Анастасия Орлова
Всё, что необходимо для смерти
Винтерсблад нехотя забрал папку, сунул её в мешок.
– Вот и отлично, – не без ехидства одобрил агент, – независимый вы наш. У вас три дня. Закончите раньше – можете отдохнуть в своё удовольствие. Вы ведь любите Траолию? Все любят! Морской воздух, легальные бордели, развлечения на любой вкус…
– И шпионы у каждой замочной скважины.
– Не без этого, друг мой, не без этого. Но ведь чем гуще нектар, тем больше на него собирается, верно?
– Про пчёл вы себе польстили, агент.
***
Генерал Маскелайн в очередной раз потёр влажную шею под форменным воротником, почесал жёсткий ёжик седеющих волос, тяжко вздохнул. На столе перед ним стоял нетронутый стакан остывшего чёрного кофе и лежал клочок бумаги. Та самая расписка о его неприлично большом долге, заверенная двумя офицерами Бресии. Винтерсблад, сукин сын, подстраховался, не отопрёшься. И где теперь взять такую сумму? Голову включать стоило раньше, когда делал ставки, но тогда он до одури захлебнулся азартом, а в мозгу искрило от небывалой удачи: в тот вечер ему везло как никогда раньше, да против кого! Против прославленного героя, мать его, Распада! Вот уж кого стоило раскатать по игорному столу по полной и оставить без порток. Но тот всё надеялся отыграться. Они просидели в небольшой, пропитанной сигаретным дымом и запахом виски комнате до рассвета. Остальные из игры давно вышли и лишь наблюдали. И вот бы задуматься Маскелайну, когда Винтерсблад поставил на кон последнее, снисходительно так, ядовитнько усмехнувшись, что генерал не умеет жить одним днём – да что там, вообще жить не умеет! – и у него гайка слаба бахнуть одной ставкой весь свой выигрыш. Но Маскелайн, к тому времени уже хорошо поддатый, решил, что сейчас этот сукин сын у него выкусит, и поставил – всё. А сукин сын возьми да выиграй. Это было какой-то ошибкой, всего лишь случайностью! Маскелайн едва не озверел в попытках отыграться и вернуть свои деньги. Но проиграл даже те, которых у него не было.
– Тогда она никоим образом не повредит вам, генерал, – бесцветно произнёс невзрачный поджарый мужчина лет сорока пяти, указывая взглядом на расписку. Он сидел напротив и смотрел на Маскелайна с фальшивой доброжелательностью, от которой того прохватывал озноб. – Мы можем и дальше молчать, если хотите. Посидим в тишине этого уютного номера. Времени достаточно. Во всяком случае, у меня. А когда вы отсюда выйдете, я позабочусь, чтобы император узнал не только о вашей позорной страсти и её последствиях, но и о том, сколько времени вы провели в номере начальника госбезопасности Распада. Эффект будет особенно ярким, если император узнает всё из присланной ему скорой почтой газеты Траолии. С вашим фотопортретом, разумеется. Подумайте, генерал! Такой позор не сможет не отразиться и на ваших дочерях. – Лиловый от внутреннего напряжения Маскелайн шумно и тяжело втянул ноздрями воздух, сжал неуклюжие короткие пальцы в кулак и в задумчивости пошевелил ими, словно разминая комочек глины. – Ваш пост высок, – продолжил гэбэшник, чей ровный, даже ласковый голос и мягкие, чуть ленивые жесты вызывали у генерала приступ удушья. – Выше только император, верно? Но если мы с вами станем сотрудничать, никакого императора больше не будет – ни над вами, ни вообще. Войне тоже придёт конец, страна объединится, а господин председатель назначит временное правительство. Нас с вами, друг мой, нас с вами! Ваши соотечественники о нашем маленьком договоре, конечно, не узнают, и будут счастливы, что над ними их генерал, а не пришлый человек из Распада. Вы будете править Бресией в составе объединённой Досманы, а не беззубо потявкивать на Распад из-под подошвы императорского сапога. Согласитесь, заманчиво?
– А как же ваш председатель госсовета? При таком раскладе он же встанет над нами? – угрюмо спросил Маскелайн.
