всегда был с ней.
Стоило только закрыть глаза и позвать, как он откликался, согревая любовью и нежностью.
Селена любила беседовать с любимым мысленно долгими ночами, записывала выдуманные диалоги в дневники, которых за два года накопилась целая стопка.
Повествования на бумаге складывались с необыкновенной лёгкостью. Андрей заполнял собой всё обозримое жизненное пространство.
Писать, разговаривать, слушать и чувствовать, зная о том, что он где-то рядом, было легко и приятно.
Теперь же события происходили как бы сами по себе, почти не задевая сознание, не трогая душу. Не стало смысла смеяться или плакать. Темп и течение жизни невозможно стало осознать, осмыслить.
Действия на работе и дома выполнялись в автоматическом режиме, лишь затем, чтобы никто не мог упрекнуть её в невменяемости.
Время из друга превратилось в противника, заставляя заполнять себя пустотой.
Иногда приходилось сбегать от людей, от необходимости что-то предпринимать, во внутреннюю иммиграцию, забираться в тёмные глубины еле живого сознания, где нечем дышать, где начинало обволакивать чем-то липким.
В такие минуты сердце останавливалось, или напротив, начинало колотиться в бешеном ритме, заставляя страдать от ощущения невыносимой тревоги.
Селена перестала воспринимать самостоятельно ход времени, жила исключительно по будильнику. Оно, то останавливалось, то начинало двигаться скачками. Тогда возникало желание перехитрить его, укрыться в темноте и безмолвии.
Желание освободиться от серой непроглядной мглы, от сугробов, засыпавших всё вокруг, настигало вдруг, и так же неожиданно исчезало. Жизнь перестала приносить удовлетворение, воспринималась как насилие.
Неужели никогда она не сумеет избавиться от этого гнетущего состояния!
Неожиданно вспомнилось, что когда-то она умела не только грустить и ненавидеть, но и любить.
Мысль о том, что во всём виноват он, Андрей, пронзила мозг, вызвав острую боль в области солнечного сплетения, когда она была за рулём.
Селена надавила на газ, машина взревела, словно спортивный болид на старте. Путь от работы до дома показался ей одним мгновением.
Поднявшись в квартиру, девушка не раздеваясь забежала в спальню, вывалила из письменного стола все до единого дневники, стопки бумажных листов, исписанных ровными строчками.
Всё о нём.
Селена давно запретила себе это читать, потому, что каждая фраза рождала шквал противоречивых эмоций, заставляя страдать и ненавидеть, чего позволять себе было нельзя.
Мысли о нём вызывали неконтролируемую депрессию, нервные спазмы, заставляя молить пустоту о наступлении смерти.
Предотвращать эти болезненные состояния, избегать крайних, невыносимо губительных для себя последствий, Селена так и не научилась.
Любое воспоминание об Андрее приводило к меланхолии, вызывало апатию, бессонницу, рождало мысли о никчёмности жизни вообще. Или напротив, порождало агрессию, когда она была способна разбивать посуду, резать на части любимые вещи, до которых Андрей когда-то дотрагивался. Подаренные им безделушки, сохранившие против воли память о нём – живое тепло, родные запахи, звуки, даже ощущение присутствия, теперь казались источником зла.
Селена свалила записи в кучу, посреди кухни, прямо на полу, и подожгла, дрожа всем телом в непонятной торжествующей лихорадке. В глазах мелькали языки пламени, уничтожающие милые сердцу страницы, приносящие отчего-то вместо радости боль. Её полностью захватил непонятной природы азарт, некий экстаз, очищающий сознание.
Девушка плясала вокруг горящих бумаг, не замечая, что огонь перекинулся на стол, что следом загорелась скатерть, от неё воспламенились шторы.
Прозрение, осознание безумности происходящего, пришло внезапно.
Селена открыла кран, схватила кастрюлю, принялась заливать занявшийся не на шутку пожар.
Это удалось ценой немалых усилий.
Чад и смрад в кухне вернули к действительности.
Слёзы бессилия застилали глаза, лёгкие запирало едкими удушливыми испарениями.
Девушка задыхалась, сидя на полу в грязной луже, но не могла сосредоточиться настолько, чтобы окончательно прийти в себя.
Нужно было открыть окно, прибраться, выбросить сгоревшие тряпки и бумаги.
Для этого не хватало сил. И желания.
Селена бездумно смотрела на чёрные от копоти руки, размазывала эту адскую смесь по лицу и одежде, не испытывая иных чувств, кроме ощущения бездны, в которую провалилась по собственному желанию.
Её душа летела куда-то вниз, кувыркаясь, натыкаясь на некие препятствия, соприкосновение с которыми было болезненным.
Мозг высверливала лишь одна мысль, – это всё, всё, Андрея больше нет в её жизни! Только что сгорели остатки памяти. Можно подвести черту и начать жить сначала: научиться смеяться, радоваться, любить.
Последнее слово вызвало внутри бурю негодования. Пока неосознанного, но откуда-то уже всплывал вопрос – почему человек, которого давно нет рядом, столько времени безраздельно властвовал над ней?
Девушка схватила недогоревшие дневники, пыталась прочесть то, что сохранилось, но страницы рассыпались, превращаясь в грязь, которая тут же расплывалась в луже.
