Яков Гольник
Записки метеоролога
Перипетии подготовки ко второй экспедиции
Через год в рамках программы сейсмического зондирования земной коры по трассе Москва–Норильск нам предстояло метеообеспечение ядерного взрыва на этот раз на севере Западной Сибири в районе речки Адерпаюта, которая находится между Обской и Тазовской губой Карского моря.
Это за пределами нашего управления, которые ограничены с востока Полярным Уралом. Так же, как и в предыдущем случае, нам предстояло сформировать оперативную группу из одних мужиков, так как предстояло много раз перекантовывать груз общим весом 800 кг, составляющий всё оборудование нашей ОГ.
Лететь нам предстояло из Архангельска до Мыса Каменного, расположенного на правом берегу Обской губы на севере Западной Сибири и дальше на север до места проведения работ на вертолёте.
Мы полагали, что проблем с арендой самолёта Ил-14 не будет, так как рассчитывали на грузовой борт ледовой разведки, закреплённый за нашим управлением. Однако, как часто бывает: «мы предполагаем, а бог располагает». Самолёт оказался в ремонте, а остальные архангельские борты Ил-14 были заняты под пассажирские рейсы по расписанию.
Пришлось обращаться в Коми УГА, у них тоже была грузовая машина. Меня предупредили, что эта машина должна слетать за жидкостью «И» (это присадка к самолётному топливу против его кристаллизации) и по прибытии в Сыктывкар должна развезти её по аэропортам, после чего она свободно может выполнять наш заказ.
К назначенному дню прилёта самолёта в Сыктывкар, я тоже прибыл из Архангельска. Оформил спецрейс Воркута–Архангельск–Мыс Каменный, мне выписали служебный билет до Воркуты.
Вылететь планировали часов в 9 утра, но вылет задержался, так как внезапно возникла необходимость загрузить в самолёт двигатель для аэропорта Печора, где должна была произойти посадка. Но на авиционно-технической базе (АТБ) не оказалось начальства, которое должно было подписать бумаги. Оно было на совещании в управлении, и вылет задержали до 14 часов.
Летел я в пилотской кабине, куда меня пригласил командир корабля Епифанов, которого я хорошо знал по прежней работе в Сыктывкаре, где я проработал 10 лет. Это был опытный командир. Сидел я на месте штурмана, т.к. в экипаже была совмещённая должность штурман-радист. Садились в Ухте и Печоре, где стоянки были непродолжительными, так как очень быстро снимали груз.
Происшествие во время следования в Воркуту
После Печоры, осталась одна посадка в Воркуте. Когда прошли Инту, где-то в районе Абези обнаружилась неисправность правого двигателя, на что на приборной доске указывал датчик температуры на головках цилиндра. Командир заметил это, но вида не подавал. В кабине самолёта не было никакой нервозности, тем более паники.
Мне показалось, что, может быть, я мешаю, неудобно из-за постороннего. Меня в это дело не посвящают. Но я обратил внимание на то, что экипаж напряжённо сосредоточился на указателе температуры, и время от времени бросал взгляд из пилотской кабины на работу правого двигателя, но вопросов никаких не задавал, хотя и догадывался, чем это грозит.
Когда такое происходит, это указывает на большую вероятность прогара поршня двигателя, что может привести к выходу масла наружу, и осушенный двигатель воспламеняется с соответствующими последствиями. Чтобы этого не произошло, командир корабля должен выбрать момент для флюгирования двигателя.
То же происходило и с нашим самолётом. До Воркуты оставалось совсем немного времени, каждая минута тянулась целую вечность, и командир в этих условиях не терял самообладания, а хладнокровно управлял машиной, чтобы посадить её на аэродром. Нам повезло, самолёт дотянул до аэродрома и совершил посадку, после чего экипаж зафлюгировал правый двигатель, и остановился на полосе. Когда самолёт отбуксировали на стоянку АТБ и вместе с экипажем я спустился по стремянке на землю, то мы увидели массу народа. Оказалось, что нас встречали чуть ли не все работники аэропорта, многих из которых я знал, и они были удивлены, увидев меня. Все говорили, что мы родились в рубашке. Когда я бросил взгляд на правый двигатель, он был весь в масле. От пожара нас спасло чудо.
