Через несколько дней на заседании профессорско-преподавательского состава кафедры состоялась моя предварительная защита. Надо сразу сказать, что я её провалил.
Причиной моего провала была моя неопытность в таких делах. Я предполагал, что для предварительной защиты даётся относительно неограниченное время для полного изложения всего материала диссертации. Во всяком случае, меня никто заранее не предупредил о том, что здесь так же, как при основной защите, даётся всего 20 минут для сжатого доклада. Не зная этого, я стал подробно излагать содержание глав, и вполне понятно, что этого времени мне не хватило даже для изложения содержания двух глав, а их было пять. И вот, когда закончились 20 минут, в порядке исключения мне дали ещё 5 минут, но так как я не готовился к сжатому изложению, то это не поправило моего критического положения.
Усугубило дело и оппонирование доцента З.А. Асатиани, который, вероятно, не успел ознакомиться или не разобрался в существе содержания диссертации, особенно в тех её местах, где были изложены два способа проверки однородности рядов наблюдений, расчёт обеспеченности непрерывной продолжительности повторяемости сложных метеоусловий, а также влияние этих метеоусловий на производство визуальных полётов и др.
Г.К. Сулаквелидзе, который диссертацию не читал, прослушав информацию доцента Асатиани, сделал вывод, что в диссертации содержится обычное тривиальное климатическое описание, похожее на все остальные, с той лишь разницей, что оно привязано к определённой территории. Несколько смягчил гнетущую обстановку доцент Н.И. Рамишвили, который листал диссертацию во время моего неудачного доклада. Он сказал, что вычитал довольно интересные вещи, о которых раньше не слышал и не сталкивался, и которые, на его взгляд, являются результатом осмысления и обобщения богатой практической деятельности, и набросился на доцента Асатиани, который, по его мнению, даже не прочитал интересную работу.
Его выступление, хотя и несколько смягчило гнетущее впечатление о моей работе, но всё равно тяжёлый осадок остался. Всё же решили допустить меня к защите после устранения недостатков и замечаний, главным из которых было о переносе главы 5 о влиянии сложных метеоусловий на визуальные полёты: перенести вперёд. Это было наиболее существенное замечание, и само предложение о переносе, на мой взгляд, нарушало логику и смысл содержания диссертации и лучше всего подтверждало, что доцент Асатиани диссертацию не читал.
Но это ещё не самое главное. Главное же заключалось в том, что, учитывая предварительные положительные отзывы, которые были до этого заседания кафедры, я пронумеровал страницы и переплёл диссертацию, в чём также сказалась моя неопытность. Решение же кафедры вольно или невольно приводило к перепечатыванию 160 страниц текста диссертации. После заседания кафедры ко мне подошёл доцент Т.И. Рамишвили и сказал, что диссертация моя дельная, и чтобы я сильно не расстраивался, так как на предварительной защите почти все проходят через это «чистилище» у Г.К. Сулаквелидзе, зато на основной защите его не узнать – он сама доброжелательность. Я тогда ещё не знал, что доцент Рамишвили является членом спецсовета, и его роль в защите моей диссертации будет очень значительной.
Вылетев самолётом домой в Архангельск, я сделал остановку в Москве, чтобы встретиться с моими научными руководителями и проинформировать их о предварительной защите. Они самокритично посетовали на себя, что не организовали предварительной защиты у себя в МО ВНИГМИ, забыв о том, что я работаю не в научном учреждении. Но что произошло – то произошло. Надо выбираться из этой полосы невезения. Пришлось затратить много времени на «перекомпоновку» диссертации. Да и не хотелось снова ввязываться в защиту.
Как-то весной уже следующего года мне позвонил З.М. Маховер и сказал, что в разговоре с Г.К. Сулаквелидзе тот спрашивал, куда я пропал. Этот разговор вывел меня из заторможенного состояния и я сразу позвонил Г.К. Сулаквелидзе. В разговоре он спросил у меня, куда я подевался. И сказал, чтобы я приезжал и готовился к защите.
Через непродолжительное время, побывав на заседании Межведомственного совета по авиационной метеорологии в Москве, я вылетел в Тбилиси. Снова мне пришлось остановиться у Георгия Константиновича. Так же, как и в прошлый раз, за утренним чаем у нас состоялась беседа, из которой я узнал много интересного. Кое-что я запомнил.
