Владимир Николаевич Лукашук
А впереди была вся жизнь…
Сейчас, в армии, я уже каялся: зачем обижал бабулек? У них своя игра стоила свеч, пусть смешная и далёкая для меня. Хотя, подозреваю, они не однажды замолвили словечко перед иконами, дабы обеспечить мою душу вечной пропиской в аду.
– В конце концов, – иронично рассуждал я, – зачем Творец создал дьявола? Чтобы искушать верующих? Так терпите и молитесь! Христос терпел, и вам велел. Пусть не гнушаются! У нас общество нехристей.
– Будет Второе пришествие, Он тебе всё на суде объяснит, – качала соседка головой.
– А когда оно будет? – вопрошал я ехидно.
– Изыди, сатана, – обречённо махала ладонью старушка. – Когда будет, икнётся.
– Сами вы порождения мракобесия, – отмахивался я, вспоминая комсомольские собрания.
Моя бабуля проще относилась к увлечению роком (наверное, потому, что жила от нас отдельно). Не понимая, что там воют рокеры, она говорила:
– Ох, дюже орут… Как коты весной. Кабы знала, что поют, так заплакала.
На бабулю я не обижался. Она мне спинку в детстве чесала. И классно у неё получались куличи на Пасху. И да, ещё бабулька делала из огромных листов теста вкусные вареники. Это было особое зрелище, когда она стаканчиком вырезала кругляши для них. Ну, как её не любить!
* * *
Иришка тоже осуждающе мотала головой. А я распалялся:
– Роком можно наслаждаться только громко. Тогда душа поёт во всё глотку! Вот скажи, можно крикнуть тихо?
И завыл почти как пёс под гармонь:
– If you don`t like rock`n`roll // If you don`t like rock`n`roll// Then it's too late now[36].
Иришка знала английский, потому иронично скривилась. А я в запале резанул:
– Просто бесит, когда мафон еле слышно! Между прочим, слышала, как Йен Гиллан исполняет партию Христа?[37] Вот где за̀ душу берёт! Запросто поверишь в Спасителя.
И со смешком заметил:
– Рокеры точняк подцепили ритмы у троглодитов. Не замечаешь, как напоминает завывания шаманов возле костра?
Любимая упрямо изрекла:
– О человеке можно судить, кто какую музыку слушает.
Неожиданный выпад огорошил. Покушение на моих святых? Впрочем, возможно, она в чём-то права. Примиряюще поделился забавным моментом:
– У нас в Сарепте есть парень, дисками промышляет. Я у него музычку переписываю на мафон. Недавно познакомил с хмырём по кличке Пися. Мы поехали к нему в центр, возле моста. Захожу в квартирку и офигел: у того две полки уставлены вдоль стен винилом. Это же полный отпад: диски – рёбром! – уставлены от края до края стены. И вертушка импортная.
– Как ты сказал? Пися? – Иришка не удержалась от смеха. – Его вправду так зовут?
– Ага, – хмыкнул я. – Он вполне соответствует кликухе – с виду пристукнутый вахлак. Длинный и бледный, как… Ну, понятно. Глянешь на него – плакать хочется. Но в западном музоне шарит нормалёк. Самое приколистое, как восхищается битниками: «Что творит-то на бассухе козёл – супер! А драмер, вообще, отпад-башка – лупит по барабанным перепонкам минут десять без передыху!»
– Откуда же у него столько пластинок?
– У него папаня в торгпредстве работает, часто катает за рубеж.
Я стал с горячностью перечислять названия пластов с заграничными лейблами. Из-за своего поклонения его величеству Рок-н-роллу пришлось выучить инглиш, хотя поначалу казалось, что гнусавый язык ни за что не освою. Затем даже стало занятно: пишешь «Манчестер», говоришь «Ливерпуль»! Это действительно помогало узнавать много чего нового о мире за «железным занавесом». Я уже вворачивал кстати и нет названия групп и дисков по-английски. Дальше больше: знал тексты иных песен почти наизусть! Благо, что они печатались на заднике пластов или на вкладыше. Тараторил по листочку (ну, совсем как попик за обедней), попадая в такт или нет: Comin' out of nowhere// Drivin' like rain// Stormbringer dance// On the thunder again// Dark cloud gathering// Breaking the day// No point running// Cause it’s coming your way…[38]
Вот попробуй успеть вслед за певцом! Он же глотает слова, а ты не врубаешься, почему ему так ловко удаётся. Лишь после мелькает догадка: «А по-русски всегда правильно говорим?». Не потому ли МЫ ЧАСТО И НЕ ПОНИМАЕМ ДРУГ ДРУГА, ХОТЯ УВЕРЕНЫ, ЧТО ПРАВИЛЬНО ВЫРАЗИЛИСЬ? Зато с языка прямо отскакивала после долгого потения скороговорка Род Стюарта: Sweet Little Rock ’n’ Roller! Sweet Little Rock ’n’ Roller!..[39]
Да, тут я собой даже гордился! И по такому поводу я мог пиз…аболить до бесконечности.
