Евгений Бочкарёв
Сказания Гардарики. Книга первая
Нурман хотел было встать, но ведьма перевела палец на него:
– А ты, дитя асов, что желал больше всего? Покинуть Мидгард с равным противником. Ну вот и накликал. Один остолбень поклялся богине смерти, что лично ей приведет своего ворога. Второй околотень захотел сгинуть вместе с тем, кого равным считает. Но не подумал, видать, что это может случиться и вне боя.
Ведьма тяжело вздохнула, отчего оба воина и правда почувствовали себя нерадивыми внуками, огорчившими свою бабушку.
– Что ж мне с вами делать-то… По-хорошему, я должна воротить вас в Явь. Но тогда клятву перед богиней нарушишь, – она посмотрела на варяга и принюхалась, – хоть никогда и не поклонялся ей. А в последние годы так вообще выбрал другого бога. Однако ж не простит она тебе нарушения клятвы. Да и меня по головке не погладит. Ну а ты, – она посмотрела на нурмана, – в следующий раз думай, о чем и как богов просить. Хотя это тебя спасло, иначе бы со своим братом сюда попал, оставайся ты на лодье. И вопроса бы не было, живой ты али нет.
Ведьма замолчала, и в воздухе повисла гнетущая тишина. Воины сидели молча, виновато опустив головы. Смысла говорить что-то и оправдываться не было: Яга читала их как открытую книгу. Прошло несколько минут, прежде чем ведьма продолжила. Но теперь она говорила с заботой, даже лаской:
– Ладно, детки. Утро вечера мудренее. Ложитесь спать на печи, а как проснетесь – помогу я вам. Найдешь ты тут чего ищешь, Годун. Да ответ будешь держать Маре. Ну а ты, Дьярви, поможешь ему, и вместе вы сумеете вернуться. Но только вместе и в дружбе вы это сдюжите. Либо так, либо останетесь тут навечно… – прозвучало угрожающе, а Яга специально выделила последнее слово, потом улыбнулась. – Ложитесь, соколы, вам надо набраться сил.
Воины уснули почти сразу, как их головы коснулись мягких подушек. Сновидений не было ни у одного, ни у второго. Они оба провалились в тот вид сна, когда вся ночь кажется одним мигом, но тело набирается сил. Тело, но не голова. Думы остаются тяжелыми, а разум продолжает сопротивляться тому, что прошло много часов, а не мгновение, за которое можно успеть только моргнуть. Но именно этот сон не дал почувствовать соратникам, которые будут вынуждены стать друзьями, странную тряску избы. Она кренилась то вправо, то влево, и ветки то и дело стучались о ставни и стены.
Годун проснулся от странного шума: казалось, за окном гудел город, словно окна терема выходили на торговую площадь Новгорода, на котором разгорелся нешуточный торг. Он встал с лавки, стоящей вплотную к печи, и огляделся. Яги не было, но стол был накрыт различной снедью.
– Ай, спасибо, бабушка. Скальд, спускаешься? – Годун посмотрел на нурмана, развалившегося на печи сверху. Дьярви спал так, что зазвучи боевой рог у него над ухом, он бы лишь перевернулся на другой бок. – Ну как знаешь…
Варяг решил не будить его, оделся, опоясался, надел княжескую серебряную гривну и, взяв меч, вышел из избы. Точнее, выбрался, так как за ночь дверной проем не расширился ни на миллиметр.
То, что предстало перед его взором, никак не могло быть реальностью. Изба, еще вчера стоявшая на берегу реки, сейчас располагалась в центре огромного города. Каменные выбеленные стены домов с красными узорчатыми ставнями. Золоченые крыши, и – варяг протер глаза, не показалось ли ему? – почти все окна были стеклянными. Град, в котором находился он, по убранству и богатству не уступал Царьграду, а может, и превосходил его.
Видавший за свою жизнь немало богатых земель, Годун ходил с открытым ртом, рассматривая диво-град. Он испытывал такое восторженное состояние лишь однажды: войдя в храм Единого, куда кесарь Василий пригласил Владимира и его свиту. Дойдя до перекрестка, варяг застыл в изумлении. Огромный белоснежный храм Единого, на подворье которого стояло богатое капище старых богов, а люди без злобы и ревности общались между собой. Немного помявшись, он двинулся вперед.