Губы начальника госбезопасности изобразили улыбку, но та не отразилась в его пугающе холодных глазах.
– Он тоже так думает. Но и его время уйдёт вследза имперским. Будущее – не за ним и не за императором. Оно за объединённой Досманой, у руля которой будет стоять тот, кто вышел из этой войны больше десятка лет назад, кто из отвоёванного огрызка прибрежной территории сумел создать новую, богатую и свободную страну, на территории которой мы сейчас так приятно беседуем.
Маскелайн не сумел сдержать изумления. Шермана, президента Траолии, он считал типом скользким и хватким, но и помыслить не мог, что тот стоит за таким глобальным политическим заговором.
– Ну, что вы решили? – терпеливо вздохнул агент, сплетая в замок ухоженные пальцы.
– Только информация? – хрипло спросил генерал.
– Только информация. Распад стал отступать, нужно это исправить.
– Вы же… я… Имейте в виду, императора я и пальцем не трону!
Начальник госбезопасности вновь улыбнулся – неприятнее прежнего, протягивая ладонь для рукопожатия:
– Ну разумеется, друг мой, разумеется!
***
– Вечер добрый, господин подполковник, сэр! – гаркнули от дверей так, что задремавший Медина подскочил на койке.
От резкого движения всё нутро пронзило болью. Медина поморгал, пытаясь разглядеть посетителя, хотя по зычному голосу уже стало понятно, кто это. Майор Гест, второй пилот «Крысиного гнезда», обладатель извечного малинового румянца и огромных ушей, бодро улыбался от дверей палаты.
– Разрешите пройти, сэр?
– Тише, тише, Гест, здесь люди спят! – прошипел Медина. – Хотя уже, наверное, не спят.
– Есть, тише, сэр! – не сбавляя тона, выкрикнул майор. – Разрешите пройти, сэр?
– Проходи, Гест, садись. – Медина кивнул на стул у его койки. – Как тебя сюда занесло?
Гест уселся, пристроив на коленях свою авоську, радостно набрал в грудь побольше воздуха и уже открыл рот, собираясь ответить на вопрос.
– Шёпотом, Гест! – взмолился Медина.
Энтузиазма в румяном лице майора поубавилось, но орать он перестал, перейдя на обычную для нормальных людей громкость. Для него это был шёпот.
– Я в увольнительной сегодня, думаю, дай зайду, проведаю вас, сэр! Всё равно мне надо было в город. Вот, купил себе новую бритву, моя совсем поломалась. И вам кой-чего принёс. – Гест полез в свою авоську, зашуршала обёрточная бумага. – Вам же можно?
Из хрустящей промасленной обёртки вырвался дразнящий аромат свежего зажаристого хлеба, а следом появился большой сахарный крендель – знаменитая сладость от лучшей и самой дорогой пекарни в городе.
– Ох, Гест, вот спасибо, вот порадовал! – смутился Медина.
Гест просиял. Себе он не мог так запросто позволить такое лакомство, но гостинец для раненого подполковника – дело другое, и тем приятнее, что угодил.
– Ты сам-то обедал, Гест?
– Так точно, сэр!
– Когда?
– Вчера, сэр!
Медина разломил крендель пополам, протянул одну часть Гесту.
– Не надо, сэр, я сыт, сэр! – запротестовал тот.
– Это приказ, майор, – усмехнулся Медина, – исполняй!
– Есть исполнять, сэр!
Ели они молча – крендель был слишком вкусным, чтобы отвлекаться на разговор.
– А каков господин полковник-то, слыхали? – облизывая с пальцев сладкую посыпку, сказал Гест. – Говорят, он капитана хотел застрелить, если тот его не десантирует! А капитан под дулом люк открыл – сигай, мол, не буду ни снижаться, ни скорость сбавлять! И тот чуть не убился, когда прыгал! А как он вас-то тащил, расскажите, сэр! А капитан, представляете, на него жалобу накорябал, что тот устав нарушил да убийством грозил, и всё аж до председателя Совета дошло!
– И что, – напрягся Медина, – наказали?