Чувствовалось, Иришке по барабану вся эта рок-херотень, моя увлечённость лишь забавляла её. Но безразличие пассии заставляло ещё больше нести всякую бредятину. Вдруг она обронила:
– Всё равно советская эстрада лучше. Мне вот нравится задорная песенка про Карлсона.
Я захохотал:
– Карлсон?! Ты в курсе, что эти «Ноющие гитары» спёрли хит у группы «Кристи»? Песню «Yellow River»[40] уже два года распевают в Англии! Слышал, ещё не одну песню наши ВИА передрали с загранки. Да и, вообще, косят под Запад. Если на то пошло, только «Песняры» красавцы, потому что ни на кого не похожи. Голоса будто звучат поутру в Беловежской пуще. Говорят, даже «Битлы» им завидуют.
Оскорблённая моим выпадом в лучших патриотических чувствах Иришка обиделась и отвернулась. Я предложил окунуться повторно, но она отказалась. Честно говоря, я её подкалывал, не ведая, почему. В Союзе вполне хватало ВИА, которые я тоже слушал с удовольствием. Тексты их песен знал наизусть, но признаваться в том считал стрёмным. Но ещё одно не нравилось: почти все эти ВИАшники были как штакетник в заборе – каждую песню мог петь любой ансамбль, так как у них не было СВОЕГО ЛИЦА.
Полез в канал один. Ещё чуть обсох, и мы засобирались. Одевшись, начали подниматься вверх по склону в сторону моста. Моя девчонка шла впереди. Не скрою, я с жадностью кобеля изучал её бёдра и попку, обтянутые красной юбкой.
– Эй, парень! – услышал сзади.
Я обернулся. Ко мне приближался бухарик из компашки. Моё тело напряглось: «Кажись, без драки не обойдётся».
Этот фраер приблизился ко мне вплотную, дыхнул перегаром. Глядя прямо в глаза, икнул:
– Послушай, братан. Попомни моё слово, она тебя бросит.
Я ожидал чего угодно, но не такой хрени. Немного растерялся. Тем не менее, с кривоватой усмешкой парировал:
– Да неужели?
Однако получилось, что сказал почти в спину ужратому провидцу: он уже развернулся и быстро спускался по тропке.
Я стал догонять Иришку, и она спросила:
– Что он сказал?
– Фиг его знает, – пожал я плечами. – Сам не понял, что он хотел.
Тягостное предчувствие придавило меня. В голубом просторе сияло Солнце, а мне было хреново. Что такое, не мог понять.
Позже странный случай выветрился из моего пустого чердака. Зато теперь, через год вспомнился. В недоумении я размышлял: «ЧТО хотел сказать тот беспутный провидец?». Непонятно. Да ведь он оказался прав. Я задыхался в смраде, а кругом раздавался храпак усталых бойцов.
* * *
Рокеры всех стран, объединяйтесь!.. Почему бы нет? Все объединяются – пролетариат, трактористы, танцоры и писатели, дабы, так сказать, не чувствовать себя одинокими в бренном мире. И мы тоже – юные и задорные поклонники биг-бита – жаждали тесного общения между собой. Радио, телевидение, пресса как в рот дерьма набрали, и я собирал информацию о своих кумирах по крупицам. Если где-то проскочит хотя бы что-то о них, это становилось моей личной сенсацией! Скрупулёзно просматривал все номера «Ровесника», где частенько проскальзывали статейки о королях увесистых децибел. Всё это вырезались и хранились, как святыни. Правда, чаще в газетах ругали «эти кучки вопящих обезьян», которые «толком-то играть не умеют», потому больше крушат всё на сцене или ещё что-то чудят. Да мне было плевать на мнение критиканов с высокой колокольни! ОНИ нравились уже по факту своего существования, и пусть власть не признаёт их! Назло буду слушать. Разве не забавно, что тот же Алис Купер поёт в гробу или со змеями? А то ему башку отрубают гильотиной прямо на сцене. Свой чудило в доску!.. И чем больше поносли рок-идолов, тем милее они становились моему сердцу. Как и подобным мне. И пусть в шестнадцать лет ты лишь начинаешь торить собственную дорожку в страну тяжёлого «металла», тыкаешься по обочинам, как щенок. Нет, почти уверен, что ещё найдёшь подходящих спутников – с длинными патлами, в джинсе и верой в рок-божество.
