Евгений Бочкарёв
Сказания Гардарики. Книга первая
Часть 2 “Хельвеген”
Глава 1. Песнь о доме
Бескрайняя равнина озера, затянутого толстым слоем льда, была припорошена снегом; над ней нависло тяжелое зимнее небо. Вдалеке, там, где весной будет берег, виднелся лес – спасительный для небольшого отряда охотников, которые спешили сойти с открытого места. Наверное, самого опасного участка на их пути. Но иного не было. Если бы они решили обойти озеро по берегу, это заняло бы втрое, а то и вчетверо больше времени.
Охотники в ряд шли на лыжах, меняясь через каждые полторы версты, а встречный ветер отбирал последние силы. В тот миг, когда группа в очередной раз поменяла впереди идущего, сугробы, собранные ветром, вдруг взорвались вихрем сухого снега. Из взвеси белой пелены выскочили фигуры, укутанные в шкуры и размахивающие боевым железом. Воздух содрогнулся от крика. Первый удар – и красная полоса начала прожигать снег, пытаясь добраться до воды. Одна из выскочивших фигур вдруг повалилась назад, роняя оружие. Издавая булькающие звуки, человек извивался на льду, сжимая руками вспоротое горло.
– Бросить оружие, или все здесь ляжете! – возглас застал врасплох выскочивших из сугробов татей.
Только когда ледяная взвесь осела, они увидели своих жертв. Тех, кого они приняли за охотников. Под медвежьими шкурами виднелись пластинчатые доспехи, а вместо луков у «охотников» были хогспьеты и топоры. Перед ними стояли полдюжины хирдманов. И явно не из простых. Об этом говорили не только оружие и доспехи. То, с какой скоростью и хладнокровием был нанесен первый и единственный удар, говорило о том, что лучше послушаться. Нападавшие побросали копья и топоры и зачем-то подняли руки.
– Медвежонок Дьярви? – один из татей сузил глаза и вгляделся в лицо воина, нанесшего удар.
– Так звали меня когда-то, старик. Но я не узнаю тебя.
– Я Аудун, мой конунг, – он упал на колени и жестом показал своим людям поступить так же, после чего достал нож и протянул рукоятью Дьярви. – Прости меня и моих людей и позволь вступить в твой хирд.
Молодой конунг присел на корточки и начал рассматривать разбойника. Суровое лицо предводителя викингов осветила добродушная улыбка:
– Аудун! Старый ты баран! Я же мог порубить тебя и твоих людей! Тебя-то я и искал! Я принимаю твой отряд в свой хирд без испытаний, поднимайся.
С этими словами Дьярви взял нож у Аудуна, перевернул и протянул старому владельцу.
– Мы вторые сутки тут фьорд прочесываем. Хорошо спрятался, старый пройдоха. Веди нас в лагерь, мы голодны. А пока расскажи, почему город моего отца принадлежит какому-то свею.
Разбойники с подозрением смотрели на хирдманов, пока те прятали оружие, а Дьярви жестом приказал им собираться. Но Аудин успокоил своих людей:
– Это Дьярви, сын конунга Трюггви. И наш новый конунг. Ох, Медвежонок, ты многое пропустил. Это всё, что осталось от верных твоему отцу людей. В основном бонды, – Аудин качнул головой в сторону одного своих воинов, – но есть и хирдман, закаленный в виках. Мой племянник Хальфсен. Прости меня, что не уберег твоего отца.
Дьярви хлопнул по плечу старого знакомого.
– Зато ты уберег его людей, Аудун. Я знаю тебя с детства, и ты всегда верно бился за моего отца и выполнял его указы. И если он мертв, а ты нет, то явно не трусость тому причиной. Не вини себя. Лучше покажи, где вы разбили лагерь.
Старик кивнул молодому конунгу. Когда отряд выстроился в боевой порядок и направился в сторону леса, Аудун продолжил:
– Свеи повели свой вик на земли твоего отца. Мы отбили их нападение и заставили бежать. Но они пришли снова, заключив союз с Сигурдом, – на этих словах разбойник сплюнул. – Эта свинья так хотела власти над всей Норвегией, что продалась свеям. Вторую атаку твой отец не пережил. Когда враги ворвались в город, он приказал мне брать твоего брата и верных ему людей. Я так и поступил.