– Не-е-е, председатель не велел. Так что утёрся капитан своей кляузой с уставом вместе, обиженный теперь. – Гест хохотнул. – Я бы на месте председателя медаль бы ему дал! Винтерсбладу! На всех плюнул, сделал по совести! А эти крысы кабинетные – им бы лишь бумажки читать. А какие бумажки, когда человек гибнет? Человек-то ведь не бумажка, человека-то заново не напишешь!
– Вот это-то и плохо, – вздохнул Медина, – что у Винтерсблада свои правила. Не слушает никого, никакой иерархии не соблюдает! Мы служим Распаду и председателю государственного совета, Гест, мы должны следовать уставу, а не сольные номера откалывать. Иначе что же тогда, – балаган будет, а не армия.
Гест призадумался.
– А по мне, так не всегда самые умные выше всех сидят. Вот у меня котелок не так варит, я и делаю, что мне велят другие, поумнее. Но ведь Винтерсбладу не впервой приказ нарушать. И ни разу ведь хуже не сделал, наоборот. Подчинись он уставу – лежать вам сейчас, сэр, в Норгросских холмах, кишки пересчитывать, уж простите. Думаю, и председатель всё это видит, сэр. Потому и с рук Винтерсбладу спускает.
***
Ночь была чернильная, промозглая, кое-где подсвеченная жёлтыми бликами газовых фонарей. Круглые, гладкобокие камни мостовой покрылись тонким ледком и стали ещё более скользкими, чем обычно. Взбираться по ним на вершину горбатого мостика было совсем неудобно. Но что поделать, если места темней и уединённей этой окраины над чёрной речной водой, позади заброшенных полуразвалившихся складов, в Клеуке, столице Распада, не сыскать.
Винтерсблад заметил два тёмных силуэта, приближающихся с другой стороны моста, но не обернулся. Один из них остался ждать внизу. Второй, в шинели без знаков различия, медленно, будто прогуливаясь, дошёл до середины и облокотился о перила в полушаге от Винтерсблада, устремив взгляд на воду. Полковник докурил сигарету, бросил окурок в реку.
– Огоньку? – незнакомец щёлкнул зажигалкой, язычок пламени выхватил из темноты его проницательный взгляд и тонкие жёсткие черты.
Трой Ортиз, председатель государственного совета Распада, был похож на капитана корабля, всю жизнь бороздившего воды холодных морей: та же выправка, то же хладнокровие и острый ум.
– Госбезопасность вербует Маскелайна, – обронил Винтерсблад, закуривая новую сигарету.
Председатель кивнул, помолчал, тоже закурил.
– С моего одобрения. Навряд ли он для нас надёжен. Но пока удобен. Что-то ещё?
Полковник покачал головой.
– Ты в составе миссии на следующих переговорах. Будь начеку. И постарайся без своих обычных фокусов.
Винтерсблад усмехнулся, покосился на Ортиза.
– Я знаю, что ты за человек, Блад. Всегда только за себя. Но что бы тебе ни предложили за мою голову, учти: я дам больше.
– С чего взяли, что предложат?
– Я без малого двадцать лет у руля. Если б верил людям – покоился бы с миром. У каждого есть цена.
***
В середине марта уезжаю в дипломатическую миссию. Я уже избавилась от костыля, но без трости пока обойтись не могу, и к полётам врачи не допускают. Чтобы вырваться из сырого, серого Сотлистона, готова ехать даже в миссию. От меня там никакого проку – все вопросы решают дипломаты. Не думаю, что они станут прислушиваться к мнению военных, – скорее, я там нужна из-за внезапной моей популярности ввиду последних событий да ради показательной фотографии для газет. Что ж, мне предложили провести четыре дня в лучшем отеле Детхара, столицы Траолии. В мраморном дворце с мягкими коврами и золочёными люстрами. На завтрак там подают кофе со сливками в тонких фарфоровых чашках и круассан на серебряном подносе, а за ужином радуют лучшими винами и кулинарными шедеврами с иноземными названиями. Не самое скучное место для побега из промозглого Сотлистона, даже если едешь туда «свадебным генералом».