В молодости он был известным альпинистом. Во время войны он с группой альпинистов снял фашистский флаг с наивысшей точки Кавказских гор с горы Эльбрус. О Грузии он говорил, что, поскольку она находится между Европой и Азией, то это наложило свой отпечаток на менталитет грузинского народа: у большинства менталитет имеет европейские черты, а у части народа добавляются и азиатские черты. Применительно к Сталину имеет место преобладание азиатских черт в их худшем виде – азиатского деспота.
А когда перешли к моим делам, он выразил удовлетворение их состоянием, порекомендовал двух оппонентов, с которыми я должен встретиться и передать им диссертацию, просмотрел и утвердил автореферат диссертации, назначил время и место защиты. Автореферат я взял с собой и размножил его в фотоофсетной лаборатории Северного УГМС и разослал в 30 адресов. Георгий Константинович также предупредил меня, чтобы я ни в коем случае не дарил никому из членов спецсовета ни подарков, ни цветов, в том числе после удачной защиты никого из них не приглашать на банкет. Защита диссертации была назначена на начало июня.
За неделю до защиты я прилетел в Тбилиси, устроился с жильём в аспирантской комнате общежития ТГУ. На другой день я встретился с Г.К. Сулаквелидзе, который сказал мне, что защита состоится в назначенное время, и на меня возлагается оповестить всех членов спецсовета и оппонентов о месте и времени защиты и узнать, будут ли они присутствовать. Он напомнил мне также о своих требованиях в отношении них. Но главной, конечно, была подготовка доклада продолжительностью не более 20 минут.
На работе у меня не было и минуты свободного времени, поэтому работа над диссертацией выполнялась во внеурочное время, особенно в выходные и праздничные дни, если не было срочных командировок, расследований лётных происшествий, после которых накапливалось много срочных нерешённых дел и настроиться на науку было трудно. Поэтому доклад я писал урывками, и написан он был вчерне и не отрепетирован по времени изложения. Поэтому мне ещё предстояло поработать над его сокращением и над шлифовкой текста.
Когда в общежитии ТГУ я прочитал его вслух, то только на его чтение ушло 40 минут. Нужно было его сократить, не потеряв содержательную часть. Кроме текста, было ещё почти 30 иллюстраций, на которые я должен был делать ссылки, и на это требовалось время. Это значит, что текст надо сократить в два с лишним раза.
Это была для меня трудная задача, но это нужно было сделать во что бы то ни стало. Для этого, слава богу, у меня было несколько дней свободного времени. Вот эти сами мои иллюстрации и сослужили основную службу для сокращения текста, потому что текст можно было сократить путём перевода его в тезисы, для подкрепления которых можно ссылаться на иллюстрации, а кому это покажется непонятным, он может задать вопрос, но уже после доклада. А для ответа на вопросы время не ограничивается. Так я и поступил. По мере переделки описания в тезисы со ссылками на иллюстрации, сокращалось время для доклада. Так я вышел на заданное время, после чего осталось подшлифовать тезисы и отрепетировать доклад. Тезисы подшлифованного доклада я переписал на перфокарты, которыми очень удобно пользоваться.
В назначенный для защиты день я развесил перед сценой аудитории весь иллюстративный материал, изготовленный на больших листах ватмана и бланках синоптических карт. На защиту пришли все 17 членов спецсовета во главе с председателем Г.К. Сулаквелидзе, назначенные оппоненты и мои коллеги – начальник ГМЦ Грузинского УГМС Н.И. Берадзе, начальники АМЦ Тбилиси Долидзе и главный синоптик Шорохова.
После обсуждения коротких процедурных вопросов председатель спецсовета предоставил мне слово для доклада. Я посмотрел на часы, засёк время и начал свой доклад. Говорил я спокойно, в том темпе, как отрепетировал в общежитии, делал пояснения по иллюстрациям, иногда заглядывая в перфокарты для того, чтобы напомнить себе о нужном слове или фразе, а иногда чтобы не сбиться с последовательности в изложении материала. В таком темпе я подошел к финишу, когда Георгий Константинович предупредил, что осталась одна минута. Мне как раз столько и нужно было, чтобы заключить свой доклад.
Почему-то плохо запомнил выступления оппонентов, во всяком, случае критики в их выступлениях было немного, но зато из-за оппонирования уже после защиты у меня возникли непредвиденные неприятности, о чём будет сказано ниже.
Отзывов на автореферат было получено с десяток, критики в них содержалось мало, в основном они были положительными, но в нескольких из них содержалось замечание о неуместности помещения главы, которую я вынужден был перенести из-за замечания на предварительной защите.