Когда я появился на АМСГ, меня окружили его работники и тоже удивились, откуда я мог взяться и причём без предупреждения. А когда узнали, что я прилетел на этом самом самолёте, удивлению и сочувствию не было конца. Будучи как в тумане от всего произошедшего, я ещё толком не осознавал, что произошло. Осознание пришло только ночью в гостинице, когда я проснулся, как от какого-то толчка. Вдруг я вспомнил, что впопыхах перед вылетом из Сыктывкара не зарегистрировал свой билет, и я ужаснулся от этого, потому что от моей небрежности могла пострадать моя семья, она не получила бы пенсии,
если бы со мной что-то случилось.
А дальше я вдруг вспомнил, как на моём ночном дежурстве осенью 1962 года терпел катастрофу самолёт Ил-14 в районе Шахуньи Горьковской области, и причина была такая же – прогар поршня. Этот самолёт под управлением командира корабля Павловского вылетел из аэропорта Быково (г. Москва) в Сыктывкар. Летел он на эшелоне около 3 000 м, и при подлёте к Шахунье у него загорелся двигатель, о чём он доложил диспетчеру районной службы (РДС) аэропорта Сыктывкар и попросил у него разрешение на снижение. Я сообщил диспетчеру разрез облачности, она была сплошная, почти до земли, на высоте 100 м, и о слабом обледенении в облаках.
В то время мы работали в старом деревянном здании КДП аэропорта и сидели в соседних комнатах, между которыми было проделано окошко в стене. Диспетчер РДС разрешил борту снижение и передал ему разрез облачности.
Самолёт снизился до высоты 100 м и, по-видимому, экипаж стал искать площадку для вынужденной посадки. Но была ночь, дождь с ограниченной видимостью и низкая облачность, которые сильно затрудняли поиск, и в этих условиях связь с бортом прекратилась…
Вспомнил я и ещё об одном случае, который произошел зимой 1966 года также с самолётом Ил-14, где командиром корабля был И. Гришанов, с которым мы были знакомы по совместной работе в президиуме Коми теркома профсоюза авиаработников, куда мы были оба избраны.
Самолёт выполнял рейс Воркута–Сыктывкар, и после прохождения Инты, у него в результате прогара поршня сначала стало выбивать масло, а потом загорелся двигатель. Погода была хорошая: ясно, видимость хорошая, у земли сильный мороз до минус 40 градусов.
Поскольку развитие аварийной ситуации происходило в дневное время, снижение самолёта выполнялось одновременно с подбором площадки для вынужденной посадки, но он не успел до неё дотянуть. Примерно на высоте 50 м произошёл взрыв, и самолёт носом упал, двигатели глубоко зарылись в мёрзлую землю, а фюзеляж с хвостовым оперением торчали наружу, но были объяты пламенем.
На борту самолёта находился мой сослуживец главный штурман Коми УГА П.И. Суворов, возвращавшийся из командировки в Воркуту. Он летел в салоне самолёта в кресле последнего ряда и, когда возникла угроза катастрофы, он вместе с бортпроводницей зашли через переборки в самый хвост самолёта и после падения самолёта, по-видимому, остались живыми, но из-за охватившего фюзеляж самолёта огня сгорели заживо.
Добрая память о командирах кораблей Ил-14 Павловском и Гришанове сохранилась на всю жизнь, и особенно о П.И. Суворове, который до моего назначения на новую должность старшего инженера курировал вопросы метеообеспечения полётов и взаимодействия с Северным УГМС, которые он передал мне и оказывал мне всяческую помощь и содействие.
Но им не повезло, более везучими оказались мы, и это от нас не зависело.
На следующий день я доложил начальнику управления Б.П. Химичу о случившемся, он мне посочувствовал и сказал, чтобы я возвращался в Архангельск, и что в ближайшие дни самолёт Ил-14 – ледовый разведчик – возвращается из ремонта, и мы на нём полетим в экспедицию.
В Сыктывкар я возвращался с экипажем Епифанова, которому дали отпуск и путёвку в санаторий для реабилитации. А я должен был продолжать экспедиционные дела.
Перелёт экспедиции и работа в Западной Сибири
Когда я появился в Архангельске, там ждали ледовый разведчик, который со дня на день должен был прибыть.
У нас всё было наготове, и как только прилетел самолёт в Архангельск, мы загрузили всё оборудование и людей и вылетели в Мыс Каменный.
Большая часть полёта проходила вдоль юго-восточного побережья Баренцева моря. С левой стороны кабины борта в иллюминаторе были видны море и изрезанные берега с губами и мысами, а с другой стороны – оттаявшая тундра с бесконечными озёрами.
В районе Усть-Кары мы увидели Карское море, затем самолёт стал отворачивать к юго-востоку и через непродолжительное время вышел к полуострову Ямал. Это была уже Западная Сибирь.