Селена почувствовала, что замёрзла.
Её знобило, зубы начали выбивать дробь, горло болело от рыданий.
Мокрая, несчастная, грязная, она собрала остатки сознания, начала прибираться, скользя по мокрому полу, выложенному керамической плиткой. Несколько раз девушка больно упала.
Слёз больше не было. Они закончились.
Ужасно захотелось спать.
Всё же Селена нашла в себе силы – прибралась, вымыла, вычистила всё, насколько это было возможно, выбросила сгоревшие вещи.
Потом тщательно обошла квартиру, собрала подарки и вещи, всё, что могло напомнить про Андрея, и вынесла на помойку.
Девушка с удивлением отметила, что ей даже не захотелось прощаться с памятью о человеке, столько времени державшим её душу в тисках беспросветной мглы.
Андрея просто не стало.
Было бы слишком просто, имея возможность такой ценой избавиться от любовной паранойи.
Время от времени он возвращался, снова лишая сил, вызывая тревогу, заставлял страдать.
Вот и сейчас случилось подобное воскрешение.
Впереди Селена увидела автомобильную пробку, как раз в то время, когда призрак некогда любимого человека злорадно выедал её изнутри.
Девушка молила Андрея уйти.
Он не унимался, напоминая про слишком сильные эмоции, заставляющие сердце работать в аварийном режиме.
Некоторое время Селена сопротивлялась.
Потом на неё накатила волна беспричинной агрессии.
Она лихо повернула влево, пересекла поперёк три ряда сигналящих автомобилей, бесстрашно подрезая и оттесняя их, выехала через две сплошные на встречную полосу, развернувшись перед очумевшими от такой наглости водителями в обратном направлении, и понеслась, сама не понимая, куда и зачем, набирая и набирая скорость.
Один из водителей, которого Селена едва не протаранила, был её собрат по несчастью, некий Игорь Леонидович Пашин, так же страдающий от нераздёлённой любви, от внезапного, необъяснимого предательства.
Он сам не понял, почему поехал за красной иномаркой, в которой сидела девушка без лица.
Игорь ясно видел, что она не в себе, что желание испариться, исчезнуть, повелевает её сознанием, если таковое сейчас присутствует внутри её тела.
Что руководило его действиями, он сам не мог понять. Просто показалось, что лишь он один в целом мире может изменить судьбу этой взбалмошной, но притягивающей непонятно чем, словно под действием гипноза, женщине.
На самом деле Игорь торопился. У него была назначена деловая встреча, которую мужчина считал весьма важной.
И всё же он счёл более необходимым остановить неистовое движение женщины, которая реально желала, если не смерти, то забвения. Что-то притягивало к ней, словно магнитом.
По природе своей мужчина был интроверт, в жизни всегда руководствовался интуицией, которая подводила редко, старался не задавать лишних вопросов своему внутреннему дирижёру и цензору.
Предчувствие чего-то важного, внезапное озарение, возможно инстинкт. Кто бы мог знать, что или кто внутри нас принимает самые ответственные решения.
Несколько виртуозных маневров позволили мужчине обогнать безумную леди, замедлить движение её автомобиля, заставить переместиться в правый ряд, затем на обочину.
Селена выскочила из машины, злая как фурия, имея единственное желание – размазать этого наглеца по асфальту.
Игорь улыбнулся, предъявил её вниманию раскрытые ладони.
– Вы просто прелесть, милая леди. Я бы хотел с вами познакомиться. Можно?
– Не думаю, что это хорошая идея. Мне сейчас не до вас. Прощайте, если больше нет ко мне претензий. Да, я понимаю, что вела себя беспардонно. Извините. Настроение, знаете ли, такое. Накатило внезапно.
– Я даже могу угадать причину. Хотите?
– Нисколечко. И нечего тут ухмыляться. Вы мне совсем не нравитесь.
– Понимаю. Неразделённая любовь, бессонные ночи, невыносимые страдание, желание перестать быть. Я прав?
– Не лезьте не в своё дело! Я предельно счастлива. Если бы не вы…
– То, возможно, вы встретились бы уже с фонарным столбом или въехали кому-нибудь в зад. Давайте, не будем говорить ни о чём плохом. Поставим машины на платную парковку и устроим совместные проводы любви.
– Как, и у вас тоже…. вы меня не дурите! Это называется пикап, так ведь: быстрый съём девицы лёгкого поведения на одно постельное представление. Мужчина, вы ошиблись адресом.
– Я не страдаю от недостатка секса, не ищу добычу. Просто есть желание облегчить душу, только и всего. Вы… вызываете доверие, даже больше – интерес. Знаете, у мужчин такое случается. Меня зовут Игорь.
В это время зазвонил телефон. Мужчина извинился и ответил.
– К сожалению, я не смогу с вами сегодня встретиться. Непредвиденные обстоятельства. Условия сделки мы обсудим позднее. Я с вами обязательно свяжусь. Следующая встреча и связанные с ней издержки будет моей личной проблемой. Извините.
– Могли бы не извиняться. Всё уже сказано, выяснено. Мы не подходим друг другу, это очевидно.
– Что-то подсказывает мне, что это совсем не так. Давайте всё же гульнём. Расходы беру на себя. Как мне вас называть, милая леди?
