Александр Харламов
Высшая мера
Ковригин кивнул, ища взглядом куда бы присесть. Табурет, на котором сидела Бергман был слишком близко подвинут к начальнику. И это не осталось не замечанным бдительным комиссаром.
– Бери табуретку и присаживайся!– разрешил Коноваленко, расстегивая верхнею пуговицу френча, тем самым подчеркивая непринужденность и неформальность их беседы.– Ты, наверное в курсе, моей биографии?
Ковригин решил за лучшее промолчать. Естественно, перед прибытием нового руководителя из центрального аппарата ему прислали копию личного дела Коноваленко, по содержанию которого у лейтенанта осталось множество вопросов, но их он озвучивать не стал, оставив все сомнения при себе…В их конторе не принято было такое. Почему Коноваленко слетел с майоров, руководителей целого регионального управления в начальники не самого перспективного лагеря? За какие грехи его запихнули в эту дыру? Вопросов было много, но ответов на эти вопросы было еще меньше…Потому лейтенант просто кивнул.
– История моя прозаична и банальна.– вздохнул слегка наигранно Коноваленко, наклонился куда-то вниз, пошарив рукой под столом, через пару секунд выудив оттуда бутылку дорогого коньяка, привезенного им еще из Москвы и припрятанного для какого-нибудь особо значимого случая, молодая жена, молодой офицер, ревность…
Ковригин согласно кивнул, мол, понимает прекрасно весь подтекст и всю деликатность ситуации, которая сложилась в личной жизни начальника.
Коноваленко оценил молчание подчиненного. И вправду волчара… Такому палец в рот не клади, по самый локоть откусит. Достал две рюмки, из которых недавно выпивал с Бергман и спокойно разлил по полной. По комнате разошелся терпкий аромат элитного алкоголя.
– Будем!– приподнял свою, стараясь как можно приветливее улыбнуться, но Ковригин не среагировал, подозрительно косясь на стол.
– Что это значит, товарищ капитан госбезопасности?– кивнул он алкоголь, сделав каменное лицо.
– Ничего особенного товарищ лейтенант,– простецки улыбнулся Коноваленко,– просто я человек здесь новый, хотелось бы завязать нормальные отношения со всеми, в том числе и с комиссаром лагеря…
Немного помедлив, Ковригин рюмку поднял. Понюхал, наслаждаясь ароматом. Да…далеко самогонке Головко до таких напитков. Пригубил и осторожно отставил в сторону.
– И что за вашу дружбу я должен сделать?– уточнил лейтенант, не сводя глаз с начальника.
– Ничего,– улыбнулся Андрей, опрокинув решительно в себя всю стопку.– Ровным счетом ничего особенного…Просто, как друг, посоветовать мне нужного специалиста!
– Специалиста?– нахмурился Ковригин.
– Да, именно специалиста. Видишь ли…Так уж случилось, что молодой офицер и моя жена находятся сейчас здесь, в одном лагере. И я не хотел бы, чтобы из капитанов госбезопасности я стал лейтенантом через их неблагонадежность. Конечно, в своей супруге Валентине Владимировне я уверен, но мало ли что взбредет в голову молодому горячему парню. Будет настойчиво искать встречи, давить на нее, вспоминать прошлое…А это, сами знаете, плохо сказывается на репутации.
– Понимаю…Но…
– Вот поэтому мне и нужен специалист узкого профиля. Ты, как человек, который работает с ними непосредственно, обязан знать таких…
– Боюсь, что, Андрей Викторович, я не смогу вам помочь, если не буду знать имя вашего Ромео,– улыбнулся Ковригин, понимая, что вот она удача, сама плывет ему в руки! Коноваленко сам дает ему на себя такой компромат, о котором карьерист со стажем может только мечтать. И самое пикантное то, что капитан, безусловно, это тоже понимает, но ничего не может с этим поделать. Как мотылек, летящий на огонь, он знает, что там его ждет смерть, но упрямо летит вперед, наплевав на опасность.
– Клименко Александр Сергеевич, прибыл с новым этапом в ваш лагерь.
– В наш лагерь!– подчеркнул с легкой улыбкой Ковригин.
– В наш лагерь…И мне бы хотелось, чтобы он тут задержался ненадолго,– согласился быстро Коноваленко, наливая себе еще коньяка.