Резные кованые ворота, покрытые позолотой, сверкали в лучах утреннего солнца. Открытые настежь, они приглашали воина войти внутрь. Но стоило Годуну сделать еще пару шагов, как дорогу ему перегородил дружинник, который был поперек себя шире, а ростом превосходил даже самых могучих нурманов пяди на две.
– Кто таков будешь? – голос великана был под стать его размерам: низкий и звучный, словно рев тура.
– Годун, сотник князя Ладожского, – подумав мгновение, добавил: – Варяг.
Великан смерил его взглядом и рассмеялся:
– Ты? Варяжий сотник?
Смех великана задел Годуна за живое.
– Измельчали варяги, конечно. Вы кашу вообще не едите?
Все спокойствие воина улетучилось в один удар сердца, и он, сам того не осознав, обнажил меч и прошипел:
– На перекресток, детина.
Великан поперхнулся и удивленно, но уже с уважением, посмотрел на Годуна.
– Мал да удал. Гордость и правда варяжская. И слова вылетают так, словно молния сверкает, – он вздохнул. – Может, одумаешься? Сгоряча сболтнул, понимаю. Пропущу мимо ушей. Не одумаешься, да?
Великан с сожалением посмотрел на смелого “коротышку”, который едва ему до груди доставал. Годун стоял, запрокинув голову, стараясь смотреть великану в глаза, и, отрицательно покачав головой, указал мечом на перекресток.
– Ну что ж, воля твоя, Годун-варяг, – он достал огромный меч, больше похожий на рулевое весло, чем на оружие, и крикнул куда-то за ограду. – Алеша, передай князю все. И найдите родных бедолаги, я им виру должен…
Из ворот вышел второй великан, чуть поменьше и явно моложе противника Годуна, но такой же широкий. На шлеме определенно ромайской работы варяг увидел лекало. Алеша с сожалением посмотрел на поединщиков, достал крест и перекрестив Годуна, и пошел вдоль ограды по направлению к княжьему терему.
– Без смены оружия и до первой крови, видимо?
Великан пожал плечами и вышел на перекресток, вставая перед Годуном.
– Как звать тебя, здоровяк? Мне твоей родне виру платить.
– А для тебя поединок чист. Я сирота, – великан снова усмехнулся. – Добрыней меня звать. Но за меня виру ты заплатишь едва ли.
И замахнувшись мечом-лопастью, плашмя опустил ее туда, где только что стоял варяг.
«Не иди силой на того, в ком мощи больше . Ты варяг. Твой предок Молниерукий, помни…» – слова деда всплыли в голове Годуна, который вновь ощутил себя детским, вставшим против опоясанного гридня в потешном бою за право стать отроком. Годун слышал в ушах биение собственного сердца, а мир вокруг чуть замедлился. Он видел, как движется меч великана и куда придется удар. Варяг прыгнул вперед, сократив дистанцию, и, пропуская руку с мечом за своей спиной, попытался нанести колющий удар в живот великана.
Мощный, словно огромный кузнечный молот, удар ноги откинул Годуна назад. Из глаз брызнули слезы, а кости предательски затрещали. Повезло, что доспех был хорош, а поддоспешник хоть как-то смягчил удар. Варяг проверил под носом и губы – крови не было.
– Продолжаем, малец, али все? – раздался басовитый голос.
– Продолжаем.
В следующее мгновение над лежащим Годуном промелькнула тень великаньего меча. Недолго думая, варяг откатился в сторону. Меч приземлился плашмя в локте от него и почти молниеносно исчез. Казалось, что оружие было продолжением ладони великана.
«Должна же быть в нем хоть какая-то слабина…» – Годун всматривался и уворачивался в надежде измотать соперника. Но быстро понял, что скорее он сам свалится без сил, чем испарина выступит на широком лбу Добрыни. И тут он краем глаза заметил, как из собравшейся толпы зевак какой-то варяг пнул камень размером с кулак в сторону перекрестка.