Однажды ранней осенью Витька порадовал:
– Брателло, в нашей группе в ПТУ есть такой же фанат рока, как ты.
– Витёк, познакомь! – загорелся я.
– Нет проблем, – согласился друган. – Правда, записывает музыку только за деньги. Обычно пласт за трояк, а если музон совсем забойный, то и по пятёрке выходит. Хотя он несколько такой… В общем, чуть не хватает вальтов в колоде.
– В смысле?
– Фиг его знает. Скрытный, лишнего из него не вытянешь. Наверное, боится, чтобы как антисоветчика не замели.
Уже на следующий день до обеда мы отправились к новому знакомцу в Заканалье. Далековато! Да ведь наша дружная троица ещё пару лет назад пехом отправлялась в те места, чтобы посмотреть новую киношку в «Юбилейном». О, это волнительные экскурсии в роскошный кинодворец с зимним садом! Правда, приходилось экономить, чтобы обязательно посмотреть яркие, приключенческие картины: «Всадник без головы», «Земля Санникова», «Солярис». Однако сейчас меня прямо давил нетерпёж. Надо было спешить, не знаю, почему.
Прикинули, что дешевле доехать на трамвае за три копейки, чем на автобусе за шесть. Потому пошли пешком до Судоверфи, где и сели на трамвайном кольце.
Он жил в квартале возле помпезного здания администрации Волго-Донского канала. Дверь на втором этаже невзрачной хрущёвки открыл чернявенький, худенький паренёк. Вопросительно глянул на меня, потом на Витька.
– Привет, Вадим! Я к тебе с братом по року притопал, – без предисловий кивнул на меня Витёк. – Хочет познакомиться, музычку записать.
Настороженный взгляд Вадима смягчается:
– А-а, заваливайте.
Заходим, хлопаем по рукам. Родаки Вадима на работе, и нас никто не стесняет. Мало того, у него из двух комнат в квартире одна как бы своя. Я обомлел, когда оказался в ней. Ё-моё! Кругом – красочные плакаты или увеличенные снимки звёзд рока с альбомов. Такое для меня внове. У стола в углу громоздится мечта любого меломана – «Романтика – 106»: сверху – магнитофон, ниже – радио, под ним – вертушка, и ещё ниже динамик. Да ещё пара динамиков в углах затаилась! Охренеть можно… Над супер-агрегатом длинная полка, забитая совершенно одинаковыми, жёлто-зелёными коробками с плёнками. Они любовно упакованы в целлофан, на торцах названия ансамблей и годы концертов. Большинство рок-групп я даже не слышал, потому в завидке. Где он всё это добыл?! Вадим, в самом деле, шарил в роке, жонглируя названиями групп, концертов и песен. Правда, напрочь коверкал английскй язык (и я его даже поправлял после).
Витька – уже бывавший здесь не раз – ухмыляется. У меня же глаза по полтиннику, когда Вадим достаёт с полк «Slade» с концертом «Slayed?». На обложке четыре чувака вытягивают вперёд кулаки с оттопыренным большим пальцем. На каждом пальце татушка буквы – вместе они складываются в пятёрку слов – «Слэйд». Видон у рокеров ну настоящих пацанов; один даже с обнажённым торсом, будто у нас на затоне с рыбалки.
Вадим интересуется у меня:
– Это слышал?
Отрицательно машу головой. Я вижу столько нового для себя, что рад бы ВСЁ ЭТО заполучить сразу… Но понимаю, что у меня нет СТОЛЬКО денег. Потому впадаю в немую горесть.
