Эрнест Ролле
Разбойник Кадрус
Глава XXIV
Кадрус
Тотчас после своего замужества принцесса Полина захотела устроить себе дом и поместилась в замке Бельфонтен. Этот замок виднеется по дороге из Фонтенбло в Вальвен.
Под предлогом нездоровья несколько дней после бала она не являлась ко двору. Но в один вечер курьер принес ей письмо от императрицы.
«Милочка моя! – писала Жозефина. – Его величество приказал мне уведомить вас, что мы завтра едем в Париж принимать короля баварского. В Тюильри будут большой обед и бал. Нам нужна наша жемчужина, чтобы ослепить короля.
Кстати о жемчуге. Кажется, его величество приготовляет вам сюрприз поистине императорский, и я думаю, что вы воспользуетесь этим случаем, чтобы показать двору великолепные драгоценности вашей брачной корзинки.
Мы едем завтра рано утром. Я хочу непременно сегодня поцеловать ваш прекрасный лоб. Вечером вы поиграете со мной в карты, а завтра поможете мне развлечь скуку путешествия».
После такого любезного приглашения невозможно было колебаться ни одной минуты. Молодая герцогиня, как принцесса крови, имела комнаты во всех императорских резиденциях. В Фонтенбло она занимала комнаты, выходившие в сад Дианы, так что у нее был цветник и тенистые аллеи для нее одной, когда она желала; это было уединение среди толпы придворных. Уединение это могли нарушать только император или императрица, которые из своих комнат, находившихся над ее комнатами, могли по внутренней лестнице, еще существующей и теперь, спускаться к ней. По той же самой дороге она могла входить к их величествам без доклада… как родственница… как друг.
В комнатах Дианы герцогиня оставляла все свои придворные костюмы. Она скоро приготовилась к отъезду и велела отнести шкатулку со своими вещами в карету, так как императрица хотела, чтобы она надела их. Горничным своим герцогиня приказала приготовиться к завтрашней поездке, а потом приехать к ней в Фонтенбло.
Скоро к крыльцу подъехала карета принцессы и конвой. Несмотря на презрительную улыбку, с какой Наполеон слушал, когда ему говорили о Кадрусе, он очень боялся дерзости Кротов. Под предлогом почестей, полагающихся его родственнице, он приказал пикету егерей охранять замок Бельфонтен. Герцогиня, смеясь, приняла своих мушкетеров – так она назвала свой почетный конвой, – но капитан оказался дворянином старинного происхождения, и она была в восторге. Это был де Барадер, старая отрасль знатной гасконской фамилии, угасавшей вместе с ним. Он служил при Людовике XVI. После смерти своего короля он отправился за границу вместе с другими эмигрантами и прожил там огромное состояние своей фамилии. Он был не женат и не мог дать наследника своей фамилии. Соскучившись по родине, он вернулся во Францию и предложил свои услуги императору, который был очень рад дать такого стража своей любимице.
Герцогиня нашла в нем воина храброго, человека умного, рассказчика очаровательного и кавалера, который, несмотря на свои шестьдесят лет, танцевал как Вестрис.
Само собой разумеется, что де Барадер обожал герцогиню, которую эта старая любовь чрезвычайно забавляла. Это было в крови старого дворянина; он всю жизнь обожал всех женщин. Любовь его, правда, выражалась только мадригалами, но он был так любезен, так восхитительно внимателен, что прекрасный под чувствовал искреннее расположение к старому дворянину. Для герцогини де Бланжини он сделался решительно необходим.
С любезной улыбкой молодая женщина приняла руку, которую подал ей капитан, чтобы сесть в карету. Герцогиня удостоверилась, что футляры с ее вещами не забыты и, окруженная своим конвоем, поехала в Фонтенбло. Старый дворянин ехал у правой дверцы и занимал любезностями герцогиню, которая была необыкновенно весела.