Помню, что вопросов было немного, один из них задала главный синоптик АМЦ Тбилиси Шорохова по проблеме измерения видимости в аэропортах:
– Вы предлагаете измерять видимость в аэропортах в зависимости от вида посадки по ПВП и ППП, реально ли это?
Я ответил, что попытался дать научное обоснование этой проблемы, а возможность практического применения должны решить в МГА и Госкомгидромете.
Из нескольких выступлений запомнилось выступление члена спецсовета доцента Т.А. Рамишвили, который выступил первым и как бы задал тон последующим выступлениям. Он сказал обо мне, что я уже человек в годах и что накопленный мной жизненный опыт изложил на страницах диссертации, причём с актами внедрения в работу авиации, чего он, как член спецсовета, давно не слышал на защите столь содержательной диссертации, имеющей прикладное значение.
В заключение он сказал, что я достоин присуждения звания кандидата наук, и будет голосовать «за».
Остальные выступления были значительно сдержаннее, была и критика, но как-то между прочим, а после этого заключали, что я достоин присвоения учёного звания. В заключительном слове я всех поблагодарил: и оппонентов, и выступающих, за критику и сделанные замеча-
ния, которые мной будут учтены в дальнейшей работе.
Г.К. Сулаквелидзе подвёл итог обсуждению, сказав, что все выступающие отметили, что представленная к защите диссертация соответствует необходимым требованиям, а автор заслуживает присуждения учёной степени.
При голосовании все 17 присутствующих членов спецсовета высказались «за». Г.К. Сулаквелидзе поздравил меня с успешной защитой и предложил в недельный срок подготовить протокол заседания спецсовета, все необходимые документы и материалы для представления в Высшую аттестационную комиссию для присуждения учёного звания кандидата географических наук. Чем я и занялся в дальнейшем.
Глядя на Г.К. Сулаквелидзе и сравнивая его с тем, каким он был на предварительной защите на заседании кафедры и каким он был сейчас на заседании спецсовета во время моей основной защиты, можно было подумать, что это два разных человека.
В первом случае это был сердитый, бескомпромиссный и требовательный человек, а во втором случае – само расположение и доброжелательность. На самом деле это был один и тот же человек, и, как мне говорили, у него был такой тактический приём, позволяющий почти 100% попадание в цель, т.е. почти 100% утверждение ВАКом диссертаций, защищённых на спецсовете, возглавляемым им, чего не могли достигнуть многие спецсоветы. Этому попаданию в цель способствовали также требования Г.К. Сулаквелидзе к пунктуальному выполнению инструкций ВАКа, хотя на мою долю досталось исключение из этого правила, о чём будет рассказано ниже.
А пока, после защиты, я находился в сильном психологическом напряжении, которое срочно необходимо было снять и одновременно отметить успешную защиту, я пригласил своих коллег в ресторан. По их рекомендации мы пошли в ресторан «Сакартвело», что означает старинное название Грузии, который находился недалеко от ТГУ.
Несмотря на запрет, я попросил своего коллегу Н.И. Берадзе пригласить, чтобы отметить с нами, доцента Т.А. Рамишвили, оказавшего неоценимую поддержку мне во время защиты, но он, поблагодарив за приглашение, отказался.
В ресторан мы пришли часа в два–в третьем часу дня. В нём посетителей, кроме нас, никого не было. Я попросил Н.И. Берадзе по праву местного жителя и хозяина сделать заказ. Договорились для ознакомления меня с грузинской кухней сделать заказ грузинских блюд. В ответ на моё предложение заказать крепкие напитки, водку или коньяк, коллеги ответили, что раз заказали грузинские блюда, то к ним больше подходят грузинские вина. Я согласился с ними и заказали вина.
Официант привёз на тележке вместе с овощными и мясными салатами большой набор грузинских вин. Их было бутылок 10–15 разных марочных вин. Я ещё тогда подумал: сумеем ли мы их освоить? И наверняка из ресторана выйдем в хорошем подпитии. Я сильно ошибся, мы освоили все бутылки до дна, а могли бы и больше, так как из ресторана мы вышли в хорошем приподнятом настроении и даже не пошатываясь.
Я воочию убедился, что мои грузинские коллеги, а вероятно, как и большинство грузин, мастерски владеют искусством тамады. Первый тост был произнесён за мой успех, а последующие по накатанной колее. Обсудили мы все перипетии, связанные с моей защитой.