Полуостров Ямал пересекли как бы по диагонали и выскочили к широкой Обской губе, на противоположном берегу которой находился Мыс Каменный. При заходе на посадку в условиях ясной солнечной погоды хорошо просматривалась окружающая местность, характерным пейзажем которой явились металлические бочки, тысячи бочек. Через своих коллег на АМСГ разыскали представителя экспедиции в Мысе Каменном, он подогнал к самолёту вездеход, в который мы загрузили оборудование и сказал, что полетим на вертолёте завтра утром, а оборудование будет находиться в вездеходе. Он устроил нас на ночлег.
Утром без всяких приключений загрузились в Ми-8 и взяли курс на север. Летели около часа, пока не увидели на берегу какой-то речки балки. Это была речка Адерпаюта, а балки – посёлок нашей экспедиции. Вертолёт сел вблизи посёлка и к нему сразу подкатил вездеход, из которого вылез человек, назвавшийся комендантом посёлка. Он сказал нам загрузить оборудование на вездеход, а самим следовать пешком к посёлку. Он выделил нам большой балок, в котором разместились мы все вместе с радиотехническим оборудованием.
Я доложил руководителю работ о нашем прибытии, с ним мы были уже знакомы по прежней работе в Хановее, он был заместителем В.И. Жучихина, который приболел.
Он сказал мне, что работать будем дней через 15–20 и что можно не спеша разворачиваться. По его расчётам, скважина для взрывного изделия подготавливается довольно надёжно и выброса не должно произойти, это уже доказал Хановей, здесь ещё раз проверим. Был он под впечатлением недавно выполненной ими успешной работы тоже в Западной Сибири, в районе средней Оби, где им удалось погасить пожар из газовой скважины огромного дебита, продолжающийся в течение нескольких лет. Произведённым ими подземным ядерным взрывом удалось сместись слои и перекрыть выход газа.
Если в районе Хановея были сложности с приёмом аэросиноптического материала, то здесь они оказались вдвойне. Здесь даже Московское радиовещание не всегда было слышно, зато иностранные голоса вещали чётко без помех круглые сутки. Радистам пришлось экспериментировать с разными радиометцентрами на разных частотах и в разное время суток.
И всё же они, хотя и не полностью, но часть синоптических карт принимали, и мы приступили к составлению прогнозов погоды и траекторий переноса. В этом была большая заслуга опытного радиста Н.М. Коданёва – начальника радиоаппаратной АМСГ Сыктывкар. Привезли мы с собой и баллон со сжатым водородом, хотя правила перевозки грузов на самолёте и вертолёте это запрещали. Но у нас не было другого выхода – надо было выпускать шар-пилоты.
В свободное от работы время мы занимались рыбалкой в речке Адерпаюте. И хотя, как нам говорили местные старожилы-геологи, которые приехали сюда за 1–2 месяца раньше нас, рыба вышла из реки, но не вся. Так как поклёвка была, мы налавливали на уху и жарёху. Среди плотвы и ершей попадали ценные породы рыб вроде сырка, муксуна и другие, которых мы солили и вялили. Мы заранее не знали, где будет находиться место нашей экспедиции, поэтому к рыбалке не готовились. Спас наше положение со снастями Н.М. Коданёв, который по чистой случайности прихватил с собой набор рыболовных принадлежностей, который ему подарили к 50-летнему юбилею и который он отпраздновал как раз накануне экспедиции. Наш балок стоял торцом к реке и из бокового окна она была видна под углом. Настроив факсимильный аппарат на нужную частоту для приёма синоптических карт, Н.М. Коданёв шёл забрасывать снасть в реку и через это окно наблюдал из помещения за её поведением. Если брал сырок, то он проглатывал наживку начисто и уйти никак не мог.
Поэтому Николай Михайлович приносил снасть вместе с рыбой в балок и с трудом вынимал из рыбы крючок. Брала рыба только на червяков, которых было довольно трудно найти в оттаявшей тундре на обогреваемом солнцем берегу реки. Как нам говорили старожилы, до выхода рыбы из реки, они стояли вдоль реки с удочками и непрерывно выбрасывали из неё рыбу. Но мы этого не застали. По их же мнению, рыба должна была войти в реку на нерест в конце августа. Не мог помешать нашей рыбалке даже гнус, который в отдельные тёплые и безветренные дни этого времени года состоял из мириад комаров, мошек и слепней, которые беспощадно жалили и из-за которых не было видно белого света. Спасались мы от него антикомариновыми мазями и накомарниками.
