Эрнест Ролле
Разбойник Кадрус
Глава ХLVII
Старик Фрион не доверяет никому
Савари уехал. Наполеон ждал результата его поездки, когда в одно утро он увидел на дворе гренадерского сержанта, в сопровождении своего полковника, по-видимому, ожидавшего аудиенции. Гвардия имела то преимущество, что самый ничтожный солдат имел право прямо говорить с императором. Сержант и его полковник Камброн, дежурный во дворце в этот день, ждали, пока император их примет, и разговаривали, прохаживаясь по двору. Наполеон из окна увидел полковника и сержанта, улыбнулся и приказал своему адъютанту:
– Дюрок, осведомитесь об имени и положении этого сержанта, чтобы он ни о чем не догадался, и придите мне сказать, чего он хочет.
Дюрок вышел. Наполеон все внимательнее наблюдал за сержантом. Это был красивый молодой человек с орденом. Сержант и с орденом в двадцать три года! Император сказал себе, что он будет говорить с человеком недюжинным.
Дюрок вернулся.
– Государь, – сказал он, – этот молодой человек сын лесничего из Фонтенбло. Его зовут Фрион. Он желает говорить с вашим величеством, но уверяет, что может это сказать только вам. Он желает, чтобы разговор был секретным.
– Можно ли на него положиться?
– Государь, я за него ручаюсь, я знаю его. Это он в Арколе, в болотах, вытащил генерала Бонапарта и спас его.
– Пусть он придет, – сказал Наполеон, – я помню.
Император был взволнован при воспоминании о самой большой опасности, какой он подвергался в своей военной жизни. Он очаровательно принял молодого человека. Это был красивый молодец, один из тех великолепных гренадеров, которые заставляли дрожать Европу. Он подошел с почтительной гордостью, отдал императору честь и по этикету ждал, чтобы тот его спросил.
– Здравствуй, Фрион, – сказал император. – Как ты поживаешь после Арколя?
– Хорошо, государь, – ответил молодой человек. – По милости вашего величества, сержант и имею орден в двадцать три года. Лучшего желать нельзя.
– Стало быть, ты пришел просить меня за другого? Твой отец, кажется, у меня лесничим?
– Государь, отец мой был лесничим, а теперь в отставке. Он содержит гостиницу. Он получил все должное и не имеет права требовать ничего.
Император был сильно поражен этим достоинством и этой честностью.
– Чего же ты хочешь? – спросил он молодого человека.
– Я желаю, государь, говорить с вами наедине.
Император сделал знак. Все вышли.
– Ваше величество, – сказал молодой человек, – отец мой в Тюильри, он желает получить аудиенцию.
– А, ты видишь! Стало быть, он желает чего-нибудь.
– Он желает только славы вашему величеству.
– Твой отец хочет меня видеть для моей славы?
– Да, государь. Он желает говорить с вами о том, что лежит у вас на сердце. Ничего не может быть неприятнее для львов и людей, как комары. У вашего величества тоже есть комар.
Император засмеялся, ущипнул за ухо сержанта в знак хорошего расположения и сказал:
– Остряк! Ты не парижанин ли?
– Нет, государь, я лотарингец. Но, кажется, мы не глупее парижан. Отец мой даст вам тому доказательство.
– Насчет моего комара?
– Точно так, государь.
– Как же зовут этого комара?
– Кадрус.
Император побледнел. Сержант продолжал:
– Вы увидите, государь, что один лотарингец сделал то, чего не могли сделать ни ваши генералы, ни министры.
– Он захватил Кадруса?
– Нет еще, но захватит. Когда известно, где нора лисицы, то ее можно захватить.
– А твой отец знает нору Кадруса?
– Государь, он мне это сказал, а он никогда не лжет.
Император после минутного волнения сказал сержанту:
– Ступай за своим отцом. Камброн! – позвал Наполеон, когда сержант ушел.
Полковник прибежал.
– Любезный полковник, – сказал император, – вы не можете себе представить, как я рад, что вы привели ко мне этого гренадера. Благодарю!
– Ваше величество довольны этим молодым человеком?
– Да, полковник. При первой вакансии произведите его в подпоручики.
Старик Фрион пришел, отдал Наполеону честь и ждал.
– Ну, мы с тобою поговорим, – сказал император.
Фрион со значительным видом осмотрелся вокруг.
– А, я понимаю! – сказал император. – Эти господа тебе мешают?
– Да, государь.
Император сделал знак. Все ушли. Фрион-сын тоже собрался уйти.
– Останься, Александр, – сказал ему отец, – с позволения его величества.
Император сделал знак согласия.
– Теперь говори! – сказал он.
