Ден Истен
Баба Капа. Сборник рассказов
Тепло попрощавшись, баба Капа положила телефон на подоконник. Вот такие вот два абсолютно разных звонка за одно утро: сначала обозвали воровкой, а затем назвали замечательной. Второй звонок ей понравился больше.
Бабулька повернулась и посмотрела на кошку. Та умывалась, тщательно облизывая свою блестящую шерстку и, разумеется, не догадывалась, что эта седовласая женщина у окна ищет ее хозяина. Хотя, может и догадывалась. Ведь способны же животные чувствовать настроение человека, его характер и помыслы, так, может, и речь понимают? Как бы там ни было, они, разумеется, в этом никогда не признаются.
– Жил тут один кот, – задумчиво сказала баба Капа кошке. – Довольно умненький, но до жути наглый – из соседки Глаши веревки вил. Так вот, мне всегда казалось, что он все понимал, просто в силу своей вредности шлангом прикидывался. Аполлинарием зовут.
Кошка вздрогнула и в изумлении уставилась на бабульку. И глядя в ее желтые глаза, баба Капа была готова поклясться, что эта черная красивая потеряшка тоже все прекрасно поняла и, более того, каким-то макаром с Аполлинарием знакома…
***
К Ахмету их не пустили, но пойманный в коридоре доктор сказал, что у больного – двустороннее воспаление легких, и он сейчас находится в отделении пульмонологии. Расстроенные баба Капа и Ежевичкин вышли из больницы.
– Да уж, учудил Ахмет, – пробормотал моряк. – Всю неделю самолечением заниматься. На что надеялся только?
– На свой узбекский авось, – грустно предположила баба Капа. – Мантрой лечился.
– Мантрой?
Баба Капа втянула голову в плечи, сдвинула брови и принялась ходить взад-вперед, бормоча с восточным акцентом.
– Работа надо. Надо работа. Работа надо. Надо работа.
Остановилась и горестно махнула рукой. Вжикнула молнией пуховика, застегивая до горла, натянула шапку на самые брови.
– Пойдем, – она спустилась по ступеням. – Потом позвоним и узнаем, когда к нему можно будет.
– Пойдем, – со вздохом согласился моряк, спускаясь следом. Оба тихо переговариваясь и держась под руки, медленно пошли к автобусной остановке. Обычные российские пенсионеры: она – маленькая старушка с белом пуховике и вязаной шапке, он – высокий старик в черной, отороченной овчиной, куртке подводника.
***
Олег, мужчина пятидесяти лет с помятым лицом запойного алкоголика, с размаху прихлопнул гуляющего по заляпанной клеенке таракана. Вытер руку об линялые штаны, качнулся на шатком табурете и принялся размахивать пальцем перед носом собутыльницы – неопрятного вида женщины лет сорока пяти, с волосами-паклями и вываливающейся из затертого халата грудью.
– Я когда с женой развелся, думаешь, что-то забрал с собой? Нет, я гордо ушел. Даже зубную щетку не взял. Я забрал только Маркиза! Потому, что это мой кот! Слышишь, Натаха, мой!
Кулак с грохотом опустился на стол, видно, в подтверждение моральных и юридических прав на кота. Натаха ловко подхватила покатившийся стакан, придвинула к нему.
– Наливай!
Слезы заволокли пьяные глаза, Олег всхлипнул и жалобно проканючил.
– А потом его украли! Пришел домой после смены, а кота нет!
– Убежал, наверное, – равнодушно пожала плечами собутыльница. – Наливай давай!
Трясущейся рукой Олег взял ополовиненную литровую бутылку и наклонил над стаканами, заполняя на четверть водкой.
– Не мог он сбежать, – обиженно возразил он. – Его украли. Также как и Петюню.
– Оно и к лучшему, задолбалась я полы отмывать после него! – сказала Натаха и залпом осушила стакан. Со стуком поставила и подхватила пальцами квашеную капусту. Закинула между неровно накрашенными губами и захрустела.
Олег озверело уставился на нее.
– То есть, как это? – в его голосе отчетливо проступили визгливые нотки. – Ты чего это, радуешься, что ли?!
Он привстал и замахнулся кулаком. Натаха инстинктивно сжалась и закрылась руками.