Джеймс пришёл проводить в вечер перед отъездом и остался до утра, чтобы отвезти меня на вокзал. Один из общих знакомых на перроне безобидно пошутил про свадьбу, и мне вдруг стало не по себе. Осознала, что всё к тому и идёт: Аддерли рано или поздно сделает мне предложение. Мужчина, которого знаю десяток лет. С которым мне хорошо и спокойно. Чувства к нему прокрались в сердце так незаметно, что я до последнего не могла распознать в них любовь, пока жизнь сама не сложила из множества кусочков простую и правильную картинку. Но если всё так просто и правильно, почему это пугает меня?
***
Представители миссий Бресии и Распада встречаются за длинным белым столом в просторной комнате с высокими потолками. Прежде чем сесть на свои места, мы жмём руки представителям другой миссии. Через стол от меня – офицер Распада, и я не сразу узнаю в этом гладко выбритом высоком мужчине Винтерсблада. А когда узнаю, сердце тревожно ёкает.
На нём застёгнутый на все пуговицы красный парадный мундир с медалями и белые перчатки. Даже вечно падающие на глаза отросшие волосы аккуратно убраны назад. Ну надо же! Мы встречаемся глазами, взгляд его сосредоточен и холоден. Он равнодушно скользнул по моему лицу так же, как и по лицам остальных участников встречи: без интереса, без симпатии, без какого-либо узнавания. Словно по фотопортрету на первой странице бегло просматриваемой газеты. Лишь надменные губы слегка покривились, как обычно кривятся те, кто не ожидает увидеть среди офицерства женщину. Внутри меня что-то неприятно скукоживается. Чувствую себя оплёванной, словно ждала от него какого-то отклика. Как будто старый приятель намеренно не заметил меня при случайной встрече на прогулке. Что за ересь! Мы даже не добрые знакомые, чтобы меня могло задеть его безразличие.
Сажусь на своё место и стараюсь не смотреть на Винтерсблада. Жутко злит, что мне есть до него какое-то дело. Если бы я могла разгадать эту гнетущую загадку: почему, зачем он спас меня? Но я не могу найти ответ, и эта тайна связывает нас. Я становлюсь соучастницей того, чего не понимаю, не могу объяснить, но это что-то нехорошее, и оно пугает меня. А ему всё до звезды!
Нудные переговоры завершились к вечеру третьего дня. В середине марта темнеет рано, и за высокими окнами отеля было уже ничего не разглядеть. Ночи стояли чёрные, глянцевые, пронзительно звенящие сырой, свежей весной. Участникам миссии запретили покидать отель, но можно было прогуляться по огромному балкону. Он опоясывал второй этаж и больше походил на террасу с мраморными колоннами, широкими перилами и цветочными вазонами.
Скади шла, наслаждаясь тишиной ранней весны и вечерним покоем, запахами талого снега и влажных, пробуждающихся от зимнего сна деревьев. Кончики её пальцев скользили по холодному камню перил, трость тихонько постукивала в такт медленных шагов, под ноги ложился жёлтый свет, расчерченный на квадраты тенями оконных рам. Внизу, под балконом, притаился тёмный сад.
Кто-то курил, облокотившись о балюстраду. Он не попадал в полосы света из окон отеля, а огонька тлеющей сигареты было недостаточно, чтобы увидеть его лицо. Скади он не замечал . Докурив сигарету, он отделился от перил, и свет выхватил черты, в которых Скади узнала Винтерсблада. Несмотря на ночную промозглость, его мундир и ворот рубахи были расстёгнуты, волосы привычно растрёпаны.
Скади в замешательстве остановилась. Пройти бы мимо, не ускоряя шаг, не обращая на него внимания. Но Винтерсблад уже заметил и её, и её заминку, и теперь притворяться совсем смешно. Он коротко кивнул ей, словно в знак приветствия. Она неуверенно кивнула в ответ и пошла дальше. Обойдя его, вдруг остановилась.
– Зачем? – спросила Скади.
Они стояли спиной друг к другу, словно дуэлянты перед отсчётом шагов.
– Что «зачем?» – Голос Винтерсблада прозвучал неожиданно мягко и устало.
Кажется, на его губах даже нет обычной издевательской ухмылки. Скади обернулась, случайно встретились с его взглядом, серьёзными и грустными, от которого ей стало не по себе. Она шагнула к перилам, устремила взор в ночную темень. Винтерсблад молча стоял рядом, положив локти на каменный парапет. Где-то далеко мерцали маячки на высоких воздушных пристанях. Свежий ветер заботливо прикоснулся влажной ладонью к горячим скулам и лбу Скади, откинул с лица короткую золотистую прядь, выбившуюся из аккуратной причёски.