В кабинете воцарилось молчание. Лейтенант, сволочь, нарочно тянул время. Хотя готовое решение у него уже было. Хотел пощекотать нервы капитану.
– Клименко…Клименко…– пробормотал он, взяв в руки отставленный коньяк.– За столь короткое время этот зэк стал довольно известной личностью тут. Я имел счастье этапировать этого красавца, а потом наблюдать за его поведением некоторое время. Явно асоциальный элемент! Вряд ли поддающийся исправлению, чуть что сразу в морду.
– И я о том же…– подхватил Коноваленко.
– Дело тут даже не вашей супруге, а в том, что он способен принести нам неприятности. Уж очень норов у него неспокойный…
– Зачем нам неприятности? Будет лучше, если в нелепой драке между сокамерниками…Сами знаете, как часто грызётся между собой это отребье? То чифир не поделили, то руку не подали…
– Клименко на этапе поссорился с вором в законе Кислым, Кисловым! Дело дошло до драки, но я вовремя среагировал. Кислова отправили ШИЗО на месяц. Его «шестерки» на воле, но от них мало толка без лидера. А уж вор такого не простит…
– Я думаю, что гражданин Кислов,– улыбнулся Коноваленко, снова поднимая рюмку в знак заключенного союза,– все осознал и до конца недели должен вернуться в свой барак, верно, товарищ старший лейтенант госбезопасности?
– Думаю, да!– Ковригин залпом опрокинул в себя остатки коньяка и выдохнул, наслаждаясь терпким шоколадным послевкусием. Оба остались довольны итогом переговоров. Комиссар получил убойный компромат на своего начальника, а Коноваленко все же решил, что закрыл раз и навсегда вопрос с Клименко. Два волка сделали вид, что дружат, чтобы при первой же возможности укусить друг друга.
ГЛАВА 18
Я одухотворенный шел по грязной разбитой колее из медпункта, прислушиваясь к отчаянно бьющемуся в груди сердцу. Перед глазами стояло заплаканное лицо Валечки, а все вокруг на какое-то время стало обычной декорацией. Руки помнили ее горячее податливое тело, жадные полные губы, до боли впивающиеся раз за разом в мои собственные. Голова кружилась от предвкушения чего-то незабываемого, счастливого, и лагерь стал каким-то другим, и обстановка менее тягостной, да и люди открытее. Валечка…Валя…
Я был уверен, что больше никогда ее не увижу, что не поцелую и не обниму, не почувствую вкус губ, радость прикосновений, не услышу ее голоса…За что, Господь, мне дал возможность увидеть ее еще раз? Чем я заслужил такую милость? Отец Григорий непременно выдал бы на это, что пути Его неисповедимы или привел цитату из Библии, но я, как настоящий комсомолец, объяснить ничем кроме чуда все случившееся сейчас в медпункте не мог!
А как иначе? Среди десятков тысяч лагерей, разбросанных по всей нашей необъятной Родине, мы попали вдвоем в один! Только чудо, только судьба…Судьба…Эх, сейчас бы пригласить бы Валю в ресторан Центральный, что на Пушкинской у «стекляшки» или прогуляться с ней по бульвару Слинько, наслаждаясь морозным свежим колким воздухом, а потом пойти домой пить чай с малиной, слушать бесконечные рассказы матери про цены и очереди в гастрономе, что соседка тетя Зина опять загуляла от своего благоверного. И жить, жить, жить…Не теряя ни секунды, ни минуты, ни мгновения!
– Эй, фраерок!– окликнули меня со спины так неожиданно, что я вздрогнул, погруженный в свои мысли.
За моей спиной стояли трое крепких зэков в помятых рваных телогрейках, из под ворота которых виднелись синие татуировки. Я осмотрелся, медленно поворачиваясь к ним лицом.
Узкий тупиковый проход, куда я забрел, мечтая о прогулках по харьковским бульварам, заканчивался сараем с наглухо забитыми окнами. На дверях висела покосившаяся обшарпанная табличка «Слесарка» По обеим сторонам прохода расположились стены бараков, в одном из которых гремели чем-то металлическим и разносился аромат свежезаваренного крепкого чифиря. Убегать было некуда…
Кислый…сука…Мелькнула в голове мысль, при виде того, как рука одного из зэков медленно поползла к высокому голенищу правого растоптанного кирзача. Достал-таки…Даже из ШИЗО! Ах, как не хотелось умирать, особенно сейчас, когда Валя оказалась рядом, а десять лет превратились из каторги в нечто более или менее удобоваримое.