Однако, против обыкновения, любезность де Барадера начала уменьшаться, а потом совсем прекратилась. Он даже раз не ответил принцессе, которая с удивлением взглянула на своего капитана и увидала, что он с озабоченным видом осматривается вокруг. Она так же, как и он, стала прислушиваться к шуму, раздававшемуся из леса, стала смотреть в чащу деревьев, окаймлявших дорогу, но не увидела и не услышала ничего.
Впрочем, было бы трудно угадать, что происходит в лесу. Солнце находилось позади кареты, и сумерки начинали наступать. Только изредка раздавалось пение птиц.
Старый капитан слишком долго служил в рядах шуанов, чтобы не понять значение этого пения. Это были сигналы людей, зовущих и отвечающих. Его старое вандейское ухо не могло ошибиться ни на одно мгновение. Если он не обнаружил своих опасений, то это потому, что не было никакой необходимости тревожить принцессу. Кто такие были люди, находившиеся в лесу? Вероятно, браконьеры, а может быть, и разбойники. Однако, так как Кроты с некоторых пор наделали большого шума, благоразумие предписывало капитану поторопиться. Он это и сделал, не приказывая, однако, своим солдатам, чтобы не испугать герцогиню. Он только ускорил шаги своей лошади, и, конечно, маленький отряд поехал такой же рысью.
Однако герцогиня была слишком хитра для того, чтобы не приметить движение старого дворянина и беспокойства, которое он силился скрыть. Она хотела даже расспросить его, когда вдруг три гигантских дерева грохнулись прямо поперек дороги. Капитан тотчас очутился впереди кареты и приказал повернуть назад. Но как только карета повернулась, три дерева, такие же большие, как и первые, свалились наземь и преградили всякое отступление. Прежде чем храбрый капитан егерей успел опомниться – до того падение это было стремительно, – столетние деревья со страшным треском повалились с каждой стороны дороги. Герцогиня и ее свита очутились запертыми в четырехугольнике. Не было никакой возможности выбраться из этой ограды без помощи подъемных машин или большого количества рук, которыми располагал капитан, обезумевший от ярости.
Маленький отряд с ружьем на плече ждал неподвижно. Никто не показывался. Однако все эти упавшие деревья обнаруживали, какие громадные усилия должно было употребить, чтобы их подпилить. Вероятно, они все упали по сигналу. Какой же человек осмелился подать этот сигнал? Человеком, осмелившимся наложить руку на принцессу крови, мог быть только Кадрус. Эта мысль тотчас мелькнула в уме старого дворянина и принцессы; таково же было убеждение маленького отряда. После минутного оцепенения старый капитан, слишком храбрый для того, чтобы не принять борьбы с кем бы то ни было, которого тяготила одна неизвестность, вскричал с бешенством со своим гасконским акцентом:
– Ну, господа Кроты, или ваши норы под землей так глубоки, что вы так долго не показываете нам ваши знаменитые морды?
– Вот как! – ответил голос, очевидно принадлежавший гасконцу. – Мне благоприятствует моя звезда. Я буду вести переговоры с земляком.
– Вести переговоры! – с пренебрежением ответил капитан. – Барадер будет вести переговоры с бездельником, который не осмеливается даже показаться!
– С бездельником? – повторил голос тем же тоном. – Скажите лучше: с дворянином.
– С дворянином! – с насмешкой сказал Барадер.
– Да, с дворянином больших дорог. Сделайте одолжение, господин де Барадер, скажите мне, какая разница существует между вашими предками и мной? Я ныне останавливаю проезжих на большой дороге, как это делали ваши предки. Разница только та, что теперь и жандармы, и прокурор, и конвой защищают принцессу, и что, следовательно, в этом ремесле рискуешь своей шкурой. Между тем как в прежние времена знатные дворяне, грабившие на больших дорогах, не подвергались никакой опасности, а следовательно, были подлецами.