В голове всплыла притча из священного писания. Собрав все остатки сил, Годун кувыркнулся в сторону, попутно увернувшись от бокового удара. Схватив камень, он кинул его в незащищенное лицо великана. Булыжник с чавкающим звуком встретился с носом громилы, из которого тут же засочилась кровавая юшка. Великан удивленно протер под носом и посмотрел на кровь. Затем поднял глаза на варяга:
– А ты молодец, малыш. Прости за мои слова. Правда на твоей стороне, хоть и добыл победу ты хитростью, а не ратным искусством, – улыбнулся он одобрительно. – Дольше всех выстоял. Обычно все раньше выдыхаются и сдаются. Любо!
Толпа зевак радостно захлопала и поддержала Добрыню радостным и единогласным «Любо!» Люди с площади начали постепенно расходиться по своим делам, а Годун стоял, все еще тяжело дыша, и смотрел вслед великану, который шел к воротам. Отдышавшись и успокоившись, он окинул взглядом рассеивающуюся толпу в поиске незнакомого варяга. Воин, который пнул камень, стоял на месте и улыбался.
– Спасибо, брат, – Годун кивнул незнакомцу. – Меня зовут Годун…
– Я знаю, кто ты и зачем тут, Яга мне уже все рассказала, – воин похлопал Годуна по плечу. – Я – Трувор. Где второй? Бери его, да пойдем в детинец. Негоже вам у Яги оставаться.
Найти Дьярви не составило никаких проблем: он продолжал спокойно валяться на печи в избе Бабы Яги. Правда, теперь нурман уже не спал, а уплетал жареный свиной окорок.
– О, фы фернуфся… – Дьярви помахал куском мяса, приветствуя Годуна и Трувора, одновременно с этим проглатывая кусок. – А это кто с тобой? Родич?
– Скорее всего, да, – Трувор пожал плечами, – столько лет-то прошло, а исходим из одного племени.
– Это хорошо, когда родич… – задумчиво подытожил нурман. – Есть будете? Свининка прям хороша у этой чудо-скатерти выходит. Себе бы такую заиметь – вообще счастлив буду. А пиво-то какое, Годун! Я такое не пил никогда! А пил я много где! От родных фьордов и до самых южных земель ромеев! Давайте я вам налью. Чего стоите?
Только сейчас стало понятно: Дьярви был пьян настолько, что не мог ровно стоять. Глаза берсерка, красные и остекленевшие, смотрели сквозь варягов, но несмотря на глупую улыбку на лице, в них читалась боль утраты.
– Надо для брата взять! Он у меня тоже любитель… – улыбка сошла с лица скандинава, сменившись оскалом, – был.
– Дьярви, я понимаю твою боль, но сейчас не время, – Годун попытался привести в чувство соратника и отобрал у него чарку. – Приходи в себя, иначе мы здесь и останемся.
– Отдай! – берсерк зарычал. – А не то я!
Что-то сверкнуло между варягами и нурманом. Пахнуло грозой, волосы и борода Дьярви вдруг стали торчком, а взгляд прояснился.
– Тангриснирова мошонка! Что это было? – скальд несколько раз выдохнул, словно он только что вынырнул из ледяной воды. Дьярви и Годун смотрели на Трувора, между пальцами которого сверкнуло несколько маленьких молний.
– Это Перунов дар. У вас там уже никто не умеет так, что ли? – он скептически прицокнул, проведя пальцами по длинным сизым усам. – Может, и прав вятич, измельчали варяги. Вставайте и пойдем в детинец. Там я вам поведаю о Китеж-граде и о том, что вас ждет по ту сторону Кромки.
Даже теперь, когда был проводник, прогулка от избы Яги до варяжского детинца заняла добрых полтора часа. Всю дорогу Дьярви и Годун поражались чудесному городу. То и дело они останавливались, рассматривая очередное диво, а Трувор подгонял их. Но то, что они увидели перед детинцем, повергло их в шок. На громадном, словно Древо Жизни, дубе, обвитом толстыми цепями из золота, сидел огромный черный кот и разговаривал с каким-то пареньком человеческим голосом. Воины несколько секунд смотрели на эту картину, как вдруг кот отвлекся от собеседника, и, выпустив похожие на ножи когти, выгнулся дугой. Недовольно распушив хвост, кот зыркнул на зевак.
– Эка невидаль, кот говорящий! Чего таращитесь?