– Заблудились, ребят?– улыбнулся я, хотя рука предательски дрогнула. И я ее тут же спрятал в карман. Говорят, что человек, который держит руки в карманах, представляет меньше опасности. Врут, психологи хреновы…– Библиотеку ищете?
Я нарочно выводил их из себя. Пусть бросятся первые, пусть разозлятся. Гнев плохой советчик в драке, а мы уж там посмотрим, как карта ляжет!
– Остряк!– осклабился один из них, чуть стоявший впереди и видимо главный.
– Юморной паренек!– сплюнул второй в сторону, делая шаг вперед, чтобы взять меня в некое подобие полукруга.
– Сейчас мы тебя еще немножко развеселим…
– А чего так? – страх ушел, я должен был драться ради того, чтобы выжить, ради того, чтобы снова увидеть свою Валечку, а все остальное ушло на второй план.
– Не нравишься ты нам,– ухмыльнулся совсем уже мерзко третий,– борзый больно…
– Больно..– пробормотал я, делая шаг им навстречу, ломая и сокращая дистанцию, стремясь ошеломить.
Как я и ожидал, тот, что был по правую руку от меня, попятился назад под моим напором. Замешкался, сбился с шага и дал мне возможность ударить. Быстро, хлестко, как учили в спецшколе. Зубы противника звонко клацнули, и я еще успел увидеть, как глаза его закатываются куда-то под лоб, а взгляд становится вовсе уж бессмысленным.
– Ах ты, сука!– рявкнул второй, оказавшись шустрее своего предшественника. Я только успел обернуться, как острое лезвие финки мелькнуло перед моим лицом, выписывая сложный зигзаг. Рукав обожгла острая боль. А по кисти потекло что-то горячее.
Задел, тварь…Подумал я, понимая, что это кровь. Ушел вправо по касательной, отвесив оглушительный пинок нападавшему в область колено, которое тут же выгнулось в другую сторону, мерзко захрустев. Зэк отчаянно заорал, рухнув, как подкошенный, держась за сломанное колено. Финка со звоном полетела на битый кирпич.
– Ну-ка, иди сюда!– рявкнул я главарю, забыв о порезанном запястье, поймавшим лезвие ножа и про страх, сковавший меня в самом начале драки.
– Конец тебе, сука!– отозвался тот, бросаясь вперед совсем уж по-крестьянски, чуть ли не зажмурив глаза, стремясь попасть расстопыренными пальцами, похожими на сосиски куда-то мне в область глаз.
Увернувшись, я подсек ноги несложным приемом, уложив человеческую глыбу прямо на кирпичи. Бросился добивать, но подумал, что не стоит. В конце тупикового прохода уже появился Головко с двумя срочниками, залаяла овчарка, срываясь с поводка.
– Стоять всем! Ша, скотины!– сержант выстрелил в воздух, неизвестно чему довольно улыбаясь.
Наступила тишина, разрываемая только лишь отчаянными воплями второго со сломанным коленным суставом, да лаем собаки, взбудораженной выстрелом.
– Озорной ты парень, Клименко,– ухмыльнулся Головко, пряча оружие в кобуру,– ни на секунду без присмотра оставить нельзя, значит…Все норовишь кого-нибудь покалечить, да в морду съездить без спроса. Сначала Кислов, теперь Семякин, по кличке Семечка, значит. Ты не маньяк, нет, случайно?
Сержант сделал шаг вперед, осматривая пострадавших.
– Вот так значит…– задумчиво проговорил он, оценив масштаб произошедшей драки.– Ты глазками-то на меня не сверкай, значит!– обратился он ко мне, все еще находившемуся в состоянии легкого шока.– Собачку спущу, с ней твои номера не прокатят. В горло вцепится никакими приемчиками не отобьёшься. За что убогоньких покалечил, а?