Если бы старый капитан был один, он после этих слов бросился бы в ту сторону, откуда слышался голос; но теперь он воздержался, потому что должен был защищать принцессу. Та сначала так испугалась, что не спросила еще себя, как она выпутается из этого приключения. Но в ее жилах текла чистая южная кровь. Если не всякий корсиканец родится разбойником, то все-таки он любит всех Фра-Дьяволо. Герцогиня при ответе, сделанном старым капитаном, не могла не улыбнуться и шепнула Барадеру:
– Этот негодяй неглуп. Мне было бы любопытно его видеть.
– Желание такой очаровательной особы, – сказал голос, – будут всегда приказаниями для ее почтительнейшего слуги. Однако так как я желаю, чтобы не дотронулись ни до одного волоска принцессы, сделайте одолжение, господин капитан, прикажите вашим солдатам опустить их ружья, а я прикажу моим Кротам сделать то же. Так как все их ружья нацелены в принцессу, я дрожу. Несчастье случается так скоро! Это будет нечто вроде перемирия; мы поговорим дружелюбно, как добрые дворяне.
– Дворяне! – воскликнул Барадер.
– Опять! – вскричал разбойник. – Я уж вам показал, что вся выгода на нашей стороне. Опустите ружья! – обратился он к Кротам.
– Опустите ружья! – сказал в свою очередь Барадер своим егерям.
Тотчас над стволами деревьев появился человек высокого роста, закутанный в широкие складки черного плаща. При последних лучах заходящего солнца казалось, будто плащ этого человека сшит из бархатистых шкурок кротов. Голова, закрытая шляпой с широкими полями, мешала видеть его лицо, впрочем, и без того покрытое маской.
– Вы атаман Кротов? – спросил Барадер.
– Нет, я не имею чести называться Кадрусом. Я не осмелюсь даже сказать, что я его правая рука, потому что его правая рука славно дает себя чувствовать, когда он дерется. Но я его помощник, его левая рука, если хотите.
– Слушай, негодяй! – сказал выведенный из терпения Барадер. – Долго ли ты будешь нам надоедать своей дерзкой и бесполезной болтовней?.. Где твой атаман?
– Там, где вам угодно, – ответил помощник Кадруса. – Я понимаю ваше нетерпение, милостивый государь, и потому прощаю ваши не совсем вежливые выражения.
При таких тоне и позе разбойника герцогиня и Барадер не знали, смеяться ли им над этим ответом или серьезно принять его.
– Шутка продолжается слишком долго, – сказал Барадер. – Будьте так добры, скажите, чего вы желаете от нас?
– О, почти ничего, – ответил Фоконьяк. – Почти ничего. Перед герцогиней де Бланжини на подушке кареты стоит шкатулка с драгоценностями ценой в миллион двести девяносто шесть тысяч франков.
Инстинктивным движением герцогиня протянула руку к шкатулке, а капитан вместо ответа только взглянул на то место, на которое указывал разбойник. Тот, не получая ответа, продолжал:
– Уж не ошибся ли я в цене этих драгоценностей? Не думаю. Кадрус сам справлялся с реестрами ювелиров.
Дерзкий тон Крота вывел из терпения Барадера. Одним прыжком своей лошади очутился он возле Фоконьяка. Две пули пробили кузов кареты принцессы и засвистели в ушах этой бедной женщины, которая не могла не вскрикнуть. Другим прыжком старый дворянин очутился у дверец герцогини де Бланжини.
– Стой на месте, старый слон! – смеясь, сказал помощник Кадруса. – Мы играем в шахматы. Королеве – гарде! Старайся же оставаться на своей клетке. Первое правило шахматной игры требует, чтобы слон защищал королеву!
Старик с бешенством кусал рукоятку своей шпаги.
– Чего же вы хотите? – спросил он с раздражением.
– Я не стану обижать вас сомнением, что вы меня не поняли. Герцогиня знает, в чем дело. Доказательством служит то, что она положила футляры возле себя.