– Баюн, тебе язык твой надоел? – между воинами и котом встал Трувор, обхватив рукоять меча. – Так ты только скажи, мы его живо укоротим. И отпусти мальчонку! Пока солнце на небе, ты не охотишься. Таков уговор, или ты забыл?
– Помню… Я все помню и никогда ничего не забываю, – фыркнул котище, потом перепрыгнул на ветку повыше и начал точить когти. – Забирайте. Я с ним только играл.
Парень, который стоял у дерева, вдруг упал, словно подкошенный. Трувор подхватил его и взял под руки.
– Не засыпай, малец. Все уже в порядке, держись, вот так… – подхватив юношу под руку, он направился в детинец. – Вы не отставайте, после заката я вас не спасу. Пойдем.
Дьярви среагировал первый: в один прыжок поравнялся с проводником и помог поддерживать паренька, подставив плечо с другой стороны. Годун, держась за рукоять меча, шел следом и на всякий случай читал молитвы вперемешку с заговорами. Кот смотрел на воинов с хитрой улыбкой, потом подмигнул оглянувшемуся Годуну и принялся намывать лапу.
Пройдя два переулка, группа воинов вышла к острогу, стены которого были сложены из камня, а прочные бревенчатые ворота были окованы металлической решеткой. Трувор остановился возле еле заметной двери и постучал, выдав замысловатый ритм. Послышалось шевеление, а после дверь отворилась, в проходе за ней стоял варяг с длинными, почти по грудь, сизыми усами.
– Это кто с тобой, Трувор? – ясный и холодный, словно осеннее утро, взгляд пронизывал Годуна и Дьярви.
– Варяг и его друг. Этого достаточно, чтобы привести их сюда, Хват. Посторонись, у нас тут увечный.
Варяг-привратник, увидев бледного паренька без сознания, отступил, пропуская пришедших.
– Несите сразу в детинец, я пошлю за лекарем.
Трувор указал рукой в сторону огромного терема, который если и уступал размерами дворцу Царьграда, то не сильно. А сам повернул в сторону одиноко стоящего сруба. Годун и Дьярви донесли паренька до дверей детинца, где его подхватили другие варяги и занесли в дом. Дьярви сразу плюхнулся на скамью, стоявшую впритык к стене, и тяжело выдохнул:
– До сих пор не понимаю, сплю ли я и мне мерещится, или все это взаправду… – с этими словами он порезал ладонь о лезвие топора и посмотрел на тонкую струйку крови, побежавшую вниз, прячась за наруч. – Годун, дай руку.
Варяг, не слишком внимательно слушавший нурмана, машинально протянул тому руку и продолжил рассматривать странные узоры на стенах детинца. Тут были лики и Перуна, и архангела Михаила, и святого Ильи, и Тор с молотом, какие-то степные боги, которых он видел в Хазарии, и даже какой-то многорукий бог, в каждой руке которого были изогнутые мечи. Вдруг ладонь обожгло болью.
– Уд моржовый! Ты что делаешь?! – Годун попытался вырвать руку, но Дьярви крепко стиснул ладонь.
– Я потерял младшего брата, но приобрел старшего, – нурман твердым взглядом всматривался в лицо опешившего от удивления варяга. – Призываю в свидетелей Одина Всеотца, Могучего Тюра и Тора. Я Дьярви, прозванный Хельвеген, клянусь прикрывать спину и делить всю награду с Годуном, прозванным Ромеем, и почитать его за старшего брата, уступаю право первого выбора при дележе добычи, и женщин, и земель, если станем конунгами мы.
Нурман договорил и посмотрел на чистое небо.
– Хм. Я думаю, они все равно услышали, просто здесь ваши боги сильнее, – он почесал бороду и добавил: – Брат.
Годун открыл было рот отругать нурмана, как из детинца выбежала девушка и, обхватив щеки Годуна ладонями, посмотрела на него полными слез глазами. Варяг хотел уже оттолкнуть ее, но вглядевшись в перепуганное лицо, узнал и ошарашенно замер.
– Живой! Почему ты тут? Нельзя тебе здесь! Не время! – девушка обняла Годуна и прижалась к груди.