Н.И. Берадзе сказал, что мой опыт ему тоже пригодится, так как он работает над диссертацией. Года через два он защитится на этом же спецсовете. В 90-е годы, насколько мне известно, он станет министром природных ресурсов Грузии. Но отпраздновали мы успешную защиту диссертации преждевременно, так как непредвиденные обстоятельства отодвинули утверждение ВАКом меня в кандидатской степени.
А пока я, под контролем секретаря спецсовета, готовил все необходимые материалы к представлению в ВАК. Основная задержка была из-за печатания Протокола защиты диссертации, имеющего довольно значительный объём. Эта процедура заняла несколько дней, и после её завершения я вылетел домой в Архангельск.
Со дня на день я стал дожидаться утверждения меня в звании кандидата. Время шло, прошло уже два месяца, а утверждения всё не было и не было. На третьем месяце мне позвонил из Тбилиси Н.И. Берадзе и сообщил, что ВАК не утвердил меня в учёном звании по причине допущенной ошибки в подборе оппонентов. Оба оппонента оказались из одного научного учреждения – Закавказского НИГМИ, что противоречило требованиям инструкции ВАКа об оппонентах, согласно которой оппоненты должны быть из разных научных учреждений. В связи с этим требуется повторная защита по полной программе.
Он же мне сообщил, что месяцем раньше от сердечного приступа ушёл из жизни Г.К. Сулавелидзе, немного не дожив до 70 лет, о чём я выразил искреннее сожаление. Вместо него исполнение обязанностей председателя спецсовета возложено на директора Института географии Академии наук Грузии академика Давидана, с которым я должен связаться и договориться о повторной защите.
Через несколько дней, собравшись с мыслями, я позвонил академику Давидану. Он выразил мне своё сожаление по поводу допущенной Г.К. Сулаквелидзе ошибки и сказал, что её надо исправлять, заменив одного оппонента из ЗакНИГМИ на Я.Г. Сулаквелидзе, доцента ТГУ, дочь Георгия Константиновича, и назначил день второго заслушивания. Поскольку повторная защита проводится также по полной программе, то для этого нужен и весь иллюстративный материал, который я по чистой случайности не выбросил после защиты и привёз его в Архангельск, как будто бы знал, что он мне пригодится. Ведь на его подготовку ушло немало времени. Не выбросил я также и тезисы доклада, записанного на перфокартах.
За несколько дней до назначенного для защиты дня я прибыл самолётом в Тбилиси, как и в прошлые разы, поздно вечером. На этот раз я переночевал у своего коллеги Н.И. Берадзе. Квартира его позволяла это сделать, жил он в доме для Героев Советского Союза, улучшенной планировки. Эту квартиру удалось обменять его родителям на бывшую обычную. Встретил он меня как старого знакомого, посочувствовал моему невезению, сказал, что после моей защиты и смерти Г.К. Сулаквелидзе спецсовет ни разу не собирался.
На следующий день я устроился в общежитие ТГУ. Н.И. Берадзе свёл меня с новым председателем спецсовета академиком Давиданом, который извинился за допущенную его предшественником ошибку и сказал, что на Г.К. Сулаквелидзе некоторые обижались за пунктуальность в выполнении требований ВАКа, но даже он оказался не безгрешен, может быть, сказалось его плохое самочувствие перед смертью. Ошибку будет исправлять его дочь – доцент Я.Г. Сулаквелидзе, и мне следует с ней встретиться, обеспечить её диссертацией и авторефератом, чтобы она смогла подготовиться как оппонент, что я оперативно и сделал. После моей первой защиты многие члены спецсовета ещё не успели забыть мою диссертацию, и при повторной защите никаких проблем не возникло.
Присутствовало на этот раз 15 членов спецсовета, все они поддержали меня и проголосовали «за». Не было на сей раз и осложнений с ВАКом, через короткое время там быстро рассмотрели материалы повторной защиты и утвердили меня в учёном звании кандидата географических наук.
Диплом мне вручил по поручению председателя спецсовета Н.И. Берадзе, с которым мы присутствовали на совещании в Госкомгидромете в Москве. В дипломе стояла дата моей первой защиты. Так завершилась моя эпопея с защитой диссертации.
Спустя лет 8 или 10, уже в 90-е годы, мне представилась возможность продолжить научные исследования сложных для работы авиации метеоусловий на Европейском Севере. Теперь уже на юго-востоке Баренцева моря.