– Как, вы хотите…
– Да, – перебил его Фоконьяк. – Мы хотим, чтобы вы вручили нам эти бриллианты, и только за эту цену обещаем сохранить жизнь вам и вашему отряду.
– Никогда! – гордо ответил старый граф.
– Однако нам было бы очень жаль причинить вред такому храброму воину, – возразил помощник Кадруса с печальным видом. – Такие благородные сердца, как ваши, редки, милостивый государь. Нет ничего постыдного отдать, когда невозможно победить…
– Вы забываете, что есть возможность умереть!
– Вы говорите прекрасно, капитан! Было бы великолепно, если бы ваша смерть могла принести герцогине какую-нибудь пользу, но ваша смерть будет бесполезна.
– Мы это увидим! – тоном вызова сказал старик. – Ну, господа разбойники, покажите нам ваши лица. Кроты, выходите из ваших нор! Смотрите, как умеют драться честные люди!
Как будто зов старого воина был приказом: более двухсот человек показалось вдруг. На всех были маски и шляпы с широкими полями, надвинутые на глаза. Все были вооружены с ног до головы.
При виде их герцогиня, дрожа, прижалась в угол кареты; но эта мимолетная слабость продолжалась не дольше минуты в этой женщине с корсиканской кровью.
– Капитан! – с живостью сказала она старому графу, подавая ему свою шкатулку. – Сопротивляться нельзя, в такой крайности сдаться нет никакого стыда.
– Вы правы, – сказал человек, вдруг показавшийся на краю дороги. – Кадрус – это я. Свидетельствую, что всякая борьба была бы нелепостью.
Глаза всех обратились на знаменитого атамана Кротов. Те громкими криками приветствовали своего атамана. Кадрус показывался своим подчиненным при самых редких обстоятельствах. Его присутствие между ними возвещало пир и кутеж, поэтому Кроты всегда приходили в восторг при виде того, кто ими командовал.
Герцогиня успела рассмотреть человека, явившегося так внезапно. Солнце, закатываясь позади атамана Кротов, позволяло видеть его силуэт, отделявшийся от облаков на горизонте. Длинный бархатный плащ, подражавший шкуре кротов, позволял угадывать под своими широкими складками мужественную энергию носившего его. Голова его, обнаженная перед принцессой, но надменная, позволяла развеваться от ветра волосам, бархатистым, как плащ. Рука, обтянутая перчаткой и поднятая, чтобы умерить восторг подчиненных, была мала и красива, как у человека знатного рода. Если в его повелительных глазах сверкал блеск непобедимой воли человека, привыкшего, чтобы ему повиновались при малейшем его движении, нижняя часть лица, верхняя часть которого была покрыта черной бархатной маской, показывала натуру, доступную всем пылким порывам сердца.
Таков был Кадрус. Наступила величайшая тишина. Принцесса, Барадер, свита были поражены каким-то остолбенением при виде этого знаменитого атамана разбойников.
Глава ХХV
Битва
Кадрус стоял в позе, производящей обаяние. Он вдруг принял в глазах герцогини те же легендарные размеры, какие имел в глазах толпы. Чувство, похожее на восторг и симпатию, овладело ею. Она не отдавала себе отчета в том, что происходило в ней, но хотела, однако, прекратить сцену, возбуждавшую в ней сильное беспокойство. Схватив свои вещи, она подала их капитану своего конвоя.
– Возьмите! – сказала она. – Пусть эти несчастные вещи не будут причиной смерти человека. Передайте их господину Кадрусу, который в свою очередь должен дать нам безопасно проехать. Вы не сдались, граф, – прибавила она в утешение старику, – это я принудила вас.
– Никогда не соглашусь, – с твердостью сказал капитан. – Однако надо же было выйти из этого положения, которое угрожало продолжаться вечно.
Кадрус знал людей и знал заранее, что храбрый Барадер не захочет сдаться. А Кадрусу нельзя было терять времени. До сих пор холодный, бесстрастный, он слушал спор, не говоря ни слова, по-видимому, мало интересуясь им и предоставляя своему помощнику вести это дело. Но он был поражен вежливым, почти ласковым тоном, которым герцогиня произнесла его имя.