– А что значит «Slayed?»?
Копаемся в моём карманном словаре. В переводе: «убитый», «умерщвлённый». То, что надо! Такой подход по-нашему, по-рокерски.
Однако не хочу выглядеть лохом. Открываю пакет с картинкой Враглёра (что уже само по себе круто!), достаю своё богатство: кассету с недавно переписанным у Морквина двойником «Sweet Fanny Adams» (моя гордость!); вторая кассета – сборка со всем подряд: Битлы, Роллинги, ещё певцы и группы, о которых понятия не имею (записано по случаю у таких же, как я, начинающих).
– Этих забавных Адамсов[41] мне ещё весной старший брат припёр, – авторитетно бросает Вадим. – А сборки не слушаю. Собираю полностью концерты. У меня уже вот что есть.
Он достаёт сине-красно-жёлтый конверт, раскрывает его. На обложке крупным планом четыре лубочные, неизвестные мне физии. Однако ниже написано: «Strung Up. Sweet». Я обмираю… Хиты с этого альбома я слышал лишь по ВВС. Мне не нравится выпендрёж нового знакомого, но не хочу начинать с пререканий. Сжигает любопытство: что ещё у него? Интересуюсь:
– Брат откуда привёз?
– Юрка мореходку закончил. Его и ещё несколько, как лучших отправили в плавание. Были в Средиземноморье, Греция там, Египет. Но больше всего Юрке понравилось в Италии. У них наши вещи ценится – говорят, качество хорошее. Толкнул итальяшкам свои часы, фотоаппарат, электробритву и «Спидолу». И закупил пласты, три пары джинсов. У них это задёшево. Теперь постоянно ходит на судне в загранку.
Для меня все эти «Средиземноморье, Греция с Египтом, Италия» звучат как нечто невыразимо далёкое. Везёт же человеку! Хотя понимаю, не всякого выпустят в заграницу.
– Какие группы тебе нравятся? – продолжает исподволь допрос Вадим.
– Люблю Хипов. Там Хенсли отлично поёт. Супер-голос!
– Не-е, мне больше нравится другой фронтмен – Байрон, – не соглашается Вадим. – У него голос такой… – Он не знает, как точно выразить, и прищёлкивает пальцами: – Такой… Как у настоящего мужика. А Хенсли визжит, как баба.
Мы начинаем спорить, однако не приходим к общему мнению. Я стараюсь не задираться. Понятно же, на слух, как на вкус и цвет, товарищей часто нет. И предлагаю всё-таки послушать мою сборку. Она начинается с долгоиграющей, но притягательной для меня композиции, название которой я не знаю. Вадим тоном знатока выдаёт:
– Да это ж Битлз, «Манкберри мун дилайт».
– Битлы? – я ошеломлён. Они же вечно исполняют что-то слащавое, за что не очень любил их. А здесь вполне себе хардовая мощь.
– Конечно, – кивает Вадим. – Я, кажется, понял, какая музыка тебе нравится.
Он вытаскивает с полки двойник, ставит на вертак вторую пластинку. Раза три нечто крякает, словно злая утка, ей чуть поддакивает вроде пианино, и тут же бахает драм, словно забивает гвозди. Понеслось! Жёсткий риффач ритмично повторяется и повторяется в вариациях, и певец в такт тянет: «У-у йе-йе-йе-йе…». Прикол лишь в том, что он пел одно и то же также в разных вариантах. Реальный Армагедон! Я влюбляюсь в грохочущий хит с первых звуков.
– Вот это шпарит! – киваю на диск. – Что это?
– Ну, ты ваще… – ухмыляется Вадим. – Цеппелины!
– Угу, – подтверждает также Витёк (он хочет показать, что тоже в теме, хотя, видимо, вправду слышал песню). И произносит неизвестное мне название: – Лед Зепплин.
Я тихо повторяю эти слова, будто боюсь забыть. Спотыкаюсь на парочке букв: «ЗеП-П-елин». Читаю на конверте Physical Graffiti. Отныне я не только влюблён в их песню, но и в саму группу.
– А про что поют?
– Хрен его знает! Какая-то раздавленная под ногами[42]
Всё равно не понимаю: как может ZEPPELIN (дирижабль) быть LED`ом – свинцовым? Он же и на миллиметр не приподнимется над землёй! Ох, и навыдумывали! Зато их плюмбум любого придавит.