– Да пошутила я! – заголосила она. – Очень жаль, что наш Петюня пропал!
– То-то же!
Кулак звучно опустился на стол, размазывая очередного таракана. Олег брезгливо вытер руку, вытащил из кармана объявление и кинул в нее.
– Вот, утром содрал со столба. Позвонил, а там какая-то хабалка меня чуть ли не матом послала, представляешь?! Со мной еще никто так не разговаривал и психом не называл! По любому, это они нашего кота украли, а сейчас ждут, кто побольше предложит.
– Они? – переспросила Натаха.
– А ты что, думаешь, она там одна? – усмехнулся Олег. – Да там целая мафия! Ну, ничего-ничего, я найду на них управу, а нет, так зятек поможет!
– Он мент?
– Не мент, но тоже какая-то серьезная организация. Хрен знает, чем занимается, но звучит внушительно – Росприроднадзор.
– Так он охраной окружающей среды занимается, вроде, – высказала свои сомнения Натаха. – Это тебе к ментам надо.
– Не-е-е, с ментами лучше дел не иметь, – помотал головой Олег. – Тогда сам справлюсь. Ты мне зубы не заговаривай, звони!
Натаха развернула смятое объявление и вгляделась в крупные, написанные от руки, буквы.
– Так тут же про кошку? – удивилась она. – А наш Петюня – кот! Может быть действительно ищет хозяина?
– Чушь мне не говори! – оборвал он. – Я в принципе не верю в эту доброту, обязательно какой-то интерес имеется. Может, у нее целый питомник дома! Наверняка Маркиз и Петюня тоже там! Мне адрес нужен, а дальше сам разберусь. Звони, я сказал!
Натаха вытащила из кармана халата телефон и, пьяно щурясь, кое-как набрала номер в объявлении. Приложила к уху.
– Добрый вечер! – Натаха старалась говорить максимально вежливо и трезво. – Я по объявлению. У меня пропала черная ангорская кошка. Как зовут кошку? Так это.. Маня. Глаза какого цвета? Ну, желтые. Да-да, сейчас запишу адрес.
Олег с грохотом отбросил табуретку и заметался по кухне в поисках ручки. Нашел огрызок карандаша на подоконнике, перевернул объявление и сунул карандаш ей в руку.
– Записываю!
Через полминуты Олег с ухмылкой смотрел на нацарапанный дрожащей рукой адрес. Ну, вот и все. Посмотрим теперь, кто из нас ненормальный.
***
– По-моему, ты ни разу не Маня, – почесала затылок баба Капа.
– Или ей это имя не нравится, – выдвинул свою версию Ежевичкин.
Как ни пытались они позвать кошку этим именем – в ответ получали полный игнор.
– Посмотрим, признаешь ли ты хозяйку, – поджала губы баба Капа. Ей уже начинала надоедать эта эпопея с поисками.
– А может и нет никакого хозяина, – предположил моряк. – И не было никогда.
– Может быть, может быть, – согласилась бабулька. – Но попытаться надо было. А вдруг?
В дверь позвонили. Она подошла к двери и посмотрела в глазок.
– Пришла, – объявила она и открыла дверь. В квартиру ворвался какой-то мужик, на лестнице послышался топот сбегающей женщины.
– Ага! Вот мы и встретились, – обрадовался мужик. Был он нетрезвым и, видно, очень воинственно настроенным. Даже присутствие Ежевичкина его не смутило.
– Целая банда тут!
Ежевичкин закрыл собой бабульку и толкнул непрошенного гостя в плечо – тот отлетел спиной на висящие куртки. Встал и с ревом бросился на моряка, размахивая кулаками. Ежевичкин вырубил его с одного удара, приподнял за шкирку и вышвырнул за дверь.
– Я еще вернусь! – прошипел мужик и загрохотал по лестнице, убегая. – Вы мне вернете моего кота!
– Конечно, вернем, болезный! – крикнула вдогонку баба Капа. – Когда на горе жареный петух три раза раком свистнет!
Ежевичкин захлопнул дверь, отряхнул руки и посмотрел на бабульку.
– Капа, давай оставим кошку, а? Мне кажется, она к нам привыкает. Не факт, что у нее вообще был хозяин!
