Евгений Бочкарёв
Сказания Гардарики. Книга первая
Глава 2. Заколдованный лес
Варяги расположились в трех близстоящих домах, жильцы которых после короткого разговора со старостой любезно согласились переехать к соседям. Рассудив порядок ночных дежурств, дружина ушла спать. Годун растянулся на скамье и почти сразу провалился в сон.
Он видел все со стороны. Даже не так. Он видел все сразу отовсюду. Словно он был воздухом, незримым и вездесущим. Каменные стены, украшенные полотнами, каменные и резные вставки, чучела животных и деревянный трон. Это был именно трон, наподобие того, что есть у Василия Цареградского… И старик, восседающий на этом троне. Годун не встречал его прежде в жизни, но знал, кто это. Каждую ночь тот являлся ему то молодым, то старым, то счастливым, то воющим от безумия и тоски.
Влад сидел спокойно, и лишь легкая ухмылка коснулась его губ, когда бунтовщики ворвались вначале на его подворье, а затем и в палаты. Глупцы, за сто с лишним лет его правления они так ничему и не научились. Он даже не шевельнулся в тот момент, когда заговорщики схватили его и повалили на пол. Интересно, сколько голов их отцов, дедов и братьев сейчас украшали частокол вокруг его подворья? Его подхватили и выволокли за ворота. Солнечный свет вначале резанул старого колдуна по глазам. Но постепенно Влад привык к нему. Страха не было совершенно, только легкое любопытство. Толпа тащила его к сложенной вокруг столба груде дров и хвороста. Никакой фантазии… Пятый или шестой костер на его памяти…
– Сжечь Кощуна! – молодой монах взял факел и подошел к столбу, к которому уже привязали Влада.
Тот улыбнулся еще шире.
– Жги, монах, – разразился истерическим хохотом.
Монах испуганно отшатнулся и кинул факел в обильно политые маслом солому и хворост. Пламя быстро занялось, клубами повалил черный дым, скрывший колдуна, продолжавшего смеяться.
Вдруг руку монаха что-то обожгло. Отвернув рукав, он увидел, как кожа на предплечье начала вспухать пузырями. Истошный вопль за спиной заставил служителя обернуться к толпе – люди падали и с воем катались по земле, кожа бедняг пузырилась и слезала клочьями, как от сильных ожогов.
Ошарашенный монах вскрикнул, когда и его лицо пронзила вспышка боли. Коснувшись пальцами щеки, он почувствовал, как перчатка прилипла к буквально плавящейся плоти. Из последних сил он бросил мутнеющий взгляд на костер, где в языках темного пламени стоял черноволосый муж средних лет и с нескрываемым удовольствием наблюдал, как наводняющий подворье люд плавился и сгорал заживо в невидимом огне.
Годун вскочил на ноги в поту, ощупывая взмокшими ладонями свое лицо. Оно было холодным и немного липким. Воин осмотрелся. Дружина еще спала, а первые лучи солнца уже начали пробиваться через кроны высоких деревьев. Одевшись и подпоясавшись, варяг умылся ледяной водой из бочонка и вышел на подворье, где стояли два варяга.
– Все тихо? Первак вернулся?
Дозорные отрицательно покачали головами, и один добавил:
– Не нравится мне тут, ладно бы свеи, так ведьма эта… Да и люд тут странный, шарахаются от нас, словно мы тати какие, а не вои.
– Не бурчи, Герд, – перебил его второй, явно более опытный варяг из дружины старшего брата. – Мы для них не лучше свеев, разве что не рубим и не жжем, да и то. Вчера мы ж их и порубали. Ты после этого ждал, что они нас хлебом с солью встречать будут? Ты лучше спать иди, мы с Годуном до подъема уж постоим, верно?
– Ты не привык еще к долгим походам. А я соскучился по ним. Хотя бы по рассказам. Иди, отсыпайся, – разрешил Годун.
Герд, розовощекий варяг, что был явно в отроках еще, с благодарностью кивнул и, зевнув, удалился в дом.