– Могу дать о них почитать, – великодушен Вадим. И делает коммерческий ход, с которым я ещё не сталкивался: – Оставляешь трояк и бери вот это.
Он вытаскивает толстый, но небольшого формата журнал «Англия». Та статью я изучал, помнится до дыр. В одном не врубился, почему идиот-корреспондент называл жанр Цеппелинов поп-музыкой? Это оскорбляло мои лучшие чувства. Будь рядом тот журналист, я бы ему в морду дал!
Так я и ушёл от Вадима в недоумении: кто и где раздавил ту девку. Наверное, на танцплощадке упала, и не успела подняться, как затоптали бедняжку. Надо было бы достать текст, да перевести самому.
Часть IV
Возвращаясь к прошлым нотациям замполита. На словах-то Витёк прав. Кто ж против равенства и справедливости? Говорит, у нас всё ленинская теория построена на научной основе, и нет расхождений между теорией и практикой. Но почему живём так хреново? Где-то в далёкой загранице и шмотки, и машины и прочие вещи добротней, чем у нас. А в Союзе когда станет ХОТЯ БЫ ТАКЖЕ? Но Марксёныш всё твердил:
– Что ты всё со шмотьём носишься? Зато у нас никто никого не притесняет! И это ничего, что пока в стране есть трудности. Придёт время, перегоним всех по производству товаров и услуг. Построим счастливый мир, где советские граждане даже не будут вспоминать о проклятом капитализме.
Я терялся от его авторитаризма – бессмысленно возражать! Лишь вспоминалась песенка из детского фильма: «Это даже хорошо, это даже хорошо, что сейчас нам плохо…». А в советском кино врать не могут.
Но коли взглянуть поширше на действительность… Зачем Маркс с Энгельсом на парочку «Капитал» настрочили? Если сей толстенный талмуд одолеть и правильно применить на практике, то ого-го! Ещё в институте просёк одну важную фишку и потому намеревался летом проштудировать благую писанину. Комуняки молятся на неё, как на Библию, но в большинстве своём даже не удосужились прочесть. А в книге наверняка изложено, КАК использовать инструкцию со столь наглядным названием для обогащения. Буржуи давно уяснили то, что у нас осталось за кадром.
Также я на гражданке прослышал, как парторги-комсорги отоваривались в спецотделах. Там всего для них навалом. А зайдёшь в обычный магаз – хоть шаром покати! Трёхлитровые банки с соком выстроились на длинно-унылых полках. По углам ютились пирамидки плавленых сырков с килькой в консервах. Между ними возвышались жестяные бадьи с повидлом и томатной пастой. Шоколадные конфеты – только с нагрузкой в килограмм карамели! А в овощные продмаги из-за вони кислых капусты и огурцов лучше нос «не казать» (как гутарила бабуля-казачка). Мы куда-либо, вообще, дотащимся при столь скудном пайкѐ? Мясо и яйца, конечно, можно было купить на рынке, но – дорого. Многие держались на подножном корме с огородов, счастливчики корячились на дачах дни и ночи. Каждый ВЫКРУЧИВАЛСЯ, как мог.
Я родом с железнодорожной станции, вокруг которой – специфической посёлок с полу-уголовным колоритом. Ох, уж эта Сарепта – железнодорожное гетто и комариный рай в одном замесе! Угораздило же появиться на свет в такой всеми забытой дыре. Тем не менее, Сарепта связана намертво с моим детством. С той временной глубью, когда уже почти ничего не помнишь, кроме того, что просыпаешься летним утром, и за окошком по листве сада скачет озорной солнечный зайчик. Он мечется и будто твердит: «Вставай скорее!». А ты всё хочешь нежиться в постели. И тут издалека сквозь фортучку свежайшую тишину разрывает: «Молоко-о!..». Это толстая тётка тащит на маленькой повозке здоровенный бидон молока и горлопанит во всю Главку, призывая успеть купить. Глотка у неё лужёная, но весёлая.
Бабушка торопит меня:
– Вставай, внучек. бери бидончик и деньги. Беги, пока не кончилось.