А сейчас только было начало августа и работы над скважиной заканчивались. Геологи проверяли включение по радио сейсмических датчиков, установку которых они заканчивали.
Ко дню «Ч» метеоусловия благоприятствовали производству работ и по погоде и по траекториям переноса, о чём я доложил на заседании штаба руководителю работ, а службу радиационной безопасности предупредил, что ветер у земли мы ожидаем слабый, неустойчивый 0–3 м/с и поэтому перед временем «Ч» будем измерять фактический ветер.
Но и фактический ветер оказался неустойчивым, вследствие чего служба РБ испытывала некоторые затруднения при измерениях радиации после произведённого взрыва, так как замеры пришлось делать вкруговую, а не в определённом направлении, куда дует ветер.
Они зафиксировали всё же выход благородных газов, не оказавший влияния на безопасность людей. Во время довольно сильного сопровождавшегося подземным гулом взрыва, ощущения были такими же как и в Хановее: и смещение почвы, и колыхание тундры. В близком от места взрыва озере наглушило много крупных налимов, их вытащили на берег и набросали целую гору. Измерили над ней радиацию, но она была в пределах естественного фона.
Пока готовились к отъезду, поварихи в столовой готовили блюда из налимов в любом виде: и в вареном, и в жареном, и жареную печень в отдельности… Буровики гдето раздобыли сеть и дня за два до времени «Ч» в неё угодил огромный осётр, килограммов на 20. Его привязали верёвками к буйку из небольшого бревна и бросили в реку в районе нашего расположения, где он проплавал два дня до завершения работ. После их окончания, его подняли из реки и на вертолёте отвезли сначала в Мыс Каменный, потом на самолёте Ан-12 в Москву. Говорили, что осетра подарили министру среднего машиностроения трижды Герою социалистического труда Славскому, который передал его в столовую министерства.
На последнем заседании комиссии, уже после произведённого взрыва, я спросил руководителя работ:
– Не будет ли вы возражать, если я напишу в отчёте о нецелесообразности в дальнейшем направления оперативной группы для обеспечения подобных работ.
Он мне сказал:
– Опыт последних работ показал, что изделия надёжны и не дают никаких выбросов в атмосферу радиоактивных веществ, и потому я в принципе согласен вас поддержать, но решать будут другие – наверху.
При подготовке отчёта в ГУГМС соответствующий вывод и предложение нами были изложены. Но, после длительного рассмотрения пришёл отрицательный ответ – отказ по причинам необходимости соблюдения Международного договора о запрете ядерных испытаний с выбросом в атмосферу и для обеспечения безопасности людей в случае возможного выброса.
В дальнейшем нам было предложено продолжить работу ещё в двух точках: одна из них вблизи станции Ираель, между городами Ухта и Печора и вторая – в Вилегодском районе Архангельской области.
Однако для обеспечения работ в этих точках мы сократили численность и состав ОГ и не брали с собой оборудование. Поскольку к выполнению этих работ требовался специальный допуск, то на ближайшей АМСГ, будь то Ухта или Котлас, оставляли 1–2 синоптиков, которые, используя весь аэросиноптический материал этих АМСГ, готовили всю необходимую информацию и через радиостанцию экспедиции передавали руководителю ОГ, который находился в месте выполнения работ и обеспечивал информацией руководителя этих работ. Также как и в двух предыдущих пунктах, выброса радиоактивных веществ в атмосферу не было.
Однако в конце 80-х годов, когда получили большое развитие разные экологические движения, появилась информация об обнаружении радиоактивного загрязнения грунтовых вод в недрах Вилегодского района Архангельской области.
Эти движения выступили теперь уже за запрещение производства и подземных ядерных взрывов независимо от их цели, включая и мирные взрывы. Не знаю точно: то ли по этой причине, то ли по каким-то другим причинам, но нас больше не привлекали к обеспечению этих работ.
Глава двадцать третья
Результаты деятельности по гидрометобслуживанию народного хозяйства
Итоги проделанной работы
За годы своей деятельности в период 1971–2000 годы нам с коллегами удалось существенно усовершенствовать систему гидрометобеспечения народного хозяйства и населения на Европейском Севере. Была создана организационная структура ГМОНХ (восстановлены ООНХ в ГМО и созданы группы по ОНХ при АМСГ), полностью охватывавшая всю территорию и все отрасли народного хозяйства, деятельность которых находилась в существенной зависимости от неблагоприятных гидрометусловий, включая и новые развивающиеся отрасли экономики.