Наступило минутное молчание. Все действующие лица этой сцены, по-видимому, ждали решения, развязки, воли грозного атамана Кротов. Особенно герцогиня чувствовала неописанное волнение.
– Граф де Барадер! – позвал Кадрус. – Сделайте одолжение, подъезжайте! Я желаю поговорить с вами поближе.
Де Барадер счел бы унизительным для себя колебаться и встал в трех шагах от Кротов.
– Капитан, – сказал Кадрус, – офицер, понимающий свою обязанность, дворянин, уважающий свое имя, словом, Барадер, не должен сдаваться. Я вполне одобряю вас. Вы должны драться, граф.
– Вот добрые слова, молодой человек, я вас благодарю! – сказал старый граф.
Кадрус продолжал:
– Но ваше положение очень неприятно. Вы не можете вступить в битву, не подвергая герцогиню опасности получить пулю. Я предлагаю вам поручить мне герцогиню на время битвы как священный залог, который я возвращу вам, если вы останетесь победителем. Я хоть и разбойник, но пользуюсь репутацией честного человека. Даю вам честное слово, что я поступлю добросовестно. Таким образом, вы будете спокойны и мы станем весело стреляться. Вы согласны, капитан?
Не давая графу времени отвечать, герцогиня выскочила из кареты и сказала Кадрусу:
– Я вам верю. Прошу вас дать мне руку.
Кадрус подал свою руку молодой женщине и помог ей войти на откос.
– Благодарю вас за доверие, – сказал он. – Еще минута перемирия, – обратился он к графу, – я только провожу герцогиню в безопасное место.
– Позвольте! – сказал граф. – Герцогиня, – обратился он к молодой женщине, – мы сейчас будем сражаться с этими людьми. От имени моего и моих храбрых подчиненных я торжественно прощаюсь с вами в последний раз. Мы все просим вас засвидетельствовать, что мы мужественно исполнили наш долг. Если вы попадете в руки… этих господ, в этом не будут виновны ни граф де Барадер, ни его егеря. Я прибавлю, что, счастливее чем древние борцы, мы умрем не за Цезаря, а за самую очаровательную женщину на свете.
Герцогиня со слезами на глазах, тронутая до глубины души, молча протянула руку старому графу, который почтительно ее поцеловал, поклонился герцогине в последний раз и воротился к своим егерям, насвистывая охотничью арию с самым беспечным видом. Обернувшись, он приметил герцогиню. Та не решалась бросить свой храбрый конвой. Наконец, уступая просьбам Кадруса, она послала горестное прощание егерям, которые приветствовали ее криками:
– Да здравствует герцогиня!
Это было великодушное желание людей, которые готовились умереть.
Молодая женщина исчезла, увлекаемая Кадрусом.
И с той и с другой стороны настала глубокая тишина. На Кротов и охотников эта сцена произвела впечатление. Обе стороны наблюдали друг за другом, не говоря ни слова. Кроты были мрачны и грозны, егеря спокойны и решительны. Барадер ждал возвращение Кадруса. Тот явился.
– Граф, – сказал он, – все исполнено!
Убежденный в верности данного слова, Барадер так же вежливо поклонился Жоржу и Фоконьяку, как будто находился в стеклянной версальской галерее.
– Начнем же, господа разбойники! – сказал граф.