Я вздыхаю, нехотя выползая из кровати. Одеваю короткие штанишки и рубашку в вертикальную полоску (точно тюремную робу) и полусонный тащусь со двора. Не хочется, но надо…
Посёлок тянулся вдоль «железки», и заканчивался с одной стороны депо, с другой – Нижней Судоверфью. Была ещё Верхняя Сарепта на Ергеня̀х, отделённая от нас полосой болот в полкилометра (они тянулись они в обе стороны на несколько километров!). А ещё были Верхняя Судоверфь, Лесобаза, Водники. И с их обитателями мы периодически дрались (из-за территории и девчонок), и мирились (когда нужно было лупить кого-то другого).
Уже с мая сарептян (так сарептовцы или сарептяновцы?) атаковывал гнус с местных топей. Тучи комарЕЙ (как у нас выражались) с писком пикировали на аборигенов, доводя до исступления. Через недельку-вторую следовали волны настырной мошкары. Она нападала молча, словно злобные ротвейлеры. И оставляла на теле кровавые пятна, которые невыносимо чесались. Впечатление, будто половину мошкѝ составляют её челюсти! Увы, никакие махания ветками не спасали. И уже не понимаешь, какая из кровососной напасти хуже.
Что ж, Родину не выбирают! Такую-претакую херовую, но всё равно близкую сердцу. И речь не о том. Мы все равно гордо произносили собственно изобретённую пословицу: «Если Сарепта не город, то Волга – не река!». И в подобном патриотическом запале был свой резон. Здесь имелась крупная лодочная станция, на которой обстряповали всякие махинации, заодно харчевались и пьянствовали со всей округи. По вечерам осторожно подплывали сюда со всех краёв бракуши. Тащили из «казанок» туши осетров-севрюг. По мосткам и берегу мелькали тени, желающих приобрести жирный кусок рыбьей чушки или литровую банку той же блестяще-чёрной «каши». А кто не едал в бракушеской вольнице уху из стерляди! Жирная, наваристая, с хрустящей вязигой. Пусть завидуют те, кто довольствовался жалким подобием – рыбным супом. С каким смаком я хрустел хрящевой хребтиной! М-да, невовремя мысли о хавке. Теперь вот хлебай казённую баланду без привередливости.
* * *
В Сарепту съезжались со всего длиннющего Волгограда, чтобы урвать хотя бы мизер продуктового счастья. Да, бывало, что ловили за это. Как же! Гробят подлые браконьеры живую природу! А то, что люди не находят ничего приличного в промтоварах окромя солёной селёдки, никто не заикался в общественных местах и партсобраниях, только между собой недовольно бубнили.
Так поймали и моего родного дядьку. Тащил через плечо рыбину на крутом склоне. Тропка узенькая, вокруг кустарник. Сбоку выскакивают рьяные дружинники:
– Осетрину, подлец, несёшь? Хе-хе, ты поймал её, мы – тебя. От улики в полтора десятка кэгэ не избавишься.
Напарник дядь Коли – двоюродный брат, рослый Гарька, включил с ходу третью скорость, и его не догнали. Зато моего дядьку поволокли в ментовку. Дело запахло керосином, могли запросто посадить. Однако Гарька шустро сообщил моей мамане о случившемся. А у неё был знакомый следователь. Пошла она к нему, расплакалась. Напомнила, что отец дядьки – их общий с матерью – погиб на фронте, и бабулька-вдова не переживёт с больным сердцем такого горя. В общем, умилостивила слезами ментовские души, среди них тоже имеются люди как-никак.
Дядя Коля после того шухера временно затихарился. Но позже ему предложили двоюродные братья Гарька и Славка замут не хуже. Мы-то – предки донских казаков-разбойников из Ростовской области, у нас без этой хрени никак не получается.
Умотали ребятушки на три-четыре дня хер знает куда. И вновь поздним вечером подкатывает к дому запылённый «козёл». Хлопанье калитки, стук двери, вскрик бабули, возбуждённый шепоток мужиков, тащивших чего-то тяжёлое, торжествующий гогот. Меня, обидевшегося малолетку, не допустили до тайны (выпроводили спать).
Утром проснулся от притягательного запаха жареного мяса. Бегом на кухню! Там маманя наварганила уже целую жаровню сайгачатины.
Дядьки смотались в калмыцкие пустыни. И настреляли несколько тушек этих тупорылых в прямом смысле антилоп. Такого вкуснящего мяса никогда больше не пробовал! Его было не сравнить с жилистыми кусками в городских столовках.