– Бруни с тобой?! – Дьярви было испытал облегчение, но старый хускарл покачал головой.
– Нет, Медвежонок. Твой брат горел местью и сбежал из лагеря первой же ночью. Весь следующий день до самой темноты мы с людьми были заняты поисками. Но след твоего брата обрывался у воды. Рыбак сказал, что Бруни снял кнорр и отправился в земли данов. Я думал, что он поплыл к тебе, и прекратил поиски. Прости.
Дьярви досадливо провел рукой по бороде.
– Возможно так и было, мой друг. Но я там не появлялся достаточно долго. Я и мои братья, – он указал на воинов, что пришли с ним, – воевали в землях франков. Бруни – смелый и удачливый боец. Если он смог снять кнорр, значит, боги ведут его, и Хеймдалль следит за ним.
– Да будет так, Дьярви Трюггвисен.
– Так сколько у тебя людей, Аудун?
– Не у меня, – старый хускарл усмехнулся в усы, – а у тебя, мой конунг.
После этих слов он свистнул через пальцы, и из чащи леса начали выходить люди: старики, женщины и дети. С деревьев спускались юноши и мужчины с луками. Дьярви был ошарашен, он ожидал увидеть максимум сотню человек. А перед ним предстала целая тысяча. Люди кланялись своему новому конунгу, а мужчины протягивали рукояти оружия, принося клятву верности сыну своего погибшего правителя. Пройдя толпу теперь уже своих людей, Дьярви увидел острог, окруженный неглубоким рвом.
– Аудун… – молодой конунг повернулся в сторону хускарла, – как давно погиб мой отец?
– Пошла четвертая зима, Медвежонок. Я надеялся, что кто-нибудь из сыновей Трюггви рано или поздно найдет нас. Вас не было слишком долго.
Утром первого после возвращения дня Дьярви воссел в медовом зале своего личного длинного дома. По правую руку от него сидел на скамье Аудун, рассказывая о том, чем должен заниматься конунг и какие проблемы решает. Оказалось, у людей скопилось множество вопросов к конунгу, которого не было, и все их нужно уладить как можно скорее. Олаф Модисан зарезал козу из стада Мади Асверсона. Ауд переспала с Эйнаром и понесла от него, но он отрекается от ребенка, потому что ждал сына, продолжателя рода, а родилась дочь. Десятилетняя Альва хочет стать воительницей, а отец заставляет ее учить руны и ткацкое искусство и отказывается принимать ее вызов на хольмганг. И еще, и еще, и еще.
Через четверть дня исполнения обязанностей конунга голова Дьярви гудела, словно он перебрал давеча медовухи и пива. Аудун сидел и подсказывал молодому конунгу, как по закону решаются те или иные вопросы. Так продолжалось до тех пор, пока перед Дьярви не явился мужчина, бросивший топор под ноги новоиспеченному конунгу.
– Это топор моего сына. Ты вчера убил его.
Аудун оторопело посмотрел на просителя.
– Эймунд, ты что…
– Заткнись, Аудун. Закон одинаков для всех, и для конунга тоже! – Мужчина резко прервал старого хускарла и пристально смотрел в глаза Дьярви. – Ты убил моего сына, конунг. Ты должен заплатить.
Дьярви растерянно переводил взгляд с вопрошающего на советника и обратно. Затем расстегнул один из золотых браслетов и протянул Эймунду:
– Прости меня за сына и прими выкуп сей.
– Нет! – Эймунд тыльной стороной ладони выбил браслет из рук конунга. – Мой сын стоил в тысячи раз больше. Я вызываю тебя на бой, Дьярви, сын Трюггви.
Усталость молодого конунга как рукой сняло, и он неспешно поднялся.