Оба начальника исчезли. Тотчас началась перестрелка. Все егеря упали в несколько секунд. Кроты, которых было несравненно больше, по нескольку человек разом прицеливались в одного. Защищенные деревьями, они находились в безопасности. Ни один солдат не избежал пуль разбойников. Лишь один человек остался жив. Вероятно, его приказано было пощадить. Когда дым, прогнанный ветром, позволил различить предметы около себя, можно было видеть старого графа со шляпой в руке, с надменно поднятой головой и с презрением на губах, как будто вызывавшего на бой Кадруса и его подчиненных. Два пистолета, дымившиеся у его ног, говорили ясно, какое участие принимал он в битве. Герцогиня, укрытая столетним деревом от пуль, присутствовала при этой сцене; ни жива ни мертва, она закрыла голову руками. Однако она не принадлежала к числу тех женщин, которым делается дурно при виде битвы. В ней текла кровь Бонапартов. Но как всякая женщина она не решалась взглянуть на поле битвы. Потом в ней происходило странное противоречие.
В эту минуту Барадер вскричал:
– Ну, господин Кадрус, я вас жду! Пожалуйста, стреляйте!
– Битва становится слишком неравной, – ответил Кадрус. – Заклинаю вас, граф, положить оружие. Невозможно быть благороднее и честнее вас. Вы сделали для защиты сокровища, вверенного вам, все что мог сделать человек. Сдавайтесь, граф!
– Любезный господин Кадрус, – ответил старый дворянин, – вы просто смешны, требуя от меня того, что человек носящий фамилию Барадер, не делал никогда. Вы не хотите стрелять, но я вас заставлю.
Граф, подняв шпагу, пошел на Кадруса. Один из Кротов выстрелил. Шпага графа разлетелась вдребезги. Герцогиня прибежала, едва переводя дух.
– Ради бога, граф де Барадер! – вскричала она. – Прекратите оборону, которая ни к чему не приведет.
– О, и вы также, герцогиня! – сказал, поклонившись, старый граф с той любезной улыбкой, с какой он всегда говорил с женщинами. – Вы хотите, чтобы я сдался?
– Но что же вы можете сделать?
– Дело очень простое, герцогиня. И даже не могу похвалиться выдумкой. Я буду только подражателем.
– Что такое?
– Я умру!
Подняв заряженный пистолет умершего егеря, валявшийся у его ног, старый граф, произнеся это последнее слово, прострелил себе голову.
Герцогиня лишилась чувств. Перед трупом, повалившимся на груду мертвых тел, Жорж снял шляпу и сказал:
– Приветствую тебя, старый рыцарь, ты пал как герой!
– Одним храбрецом меньше! – сказал Фоконьяк. Обернувшись к Кротам, он приказал: – Караулить везде. Не угодно ли вам пойти в лес? – обратился он к герцогине. – Мы должны сделать опись вашим камням.
– Опись? – сказала она. – Для чего?
– Кадрус намерен возвратить их когда-нибудь. Почем знать, может быть, он будет императором или королем!
Молодая женщина улыбнулась. Ее отвели шагов на сто. Там под большим дубом она нашла свою шкатулку и разложенные бриллианты. Один человек из шайки написал реестр вещей. Кадрус ждал. Человек этот прочел молодой женщине опись; она одобряла кивком каждую запись. Когда дошли до перстня, стоившего пятьдесят тысяч франков, она вздрогнула. Кадрус это заметил.
– Герцогиня, – сказал он, – может быть, этот перстень вам дорог?
– О, очень дорог, – ответила она, – он достался мне от матери.
Кадрус взял перстень, подал молодой женщине и сказал:
– Сделайте одолжение, герцогиня, примите от меня этот ничтожный подарок.
– Но… милостивый государь…
– Как?.. Вы отказываетесь?..
– Нет! Благодарю вас.
Эта черта великодушия, по-видимому, произвела глубокое впечатление на молодую женщину. Кадрус в эту минуту предложил руку герцогине, которая подписала опись и приняла расписку. Он привел ее на дорогу. Она была завалена трупами. Фоконьяк по знаку Кадруса свистнул Кротам, они прибежали.
– Подайте скорее, – сказал он, – экипаж для герцогини, чтобы она могла вернуться в свой замок Бельфонтен.