Я пожал плечами, не зная, что сказать. Правду? Какую? Бросился я на них я первым, отколошматил и все, ради своего удовольствия. Вот как это выглядело со стороны. Головко я сейчас понимал, как никто.
– Ну что, гражданин Семякин,– обратился он к лысому, который был в этой троице за главаря,– какого хрена вы, значит, к пареньку-то пристали, а? Или гоп-стопом решили в лагере у нас заняться? Так сказать вспомнить свою бывшую профессию?
– Мимо шли, один вспоткнулся, второй ногу подвернул, а этого…– он сверкнул на меня своим острым, как бритва взглядом.– Первый раз видим, может мимо шел, помочь решил.
– Ты из меня, дурачка не делай, значит…– улыбнулся Головко, и от его улыбки даже у меня пошли мурашки по всему телу.– Помочь решил. Вас послушать, у нас не лагерь исправительно-трудовой, а институт благородных девиц, значит! Он вас?– кивнул сержант в мою сторону.
– Гадом буду, начальник, споткнулся, упал, а второй кинулся к нему и ногу подвернул,– заверил Головко Семечка,– непруха какая-то…
– А Клименко, значит, сам где-то на финку напоролся, да?
– Да хрен его знает, гражданин начальник. Говорю же, первый раз этого кента вижу.
– Интересно…Ну ладно,-отряхнул руки Головко.– Сами так сами!
– Носка в больничку б…– скривился Семечка, потирая ушибленное при падении ребро.
– В медпункт, Носкова,– махнул рукой срочникам сержант,– этих в ШИЗО, а то их что-то сегодня ноги плохо держат, значит. Пусть посидят в одиночке, поберегут себя недельку.
– Гражданин начальник…
– ШИЗО!– отрезал здоровяк сержант, поворачиваясь ко мне.– А тебя, Клименко, я лично до барака провожу. А то, что-то вокруг тебя аномальная зона какая-то. Люди, то ноги подворачивают, то со всего маху на кулак твой прыгают…
Под непрерывный лай собак, стенания раненного и негромкие окрики солдатни вся троица кое-как поднялась и двинулась к выходу из тупика. Носков двигался вприпрыжку, опираясь на подставленное плечо товарища, пришедшего в себя после растирания снегом. Мне его даже стало немного жалко. Все же было можно аккуратней сработать.
– Что с кистью?– кивнул Головко, когда мы остались одни, на пропитанный кровью рукав телогрейки.
Только сейчас я вспомнил, что тоже ранен. Пошевелил липкими пальцами. На снегу под ногами натекло приличное бурое пятно. Вполне острый нож мог перерезать сухожилия.
– Вроде целое все…– пальцы сгибались, отдавая какой-то тугой болью в запястье. Закатал рукав, осматривая рану. Лезвие вошло сверху, располосав кожу до кости, но до вен или мышц все же не достало. Порез глубокий, но не смертельный.
– Жить будешь, значит,– удовлетворенно кивнул Головко, предлагая немного пройтись. Для меня этот человек был непрочитанной книгой, очень интересным экземпляром, в котором причудливым образом сочетались острый ум и дикая, необузданная сила, способная подчинить своей воли всех и вся. Под маской простачка скрывалась хитрая и властная натура, представляющая собой интерес.– Клименко…Клименко…Чего ж тебе не живется спокойно, а? То с одним сцепишься, то с другим. Ведь, если бы не я, то неизвестно чем ваша схватка с Семечкой окончилась. Он знаешь ли, тоже борец каких-то там единоборств! В прошлом…– уточнил он, размеренно шагая по хрустящему насту.– В далеком прошлом, значит…Это потом его судьба по наклонной пустила, а так…
– Не сказал бы…– промолвил я, заматывая руку куском оторванного подола нательной рубахи.
– Грязная ведь,– укоризненно покачал головой сержант. Достал платок, подал.– Держи…
– Спасибо,– поблагодарил я, кутая порез в чистую ткань.
– Интересно ты живешь, Клименко…То Кислый, теперь Седой…Чем ты пахану-то нашему насолил, а?
– Пахану?
– Ну да…Седой – вор в законе. Лагерь наш держит, за порядком следит. Положенец тут! Семечка под ним ходит. Точнее под Мотей – ближайшим подручным Седого. Он без его разрешения и пикнуть не смеет. А тут…
– Седой?– нахмурился я. Не хватало мне кроме всех прочих жизненных сложностей, свалившихся на меня за короткий промежуток жизни, заиметь в длинном списке людей, которые хотят меня убить еще и вора в законе, который держит весь лагерь под своей властью.