Старый лесничий собрался с мыслями, понюхал табаку и начал:
– Государь, надо вам знать, что господин Лонге, землевладелец, был убит Кадрусом у меня.
Император вздрогнул.
– А! – сказал он. – У тебя?
– Да, государь.
Старый лесничий, который был не кто иной, как трактирщик Фрион, рассказал, что случилось, просто, внятно, живописно, так что в высшей степени заинтересовал императора.
– Вы понимаете, государь, что когда Кадрус убил человека в моей доме, то я должен за него отомстить. У нас, лесных жителей, это закон.
– Ты хочешь захватить Кадруса?
– Да, государь, хочу и, кажется, могу.
Глаза императора сверкнули.
– Объяснись, – сказал он.
– Государь, когда знаешь нору лисицы, знаешь, откуда лиса выходит, как возвращается, ее захватить можно.
– А ты знаешь все это?
– Знаю, государь.
Наступило минутное молчание. Император удивлялся, как один человек мог сделать то, чего не могла сделать полиция со всеми ее средствами.
– Как же это? – сказал он. – Ты не ошибаешься ли? Мои министры не могли этого узнать.
– Где же министрам знать! Только один человек знает, что происходит в лесу, – лесничий. Разве герцог Отрантский ночевал когда-нибудь в лесу, как я? Разве он мог сидеть на деревьях ночью? Эти господа любят только своими мундирами щеголять.
Император улыбнулся. Он почти разделял мнение лесничего.
– Оставим в покое моих министров, – сказал он, – и поговорим о Кадрусе. Где он скрывается?
– Позвольте, государь, я вам это скажу, но только по секрету. Ваше величество обещаете никому не говорить?
– Обещаю.
– Особенно полицейским?
– Почему же так?
– Они так глупы, что, пожалуй, испортят все.
– А все-таки придется же сказать офицерам.
– Тогда все пропадет.
– Что же намерен ты делать?
– Государь, Кадрус похож на волка и на других диких зверей. Он недоверчив. На него не надо слишком наступать. Я так думаю, что трех гвардейских рот из полка моего сына будет достаточно. Я берусь выдать вам Кадруса с одним полубатальоном, но… – Старый лесничий заколебался.
– Но? – повторил император.
– Мне будут повиноваться.
– Черт побери! Черт побери! – бормотал Наполеон. – Ты, верно, считаешь офицеров моей гвардии порядочной дрянью?
– Они, государь, не охотники и не лесничие. Я прошу, чтобы офицеров не было.
– Что это за фантазия!
– Видите ли, государь, Кадрус – хитрец. Он любит рыскать по лесу с одного места на другое. Он прячется в свою нору, только когда не может поступить иначе. Если мы вступим в лес с ротами, он узнает, а мой план состоит в том, чтобы солдаты вышли из Фонтенбло небольшими кучками. Они будут не в мундирах, а только при саблях, точно будто пошли в лес гулять. Я укажу, по каким тропинкам они должны идти и где сойтись. В лесу должны быть спрятаны охотничьи двуствольные ружья. Я знаю, где Кадрус ставит часовых, знаю, как их убить. Они тревоги не поднимут. Словом, государь, я ручаюсь за все.
– Но нужно же по крайней мере взять офицеров, которым бы солдаты повиновались, – сказал император.
– А мой сын?
– Он сержант.
– Батюшка, – сказал Александр, – я не могу командовать тремя ротами.
– Тем хуже! – сказал старый лесничий. – Я так убежден, что мы не можем успеть, иначе как действуя вдвоем с Александром, который так же хорошо знает лес, как и я, что только скажу мою тайну на условиях, известных вашему величеству.
Император нахмурил брови.
– Я очень благодарен за то, что ты мне сообщил, Фрион, – сказал он, – но я останусь недоволен, если ты будешь упорствовать. Это нелепо.
– Государь, я ухожу.
Сын остановил его с умоляющим движением. Лесничий не согласился.
– Постой, Фрион, – сказал император, – я хочу сказать тебе два слова. Во Франции есть законы.
– Знаю, государь.
– Они повелевают всем честным людям выдавать злодеев.
– Знаю, государь.
– Если ты не выдашь Кадруса, ты окажешься виновным в нарушении закона.
– Знаю, государь.
– И я велю тебя арестовать.
– Нет, государь.
– Как нет?
– Император не жандарм. Вы одни знаете, что я нашел убежище Кадруса. Вы не можете донести на меня.
– Ты прав, Фрион. Ступай!
– До свиданья, ваше величество.
– Нет, Фрион, прощай!
– Я надеюсь, государь, что вы скоро велите меня позвать.