– Кхе, да отпусти ты его, дуреха, чего пристала! Не дитя он, чай, а вой.
Годун повернул голову на замечание и увидел двух воинов: старика с культей вместо руки и второго, чуть моложе. Калека опирался на плечо молодого, и они оба довольно улыбались.
– Ну здравствуй, сынок… – голос у молодого варяга был один в один как у самого Годуна. – И тебе здравствуй, названый брат моего сына, Дьярви Трюггвисен. Мы принимаем твою клятву, добро пожаловать в наш род…
Ноги Годуна подкосились, а слезы сами потекли из глаз. Он упал на колени и обнял мать, уткнувшись лицом в подол ее платья. И не было в тех слезах ничего постыдного. Он снова чувствовал себя тем семилетним ребенком, который погиб вместе с родными летним туманным утром.
Остаток дня Годун провел с родичами, которых давно потерял. Тут, в Ирии, как бы это ни казалось парадоксальным, он чувствовал себя живым. Дед засыпал вопросами о его походах, и возмужавший внук рассказывал со всеми подробностями. И о том, как Рулаф взял его в род, и про то, как он ходил до ромеев, и о том, как принял веру Христову. Мстислав с гордостью и вниманием слушал о бравой жизни сына, а мать то и дело обнимала его и подносила что-нибудь съестное, причитая, что сын ее не чета мужу, вздыхая: «Худой совсем, одна кожа да кости, Мстислав, посмотри на него!» Когда Годун дошел до того момента, как он и Дьярви оказались здесь, поведав о том, как видели свою дружину и княжича в Нави, Мстислав вдруг помрачнел и прервал его:
– Погоди, сынок. Любава, выйди. Не для бабских ушей разговор.
Мать грустно вздохнула и пошла из трапезной, по пути успев рукавом стряхнуть крошки от кулебяки с щеки Годуна. Когда дверь за ней затворилась, Мстислав продолжил:
– Говоришь, сын Рулафа в Нави и вся дружина его?
Годун кивнул, а Дьярви, который молчал все это время, добавил:
– Жаль княжича. Храбрый воин, а так нелепо погиб. Ему бы в вике славном жизнь окончить, а не в воде.
Мстислав поправил усы и хотел было что-то сказать, но дед перебил сына:
– Не тебе это решать. Я – старший, и на мне это решение быть должно! – дед стукнул культей по столу, когда Мстислав хотел было возразить. – Молчи. Я при жизни повидал поболе тебя, и сына славным воином вырастил, и Рулафа обучал. Он спас наш род, а значит, мы ему обязаны. И я как старший даю наказ – вернуть сына Рулафу! Коли надо, к Яге на услужение пойду… – и добавил вполголоса. – Не хотелось бы, конечно, староват я уже для таких дел.
Мстислав, который вначале хотел было спорить с отцом, ухмыльнулся в усы, а Дьярви и Годун стояли в недоумении.
– Так как же мы вернем его, тятя?
– Это трудно, но возможно. Нужно его вывести через скалу, что охраняют Горыня, Дубыня и Усыня. Слыхал о таких? – Мстислав вновь радостно потянул себя за ус. Дьярви задумчиво почесал бороду и проговорил:
– Я слыхивал одну сагу про братьев-великанов, что вход в Хель охраняют, один со стороны Мидгарда, а трое со стороны Хель. И что лучше бы найти любой другой способ выбраться оттуда, чем тягаться с ними в воинском деле. Не про них ли она часом?
– Ага, про них самых, – кивнул Мстислав и продолжил заговорщическим шепотом. – И есть у меня идея…
Бывший варяжский сотник долго обрисовывал политическую ситуацию в Нави, Ирии и в Китеж-граде. Но весь его рассказ сводился к тому, что воевода Китежградский Илья – редкий увалень, который все грезит о подвиге ратном, но делать для этого ничего не собирается. Уже три десятка лет штаны на печи протирает, а руководят дружиной городской старшие сотники Алеша да Добрыня, с которым Годун познакомился уже. И не берут они варягов на службу, говорят, дескать, и при жизни норов у них был буйный, и после.