– Так о чем ты поговорить хотел, Лютый? – Годун с ухмылкой взглянул на дружинника.
В ответ тот расплылся в широкой улыбке.
– Я хотел тишину послушать, а не нытье молодого. Не серчай.
– Все в порядке, брат.
Остаток дозора прошел в полной тишине, нарушаемой только пением ночных птиц и стрекотом прячущихся в траве сверчков.
Утром Первак не вернулся. К обеду тоже. Тела охотников, что его провожали, были найдены разорванными в лесу, там же обнаружилась серебряная гривна Первака.
Ратибор, после короткого совещания с Варяжком, выделил из дружины десяток тех, кто в лесу лучше ориентируется, и поделил на два отряда. Во главе одного отряда встал Варяжко, а во главу второго, куда входил Годун, встал сам княжич. Остальные дружинники остались в поселении, куда уже прибыли раненые и принесли тела убитых во вчерашней стычке. Когда духота пошла на спад, оба отряда выдвинулись на поиски товарища. Отряд Варяжки направился туда, где были найдены тела охотников и гривна Первака. Отряд Ратибора начал свои поиски с окрестностей оскверненного капища. Представшая перед глазами отряда картина заставила вздрогнуть даже бывалого Годуна, а молодого Герда и вовсе вывернуло: сладковато-приторный запах гниющего мяса проникал в ноздри с каждым вдохом, а между обугленных изваяний Велеса и Мокоши висела верхняя часть тела – все, что осталось от волхва. Внизу, у подножья столбов-чуров, валялись окровавленные обрывки одежды. Мясо, должно быть, давно разорвали и съели лисы и другие падальщики. На окраине поляны лежало тело иссушенного мужчины.
– Тот, кто это сделал, не человек, – Герд все еще стоял на четвереньках и пытался сдерживать судорожные позывы, – это не должно быть человеком!
Очередной приступ скрутил отрока, и он замолчал. Ратибор и остальные дружинники подхватили горе-ратника под руки и отнесли подальше, а Годун и провожатый охотник остались оглядеться. Варяг начал с осмотра лежащего на земле мертвого мужчины. Старая накидка из вывернутой шкуры медведя и несколько обугленных оберегов на шее выдавали в нем сына старосты, который поплатился за свою наглость перечить ведьме. Годун попытался оголить грудь трупа, чтобы увидеть рану, как вдруг тело убитого рассыпалось пеплом. Непроизвольно варяг перекрестился.
– Чур меня, – он поправил крестик и другие обереги на груди и обратился к охотнику: – Помоги снять волхва, не должно ему так висеть.
Местный муж чуть замешкался, то ли пытался понять, что хочет от него вой, то ли вспоминал, не запрещала ли ведьма трогать висящее тело. Но увидя, что Годун начал отвязывать путы, на которых висело тело, он подбежал с другой стороны и принялся помогать. Путы были похожи на ветви ивы, гибкие, но значительно толще и прочнее. Попытки разрезать их засапожником не увенчались успехом, и варяг решил разрубить их.
– Други, хватит сидеть увальнем, помогите лучше, – окликнул он Ратибора и дружинников, – да захватите топоры. Волхва снимать буду.
Княжич оставил одного дружинника присматривать за Гердом, а сам, взяв топоры, пошел на выручку к родичу. Его помощник сообразил, что собирается делать Годун, достал свой топорик и принялся стучать по путам со своей стороны. Но после второго удара по ветви та вдруг сама отпустила руку мертвого волхва и обвила охотника. Дикий вой боли и ужаса заставил обернуться всех дружинников. Ветка изогнулась, словно живая огромная змея, и ударила мужчину оземь. Хруст ломаемых костей, и безумный крик резко оборвался. Колдовские путы начали затаскивать обмякшее тело в густые кусты. Недолго думая, Годун и Ратибор кинулись в заросли бурелома, пытаясь угнаться за ожившей ветвью и бездыханным охотником. Следом за ними кинулись и остальные ратники, включая Герда. Пробираясь сквозь бурелом, друзья потеряли друг друга из виду. О том, что товарищи были неподалеку, свидетельствовали лишь треск веток и тихая ругань, то и дело доносившиеся то с одной, то с другой стороны. Выйдя из чащи, Годун напрягся: он перестал слышать товарищей, которые находились в паре шагов за ним. Обернувшись, воин увидел растрепанный и помятый куст, из которого только что выбрался. И всё.