Вероятно, шайка Кротов разделялась, смотря по способностям каждого, на вольных стрелков, всадников, саперов, потому что каково бы ни было приказание начальника, оно всегда исполнялось с изумительной быстротой. Герцогине был подан портшез, лошади были повернуты к замку Бельфонтен, кучер в ее ливрее сидел на козлах. Вся шайка исчезла, испарилась, пропала, хотя невозможно было угадать, куда и каким образом. Это походило на чудо. Можно было спросить себя, не во сне ли случились все эти трагические происшествия.
Герцогиня де Бланжини осмотрелась вокруг. Она увидала с каждой стороны своей кареты двоих всадников, почтительно державшихся поодаль. Если бы отсутствие ее бриллиантов не подтверждало истины всего случившегося, она была бы готова вообразить, что это ее любимая вечерняя прогулка.
В двух всадниках, следовавших за ее портшезом, герцогиня без труда узнала Кадруса и его помощника. Сердце ее забилось сильнее. Она почувствовала, как внезапная краска бросилась ей в лицо. Почему она покраснела? Потому что сумасбродная мысль пришла ей в голову, мысль нелепая, безумная… следовательно, женская, как сказал бы неисправимый Фоконьяк, если бы знал. Герцогиня де Бланжини подумала, что Кадрус имеет удивительные способности и что из него вышел бы первоклассный полководец. Она говорила себе, что было бы возможно заставить его покориться и дать ему чин. Стоило заняться его обращением. Конечно, это была странная идея, повторяем, идея женская, идея быстрая, которая была выполнена тотчас же. У молодой женщины поступок так близко следовал за мыслью! Она сделала Кадрусу и его помощнику знак приблизиться. Те, поспешив повиноваться, поставили своих лошадей возле каждой дверцы портшеза. Сердце молодой женщины сильно билось. Довольно продолжительное молчание последовало за повиновением всадников.
Колебалась герцогиня или отказывалась от своего намерения? Нет. Она была горда, вот и все. Она не хотела, чтобы эти два человека были свидетелями этого волнения. Она ждала, чтобы голос не изменил ее внутреннему волнению. Когда она почувствовала себя спокойнее, то обернулась к Кадрусу, который ехал по правую сторону.
– Вы сделали бесполезную жестокость, – сказала она.
– Я? – спросил Кадрус, тон которого ясно показывал, что он не понимает упрека.
– Да, вы. Разве вы не могли взять мои бриллианты, не причиняя смерти?
– Это было невозможно. Французские солдаты дадут себя убить, но не уступят.
– Это правда. Но разве вы не могли пощадить храброго дворянина, которому я была поручена?
– Бог мне свидетель, герцогиня, и вы сами это видели, что я сделал все находившееся в моей власти, чтобы спасти графа де Барадера… Кто же мог предвидеть его самоубийство?
– Это правда, – ответила молодая женщина, помолчав несколько минут.
Фоконьяк думал между тем: «Для чего она говорит все эти пустяки? Она ласкается, а потом как царапнет!»
– Ваше рыцарское обращение показывает, что вы принадлежали к нашему обществу. Я не знаю, какие причины вырыли бездну между вами и нами. Должно быть, какие-нибудь несправедливости, разочарование заставили вас объявить войну обществу. При новом дворе есть место для всех людей с гениальными способностями. Император примет чистосердечную покорность. Он согласится на секретное свидание. Наполеон любит отважных людей. Словом, я в милости при дворе… Я легко могла бы добиться первых условий перемирия.
«Вот оно что! – подумал Фоконьяк. – Мы просто должны, как кроткие барашки, сами влезть в львиную пасть!»
– Я очень признателен за это предложение, герцогиня, – ответил Кадрус, кланяясь принцессе. – Нет никакого сомнения, что ваше ходатайство имело бы самый счастливый результат, но я осмелюсь вас спросить, к чему мне послужит милостивое расположение императора?
– Как это?
– Ничего не может быть проще. Император повелевает миллионами, это правда, а у меня не больше трехсот человек. Но я в них уверен, а Наполеон может ли это сказать?