– Завтра Трувор с десятком начнут слух распускать, что живые варяги, коих Яга привела, не хотят дожидаться, когда Китеж-град в Яви появится, и пойдут великанов-привратников бить. А вся варяжская рать их поддержать готова. А главное, что у вас есть меч заговоренный да доспехи такие же. Дня три побурлит новость, потом успокоится. Когда все совсем утихомирится, мы действительно сотню снарядим да и пойдем в поход, но за Ульвом, вы ж за ним сюда явились. Уверен, что Илья мигом наперерез кинется подвиг совершать, чтобы оставить нас не у дел, – Мстислав договорил, и они с дедом рассмеялись.
Дьярви и Годун не слишком разделяли их радости, да и уверенности в плане не было никакой, но кто ослушается старшего родича – тому беды не миновать.
Всю следующую неделю Годун и Дьярви провели на подворье варягов, тренируясь и расспрашивая о мире, в котором оказались. А Китеж-град уже бурлил слухами о предстоящем бравом походе варягов. Больше всех помог в их распространении Баюн, который день и ночь расхаживал по цепям, свисающим с дуба, и то припевал висы в честь варягов, то монотонным голосом, почти мурлыча, вслух фантазировал на тему предстоящей битвы, количества мертвых и рек крови.
На утро седьмого дня, как и договаривались, варяги снарядили дружину из трех десятков воинов, во главе которых стояли два десятника, а сотником был избран Мстислав.
Солнце еще не явилось из-за горизонта, когда они вышли с подворья и двинулись прочь из города. Как и предполагал сотник, в тени домов прятался соглядатай Ильи, который бегом помчался по переулкам, как только последний варяг вышел за ворота. Дружина еще только подходила к мосту, вдруг сзади послышался топот огромного коня, а земля под ногами начала содрогаться.
– Посторонись, волчье отродье! – голос, глубиной сравнимый с голосами лучших служителей храмов в Византии, а мощью – с весенним громом, казалось, заставил варягов разлететься.
Огромный белый медведь нес на своей спине великана в полной броне, красоте которой позавидовали бы самые богатые воины Царьграда: лучи солнца переливались на чешуйчатых пластинах, а шлем сверкал ярче куполов храмов. При всех своих размерах, даже самый статный конь бы под воином выглядел степной лошадкой. Впервые Годун видел человека, про которого можно было буквально сказать «косая сажень в плечах». Воин был высок, но строен – кто-то из его родичей явно был великаном.
– И тебе доброго дня, Илья Иваныч! – ответил в спину стремительно удаляющемуся исполину Мстислав. – Сила есть, как говорится, ума не надо. Пойдемте, что встали?
Дружина вновь зашевелилась, образовывая походный строй, и отправилась в путь. Перейдя мост, воины свернули и пошли вдоль реки в сторону густого темного леса, на дальней стороне которого стояла изба Яги.
Дойдя до опушки, Мстислав вышел вперед. Сотник достал сверток из походной сумы и, наклонившись, положил его на ближайший пень, приговаривая что-то вполголоса. Как только он замолчал, деревья с треском начали расходиться в стороны, открывая тропу, абсолютно ровную и достаточно широкую, чтобы по ней свободно проехала пара конников.
Варяги шли молча, вслушиваясь в звуки леса, который с каждой сотней шагов темнел, пока, наконец, все деревья не стали болезненными на вид. Мир потускнел, даже пение птиц сменилось на ухание филинов и карканье ворон. И в тот момент, когда уже казалось, что нет этой чаще конца-краю, деревья расступились, пропуская красный свет заходящего солнца. Впереди, шагах в пятидесяти, стояла Яга, развешивающая какое-то тряпье на изгородь. Услышав, а скорее учуяв варягов, она обернулась. Ведьма сделала несколько движений руками, а после жестами позвала дружину войти за ограду.
– Вечор добрый, матушка Яга, – Мстислав и остальные варяги поклонились в знак почтения. – Мы за помощью.
– Знаю я, волчата, все знаю, – Яга печально покачала головой. – Задумали вы дело благое, но у всего есть цена. Сдается мне, что ваши дела аукнутся нам сторицей. Да что там, уже аукается. Это вы Илью надоумили? Он днем тут аки вихрь промчался, чуть избу не снес. Неправое задумал он. Бедой обернется.