Бурелом исчез, остались только плотно стоящие деревья. В остальном лес как лес: поют птицы, где-то журчит ручей. И никаких звуков, выдававших присутствие других людей. Воин нырнул обратно в куст, из которого вылез. Ничего не поменялось: он был один.
– Бесовщина! – Годун машинально полез за пазуху, доставая оберег.
– Сам ты бесовщина. Забрался, значится, в гости, еще и обзывается! – голос скрипучий, словно трение старых веток друг о друга, прозвучал над головой. – Чего приперся, значится?
Годун, не раздумывая ни секунды, выхватил меч и сделал короткий сильный выпад, целясь на звук. Меч ударился обо что-то твердое, а мгновением позже на шлем героя опустился мощный удар, словно бы дубины. Свет померк перед глазами, и воин провалился в беспамятство.
Теперь он смотрел на мир с высоты птичьего полета. Земля казалась маленькой, а люди – сущие муравьи. Он видел, как две армии встали друг напротив друга, но не мог разглядеть деталей. Тело было невесомым, Годун двинулся вперед и оказался среди воинов. Оглядевшись, он узнал Его. Влад был моложе, чем в темнице. Он стоял на холме перед войском, среди которого находился Годун. Глаза колдуна чернели.
– Крест побеждает! – возглас командира прозвучал над тяжелой конницей, и сотни голосов поддержали его. Кони начали разгоняться. Сначала шагом, потом трусцой, и вот они уже несутся галопом на одиноко стоящего воина с черными глазами.
– Сегодня ваш крест вас погубит! – Годун не мог слышать голоса Влада, но он улавливал его мысли. И в тот момент, когда катафракты опустили копья, чтобы нанести сокрушительный удар, от черноволосого расплылся белый густой, словно молоко, туман. Он покрыл все, что находилось ниже холма, на котором стоял колдун. Туман поглощал все звуки, а когда он стал рассеиваться, на земле показались багрово-коричневые бурлящие лужи. В одной из них Годун увидел шлем командира, который покрылся ржавчиной. Варяг повернул голову и вздрогнул – Влад смотрел на него. Тело пробрал озноб, а кожа покрылось холодным потом.
Очнулся варяг от прикосновения ледяной воды к лицу. Окружающий лес все еще немного расплывался перед глазами, голова трещала, словно накануне он перебрал браги. Фигура в темном одеянии стояла над варягом с кружкой, в которой, видимо, только что была вода. Еще несколько мгновений потребовалось Годуну, чтобы зрение вернулось окончательно. Над ним возвышалась молодая девушка в перепачканном и заштопанном платье. Длинная ее коса, отливающая темной медью, была тщательно заплетена волосок к волоску. Юная дева пристально смотрела на грудь варяга, где деревянный крестик покоился рядом с Перуновой стрелой. Годун поспешно спрятал обереги под рубаху и, опершись на свободную руку, попытался встать.
– Лежи, воин, нельзя тебе. Сильно тебя прибило, лучше отлежись, – девушка говорила быстро со слегка пшекающим акцентом, и Годун тут же смекнул: это и есть та ведьма, о которой говорил староста.