Старый лесничий вышел. Сын его находился в сильном смущении. Император ходил по комнате взад и вперед.
– Скажи мне правду, сержант, – вдруг начал он, – ты думаешь, что он не станет говорить?
– Государь, он лотарингец. У нас люди упрямее, чем в Бретани, а это много значит.
– Но я не могу согласиться.
Сержант не сказал ни слова.
– Ну ступай, – продолжал император, – я на тебя не сержусь.
Сержант ушел.
Император стал барабанить по столу и бормотать:
– Савари будет иметь успех…
Глава ХLVIII
Как преуспел Савари
Предполагали, что лес Фонтенбло – единственное убежище Кротов и что они опять вернулись туда, когда обманули жандармов. Если бы они отправились в другое место, это сделалось бы известно. Триста человек не могут умереть, как стая скворцов. Целых два дня о Кротах не было никакого известия; стало быть, они были в лесу.
В этом скоро удостоверились. Один лесничий ходил по лесу и встретил на тропинке красивого молодого человека, одетого по-дворянски, как выразился лесничий. Тот спросил у него:
– Можете ли вы указать мне дорогу в Фонтенбло?
Лесничий предложил даже проводить его. Молодой человек выдавал себя за недавно приехавшего; лесничий посоветовал ему не ходить далеко в лес. Незнакомец удивился. Он не верил рассказам о Кротах. Между тем с ветки на ветку прыгала белка, и незнакомец попросил лесничего убить ее. Тот это сделал. Незнакомец с любопытством рассматривал ее, потом вдруг вынул из кармана пистолет и сказал лесничему:
– Твое ружье разряжено, а я Кадрус. Если пошевелишься, будешь мертв. Ступай к Савари и Фуше и скажи им, что я в лесу и останусь там, но что если ко мне станут слишком приставать, из этого выйдут самые страшные несчастья.
Лесничий тотчас отправился донести об этом своему инспектору, а на другой день на рассвете сам Савари окружил лес. Пять тысяч человек были под его начальством.
Глава XLIX
Как Савари и его люди были приняты Кротами
Поиски были устроены, как и в последний раз, но принято больше предосторожностей и взято больше людей.
Сначала не оказывалось ничего; пехотинцы и кавалеристы подвигались, не встречая ни одной живой души. Но после завтрака, во втором часу, увидели ярлыки, прибитые к деревьям с надписями:
«Атаман Кадрус – офицерам Наполеона.
Господа, имею честь сообщить вам, что, желая отвадить всякую попытку нападения на лес Фонтенбло, который я захватил по тому же праву, в силу которого Бонапарт захватил Францию, я вижу жестокую необходимость дать вам страшный урок, если вы продвинетесь дальше. Вам угрожает ужасная катастрофа. Многие из вас погибнут. Но вы предупреждены.
Да хранит вас Сатана!
Кадрус.В дополнение: Фоконьяк».
Офицеры сделали вид, будто расхохотались, а солдаты задумались. Опять отправились в путь, но на каждом шагу осматривались. Подозрительного не виднелось ничего. Дошли до Франшарских ущелий и окружили их. Савари отправился на скалу и оттуда стал осматривать местность. Если разбойники находились в лесу, то они, очевидно, скрывались в гротах, в оврагах, за скалами. Наступил решительный час. Войско было разделено на восемь отрядов.
Вдруг на вершине скалы показался человек в темном меховом плаще и итальянской шляпе. У него в руке был рупор. По ротам пробежал трепет удивления; некоторые солдаты хотели прицелиться в Кадруса, профиль которого так смело обрисовывался на линии горизонта. Офицеры велели опустить ружья – Кадрус стоял дальше расстояния выстрела.
Атаман Кротов осмотрелся вокруг. Он как будто осматривал войска. Царствовала глубокая тишина, но вдруг Кадрус закричал:
– Берегитесь!.. Я француз, мне жаль убивать столько храбрых солдат. Уйдите! Клянусь, смерть носится над вами. Генерал, – обратился он к Савари, – отступайте! Вы потеряете три тысячи человек и не возьмете меня. Даю вам три минуты.
Видно было, как он стал смотреть на часы и следить за стрелкой.
Савари смутился. Отступать он не хотел, но идти вперед было опасно. Он все-таки приготовился к атаке, рассылая своих адъютантов. Солдаты были встревожены. Они чувствовали, что над головой их или под ногами приготовляется большое несчастье; что-то страшное и неизвестное носилось в воздухе.