– Да…Так что я б на твоем месте, значит…– вздохнул Головко.
– Увы, я все сказал,– поняв к чему клонит сержант, опередил его я,– сотрудничать с вами не буду, хоть и бывший сотрудник.
– Жаль, парень ты неплохой, но с таким характером долго в зоне не протянешь.
– Постараюсь!– отрезал я. Мы дошли до нашего отрядного барака, где на крыльце суетились те, кого оставили следить за печкой-буржуйкой и порядком.– За платок спасибо!– кровь идти перестала, затянувшись бледно-красной сукровицей.– Постираю, отдам.
– Себе оставь!– махнул рукой Головко. Он тебе еще ни раз, чувствую пригодится, значит…
– Да что вы…
– Будет хуже,– прервал он меня строго,– разрешаю обратиться напрямую к военврачу за помощью. Скажешь всем Голова разрешил,– вздохнул он и вдруг хитро улыбнулся и подмигнул мне, будто все уже знал про нас с Валей. От этой улыбке мне стало страшновато. Насколько этот человек здесь много значит, если знает все и про всех секреты?
– Спасибо.
– В зоне нет «спасибо», есть благодарю!– наставительно заявил сержант, похлопав меня по плечу. От его мощного удара я чуть не завалился постыдно в бок. Ох и здоров был медведь!
– Благодарю!– поправился я, поднимаясь на поломанное крыльцо барака.
Махнув рукой в ответ, Головко широким шагом зашагал прочь, вскоре скрывшись в конце своеобразной улицы, образованной отрядными бараками. А я долго провожал его взглядом, не понимая, как отношусь все же к этому человеку? Можно ли ему доверять? И чего он от меня хочет?
ГЛАВА 19
Старший лейтенант госбезопасности Ковригин вышел от нового начальника лагеря несколько озадаченным. С одной стороны мотивы его были понятны и ясны,ревность, молодая загулявшая супруга, а с другой все это очень походило на дешевые любовные романы, которыми завален с головой гнилой капиталистический Запад.
Сколько в нашей стране исправительных лагерей? Сотни, тысячи? Куда ни глянь, повсюду стоят вышки с высокими заборами, лают сторожевые овчарки и медленно, понурив голову бредут заключенные по прихоти ГУЛАГа на очередную капитальную стройку века, истощенные, голодные, заморенные тяжелой физической работой и плохим питанием. Да что там плохим, ужасным!
А тут…Тут чудо какое-то! Из многих сотен лагерей и обманутый муж, и неудачливый любовник, и даже неверная жена попали в один и тот же ТемЛаг! Такое случается либо раз на миллион, либо по причудливой прихоти фортуны, а именно указанием свыше… Если это просто везение, или невезение, кому как посмотреть, то это еще пол беды. А вот если это указание свыше? Что тогда? Чем руководствовалось высшее начальство, собирая всю эту троицу здесь? Может у них были какие-то свои, высшие соображения? И не помешает ли Ковригин, соглашаясь помочь Коноваленко ликвидировать Клименко, этим самым соображениям?
От этой простой мысли, лейтенант даже растерялся. А что если все верно? Что если эта ссылка. Лишь подковерная игра тех кто сидит за кремлевскими стенами? Не поставит ли Ковригин и без того на своей не совсем удачной карьере окончательный и бесповоротный крест, согласившись на помощь?
Он немного помялся, краем глаза заметив, как вертухай на вышке подобрался, сделав строгий и непреклонный вид зашагал с винтовкой, осматривая периметр.
Делает вид, что работает…С легкой толикой удовлетворенности подумал про себя Ковригин. Его боялись в зоне. Не каждый мог потягаться с ним авторитетом и властью здесь, разве что Головко, да начальник.