Княжич огляделся. Почти сразу он нашел то, что искал: щит и меч лежали у ног старого Лешего. Если он прям сейчас ки… Так, стоп. Годун скользнул взглядом вверх по массивным стволам. Над ним и ведьмой нависало огромное лицо, покрытое корой. Ярко-золотые глаза, похожие на две капли застывшего древесного сока, наблюдали за ним, а рот в виде выщербины от большого топора напоминал хитрую ухмылку:
– Хочешь своё – бери, мне оно без надобности, – скрипучий голос снова заставил варяга слегка вздрогнуть. – Попробуешь еще раз ткнуть – уже не встанешь, понял, единовер?
Годун потер голову, в которой по-прежнему звучал колокольный перезвон Царьграда.
– Яснее некуда, дедушка, – воин осторожно склонил гудящую голову, выказывая почтение, и краем глаза заметил, как зелень вокруг лица Лешего краснеет, словно осенняя листва.
– Я бабушка, невежда! – скрипучий голос звучал смущенно и обиженно одновременно.
Теперь уж покраснел и сам Годун, а звонкий девичий смех ведьмы окончательно разрядил обстановку. Она явно была не той, о ком говорил старик.
– Я Вольга, волхва Триглава, – сквозь смех произнесла девушка, – а это Дубрава Святогоровна, Мать здешнего леса. Тебя как звать, ромей?
– Годуном, только я не ромей, – мужчина начал краснеть от возмущения, но понял, что молодая волхва просто пошутила над ним, и договорил уже сконфуженно: – Я варяг…
Вольга чуть не плакала со смеху, а Дубрава трескуче поскрипывала, словно ветки, трущиеся друг о друга на ветру. Она тоже смеялась, понял Годун.
Глава 3. Волк в овечьей шкуре
Пока Вольга рассказывала свою историю Годуну, Дубрава Святогоровна, уже слышавшая ее, уснула, снова слившись с окружающими деревьями. Девушка сопровождала свою повесть созданием видений в пламени костра. Вот волхва сыпанула что-то в огонь, и он стал зеленым. Завороженный этим чудом, воин перестал замечать что-либо вокруг, кроме пляски изумрудных языков пламени. Толчок в спину – и сознание Годуна провалилось в пылающее сияние.
И здесь он не был собой: женское платье, худые руки, судорожно сжимающие небольшую котомку, а ноги несли его куда-то по петлявшим сквозь густой бурелом звериным тропам. Лесу вокруг, казалось, не было ни конца, ни края, и едва ли по нему до сей поры ступала нога человека. Вот уже вторую седмицу девушка шла еле заметными тропинками, уходя все дальше от родного Гнезно и явившихся туда единобожников.
С ранних лет Вольга обладала ведовской силой, так что в пору ее девичества отцовский порог обивали не только сваты, но и прочий окрестный люд, что за помощью обращался. Кому будущее открыть, кого от лихоманки вылечить, а кому и оберег на удачу в походах сделать. Спустя несколько лет на месте небольшого дома разрослось уже целое подворье, отца выбрали старейшиной – шутка ли, отец вещуньи.
Однако беда, вестимо, приходит, когда ее меньше всего ждут. В одночасье к ним во двор ворвались воины младшей гриди Болеслава и именем Единого начали все крушить и жечь, требуя выдать «проклятую ведьму». Триглав всегда оберегал Вольгу, спас он ее и в ту злосчастную ночь. Почуяв недоброе, девушка тихонько собралась, сложив в котомку немного еды, мешочки с целебными травами и заветные обереги, и, выскользнув из светлицы, скрылась в лесу. Так что, когда подворье утонуло в огне, ведунья была уже в добрых трех верстах от родного дома, уходя все глубже в лес. Путь ее лежал на восход, где стоял светлый град из ее снов. Туда, куда еще не простерла свои крылья тьма, окутавшая всю Навь и потихоньку проникающая в Явь. Силы покидали тело, и девушка упала, споткнувшись о корни большого дерева. Мир перед глазами потемнел.
Годун сидел перед мирно потрескивающим костром, освещающем полянку и девушку теплым янтарным светом.
– Что это было? – воин протер глаза. Казалось, доселе он крепко спал, и его резко разбудили.