– Зачем ты спас меня? – наконец повторила она. – Такой ценой. Что могло заставить офицера пренебречь долгом, рискнуть честью?
Винтерсблад и не подумал ответить. Они молча стояли у балюстрады, почти соприкасаясь плечами, окутанные хрустальным воздухом ранней весны и запахом дорогих сигарет полковника. Ночь дышала на них пустотой безграничного неба. Краем глаза Скади заметила, что Винтерсблад смотрит не на мигающие вдали маячки, а на неё. Пристально, внимательно, даже как-то загадочно, как умеет смотреть только он. Она не выдержала и повернулась к нему.
– Я сдержал слово, Скади Грин. Я не забыл тебя, девочку, которая любит цеппелины, – вполголоса сказал он. – А ты меня не помнишь.
– О чём ты? – не поняла Скади, но что-то давнее, сокровенное, отозвалось в груди болезненным звоном, словно случайно задетая струна.
Винтерсблад выпрямился, взял её ладонь и прижал к своей груди под расстёгнутым мундиром. Через тонкую ткань рубашки замёрзшие пальцы ощутили тепло его тела. И сердце, стучавшее с правой стороны.
– Теперь мы оба играем в чьи-то глупые игры. По чужим правилам. По разные стороны. – Он отпустил её руку и быстрым шагом скрылся за жёлтым проёмом стеклянных двустворчатых дверей, ведущих в зал отеля.
Оторопевшая Скади стояла посреди влажной ночной тьмы и жадно, глубоко, до покалывания в груди, вдыхала нестерпимо звонкую молодую весну. Пальцы её левой руки сжимались, словно надеясь удержать в ладони тепло и сердцебиение Зеркального мальчика.
Всю ночь Скади проворочалась без сна, задремав только под утро. Она хотела узнать правду, но нашла ещё больше вопросов, а иллюзорная связь с Винтерсбладом лишь окрепла. В шесть утра её разбудил стук в дверь. Три тяжёлых, глухих удара – стучали явно кулаком. Натянув брюки и рубашку, Грин отворила дверь номера. По ту сторону порога на неё исподлобья смотрел Винтерсблад. Запястьем одной руки он упирался в косяк повыше головы Скади, в другой, опущенной, держал небрежно болтающийся мундир, словно сброшенную шкуру оборотня. По измотанному виду полковника и ядрёному перегару Скади поняла, что этой ночью он даже не ложился. Он хотел что-то сказать, но, видя оторопь Грин, передумал. Лишь мрачно усмехнулся, кивнул своим невесёлым мыслям и побрёл прочь по коридору. Мундир неслышно чиркал рукавом по ковровой дорожке.
– Неужели всё из-за мимолётной встречи почти двадцатилетней давности? – не выдержала Скади.
Винтерсблад остановился. Через плечо оглянулся на Грин, но посмотрел куда-то мимо неё.
– Разумеется, нет. – Тон холодный, раздражённый, таким отвечают на особенно докучливые вопросы.
– Тогда почему?
– Ты знаешь ответ.
– Ошибаешься.
Полковник развернулся и посмотрел ей в глаза с яростью и отчаянием. По спине Скади побежали холодные мурашки.
– А почему ты не убила меня, Скади Грин, когда этого требовал твой долг? – сквозь зубы спросил он.
Винтерсблад давно скрылся за поворотом, а я всё стояла, как громом поражённая, вцепившись в позолоченную дверную ручку, таращась в пустой коридор. Он прав. Он, чтоб его, прав!
Я служу императору. Мне дважды выпала возможность убить самого опасного вражеского офицера, но я не сделала этого. Даже не подумала! Поставила личное выше долга. Подвела Бресию.
Отчаяние и злость захлёстывали меня. Закрыв дверь, попыталась доковылять до комнаты, но не смогла сделать этого без трости. Она осталась рядом с кроватью. Ноги подкашивались, я сползла по стене на пол, прижала колени к груди. Внутри – словно после бомбёжки. Нечем дышать. Заорать бы во всё горло! Или застрелиться. Жалкая, слабая дура!