– Что ж, Эймунд. Я принимаю твой вызов. Мне жаль, что я убил твоего сына. И жаль, что я убью тебя. Поединок чист, мои родичи не будут мстить твоим, в случае моей победы, а твои?
– В случае моей смерти мстить будет некому, – голос Эймунда был холоден, словно сталь. – Все мои родичи погибли, защищая твоего отца.
– Да будет так. Поединок чист и свершится сегодня вечером, – Дьярви раздосадованно покачал головой.
Когда Эймунд вышел, Аудун шумно вздохнул и поднялся со скамьи.
– Пожалуй, на сегодня хватит принимать вопрошающих.
Советник пошел в сторону выхода, жестом показывая вновь вошедшим на дверь. Перед самым выходом он остановился:
– Не заставляй его мучиться, Медвежонок. Постарайся убить сразу. Он достоин Вальхаллы.
До самого вечера Дьярви не выходил из медового зала. Лишь когда солнце начало окрашивать небо в алый, молодой конунг покинул помещение и направился к месту боя.
Это был один из самых тяжелых дней в его жизни. И дело не в том, что он не привык править – всю жизнь его обучали быть воином Одина, а не правителем. Он должен был убить верного человека. Более того, Дьярви понимал, что Эймунд был прав. Именно это терзало юного вождя. Честного боя не будет – Один встанет на защиту своего воина, а не правого. Встречаемые на пути люди приветливо кивали конунгу. Возможно, у богов свои планы на него, Дьярви, сына Трюггви. Но ощущение собственной неправоты терзало душу. Это состояние продолжалось до тех пор, пока Дьярви не вышел на расчищенную площадку, по периметру которой встали воины. Плотный ряд щитов создавал подобие ограждения. С противоположной стороны площадки стоял Эймунд – высокий, хорошо сложенный мужчина. Его оголенный торс был покрыт боевыми шрамами. Пустота окутала разум Дьярви, тревога и тяжкие думы отступили куда-то за нее. «Жаль терять такого опытного хускарла, Всеотец. Но если тебе он нужнее в чертогах, так тому и быть», – пронеслось в голове конунга, когда противник, вооруженный двумя топорами, кинулся на него.
Со стороны могло показаться, что Дьярви просто сделал шаг навстречу противнику, и они с Эймундом разминулись. Если бы не исчезнувшее оружие из рук Дьярви. Эймунд резко развернулся, намереваясь ударить топором по спине конунга, но вдруг выронил один топор – в его груди торчала рукоять меча, а лезвие вышло между лопатками. Он хотел перехватить его двумя руками, и выпустил второй топор. Дьярви подскочил к умирающему противнику и удержал оружие в ладони Эймунда.
– Я не дам тебе по твоей глупости потерять место за столом Одина. Вальхалла тебя ждет, воин.
– Вальхалла, я и… – поток крови ударил изо рта Эймунда, и он поперхнулся, – я иду.
Эймунд посмотрел в глаза молодому конунгу и, сжав свободной рукой предплечье Дьярви, произнес:
– Трюггви, присмотри за Толлэком. Присмотри за ним, – после этих слов Эймунд издал хриплый вздох, и тело его обмякло. Дьярви поднял мужчину и переложил на щиты, которые хирдманы выложили рядом:
– Проводите его с почестями, достойными героя саг, – голос его прозвучал пусто. Эмоций не осталось. Никогда прежде не приходилось ему убивать своих людей. Людей, которые ради него и его рода оставили дом и потеряли все.
«Верность – это главное и единственное, что может дать конунг своим людям. А вовсе не удачу, Дьярви. Только тогда народ отплатит ему тем же. Никогда не пытайтесь обокрасть или обмануть свой хирд или хирды своих ярлов. Только если народ будет знать, что ты готов умереть ради каждого из них, будет готов умереть и за тебя. Конунг – это не главный. Конунг – это первый среди равных. Чуть более везучий, не без этого. Но верность – важнее».
В голове всплыла сцена из детства, когда отец разрешил спор между сыновьями, что же важнее для правителя – удача или сила.
– Погребальная лодка будет готова через час, – Аудун подошел к юному викингу и по-отечески положил руку на плечо. – Ты все сделал правильно.