Вольга с грустью смотрела в огонь:
– Это видение. Не бойся, варяг. Все было не взаправду… – вещунья тяжко вздохнула и добавила: – Для тебя не взаправду.
– Кстати, Годун, почему ты принял веру Единого? – Вольга осмотрела молодого воина с головы до пят. – Я не увидела у тебя истинной веры ни в одного из богов: ни в старых, ни в нового. Так почему ты носишь оберег Единого, но не используешь имя, данное при прохождении обряда?
Годун взял с земли длинную сухую ветку и ткнул ею в угли. Палка быстро вспыхнула и начала потрескивать в такт костру. Воин поднес ее ближе к лицу и принялся вглядываться в пламя. Все-таки правду люди говорят, в огонь можно смотреть бесконечно. Ну по крайней мере до тех пор, пока он не обожжет пальцы.
Волхва терпеливо ждала ответа, не пытаясь вывести варяга из задумчивого состояния. Она видела, что воин постепенно дозревает для откровенной беседы. Когда пламя съело ветку уже наполовину, превратив древесину в пепел, Годун решился.
– Знаешь, ведунья, я не знаю, что тебе ответить. Я не осознавал себя все годы, что прожил до похода к ромеям. Нет, я помню все, что я делал. Виги, который пытался быть мне тятей, его жена Парсбит и ее любовь, которая так и не смогла стереть из памяти убийство моей матери. Помню свадьбу новообретенных родителей, и потом смерть второй матушки, после которой осталась сестра Варвара. Моя вера постепенно терялась, желание отомстить усиливалось, потом провал. Я воевал, пировал, ходил на капища, снова воевал. За князя, за богов, за Правду. Но я не был собой. Я желал только отмщения. Все года от гибели родичей я просыпался и засыпал с одной лишь мыслью: «Пусть боги сведут меня с теми нурманами!» Но шли годы, а боги не слышали меня. И вот Владимир повел нас к ромеям. Этот поход должен был принести столько богатств, сколько нам, молодым воинам, не снилось даже в самых смелых снах. И мечта почти осуществилась. Предатель ромейского кесаря был готов дать Владимиру по мешку золота за каждую сотню, лишь бы мы не вступали в бой, а стояли в стороне. И знаешь что? Владимир их принял, – Годун закрыл глаза, и в памяти всплыли картины того самого дня.
Десять сотен конных воинов, возглавляемые князем Владимиром и его ближниками, неподвижно стояли на склоне холма, плавно спускавшемся в длинный овраг, который отделял защитников Царьграда от воинов Варда Фоки. Пешая дружина укрылась на дне оврага, невидимая покуда для вражеских взглядов.
– Крест побеждает! – донесся до воинов боевой клич ромеев, стоявших на другом краю оврага. И катафракты, опустив копья, ринулись галопом на защитников Царьграда. Годун стоял в пешем строю, как и положено истинному варягу. Рядом с варяжьей сотней располагалась сотня данов. Годун не сильно любил северян, но эти были ничего, особенно их конунг, Олаф Кракабен.
– Строй щитов! – в один голос скомандовали княжич Виги и конунг Олаф.
Первые ряды воинов выстроились так, что даже хазарский лучник не смог бы найти щель в этой стене из круглых щитов. Не ожидавшая засады тяжелая конница Варды Фоки уже спускалась в овраг, набрав ход.
– Сулицы и дротики! – прозвучал хором приказ двух командиров.