Вдруг раздался свист. Возле Кадруса появился человек. Потом две женщины, бледные и неподвижные, оперлись о плечо разбойника, по-видимому, ожидая какого-то зрелища. Раздался другой свист, выскочили другие женщины и стали на нижних ступенях скалы, на вершине которой стоял Кадрус. Потом триста разбойников окружили подножие этой громадной скалы, возвышавшейся над всеми окрестностями. Три минуты отсрочки прошли. Кадрус сделал знак. Кроты испустили свой страшный и хриплый крик войны; он вызвал отголосок в оврагах, повторился в глубине леса, и вдруг зазвучал рог. Это был знак к атаке.
– Вперед! – закричали офицеры.
Колонны двинулись. Вдруг Кадрус поднял руку. Тогда заколебалась земля, затряслись все уступы ущелья. В двадцати местах разверзлась земля. Из этих отверстий вырвалось пламя, выбрасывая на воздух трупы людей и лошадей. Целые роты были истреблены. Раздались страшные крики, и несколько минут происходила страшная суматоха. Все бросились бежать. Более тысячи человек лишились жизни, остальные вернулись в Фонтенбло. Семьсот человек осталось мертвых у Франшарских ущелий, а две тысячи триста – официальная цифра – были ранены.
Савари в отчаянии написал императору:
«Государь, я был причиной истребления лучших ваших полков. Кадрус не захвачен. Я обесславлен. Прошу ваше величество принять мою отставку. Желаю, но не надеюсь, чтобы другому удалось лучше, чем мне».
Император получил это письмо от генерала, известного своею ненавистью к Савари. Тот выбрал его нарочно. Император стал его расспрашивать.
– Генерал Савари сделал все, что мог, – ответил посланный. – Эти подкопы невозможно было предвидеть. Кто мог подумать, что Кадрус сделает такие приготовления? Вашему величеству известно, как я ненавижу генерала Савари, но военная честь принуждает меня сказать, однако, что он несчастен, но не виновен.
Донесение это привело императора в большое недоумение. Он спрашивал себя, какие же следует употребить меры. Оставался старик Фрион. Но… императору тяжело было подчиниться неумолимой воле подданного. Он сказал себе: «Я поищу».
Лев так же ищет способ освободиться от комара, который кусает его в ноздри.
Глава L
Вечер у герцогини де Бланжини
Император очень скучал. Императрица была нездорова. В таких случаях герцогиня де Бланжини приглашала двор к себе. Она жила в Тюильри.
Император пошел к ней. Принцесса сидела за карточным столом, но под наполеондорами возле нее лежала бумага, сложенная вчетверо. Наполеону показалось странно, как пристально она смотрит на эту бумагу.
– Что это у вас тут? – спросил он. – Запись карточных долгов?
– Нет, государь, это письмо, которое ваше величество можете прочесть, если вам угодно.
Принцесса подала ему бумагу. Наполеон прочел:
«Герцогиня, имею честь сообщить вам, что, к моему величайшему сожалению, я истребил храбрых солдат. Я буду делать это каждый раз, когда против меня вышлют войска. Если его величеству угодно вступить со мной в переговоры, я предлагаю ему дать мне с моей шайкой пропуск за границу. Если мое предложение будет принято, я прошу императора прислать парламентера к перекрестку Белый Крест.
Кадрус».
Император разорвал дерзкое письмо Кадруса, который хотел вступать с ним в переговоры как равный с равным, встал и сделал знак Камброну, который играл в карты, следовать за ним. Полковник подошел к окну, у которого стоял император. Они стали разговаривать. Через час сержант Александр Фрион отправился в Фонтенбло к своему отцу.
На этот раз начиналась борьба охотника с дичью.
Глава LI
План старика Фриона
Теперь старик Фрион мог действовать как хотел. Сын его принес полномочия, подписанные рукой императора. Старый лесничий почувствовал безумную радость, увидев это. Он приготовил план.
– Батюшка, – сказал ему Александр, – вы уверены ли в успехе?
– Еще бы! Кадрус ставит часовых. Им поручено давать знать, что происходит в лесу. Я знаю, где стоит каждый часовой и как он объявляет об опасности.
– Как же вы это узнали?
– Подсмотрел. Я знаю, что часовых этих ставят на возвышенности, откуда им видно все. Я покажу их всех, когда придет время действовать.
– Но если их станут убивать, они закричат.