А что он собственно теряет? Вернулись мысли к Коноваленко и его предложению. Ну, будут недовольны им в Москве…Ну, пожурят немного…В любом случае все шишки посыпятся на капитана. А он что? Он всего лишь выполнял приказ вышестоящего начальства. Нет ничего лучше, чем прикинутся простаком в такой вот ситуации. Зато плюсов от помощи Коноваленко вырисовывается море. Во-первых, убойный компромат. Крючок, на который можно подхватить «хозяина» выглядел, если не стальным, то железным уж точно. Во-вторых, оказав услугу раз, можно попросить ответную через некоторое время и не быть при этом нисколечко обязанным. Вообщем, если прикинуть, то из минусов лишь туманная перспектива не самого ужасного наказания, а из плюсов…Плюсов много. По крайне мере два точно.
Папироса медленно стлела, припалив кончики пальцев. Задумавшийся Ковригин ругнулся и выбросил ее в снег, где она зашипела, потухнув.
– Была не была…Живем один раз!– он осмотрелся по сторонам и двинулся в сторону барака ШИЗО, где прописался почти на месяц осужденный Кислов. Вертухай на вышке проводил его напряженным жгущим спину взглядом, облегченно выдохнув, тут же отставил винтовку в сторону, присев на невысоком табурете, с удовольствием закурив. До конца смены оставалось еще два часа.
Узкие дорожки, натоптанные, как звериные тропы в лесу, рассекали Темлаг на несколько небольших частей. Самые оживленные «трассы» были утоптанны не хуже асфальтовых дорог, особенно те, по которым водили отряды в промку, а вот путь в ШИЗО не пользовался особой популярностью у обитателей лагеря. Так что пробиваться к Кислову на разговор пришлось по щиколотку в снегу. Сапог с хрустом проваливался по насту, приходилось высоко поднимать ноги, сметая полами шинели недавно выпавшие снежинки.
Барак для проштрафившихся заключенных находился в самом дальнем уголке лагеря, чуть в стороне от остальных. На небольшом пригорке, заметном издалека, как избушка на курьих ножках, расположился длинный, разделенный на три части сарай, сбитый из плохо оструганных досок, сквозные щели в котором были видны издалека. Левее от сарая – пост охраны. В нем постоянно пять солдат и старший наряда. Двое из смены постоянно патрулируют местность вокруг барака. Заступить сюда на дежурство означало попасть в жуткую немилость к руководству лагеря. Сюда обычно ссылали пойманных в карауле пьяных, самовольщиков и прочих неудачников для исправления.
Вокруг барака несколько десятков метров мертвой зоны. Летом она обязательно опахивалась, чтобы в случае побега могли найтись следы, зимой в ней никто нарочно не убирал снег. В итоге возле ШИЗо выросли сугробы почти по окна и лишь на входах оставалась почищенной узкая тропинка.
Мертвую зону опоясывали три ряда колючей проволоки, расположенной в разных уровнях. На отдельных кусках ее для оповещения о попытке побега подвешаны в хаотичном порядке пустые консервные банки, ложки и прочая ненужная утварь. Чуть правее барака громоздилась вышка с пулеметчиком. Правда, сейчас его Ковригин, подошедший к прорезе в колючке не рассмотрел. Может было далеко, а может сволочь этакая, спрятался от холодного ветра за стенами вышки. Не ожидая, что комиссар явиться сюда с проверкой.
Дежурная смена, справедливости ради, бродила вокруг сарая, мирно беседуя о чем-то, завидев его они вытянулись в струнку и браво гаркнули.
– Дежурный по ШИЗО на выход!
Никакой реакции! Двери сторожки оставались закрытыми.
– Дежурный на выход!– обеспокоенно поглядывая на крыльцо, закричали они.
Лишь с третьего раза, выпустив облако сизого пара из дежурки, навстречу Ковригину вылетел сержан Косько, на ходу застегивая распахнутую до пупка гимнастерку.
– Товарищ старший лейтенант госбезопасности, дежурный по ШИЗО сержант Косько! За время вашего отсутствия никаких происшествий не произошло! По списку три заключенных. Все в наличии! Нарушений режима нет! Докладывал…
– Спишь, Косько?– усмехнулся недобро Ковригин, поправляя ослабший ремень сержанта.– Крепко спишь…
– Никак нет!
– А ведь за это сюда и послан! Наказан! И опять за старое…
– Товарищ…– начал Косько, виновато потупив глаза в снег, оправдываться.