То, что происходило дальше, Годун часто потом вспоминал: почти полсотни коротких копий подобно темному рою взмыло над головами воинов, и ни одно не прошло мимо цели. Короткие узкие жала буквально пробивали навылет несущихся во весь опор всадников. Первые ряды конницы смешались, спотыкаясь и падая наземь. Середина строя попыталась развернуть коней и увести на фланги, но их смели собственные задние ряды. На образовавшуюся толпу пал следующий рой копий. Овраг захлестнуло криками умирающих животных и людей, которых топтали и давили соратники. А сверху, словно капли беспощадного железного дождя, продолжали падать копья. Больше сотни лучших ромейских конников погибло прежде, чем Фока смог навести какое-то подобие порядка среди своих воинов и ударить во фланги. Теперь, когда они почти окружили врагов, их уже ничего не могло остановить. Так, наверное, и думал Варда Фока. Но Владимир предвидел подобное развитие атаки. Как только ромеи взяли в кольцо пеших воинов, со стороны Царьграда разнесся громогласный рык тысячи голосов: «РУСЬ!» – и княжья конница, словно лезвие из крепкой стали, врубилась в некогда стройные ряды катафрактов.
Руку Годуна обожгло, и он выронил остаток сгоревшей ветки.
– Хм, – варяг посмотрел на пальцы и продолжил рассказ. – После того как Фока был побит, мы думали, что станем героями, которых воспевают в сагах и былинах. Да, в любой другой стране так бы и было, но не в Царьграде. Героем стал кесарь Василий. А нас посчитали всего лишь «варварами-язычниками, которых он купил». Что ж, возможно, в этом суждении и была толика истины, но победу принесли ему мы, а не его воины. Именно мы сохранили за ним его красные сапоги, а не его люди. Но это уже неважно.
Годун тяжело выдохнул. Даже после стольких лет горечь отравляла душу из-за того, что их самоотверженность и готовность умереть купили. Только воины, стоявшие с ним плечом к плечу, знали, что они умирают не за золото, а ради князя. А может, это был самообман, а умирали они и впрямь ради золота… За стены города разрешили пройти только двум десяткам воев: ближникам Владимира и их родичам.
– Я, как названый сын княжича Ладожского, тоже попал в число приглашенных. Три дня мы пили вино и гуляли местных девок. А после нас пригласили в главный храм Единого в Царьграде. Виги и Олаф часто рассказывали, как грабили подобные соборы на землях франков и англов. Но когда мы вошли под своды храма, то позабыли все, что связывало нас с привычным миром. Мы словно попали в чертоги Единого. Даже те из нас, кто участвовал в походах за золотом служителей Его, потеряли дар речи. Нам хотелось плакать и смеяться, подобно детям. Хотелось упасть на колени, ибо сверху смотрел на нас Единый. И казалось, он пел устами монахов-ромеев для нас. В тот момент я впервые в жизни ощутил, что не хочу мести. Я осознал, что прозябал во тьме, даже не пытаясь жить. И по лицам моих соратников было видно, что и они думают о том же… – Годун снова стих.
Молчание, казалось, длилось вечно, а задумчивый варяг вновь всматривался в пламя костра.
– Кхе-кхе, я-то никуда не тороплюсь… – Вольга попыталась вернуть собеседника в реальность. – А вот твои друзья почти сутки рыщут по лесу в поисках уже двух воинов. Ты так и не ответил на мой вопрос. Почему в тебе нет веры ни в Единого, ни в варяжских богов? Как ты утратил веру в родных богов, я поняла. Но ты не сказал, как утратил веру в Единого.
Годун посмотрел на волхву, будто впервые увидев ее.
– Я не утратил веру, ведунья, с чего ты это взяла? – варяг наложил на себя знак Единого. – Я потерял веру в несущих волю богов. Слишком много жрецов и волхвов попадались, которые путали свою волю с волей их богов. Я вернулся домой, чтобы помочь Владимиру нести слово Единого по всем княжествам. Да увидел я, что Единый тут слаб. Все-таки боги сильнее там, где они рождены. И здесь земли старых богов. Я не утратил веру в них. Я видел, как они помогали моим друзьям, видел, как они помогали и Владимиру в походе на Киев. Как я могу не верить в то, что узрел сам? Да и ты тут колдуешь. Но силы твои явно не от Чернобога, или Темного, как его называют ромеи.