Дьярви, сидя на срубленном дереве, смотрел на горящую лодку, стоящую посреди ледяного поля. Треск дерева разносился, должно быть, над всем замерзшим озером. В какой-то момент к монотонному треску добавился еще один звук. Едва уловимый звук пения. Песня была полна боли и отчаяния, пробирая до костей, словно морозный ветер. Аудун поежился, кутаясь в лохматую шкуру, покосился в сторону леса и проворчал:
– Ну вот, опять запел. Каждую ночь одно и то же, сколько здесь живем.
Дьярви продолжал пристально смотреть на огонь, тщетно пытаясь вслушаться в слова заунывной песни:
– А кто это? Дух злой или человек?
– Человек. То старый кузнец, что на болотах живет. Местные говорили, что он третье поколение вот так поет. А может и дольше… Охотники говаривали, что кузнеца на наш берег после шторма лютого вынесло и что родом тот из племени данов. То ли его драккар о камни разбился, то ли разграбили его. Но никто из его хирда не выжил, кроме него самого. Удачливый, засранец. Вот и живет он по ту сторону болот и каждую ночь оплакивает своих братьев… – старик пожал плечами. – Видать, совсем обезумел от горя. На торг приходит раз в месяц, но ни с кем не говорит. Мы его Векмегом зовем.
Дьярви покачал головой.
– Не дружину он оплакивает. А любовь потерянную… Ты столько лет в хирде моего отца был и не знаешь языка данов?
Аудун вновь пожал плечами:
– Нет способности к чужим языкам.
Молодой конунг вдруг резко поднялся, взял факел и двинулся в сторону болота.
– Ты куда, Медвежонок?! Ночь же! Опасно сейчас через сугробы идти одному! Вдруг зверь хищный или йотун!
– Молчи, старый! Нет никаких йотунов. А вот поющий ночью дан есть. И я хочу с ним поговорить.
Аудун хотел было что-то добавить, но увидел по лицу Дьярви, что сейчас лучше промолчать. Молодой конунг, придавленный грузом вестей, что на него навалились за последние сутки, хотел совершить что-то безрассудное. Татуировки воина Одина на предплечьях и шее Дьярви – это был несомненный аргумент не в пользу дикого зверя. Обученный берсерк был в десятки раз опасней проснувшегося посреди зимы медведя. Даже без оружия.
– Ну тогда пусть Хеймдалль присмотрит за тобой, Медвежонок.
Дьярви кивнул в знак благодарности, закинул топоры в кольца на ремне, надел лыжи и быстро двинулся в ту сторону, откуда доносилось пение.
Дорога по заснеженному, скованному льдом болоту заняла практически час, прежде чем Дьярви увидел холм, на котором располагался дом кузнеца. Словно замерзший пузырь воздуха, он вырастал над гладью болота. В центре пузыря виднелся сруб, рядом с которым горел костер. Подойти незамеченным у молодого конунга не было и шанса. В какой-то момент пение прекратилось, и над костром поднялся воин, отбросив могучую тень на собственный дом:
– Уходи, и я не убью тебя, – фраза была сказана на местном языке.
Голос мужчины был тверд, а в интонации читалась скорее усталость, чем угроза. Наверняка для местных охотников этой фразы было бы более чем достаточно. Но Дьярви не был охотником.
– Можешь попробовать, старик, но не факт, что боги будут на твоей стороне, – Дьярви произнес свои слова на языке данов. – Меня зовут Дьярви, сын Трюггви. И я не собирался драться с тобой. Но могу, если ты настаиваешь.
Тень старика переменилась с ноги на ногу, он явно решал, как поступить с непрошенным гостем. После чего прозвучал вопрос, который ввел молодого конунга в ступор:
– Ты владеешь тальхарпой, Дьярви, сын Трюггви, или это бурдюк с пивом?
Между воинами было не меньше сотни шагов, даже при более близком расстоянии не каждый муж мог разглядеть и понять, что находилось в заплечной суме Дьярви. Тем более что он стоял к кузнецу лицом.