Хотелось разрыдаться, но все мои внутренности лютым морозом сковал нахлынувший ужас: я поняла, что не просто совершила ошибку. Вернись я в прошлое, я вновь пренебрегла бы долгом! Не смогла бы убить его. Не после тех десяти дней над Свуер. Даже по приказу самого императора. Это ли не измена?
Всю дорогу до Бресии Скади была как на иголках. Она не могла справиться с открывшейся ей правдой, не могла простить себя. Первой мыслью было пойти в командование или тайную полицию и рассказать им всё. Но потом она вспомнила, что командование знает о событиях над Свуер. Пусть она умолчала о том, что умышленно посадила «Литу» на нейтральной территории («Господи, сейчас то перемирие выглядит, как заговор!»), основные события они всё равно переиначили так сильно, что от правды не осталось и следа. Её сделали героем, необходимым Бресии.
«Императору и Бресии нужно, чтобы ты была героем? Стань им!» – сказал ей Джеймс и был, наверное, прав. Сейчас на этом «геройстве» завязано ещё больше, её предательство будет для Бресии ударом под дых. В тот момент, когда страна только-только воспряла духом и начала побеждать.
«Так, соберись и разберись, – шептала себе Грин, – без нервов, без истерик!»
Я оказалась слишком слабой, чтобы до конца быть верной своему долгу. Сделай я то, что должна, Распад потерял бы ведущего офицера. Возможно, это изменило бы ход войны в нашу пользу, но он и так изменился – Распад терпит поражения. Мой поступок не навредил стране. Пока не навредил. А вот правда, всплыви она сейчас, – может. В небе я сделаю для Бресии гораздо больше, чем в тюрьме. Не пожалею сил, чтобы стать тем, кем пока лишь кажусь, а не являюсь. Офицером, достойным своей страны. Только бы вновь не встретиться с Винтерсбладом Господи, убереги меня от него!
***
В апреле врачи наконец-то допустили Скади к полётам. Счастливая, она выпрыгнула из кэба у своего крыльца, вставила ключ в замочную скважину и насторожилась: дверь была не заперта. Но Грин точно помнила, как поворачивала ключ в замке, когда уходила. Медленно, бесшумно она отворила дверь, прокралась в прихожую. На полу алела дорожка из цветочных лепестков – значит, это точно не воры. Скади прошла в гостиную: на столе, меж бутылок вина, нарезанных фруктов и блюда с жареным мясом мигали свечки, у стола стоял Аддерли.
– Ну и напугал же ты меня, – улыбнулась Скади, – я думала, меня ограбили! Откуда у тебя ключ?
– Для твоего замка достаточно шпильки, так что я удивлён, как тебя на самом деле до сих пор не ограбили, – пошутил Джеймс. – Летать разрешили?
– О, да!
– Тогда позволь тебя спросить… – Аддерли опустился на одно колено и раскрыл перед Скади маленькую коробочку.
Внутри, на тёмно-синем бархате, словно звезда на небосводе, поблёскивало кольцо.
– Выйдешь ли ты за меня, подполковник Грин?
Это не было неожиданностью. Более того, это казалось правильным, разумным, логичным. Но странное беспокойство всё же укололо её сердце прежде, чем она сказала «да». Как только это короткое слово прозвучало, а кольцо оказалось на её пальце, глупая, неоправданная тревожность уступила место спокойствию. Отца бы порадовал её союз с таким честным и отважным офицером, как Аддерли. Как и Скади, Джеймс был потомственным военным, и их семьи поколениями хранили верность императору. Свадьбу решили устроить осенью. Непышную, в строгих офицерских традициях Бресии.
Скади назначили на дредноут ЗП-13-17, и она назвала его «Звёздный пастух». Второй пилот, лейтенант Юманс, произвёл впечатление серьёзного, ответственного и честного человека, на которого можно положиться. А вот командир триста семьдесят пятого полка воздушной пехоты, приписанного к «Пастуху», Скади не понравился. Она ему не понравилась ещё больше.