– Ладно, радуйся, что я по делу в твою вотчину…– Ковригин отодвинул в сторону сержанта и шагнул к штрафному изолятору.– Мне нужен заключенный Кислов. Есть такой у тебя?
– Так точно!– рявкнул счастливо вертухай, радуясь, что в этот раз его пронесло и наказания не последует.– Камера номер два! Заключенный Кислов наказан за нарушение режима, драка, срок тридцать суток!
– Ясно…проведи меня к нему.
– Один момент!– Косько было холодно в одной гимнастерке. Мороз крепчал с каждым часом, но попросить минуту подождать замполита, чтобы одеться проштрафившийся сержант, так и не решился. Путаясь в тяжелых валенках, он торопливо двинулся к среднему бараку.
– Как Кислов? Беспокойства не доставляет?– поинтересовался Ковригин, пока сержант суетливо посиневшими пальцами пытался открыть окоченевший замок.
– Им в наших условиях, товарищ старший лейтенант бузить некогда. Не замерзнуть бы до смерти…
Замок щелкнул, открывая вход в полутемный сарай. Косько шагнул в темноту, а следом за ним Ковригин. Осмотрелся…Широкие светящиеся щели были почти по всему периметру, сквозь них со свистом врывался ледяной сквозняк, вяло поднимая пожухлую листву на земляном полу. По деревянному брусу причудливым узором расползся иней. В дальнем углу изолятора стояли грубо сколоченные нары с охапкой сырого сена, распространяющего по всему пространство кислый аромат прелого, особенно ощущаемого на морозе. В другом углу, ближе к двери по правую руку от Ковригина, источая непередаваемую вонь, высилась прихваченная морозом кучка человеческого дерьма.
Когда они зашли в барак, Кислов усиленно пытался согреться. Приседал на месте, дуя на посиневшие пальцы, плотно прижав руки к груди. Заметив вошедшее начальство, он прекратил импровизированную зарядку и выдохнул облако ледяного пара, противно оскалившись.
– Гражданин начальник…– протянул он наигранно писклявым голосом.– Какие люди, да без охраны…Хотя, постойте…Этот чебурек с вами?– презрительно кивнул он в сторону Косько, переминающегося с ноги на ногу за спиной комиссара.
– Разговорчики, Кислый!– рявкнул сержант, топнув для верности ногой.– Отвечать, как положено! Или понравилось на зимнем курорте? Могу дополнительную путевку дней на пятниц сюда организовать за нарушение режима!
– Виноват, гражданин начальник,– улыбнулся, блеснув в темноте золотыми фиксами Кислый,– ляпнул не подумавши…– и вытянувшись в струнку, громко продекламировал, словно стишок на детском новогоднем утреннике:
– Осужденный Кислов 1905 года рождения, срок десять лет…
– Хватит кривляться Кислов,– махнул рукой Ковригин, шагнув поближе к нему,– я и без этого знаю сколько у тебя срок, за что сидишь и какого ты года рождения. Товарищ сержант,– повернулся он к Косько, присаживаясь на нары рядом с вором,– оставьте нас…И оденьтесь потеплее, не май месяц все же на дворе!
Обрадованный неожиданной свободой, окончательно посиневший от холода Косько, мгновенно исчез за дверью, благодарно кивнув. Наступила тишина. Кислый стоял напротив молодого комиссара, презрительно скалясь всеми своими золотыми фиксами. Отчего-то его улыбка напоминала старшему лейтенанту шакалий оскал. Закурил, с трудом растягивая отсыревшую папиросу. Кислов напряженно повел носом. Хотелось курить до звона в ушах. Иметь табак в ШИЗО было запрещено.
– Будешь?– Ковригин бросил пачку на нары, из кармана достал спички.
– Да ты что…гражданин начальник?– с трудом сглотнув слюну, пробормотал Кислов.– За суку какую меня держишь? Мне от тебя в падлу брать что-то…Это ты своих стукачей лагерных подкармливай, а я вор!
– Не смеши меня, Кислов! Вор!– улыбнулся Ковригин, выпуская колечками дым.– Мне бы хоть не врал бы…Вор он! Ссучившийся ты вор, Кислый, сука!
– Ты чего, в натуре, начальник, оборзел? За такое на пики сажают!– изменился в лице Кислый, хотя лейтенант с удовлетворением заметил, как собеседник побледнел.