– Ты там замерз?
– Умею. Но… – Дьярви все еще не мог прийти в себя.
– Тогда поднимайся, я тебя не трону.
Молодой конунг фыркнул себе под нос. Кем бы ни был этот старик, он бы не смог победить обученного берсерка. Но вдруг сомнение проскочило в голове: если он не йотун или ван, а то и вовсе – ас. Когда Дьярви поднялся, то сомнения сразу улетучились. Это был обычный человек. Большой и могучий, но человек. Дьярви сам был почти на голову выше любого из своих людей. Старый кузнец едва ли уступал ему в росте. Хоть в плечах был раза в полтора шире.
– Ты голоден, Дьярви Трюггвисен? – дожидаться ответа кузнец не стал и, взяв миску, зачерпнул ею из котла на костре. Сладкий и необычный запах ударил в нос Дьярви, и в животе заурчало.
– Это называется специи, берсерк. Из далекой восточной страны, где нет снега, а кожа людей похожа на обожженную глину, такая же темная.
Дьярви перестал удивляться чему бы то ни было. Кусочки баранины с кореньями, приправленные этими чудесными «специями», были настолько вкусны, что волна неведомого ранее счастья разлилась по телу. Сладость защекотала небо, а затем обожгла горло так, что из глаз брызнули слезы. Но на удивление, это было приятно.
– На, запей, – старик протянул кубок с молоком.
– А нет чего покрепче?
– Если я дам тебе чего покрепче сейчас, ты завтра спалишь весь лес, когда под кусты пойдешь. И меня проклинать будешь. Так что пей молоко. Покрепче нужно заслужить. Покажешь, как играешь, тогда и поговорим.
Молоко и правда мягко прошло по горлу, убрав жжение и оставив вкус блюда. Прожевав очередной кусок мяса, Дьярви спросил:
– Так как тебя зовут? Я представился, а ты – нет.
– Од.
Дьярви поднял округленные глаза на кузнеца и хотел было что-то спросить, но поперхнулся.
– Тише, юноша. Если ты хотел спросить, не обо мне ли ты слышал саги, – да.
Дьярви откашлялся и, не моргая, уставился на Ода. Кузнец зачерпнул себе еще одну миску из котелка и продолжил есть, не обращая внимания на потерявшего дар речи гостя. Прошло еще несколько минут, прежде чем молодой конунг вновь обрел способность говорить:
– Как ты тут оказался? Почему не вернешься к жене?
Лицо кузнеца омрачилось. И он снова начал напевать под нос свою песню. Дьярви не торопил с ответом и терпеливо ждал, когда хозяин дома решит продолжить разговор.
– Я был молод и заносчив. Не думал о последствиях. Да и кто бы меня в этом мог упрекнуть? В меня влюбилась сама Фрейя. Когда я был в Асгарде, меня называли лучшим кузнецом, что может бросить вызов самим цвергам. Что я, глупец, и сделал. Мы ковали кольца в моем горниле. И я вышел победителем. Цверги не хотели признавать поражение и сказали, что требуют реванша, но уже со своими инструментами и в их кузне. И я согласился. Я спустился в их мир. Мы приступили к работе. Мы должны были выковать сеть, что скрывает всё от взгляда Хеймдалля в любом из миров. Я эту сеть выковал. Но вместо того, чтобы отправить меня к жене, они бросили меня тут. Их цепь оказалась ловушкой, она скрывает мои молитвы от богов. А моей сетью они накрыли это место.
– Так почему ты не уйдешь? – Дьярви неуверенно оглядел кузнеца и холм. Никаких волшебных цепей или сетей он не видел.
– Я не могу. Они сковали мое сердце, а чарами привязали к этому проклятому горну! – Од в сердцах кинул миску в сторону кузнечной печи. – Как только я покидаю холм, я теряю способность говорить. Ты первый, с кем я говорю за сотни лет. Я пытался умереть, чтобы оказаться в Асгарде, но оружие не берет меня. Я не старею и не умираю от голода. Я заперт тут навечно в наказание за самоуверенность и дерзость.