– Женщина?! – возмутился майор Уиллард Сандерс, когда их представляли друг другу в кабинете полковника Барратта. – Я не буду летать с бабой, не для этого они нужны!
– Что вы себе позволяете, майор, – взъярился Барратт, – забыли, где находитесь и с кем разговариваете? Подполковник Грин – герой Бресии, и император прекрасно знает, зачем она нам нужна. Чего не скажешь о вас, майор. В сорок пять из достижений лишь вереница побед в алкоболе да дебош в траольском кабаке! Извинитесь немедленно!
Одутловатое лицо Сандерса брезгливо передёрнулось, а блёклые, почти прозрачные глазки снизу вверх уставились на Скади острым, ненавидящим взглядом, словно хотели просверлить её насквозь.
– Извинитесь, майор! – с угрозой в голосе повторил Барратт.
– Приношу свои извинения, ваше высокоблагородие, – со свистом процедил Сандерс, но его лицо красноречиво свидетельствовало о том, что Скади отныне его первейший враг.
У вечно раздражённого, хвастливого, да ещё и не слишком отважного в бою Уилларда Сандерса настоящих друзей не водилось. У сослуживцев его имя вызывало лишь гримасу недоверия и сдерживаемой насмешки.
Через неделю с лёгкой руки штурмана Аттвуда вся команда «Звёздного пастуха» за глаза величала Сандерса не иначе как Свирепым Сусликом. А он, в свою очередь, не упускал возможности бросить в адрес Скади какую-нибудь сальность в болтовне с пехотинцами. Те из них, кто постарше, Сандерса скорее терпели, отлично понимая, что он за человек, и что такого лучше лишний раз не трогать, чтоб не «пахло». Но на совсем юных солдат он производил иное впечатление: был избирательно добр к новичкам, подкупал ласковым отношением, собирая вокруг себя верную, не слишком проницательную свиту. Кормил байками о собственных подвигах и, чего уж там, несправедливых страданиях, выпавших на его долю. Создавал образ непризнанного, ущемляемого героя. И солдатики верили, проникаясь к своему командиру всё большим уважением и симпатией, а в скором времени рады были выполнить любую его прихоть, замаскированную под доверие. Остальные называли их сандерсятами и иногда намекали, что их добрый командир совсем не таков, как они думают, но не вмешивались.
«Старики» из триста семьдесят пятого давно служили под командованием Сандерса и прекрасно знали, что без четырёх-пяти «фрейлин» вокруг майора всё равно не обойдётся. Подрастут – поумнеют. Так обычно и бывает. А пока будут бегать, приносить ему орешки к пиву и восторженно слушать нафталиновые байки.
***
«Пойду и признаюсь. Сейчас. Войду и скажу: „Предатель я, ваше императорское величество, крыса!“ Пусть расстреливает. Мочи нет. Только бы дочек не коснулось!» – Генерал Маскелайн сидел пред дверьми императорского кабинета, чёрен лицом, уперев локти в колени, повесив голову. Обутая в армейский сапог нога отстукивала каблуком по деревянным половицам нервную дробь, похрустывали сцепленные в замок пальцы, которые непрестанно двигались, словно одна рука пыталась освободиться от крепкого захвата другой. «Меня пусть расстреляет. Но чтобы дочек не позорить… У него у самого дочь, он поймёт…» Раздумья Маскелайна были прерваны приглашением войти.
«Не поймёт, – тяжело ухнуло сердце генерала, как только он увидел высокий прямой силуэт императора на фоне окна. – Сам учил его, ещё мальчонку, быть жёстким, беспощадным, непримиримым… Иначе не победить. Научил…»
– Что там у нас с перемирием, генерал? – спросил император, словно саблей махнул.
– Пока не получается, ваше императорское величество, – промямлил Маскелайн.
Император оторвался от бумаг, внимательно посмотрел на него через письменный стол.
– Нечего передо мной расшаркиваться, генерал, ты мне лучше перемирие устрой. Замужество принцессы – дело уже решённое, мы с принцем Тобриульским обо всём договорились. Мне необходимо перемирие, чтобы безопасно отправить её с императрицей в Тобриулу. Понял меня? Не-об-хо-ди-мо!
– Да, разумеется, император. Я всё устрою. Себя не пожалею, но выжму из Распада временный мир!