– Мы не…
– Ой, не ври старой ведунье, сотник. Не прямо, конечно, но хитростью надоумили. Ты не думал, что великаны там не просто так стоят? В проходе том заперт Кощей, а если охрана падет, представь, сколько бед вновь ожидает наши миры? Эх, чего рот открыл? Не представляешь ты. Дед твоего деда тогда еще не родился, когда все это было…
Яга была бледна, и здоровая половина лица почти сравнялась с калеченной. Она переминалась с ноги на ногу, и вид у нее был встревоженный. Вдруг Годун понял, ведьма не взволнована: она была в ужасе. От этой мысли волосы на затылке варяга поднялись дыбом, а сердце сжала черная рука страха.
– Кто-нибудь слышал про Кощея? – после долгой паузы Яга провела взглядом по дружинникам. – Совсем никто?
– Я знаю, – один из варягов шагнул вперед, – точнее, слышал от деда, еще там, в той жизни. Историю он узнал от бабки своей, которая видела все своими глазами. Родом она из болгар. Был у них один воевода, семью которого ромеи вырезали, а его в плену держали и пытали, он то ли разумом тронулся, то ли чего еще, но заключил договор с Чернобогом, который ему даровал бессмертие и силы колдовские. Но было это задолго до ее рождения.
Яга кивала в такт словам старого варяга. Когда он договорил, она продолжила рассказ:
– Все так, я была на его последней казни, оттуда и попала сюда, – ведьма прикоснулась к мертвой половине лица и поморщилась, словно боль вновь пронзила ее тело. – Мара спасла меня тогда, даровав новую цель.
Ведьма закрыла глаза. Где-то далеко на западе вдруг раздался раскат грома, и Яга вздрогнула.
– Началось… Кощей свободен!
Варяги стояли, потупившись, переминаясь с ноги на ногу. Вдруг Яга, тяжело выдохнув, улыбнулась:
– Ну что сделано, того не воротишь, вспять мы время не повернем, поэтому должны делать то, что можем. Вы ж за помощью пришли? Княжича варяжского в мир живых воротить хотите. Помогу я вам, а как помогу, вы, – она указала костлявым пальцем на Годуна и Дьярви, – ноги в руки, и вон из этого мира. Не до вас тут будет. Идите Илье на выручку, а я княжича приведу.
После этих слов ведьма резко развернулась и в один большой прыжок очутилась в ступе.
– И чего вы ждете? Бегом! Он один не сдюжит! – ступа взвилась в воздух, и Яга улетела куда-то в чащу леса, оставив варягов одних. Воины стояли растерянно, но Мстислав командным голосом привел их в чувство:
– Что встали столбами? Вы слышали ее! Быстро к Илье!
В то же мгновение три десятка варягов обратились в огромных волков, а сотник подошел к сыну:
– Садись, нет времени…
Но тут же осекся, увидев, что и Годун, и Дьярви обернулись зверями.
– А вы не перестаете удивлять… А теперь бегом! – он издал жуткий, холодящий кровь вой, и дружина ответила ему.
Вновь он, как в последний день своей прошлой жизни, вел стаю на смертный бой. Но в этот раз дружина уже не окажется в Ирии, а уйдет навсегда, растворившись в деревьях, траве, земле и небе.
Стая неслась сломя голову, не обращая внимания на ветки, траву, перепрыгивая через поваленные деревья. Когда варяги вбежали на плато перед расколотой горой, они остановились, оторопев от жуткого зрелища: Илья, весь в крови и грязи, прикрываясь щитом, сражался с чудищем. Огромный крылатый трехглавый Змей с острыми как мечи когтями кружил над ним и плевался огнем. Но не это было страшно. Головы Змея были человеческие и угадывались в них три великана. Лица постепенно зарастали чешуей, а шеи вытягивались вперед. Завидев варягов, чудище взмыло в небо, а затем так же стремительно бросилось вниз, словно ястреб на свою добычу.
– В стороны! Берегись! – голос Ильи, усталый, но все еще громоподобный, разнесся над всем плато.