– Нет. Кроты заслуживают своего названия – они зарываются в землю, как настоящее кроты. Представьте себе, что у каждого часового есть подземная будка, сделанная очень хорошо. Яма, под ямой опускная лестница, под лестницей плющ. Когда часовой увидит кого-нибудь, он прячется под эту яму. Часовых ставят на неделю, и я знаю почему. Часовых этих сменять опасно. Если это делать часто, их могут приметить. Каждый часовой уносит провизию и воду на неделю. Теперь у нас суббота. В понедельник будут сменять всех часовых в час утра. Нам только стоит в понедельник утром отправить на тот свет часовых. Это будет недолго. Захватить их в ямах и пырнуть охотничьим ножом. Потом поставим гренадеров у Волчьего ущелья. Там-то и сидит Кадрус со своей шайкой. Я сколько раз все это втихомолку подмечал. Там они дадут по разбойникам, которые часовыми не будут предупреждены, страшный залп. Потом спустятся в ущелья, одни с одной стороны, а другие – с другой. Я укажу тропинки. Разбойников можно будет всех перерубить саблями, потому что нападение будет неожиданным. У гренадеров будут пистолеты, двуствольные ружья, могут ли разбойники спастись? Их истребят всех до одного.
Отец и сын расстались.
Глава LII
Признание Марии Кадрусу
Драматическая сцена разыгрывалась во франшарских гротах. В то время как часовые Кадруса были убиты, когда ему самому угрожала ужасная опасность, ко всему этому присоединилась еще измена.
С тех пор как Мария де Гран-Пре вышла за де Фоконьяка, тот заметил безумную страсть своей жены к Кадрусу. Маркиза – ее так называли, как будто муж ее действительно имел право на титул маркиза, – не могла скрывать свою непреодолимую страсть к Кадрусу. Она решилась участвовать в побеге только для того, чтобы убедить Кадруса в своей нежности, а вовсе не затем, чтобы сопровождать своего мужа. Она не подозревала, что жизнь ее станет продолжительной пыткой. В гроте она была свидетельницей любви Жоржа и Жанны. Дли них продолжался медовой месяц.
Это зрелище сделалось нестерпимым для маркизы, которая жестоко страдала от ревности и не скрывала этого, так что в один день после неприятной сцены между Жанной и ее кузиной Фоконьяк вмешался и увел свою жену.
– Маркиза, – сказал он, – вы меня не любите. Признаюсь, я мало забочусь об этом. У меня есть жен двенадцать самых что ни на есть законных, которые плачут обо мне, и тысяча любовниц, горько обо мне сожалеющих. Это утешает меня в вашем равнодушии. Итак, поверьте мне, я говорю с вами не из ревности, напротив. Но ваша привязанность к Жоржу начинает надоедать ему, мне, его жене и всем. Берегитесь!
– Что же вы сделаете? – с пренебрежением сказала Мария.
– Я положу этому конец.
– Вы отошлете меня отсюда?
– Нет. Вы знаете нашу тайну, пожалуй, можете отправиться к Фуше и сказать ему, где мы.
– Что же вы сделаете?
– Я вас убью.
– Убийца!
– Да, я буду вашим убийцей, и без малейшей нерешимости, уверяю вас. Мало ли кого я уже убил!
– Злодей! Мало того, что вы обманули меня, женившись на мне…
– О, я терпеть не могу супружеских ссор! До свиданья, милая маркиза! Но помните мои угрозы, я исполню их.
Он оставил Марию в раздражении. У нее была одна из тех пылких натур, которые не удовлетворяются ничем, кроме обладания, и упорно добиваются того, чего хотят.
В следующую ночь Мария, находившаяся в мрачном расположении духа после объяснения с Фоконьяком, последовала за Кадрусом, который выходил из грота. Он хотел пройти по лесу дозором и посмотреть на свои новые подкопы.
Мария подошла к Кадрусу. Тот, услышав позади себя шаги, обернулся и увидел ее. Он нахмурил брови.
– Что вам нужно? – спросил он.
Она побледнела, потом вдруг схватила за руку Кадруса и потащила его к старому дубу, сквозь темные листья которого луна рассыпала свои серебристые лучи.
– Кадрус, – сказала ему молодая женщина, – выслушай меня и не отталкивай. Я тебя люблю.
– Я это знаю, – ответил он и бросил на нее холодный взгляд.
– Я тебя люблю, – повторила она, – и хочу быть любимой. Я красивее Жанны. Я пламеннее ее и преданнее.
– Я признаюсь, что вы создание великолепное, милая моя, – ответил ей Кадрус. – Вы женщина восхитительная. Но я люблю Жанну. Я не стану упрекать вас в вашем поведении с вашей кузиной, которая была для вас любящей, преданной, деликатной сестрой; я вам прощаю и сожалею об этом.
Она начала горько плакать. Но в некоторых натурах страсть заменяется ненавистью. Мария бросила на Кадруса страшный взгляд, а потом убежала, как испуганная лань.
Кадрус посмотрел ей вслед и прошептал с сожалением:
– Бедная Мария!