– Сажают,– согласился охотно Ковригин,– только воры! А, что делают с теми, кто уронил звание вор в законе? Кто пошел на сговор с администрацией, стучал на своих корешей, получая небольшие послабления в режиме, выдавая за свой беспримерный авторитет? Ах да…Их, кажется, опускают? Так на вашем жаргоне называют мужеложство? Ты кури, кури,– пододвинул он невозмутимо пачку к Кислову поближе,– чего замер? Тебе-то нечего терять…Или ты думал, что вся информация о твоих похождениях во время последней отсидки не вскроется? Напомнить? Соликамский лагерь, три года назад…
– Тише!– вырвалось у Кислого помимо воли. Он испуганно обернулся на дверь, боясь, что с той стороны подслушивает их Косько.
– Чего ты хочешь?– спички подрагивали в татуированных пальцах, никогда не знавших работы.
– Просьба есть у «хозяина к тебе»…
– У вас стучать опасно. Седой может и голову оторвать.
– С этапом новым пришелбывший чекист Клименко…
Кислов изменился в лице, услышав знакомую фамилию.
– Вот поэтому к тебе мы и решили обратиться!– похлопал его по плечу Ковригин.– Совместишь приятное с полезным. До следующей недельной поверки он дожить не должен…Тем более, насколько я знаком с вашими законами, он морду вору набил, за что его на пики посадить можно…
– Суд нужен…
– Судите! Но дожить он не должен…
– Из ШИЗО это очень трудно сделать, гражданин начальник,– выдохнул Кислов, обжигая пальцы окурком, который смолил до самого последнего, наслаждаясь добротным дорогим табачком.
– А мы к годовщине октябрьской революции амнистию состряпаем, всех разгоним по баракам, к вечеру уже у себя будешь, да и Косько пора передохнуть, а то сопьется здесь, сторожа вас, ублюдков…– отмахнулся Ковригин.
– А если…
– Что? Если не выйдет?
Ковригин молча встал, пряча папиросы в карман, оправил шинель, подтянув и без того идеально затянутый пояс.
– Как ты говоришь воров наказывают…Опускают? Слышал зубы домино выбивают, чтобы не прикусил, когда…Сам понимаешь…Больно наверное.
Кислов вздохнул, посерев лицом. Его даже передернуло при мысли о наказании от общества. Звание вора сложно заслужить, но еще сложнее ему соответствовать. Вор должен быть кристально чист, за нарушение неписаных законов лучшее наказание смерть! Об остальном даже страшно подумать. За проявленную слабость в Соликамске ему грозило нечто другое, именно то, на что намекал сучий комиссар.
– Есть еще вопросы?– усмехнулся Ковригин, стуча кулаком в дверь.
– Все предельно ясно, гражданин начальник,– обреченно кивнул Кислый,– Клименко не доживет до понедельника.
– Ну вот и славненько!– улыбнулся старший лейтенант.– А это тебе, скоротать время до вечера…
Он потянулся в карман, доставая початую пачку «казбек». Небрежно бросил ее на солому вместе с остатками спичек.
– Мы ценим людей, которые нам помогают!
ГЛАВА 20
В барак я вернулся, когда уже начинало смеркаться. На улице повалил сильный мокрый снег, пушистыми хлопьями укрывающий промерзлую землю. Метель была такая, что ближе двух метров вокруг себя ничего нельзя было разглядеть. Холодная влажная пелена налипала на ресницы, настойчиво лезла в рот, заставляя низко наклонять голову.
Тщедушная телогрейка почти сразу промокла, превратившись в кусок напитанной до краев ваты. По спине побежал холодок, неприятно поднимаясь от колен куда-то между лопаток. Я зябко повел плечами, ускоряя шаг насколько это было возможно. Ноги топли в снегу, отмечая уровень сегодняшнего снегопада глубокими следами, причудливым рисунком остающимся на дороге.
По такой отвратительной погоде радовало только то, что я не попал на валку, а раненная рука, наспех замотанная платком Головко на холоде перестала поднывать, и я ее почти перестал замечать. Лишь когда сжимал и разжимал окоченевшие пальцы, кисть отзывалась тугой натянутой болью где-то в районе локтя.