Варяжья стая бросилась врассыпную – все, кроме огромного медведя, который встал на задние лапы и заревел так, что камни посыпались из расщелин. Первая голова раззявила рот-пасть, и в берсерка полетела струя пламени, скрывшая его на мгновение. В воздухе запахло паленой шерстью. Но вот медведь выпрыгнул из огня и двумя лапами ударил по глазам одной из голов. Чудище жалобно завизжало и рухнуло на землю рядом с горящим Дьярви.
Две другие головы пытались повернуть туловище, но агония третьей им явно мешала. Вдруг мимо медведя пронесся Илья и кромкой щита ударил по глазам второй головы. И вновь дикий визг разнесся над плато. Человеческие черты уже совсем пропали, и глаза центральной головы засветились желтым светом, разрезаемые по центру вертикальными зрачками. Пока две головы дергались и извивались, Змей вдруг развернулся и взмыл в воздух, скрываясь за горой.
Как только чудище исчезло из вида, Дьярви упал на траву и начал кататься, пытаясь потушить тлеющую шерсть. А Илья рухнул на колени, тяжело дыша.
Некоторые из варягов, включая Годуна, уже обратились людьми. Вдруг из расщелины вышел старик. В черных, горящих ненавистью глазах читалась мощь, которую не могло вынести человеческое тело. Он был ближе к божеству, чем к роду людей. Он скользнул взглядом по дружинникам и Илье, на долю секунды задержавшись на Годуне и Дьярви. Казалось, старый колдун что-то решал про себя, и в тот момент, когда Мстислав издал волчий вой, решение было принято.
Варяги кинулись на Кощея, пытаясь вгрызться в его плоть мощными клыками. Когда первый волк почти достиг цели, старик небрежно отмахнулся, словно от назойливой мухи. Удар пришелся по морде серого зверя, и раздался хруст ломающихся костей. Волк повалился наземь, неестественно запрокинув голову. Движение пальцами – и следующий оборотень упал, хрипя и царапая землю лапами, словно на горле была невидимая удавка. Волк усыхал на глазах, превращаясь в мумию, а колдун, напротив, креп и молодел. Проведя рукой перед собой, он обездвижил почти всех варягов, что собирались прыгнуть на него. Еще один взмах руки откинул их на несколько метров, а Кощей медленно повернулся в сторону лежащих Дьярви и Ильи.
– В вас жизни и силы значительно больше, чем в мертвых собаках. Но вы все же воины, не пристало вам умирать на коленях. Встаньте и поднимите оружие. Считайте это моим подарком за освобождение.
Воевода Китеж-града и берсерк попытались поднять оружие, но тут же выронили – они были измождены столкновением с трехголовым Змеем и не могли даже встать без посторонней помощи, не то что сражаться.
– Ну что ж, это ваш выбор… – Кощей пожал плечами и вскинул руки, потянувшись к лежащим воинам.
В этот миг огромный волк выпрыгнул из-за спины колдуна, в полете превращаясь в Мстислава. В каждой руке у сотника были мечи. Два хлестких удара крест-накрест по спине помолодевшего старика только взрезали рубаху, на теле Кощея не было ни царапины. Зато они появились на груди Мстислава. Сотник упал наземь и бессильно раскинул руки, а изо рта и из-под кольчуги воина хлынула кровь. Колдун поморщился и шагнул в сторону:
– Даже как-то скучно. И это лучшие воины, – он досадливо сплюнул. После чего развернулся и вновь посмотрел на обессиленных, но живых воинов.
– Эй! Упырь! – Годун сам удивился собственной дерзости, но боевая ярость уже захлестнула его, аж кончики пальцев покалывало. – Далече собрался?
Кощей оторопел от наглости и повернулся на голос. Увидев, кто к нему обращался, колдун улыбнулся:
– Ты посмотри, кто пожаловал. Давно не было видно тебя, как нынче жизнь? – он смотрел в глаза Годуна, но слова его предназначались явно не ему.
– Ты еще и свихнулся в заточении, колдун? Я тебя впервые вижу, – Годун обхватил рукоять меча и медленно приближался к Кощею.
– Я не к тебе, мешок с костями, обращаюсь, а к тому, кто тобой управляет. К этому трусливому божку, что смог возвыситься только за счет вас, варягов, – Кощей снова ухмыльнулся и спросил: – Ну что, Молниерукий, снова танцевать будешь или хоть раз нормальный бой дашь?