Дядь Коля был ушлым сызмальства. Бабуля рассказывала, как он с детства любил п…здить яблоки в чужих садах. Фрукты были также на собственных делянках, но ведь чужие-то завсегда вкуснее. Почему – загадка природы.
Моя бабуля переселилась с Ростовщины в Сталинград, поближе к родному брату – дядушке Ване, который ранее устроился в депо. Как она вырвалась из колхоза, не понятно. Я был в шоке, узнав от матери, что колхозникам ещё недавно не выдавали паспорта, чтобы они не рванули куда-нибудь в поисках лучшей доли. «Что за крепостничество? – расширил я глаза в седьмом классе. – Разве его не отменили в девятнадцатом веке при царе». «Не болтай лишнего!» – оборвала родительница. Позже выяснилось, что бабулька каким-то невероятным образом выцарапала справку у председателя. О своей как бы малой родине она раза два обронила с неохотой:
– Да-а, дюже хорошо жива̀ли в колхозе «Червоно дышло» – как повернут, так и вышло.
И далее запевала на манер Интернационала:
– Вставай, поедем за соломой,
Быки голодные мычат…
Сыновья деда Вани – Гарька и Славка, вместе с моим дядькой держали всю Нижнюю Сарепту в кулаке. Обычно стояли на «пятачке» возле вокзала, обмозговывали, чтобы ещё натворить с пользой для дела. Или просто обсуждали важный вопрос, где что плохо лежит. Или даже хорошо, но – без пользы. Если ничего не намечалось, то просто скидывались на пузырь «Ах, дам!» или «Синенький платочек»[43]. За вином обычно бегал горбатый Лёшка или кто-нибудь из двух-трёх примкнувших к уличной банде.
Вот потому таким же шкодой уродился я. Как ещё на уроках биологии нас учили: ген х. ем не перешибёшь. Главное, не забывать: ты – шустрейший из сперматозоидов! И уж коли в начале пути достиг первой цели, обогнав собратьев по гонке, продолжай в том же духе.
* * *
Извивы дядькиной судьбины натолкнула позже на определённые выводы. Он демобилизовался из Группы советских войск в Германии, когда мне стукнуло десять лет. Вернулся весь такой прямо невероятный! Понтовитый, в ушитой форме с аксельбантами, с жёлто-коричневым чемоданчиком, на котором красовались мордашки немецких кинозвёзд. Для нас, родственников, он сам чудился звездой мирового масштаба, засверкавшей на небосводе зачуханного посёлка. Нет, Сарепта, конечно, город, но с загадочной Неметчиной его было не сравнить.
Хоть убей, не помню, что дядь Коля привёз матери и бабуле. Кажется, отрезы яркой материи. Зато подарки для меня врезались в память. Во-первых, красный водяной пистолет. Я тут же полил из него всех попавших под прицел! Потом дядька извлёк из чемодана… Сморщенный жёлтый шарик. Что за фигня?.. Но родной дембель положил кусок резины маленькой дырочкой на солнце, и от нагрева воздуха внутри он превратилась в чудесный мячик! И сам чудился солнышком с мелкими красными и синими рисунками на боках. Поначалу я даже боялся играть мячом. Слишком нежный для нашей грубых ботинок. Пинать его ногами? Ни-ни!.. Впрочем, быстро усёк, что так можно остаться без дворовых друзей, и уже скоро мы гоняли мяч между импровизированными из кирпичей воротами. Всё же футбол намного важнее в укреплении дружбы, чем заграничная штучка.
Тогда же впервые попробовал «бубльгум» (который потом, как выяснилось, называется на инглише бабл-гам). Десяток этих штучек в красивых обёртках были похожи на ириски, однако намного лучше – по вкусу и рисункам! Необыкновенные сокровища являлись предметом зависти сверстников. Тут, честно признаюсь, зажал-таки я «жувачку». Жевал её сутками, хотя в ней уже не ощущалось ни грамма сладости и фруктово-ягодного аромата (правда, ночью откладывал эту дрянь рядом с подушкой). Чтобы как-то растянуть райское наслаждение, откусывал по крохотному кусочку. Но того было мало, и я откусывал ещё. И бубльгум таял безвозвратно. Фантики со смешными рисунками я использовал затем вместо закладок в книгах, (а некоторые их даже трогательно коллекционировали).