– Все равно, – девушка никак не унималась, – как истинный варяг мог отказаться от той силы, которой боги наделили его, ради того, чтобы стать рабом другого бога? Даже не так. Чтобы выбрать бога, который считает тебя рабом?
Годун нахмурил брови.
– Единый считает нас детьми. Но неразумными, которым нужен пастырь.
– Ну отлично, – Вольга громко усмехнулась. – Дубрава, ты слышала? Единый считает своих последователей овцами, которым нужен пастух.
– Смейся, коль угодно, – Годуна задели слова молодой ведьмы, но он старался сохранять видимое спокойствие. – Единому не нужна моя защита от злых языков, он и так всё видит и слышит.
Молодой княжич вновь уставился на огонь, наблюдая, как языки пламени выплясывают замысловатый танец под ритм потрескивающих поленьев. Скрипучий голос Лешего заставил Годуна вздрогнуть от неожиданности:
– Варяг – единовер. Волк в овечьей шкуре. Хотя, сдается мне, этот варяг даже клыки ни разу не ощерил, – вновь огромное, покрытое корой лицо нависло над воином, и янтарные глаза пристально всматривались куда-то вглубь его души. – Да, так и есть. Он не знает.
Годун отвел взгляд, в голове снова зазвучали колокола.
– Не знаю что? – головная боль нарастала с каждым ударом сердца.
– Не знаешь, кто ты, Годун, – янтарные глаза Лешего продолжали смотреть в душу мужчины, даже сквозь закрытые веки, а голос Матери леса настойчиво звучал в голове: «Годун, Годун…»
– Годун! – голос княжича прозвучал как гром среди ясного неба, и снова на лицо воина полилась ледяная вода. – Очнись, старый ишак!
Годун постарался прикрыться руками, защищаясь.
– Довольно, я очнулся! – варяг открыл глаза и увидел склонившиеся над ним испуганные лица соратников. Он отыскал взглядом Ратибора и спросил:
– Как ты меня назвал?
– Старый ишак. Я не знаю, что это значит. В детстве слышал от одного купца-басурманина, – тот улыбнулся, пожал плечами и протянул руку Годуну.
– Это, мой друг, они так животное называют. Безумно упрямое и с ужасным норовом.
– Тогда ты точно ишак, Годун! – княжич засмеялся, поднимая побратима на ноги. – Ты зачем в овраг нырнул головой вперед? Дождался бы, пока мы на воду выйдем.
Варяг осмотрелся: тот самый заросший по краям кустами терновника овраг, через который они пробирались, когда он «потерялся».
– А где Вольга? – Годун начал искать глазами девушку, но ее не было. – Я нашел ведьму, но она явно не та, о которой говорил староста.
Воины озабоченно переглянулись между собой, княжич тронул рукой без перчатки лоб Годуна:
– О, друже, да у тебя жар. Крепко ты головой о корягу приложился. Возвращаемся в деревню, там недалеко лекарь был.
– Я в порядке. Говорю вам, я ее нашел, мы целый день в лесу провели, ее леший прикрывает, точнее… Лешая, Лешунья… не знаю, как сказать. В общем, Леший-Женщина. Ведьму Вольга зовут, а Лешего Дубрава Святогоровна.
Воины напряглись и сомкнули строй.
– Друже, ты был без сознания не больше дюжины ударов сердца, – княжич уже совсем посерьезнел, ему доводилось видеть, как казалось бы легкие удары по голове превращали людей в помешанных. – Давай ты успокоишься и спрячешь меч.
Только сейчас Годун понял, что он находился в боевой стойке и тыкал в сторону княжича мечом. Испугавшись своих действий, он убрал оружие в ножны, а щит завел за спину.
– Я… Бесовщина какая-то, други, – варяг впервые в жизни по-настоящему испугался. – Давайте вы лучше заберете у меня меч и засапожник. И, – он посмотрел на княжича, – ты, наверное, прав, мне нужен лекарь.
Годун снял с себя воинский пояс и отдал гридню, случайно содрав кожу со свежих ожогов на кончиках пальцев.