– Услужи, будь добр! Что-то ты сдал за последнее время, генерал. Постарел, плешь вон себе заработал. В чём дело? Дома-то все здоровы?
Маскелайн невесело усмехнулся, глядя себе под ноги, а потом вдруг посерьёзнел, замер. Медленно, словно боясь спугнуть дерзкую, внезапно появившуюся надежду, поднял глаза на императора.
– Ну говори, что там у тебя?
– Младшая моя, император… Как узнала про отъезд принцессы, так плачет всё. Уж очень они подружились… Нельзя ли её в Тобриулу взять? Всё ж и принцессе веселее на чужбине будет, с родной-то душой!
Император добродушно рассмеялся:
– Хитёр, что говорить! Я спрошу принцессу, захочет ли она взять твою дочку. Захочет – пусть берёт. Нет – так придётся тебе другое тёпленькое место для неё подыскивать. А не спешишь ли ты из страны их высылать? Выиграем войну – и дочери генерала первыми леди будут!
– А если проиграем? – тихо спросил Маскелайн.
– А ну-ка мне! – Вмиг посуровевший император с такой силой хлопнул по столу, что подпрыгнула и опрокинулась пузатая чернильница. – Пепел твой по ветру пущу, будешь мне такие разговоры разговаривать! – Голос зловеще понизился почти до шёпота. – И дочки по миру пойдут, будут где-нибудь в Траолии работать, офицеров в отпуске ублажать. А теперь поди вон. И устрой мне мир, слышишь?
– Есть, ваше императорское величество! – отдал честь Маскелайн. Пальцы его, приложенные к виску, едва заметно дрожали, спина под кителем и рубашкой взмокла.
«Хотя бы младшая будет вне опасности», – подумал генерал, притворив за собой дверь императорского кабинета. «А остальные… Разве что сбежать всем вместе в Броадор?»
Броадор – клочок лесистой горной местности на границе Досманы и соседнего государства, был прибежищем дезертиров и тех, кому удалось скрыться от правосудия. Люди там жили общинами и в большинстве своём вели пиратский образ жизни, пограбливая торговые цеппелины Бресии, Распада, Траолии и их соседей.
«Но о такой жизни для моих девочек… среди бандитов и ублюдков – даже и подумать невозможно!» – Маскелайн вздохнул и, повесив голову, пошёл прочь по кроваво-красной, вытертой по центру сотнями сапог ковровой дорожке.
***
– Ваше высокоблагородие, прямо по курсу три вражеских цеппелина, примерное расстояние восьмая мили, идут на нас, – отрапортовал штурман.
– Принято, капитан. – Скади отняла от глаз подзорную трубу.
Впереди дредноут и два транспортника, о которых докладывали с разведывательного цеппелина. Что они тут делают – непонятно, но их вторжение в чужое воздушное пространство и курс, которым они шли, не сулили для Бресии ничего хорошего. «Звёздный пастух» разыскивал их почти сутки, и вот, наконец, враг попался.
– Полный вперёд, максимальная скорость. Идём на перехват! – Скади чувствовала, как изнутри лёгким морозцем покалывает разгорающийся перед боем азарт. Сейчас ей даже немножко весело – это явно не «Крысиное гнездо». – Юманс, принимаю управление.
– Есть, полный вперёд, максимальная скорость, ваше высокоблагородие! – второй пилот уступил место Скади за штурвалом.
– Балласт?
– Полный, сэр!
– Очень хорошо! Передайте готовность к бомбометанию по команде. Готовность вести пушечный огонь с двух бортов.
– Есть, сэр! – щёлкнул переключатель, зашипела внутренняя связь. – Готовность пехоты к абордажной атаке, сэр?
– Отставить готовность пехоты. Пусть держатся крепче, будем маневрировать.
– Есть, ваше высокоблагородие!
То, что делает «Звёздный пастух», сможет повторить разве что «Крысиное гнездо», но Медине редко предоставляется возможность это продемонстрировать: у них совсем другая тактика. Их конёк – абордажи, а я не настолько доверяю своей пехоте (точнее – её командиру), чтобы прибегать к абордажному бою при любом удобном случае.