– Неужели нет ни одного способа?
– Есть. Но он практически нереален. Норны должны продолжать плести мою нить судьбы. Но Верданди выронила нить в тот день, когда мое сердце заковали, а Скульд не видит ее. А я не могу покинуть остров, если ты…
– Но ведь я могу! – Дьярви перебил кузнеца, на лице которого застыла гримаса отчаяния. – Я же могу помочь отыскать норнам твою нить. Не думаю, что у них еще какие-то валяются под ногами. Я смертный, значит, смогу ее увидеть. Вот только я не знаю, как и куда идти.
Эмоции на лице Ода сменялись одна за другой, но через некоторое время он смог собраться с мыслями:
– Малец, ты же понимаешь, что это может быть дорога в один конец. Они могут принять тебя, но также просто отрезать твою нить за наглость.
– Зато потом про меня сложат сагу! – молодой конунг с улыбкой пожал плечами. – Ну, я надеюсь. Как минимум, боги узнают, где ты, а значит, и о моих приключениях станет известно. Ну или ты споешь, у тебя неплохо получается.
Старый Од хмыкнул и ушел в дом. Через некоторое время он вернулся с кожаным цилиндром и, открыв с одной стороны, вытащил оттуда свиток и расстелил на столе. Это оказалась карта, от которой Дьярви потерял дар речи.
– Это карта Мидгарда. Здесь отмечены все народы и племена, города, что были четыре сотни лет назад. А также корни Великого Древа, где сидят Норны, – Од начал водить пальцем по карте. – Мы находимся в этом месте. Вот здесь земли франков, а тут – русов. Далее земли народа Син, а за Великим Морем живут другие народы, до них когда-то доходил Рыжебородый.
Дьярви вернулся в город лишь в середине следующего дня и сразу же созвал совет, пригласив на него своих кормчего, старейшину Аудуна и пару хускарлов из своего хирда. Совет занял почти всю оставшуюся часть дня. Причем основное время участники совета потратили на разглядывание и изучение чудо-карты.
– Это карта явно составлена Хеймдаллем. Это работа асов, но не человека, – заключил под конец Аудун. – Я верю в историю Векмега. А с этой картой верю и в успех вылазки Дьярви. Но я не согласен с Бьорном, что нужно идти большим хирдом. Мне кажется, Дьярви и малый хирд смогут сделать больше, так как не будут замечены.
Хускарл Бьорн, который предложил устроить поход большим хирдом, побагровел. Во всей его мимике читалось, что он готов на спор не только словами, но и железом.
– Бьорн, остынь. Старик прав, – Дьярви положил руку на предплечье воина, – ты отберешь пятерых хирдманов, и вместе мы пойдем к Пряхам. Ты, Свен, останешься командовать моими людьми.
Кормчий кивнул, соглашаясь со словами предводителя.
– Аудун, ты, как и все эти годы, будешь заниматься поселением, – продолжал Дьярви.
– А я? – второй хускарл, с такими же татуировками воина Одина, как и у самого Дьярви, исподлобья посмотрел на кормчего. Он явно надеялся, что хирд будет под его началом.
– Сигвальд, ты станешь мной, – все с удивлением посмотрели на молодого конунга. – Пока меня не будет, ты должен чуть-чуть потрепать владения Харальда. Но не перестарайся. Он должен знать, что сыны Трюггви вернулись. Также это должны знать и люди. Верные бонды нам нужны не меньше верных воинов.
Берсерк хищно оскалился.
– О, Медвежонок, не переживай. Это дело я возьму с удовольствием.
– Аудун, проследи, чтобы среди приходящих в поселение не было лазутчиков. Но если таковые будут, Свен знает, как спрашивать с них и вызнавать секреты.
Воины засмеялись, а старик побледнел. Все народы были наслышаны об умении скандинавов допрашивать пленников. Но если сами северяне выделили этот навык у кого-то из своего хирда, это могло значить только одно: смерть, пускай и долгая, – лучшее, что могло случиться с допрашиваемым.