Значительно усовершенствована система специализированного гидрометеорологического обслуживания отраслей экономики и важнейших хозяйственных мероприятий за счёт углублённого изучения специфики их деятельности, совершенствования организационной и методической базы по выпуску спецпрогнозов, улучшения использования этих прогнозов для принятия решений при осуществлении хозяйственных мероприятий и расчёта ЭЭ от их использования.
Существенно укреплена служба штормовых предупреждений об особо опасных (стихийных) гидрометявлениях, наносящих значительный ущерб народному хозяйству, что позволило добиться отсутствия непредсказанных явлений и снизить ущерб от воздействия СГЯ.
Усовершенствована методическая база по выпуску гидрометпрогнозов на основе внедрения научно-технических достижений, разработки новых и усовершенствованных методов прогнозов. К числу внедрённых научно-технических достижений относятся информация от современных технических средств МИСЗ и МРЛ, численных прогнозов зарубежных центров среднесрочных прогнозов. Это дало возможность существенно повысить оправдываемость всех видов прогнозов.
Впервые в стране в 1988 году был осуществлен перевод на машину ЕС-1036 всех расчётов и прогнозов элементов, опасных и особо опасных (стихийных) явлений погоды, произведена установка выносного индикатора от этой машины на рабочем столе синоптика, что позволило ему лично без посредника перейти на диалоговый режим работы с машиной по составлению прогноза погоды – создание впервые в стране АРМ синоптика.
В дальнейшем эта технология была переведена на персональный компьютер. Осуществлён переход на безбумажную технологию при составлении прогноза погоды. На этой основе были созданы АРМ гидропрогнозиста и агропрогнозиста.
Вместе с осуществлением указанных мероприятий стали наполняться конкретным содержанием отчёты подразделений и в целом управления по ГМОНХ. В них своё достойное место заняли все виды специализированного ГМО ведущих отраслей экономики: ход обслуживания основных хозяйственных мероприятий, насколько успешными были прогнозы для принятия хозяйственных решений и каков достигнут при этом ЭЭ. ЭЭ стала довольно значительной, но она соответствовала огромному масштабу хозяйственной деятельности на обслуживаемой нами территории, на которую оказывают влияние складывающиеся неблагоприятные гидрометусловия.
Результаты наших усилий
Постепенно наши усилия по совершенствованию ГМОНХ стали приносить свои плоды. Это выразилось в качественных и количественных показателях нашей работы, в оценках, которые выставлялись ГУГМС (а затем Госкомгидрометом) по итогам работы за полугодие и год.
Ещё в бытность Б.П. Химича начальником управления, который в конце 1975 года был переведён на работу в Москву, в ГУГМС, наше управление по разделу ГМОНХ заняло передовые позиции в службе и за весь период нашей работы никому их не уступало.
Но при Б.П. Химиче управление очень редко занимало призовые места в соцсоревновании, может быть один или два раза и то не выше третьего места. Причиной этому были существенные недоработки в финансово-хозяйственной деятельности, за которую в управлении отвечал его заместитель.
Через несколько лет, после своего отъезда в Москву, находясь в командировке в Госкомгидромете, я встретился с Б.П. Химичем, который пригласил меня на беседу в свой кабинет. Не помню уже какие вопросы мы обсуждали тогда, но до сих пор помню, как Б.П. Химич выпытывал у меня, что произошло с управлением, что оно каждый раз занимает ведущие места во Всесоюзном соцсоревновании. Что случилось с управлением?
Я ему напомнил о следующем. В его бытность начальником УГМС неудачи управления в соцсоревновании были связаны с низкими оценками ГУГМС за финансовохозяйственную деятельность: то не выполнялись планы по ремонту (текущему или капитальному), то по строительству (капитальному или нижелимитному), то нарушения финансовой дисциплины, а то и смертельный случай на производстве из-за нарушений техники безопасности.
За все эти разделы деятельности отвечал его заместитель, а спрашивал Борис Павлович не столько с него, сколько с руководителей подразделений РВП, гл. бухгалтера, ст. инженера по ОТ и ТБ…
Что же касается основных разделов производственной деятельности, за которые отвечали автор этих строк и директор головной ГМО Архангельск З.И. Мокроусова, то они как работали успешно при Б.П. Химиче, так продолжают работать после его перевода в Москву. Только по моим оцениваемым показателям, которых насчитывалось 13, мы получали в основном пятёрки и редко когда 1–2 четвёрки.