Да, заморскую жвачку никак нельзя было сравнить с высушенными на крышах абрикосами-яблоками, которыми мы лакомились; уже не говорю о смоле с плодовых деревьев, которая иногда так прилипала к зубам, что её можно было вытащить лишь с челюстью. По удовольствию в лакомствах к жвачке приближались только кубики какао и кофе, которые изредка продавались в продмагах (хотя какой же они были дефицит!).
После тёрок в вузе с иностранцами я озадачился: «Отчего ж в родной стране нет столь простых вещей? Ни то чтобы джинсов с модными рубашками, нет ПРАКТИЧЕСКИ никакой нормальной одежды! Нет ещё так необходимых и очень удобных вещей. О нормальном количестве продуктов вообще напрасно говорить. О, да! Всем кинули дачные куски, и люди должны САМИ себя обеспечить жратвой. Однако я не хотел всю жизнь проторчать кверху задом на огороде, чтобы не ведать, что же достойного, привлекательного и прикольного вокруг меня и далее-далее (страшно даже подумать!) творится. Ишь, захотел глянуть, что за бугром делается! А вдруг там лучше?
О свободе слова тоже молчу. Её же нихера нет. Конечно, слега побалоболить можешь ПОКА (при Сталине, бабудя рассказывала, лишнего вообще не вякали), только на кухне да где-нибудь на отшибе, где нет лишних ушей. А откроешь газету… Сплошь огромные «простыни», занятые тягомотиной об очередных съездах КПСС, невыразимо «замечательных» решениях партии и правительства, планах на счастливое будущее, Ленине, что вечно живее всех живых, потому как его постоянно обмывают неким эликсиром бессмертия. Впрочем, ему-то уже до фени это «светлое будущее». Так ЗАЧЕМ перевод сотен тонн газетной бумаги? МЫ и ОНИ обитали в каких-то параллельных мирах, хотя жили, вроде бы, в едином Советском СОЮЗЕ. Или тоже радио: его послушаешь, так будто вкусно покушаешь. Пока не зайдёшь в продмаг…
В глубине моей души скреблось: КОМУ-ТО очень выгодно нахлобучивать остальных. Чтобы самому резвиться в бескрайнем удовольствии. И потому хитрый народец применял газету по иным надобностям: завернуть продукты в магазине (вынуждено), растопить печку (без неё никак!), сделать кулёк для семечек (удобно), отмахнуться от душняка или убить муху (практично!), наконец, подтереть зад (с удовлетворением отомстить власти). Так что, и на том спасибо начальству. Лишь по прямому назначению (для читки) сей печатный орган использовался редко. Разве что замполит вычитывал для нас оттуда очередные указивки сверху.
Только как же так? Даже в пресловутом «соцлагере» что-то имелось в наличии! А в СССР подобная возможность имелась лишь у таких, как папаша Писи из торгпредства да партейных, отоварившихся в спецмагазинах и «Берёзке». Но не у прочей «трудовой массы», о которой якобы бы пеклось Политбюро ЦК КПСС. Хотя вру. Как писали в газетах, у нас лучшие в мире балет и ракеты – от космических до боевых. Но это уже из другой оперы! Остальное – сплошная помойка.
Так почему же нет равенства и справедливости, о которых талдычил замполит? Да ну его нахер! Спорить с Витьком – лишь нервы трепать.
* * *
Среди моих приятелей был Вовка Хлебников по кличке Фюлер. Хотя мы жили как бы параллельно, но, как в одной теории, наши линии порой пересекались. Сказывалось несколько вещей. Во-первых, его мать была моей крёстной. А крёстной тёть Римма стала потому, что являлась подругой моей матери. Они познакомились в далёкой юности, когда моя родительница приехала с ростовской Донщины поступать в железнодорожное училище. Круглолицая тётя Римма была девушкой с характером и сразу взяла подругу под свой надзор. Вместе учились, вместе гуляли и ходили на танцы. Мама-то моя была красивая, да скромная, и к ней с ходу лезла с объяснениями в любви местная братва. А подруга враз отшивала: «Отстаньте от девчонки!». Мол, нечего совращать. Однако после училища они расстались – у каждого появилась своя работа и дела. Мою маманю услали по распределению дежурной по станции на далёкий полустанок под Саратовом, а Римка осталась в Сарепте под боком у родителей.