– Это правда, в этом отношении вы, может быть, правы. Однако вы согласитесь, что ваше ремесло…
Принцесса не посмела закончить.
– Атамана разбойников. Не правда ли, вы это хотите сказать, герцогиня?
– Скажи же герцогине, – вмешался Фоконьяк, – что единственная разница между Наполеоном и тобой состоит в том, что ты не коронован.
– Я сейчас говорил, – продолжал Кадрус, очевидно желая перебить неуместное замечание своего помощника, – я говорил, что его величество не может так положиться на преданность своих подчиненных, как я на своих. Вы сами можете судить об этом, герцогиня. Трон подкапывают заговорщики – долго ли ему обрушиться! Притом я могущественнее императора.
– О! – сказала герцогиня, засмеявшись над этим притязанием.
– Я могу его захватить, а он меня не может. У него есть полиция, но она не знает, что я делаю. А моя полиция знает все! Хотите знать, что происходит теперь у вас?
– У меня?
– Да… Скажите слово. Прикажите. Моя полиция скажет вам. Мне даже нужно это знать, чтобы удостовериться, могу ли я вас провожать.
– Ну это уже слишком! – прошептала герцогиня де Бланжини.
Не обращая внимания на восклицание молодой женщины, Кадрус обратился к своему помощнику.
– Спроси, – сказал он, – что делают в замке Бельфонтен люди герцогини. Осведомись, до какого места мы можем ее провожать?
Фоконьяк произнес странный звук, разные оттенки которого могли быть приписаны карканью ворона, сороки, сойки и дятла. Тот же звук повторился вдали, потом еще дальше и дальше, до самого замка Бельфонтен. Потом наступило молчание. Потом на линии горизонта, все со стороны Бельфонтена, поднялся такой же крик, повторявшийся все ближе и ближе, пока не достиг наших действующих лиц.
– Вам все еще угодно знать, что у вас происходит, герцогиня? – сказал Кадрус, поклонившись.
– Более чем прежде, – ответила молодая женщина, вне себя от удивления.
– Ничего не может быть легче, – сказал Кадрус. – Люди ваши, думая, что их госпожа воротится не прежде как через несколько дней, веселятся. С погребов и кладовых собирается контрибуция для веселых пиршеств.
– Этого не может быть! – вскричала принцесса. – Мой управляющий…
– Вместо того чтобы смотреть за вашим домом, сам отправился в Фонтенбло. Не угодно ли вам узнать, что он делает там?
– Хорошо!
Тот же крик, слегка измененный, повторился по направлению к городу. Через десять минут крик этот вернулся к карете, значительно измененный. Кадрус смеялся.
– Что с вами? – спросила герцогиня.
– Ваш управляющий корчит знатного барина, обманывая мещан. Он соблазняет кого-то. Хотите узнать, что делает император?
– Нет, нет! – с живостью ответила молодая женщина. – Если сведения, которые вы даете мне, точны, то ваше могущество неимоверно… Почти адское.
– Мое могущество земное, – улыбаясь ответил Жорж. – Доказательством служит то, что я должен оставить вас одну продолжать путь.
– Как, вы хотите меня бросить?
– Мне очень лестно, герцогиня, что вы считаете себя в безопасности под защитой Кадруса. Но крик, ответивший нам, говорит мне, что общество знатной дамы не должно заставлять меня забывать мою обязанность к моим подчиненным. – И он прибавил: – Поручаю вам кучера, который должен привезти вас в замок.
Герцогиня протянула руку Жоржу в знак обещания. Кадрус любезно поцеловал руку, потом вместе с своим помощником исчез в лесу. Расстроенная молодая женщина воротилась домой не примеченная прислугой, пировавшей в кухне. Она не бранила своих людей. Она забыла даже обещание, данное Кадрусу насчет кучера. Но его звали Белка. Он не сплоховал. Он ушел сам.