Эта необходимость возникла в связи с открытием в этом районе морского Приразломного месторождения нефти, расположенного восточнее острова Колгуев. Здесь параллельно с разведочным бурением морских скважин, производимым с буровой платформы, встал вопрос об освоении в будущем этого месторождения, которому предшествует оценка воздействия этих работ на природную среду (ОВОС). Как оказалось, составной частью ОВОСа является вопрос о рекомендуемых маршрутах полётов вертолётов над морской акваторией на буровые платформы, а также к местам сооружения нефтепровода, нефтяного терминала и других объектов.
Обсуждению подготовительных работ по разработке ОВОСов по Приразломному нефтяному месторождению и Шотманскому газовому месторождению, расположенному на северо-востоке Баренцева моря у Новой Земли было посвящено совещание в Мурманске в 1993 году под эгидой Газпрома и Мурманской областной администрации.
В совещании приняли участие масса заинтересованных организаций, руководители Газпрома Р.И. Вяхирев и НПО по сооружению морских буровых платформ академик Е.И. Велихов. Из Архангельска, кроме меня, находились представители АТГУ и НИЦ «Шельф» В.Б. Коробов. На совещании подробно рассматривались вопросы ОВОС для обоих месторождений, в частности: состояние и достаточности информационной базы, наличие научных учреждений в Мурманске и Архангельске, которые могли бы возглавить и выполнить эти работы, наличие специалистов высокой квалификации, финансирования и т.д. На совещании развернулась борьба по вопросу: кому отдать предпочтение по разработке ОВОСа: центральным (московским) институтам или региональным (мурманским и архангельским). Победила точка зрения – отдать региональным институтам, её поддержали и руководители Газпрома, которые были заинтересованы в поддержке региональных властей при освоении месторождений.
В результате работы совещания было определено, что разработку ОВОСа по Шотманскому месторождению нефти возглавит Мурманский институт биологии моря, а по Приразломному – Архангельское территориальное геологическое управление (АТГУ) в лице НИЦ «Шельф». Научно-исследовательский центр «Шельф» в начале 90-х годов создали мои коллеги по ГМЦ А.Г. Кравец и В.Б. Коробов. Этот центр через короткое время поглотил ведущих специалистов-океанологов отдела режима моря ГМЦ.
Вначале НИЦ «Шельф» специализировался на разработке ОВОС для нефтяных и газовых месторождений и, как говорится, очень удачно, попав на жилу в виде новых месторождений в Казахстане, на которых был накоплен богатый опыт подготовки ОВОСа.
Я присутствовал на совещании в Мурманске с целью определения потребности в гидрометинформации по юго-востоку Баренцева моря для разработки ОВОСа, владельцем которой является Северное УГМС. К ОВОСу по Приразломному месторождению нефти, кроме архангелогородских организаций, проявлял большой интерес д.г.н. Зубакин из МФ ААНИИ, который весь период совещания пытался приобщиться к подготовке именно этого ОВОСа.
Зная, что в нашем ГМЦ не осталось океанологов, большая часть которых перешла в «Шельф», он предлагал нам помощь в выполнении исследований по этой тематике и не только проявлял настойчивость, но и даже оказывал давление на меня, чтобы я добивался участия в деятельности комиссии по выработке решения, в которой, как ему казалось, я отстаивал бы наши интересы. Но на этом этапе такой необходимости не было, так как на совещании только в принципе определили головные организации по подготовке ОВОСа, которые в будущем должны получить для этого финансирование от Газпрома и заключить договоры с соисполнителями.
Для подготовки ОВОСа по Приразломному месторождению Газпром выделил довольно большую сумму средств в распоряжение АТГУ.
АТГУ, в свою очередь, заключило договор с НИЦ
«Шельф», согласно которому определило его как головную организациею по подготовке ОВОСа, с правом найма соисполнителей и с передачей ему выделенного финансирования.
Наш ГМЦ тоже был привлечён к выполнению этих работ по хоздоговору, согласно которому мы должны были подготовить и передать НИЦ «Шельф» большой объём гидрометинформации и климатических данных по юго-востоку Баренцева моря. По понятным причинам проведение каких-либо обобщений по гидрометеорологии и океанологии юго-востока Баренцева моря нам не заказывали, так как НИЦ «Шельф» сам располагал квалифицированноми кадрами.
Из исследовательских работ нам была заказана только разработка рекомендуемых маршрутов для полётов вертолётов в районе месторождения нефти.