– Согласна. Только ты, пожалуйста, прогуляйся по району и сними все объявления, иначе я скоро начну убивать.
***
Кошка вела себя очень странно. Она беспокойно кружила у телевизора, вставала на задние лапки и громко мяукала, словно пытаясь что-то сказать. На экране шел фильм «Самая обаятельная и привлекательная». Главная героиня, простоватая Надя Клюева, вертелась перед зеркалом, примеряя дефицитные для того советского времени зарубежные шмотки.
– … на работу – нескромно, в театр – вызывающе, – неуверенно говорила она, обращаясь к сидящим на широкой тахте импозантному мужчине и элегантной женщине.
– В общем-то неплохо, – уверенно ответила женщина, придирчиво оглядывая ее прикид. Мужчина в недоумении посмотрел на нее.
– Кого ты привела, Сусанна? – спросил он, показывая на Клюеву рукой. – Она что, с Урала?!
Он склонился к тумбочке, вытащил шелестящий сверток и бросил ей.
– Примерь вот это! – снисходительно сказал он и, повернувшись к Сусанне, многозначительно добавил. – Карден! …
В общем, всем известная сцена из фильма, смешная, никакого криминала или пошлятины, но кошка почему-то вела себя беспокойно.
Баба Капа и Ежевичкин переглянулись.
– Егор, тебе не кажется, что с кошкой что-то не то, – задумчиво сказала бабулька, глядя на обеспокоенную ангору, тянущую лапки к экрану и многозначительно вращающую желтыми глазами. – Будто сказать нам что-то хочет.
Ежевичкин озадаченно потер бровь.
– Может, она с Урала? – предположил он.
Кошка закатила глаза, возмущенно мяукнула и, хлопнув лапкой по лбу, упала на ковер, изображая обморок.
– Не, тут в другом дело, – с сомнением ответила баба Капа. – Давай-ка дальше наблюдать.
К середине фильма выяснилось, что кошке фильм был глубоко по барабану, но каждое упоминание имени Сусанна вызывало у нее волну бурных эмоций в виде подрагивающих кончиков ушей, громкого мяуканья и адресованного им возмущенного взгляда желтых глаз.
– Сусанна? – спросила баба Капа. Кошка воздела лапы к потолку и громко, с каким-то усталым удовлетворением, мяукнула.
***
Сусанна особой нежностью не страдала, им даже казалось, что она вообще не склонна к сантиментам. Нет, она не шипела и не царапалась, терпеливо позволяла гладить себя по спине и чесать за ухом, совершенно не возражала против того, чтобы ее кормили и мыли, но все равно держалась с какой-то холодной отстраненностью. Это нельзя было назвать высокомерием или неприязнью, скорее – независимостью. Другими словами, за ласковым урчанием над ухом, кокетливым вилянием хвоста, игривым покусыванием ладоней и прочими «мур-мур», вызывающими у людей слезы умиления и блаженную улыбку, – за этим всем к ней можно было не обращаться.
– Может, она нас не любит? – вздыхал Ежевичкин.
– Характер такой, – отвечала баба Капа. – А может, просто нужно время.
Время шло, но кошка не спешила признаваться им к вечной любви. Впрочем, они и не настаивали – прожив долгую жизнь, оба понимали, что нет на свете ничего более глупого, чем ждать от кого-то любви. Она либо приходит сама, либо же не приходит никогда.
***
Два пятнадцатилетних подростка ухмылялись и сплевывали сквозь зубы, слушая инструкции.
– Только без фанатизма, понятно? – предупредил Олег. – Просто отпинать и всё!
– Чё по бабкам? – поинтересовался один, крепыш в модных зимних кроссовках.
– Ну, пятьсот на двоих, – подумав, ответил Олег.
– Пятьсот? – переспросил крепыш и толкнул локтем товарища – узкоплечего, в высоких ботинках с рифленой подошвой. – Прикинь, пятьсот рублей нам захотел дать. Всего.
– Ага, – злобно пробурчал он. – За пятихатку пусть сам его глушит. Косарь! Каждому!
Подростки выжидающе уставились на него. Типичные представители нынешнего подрастающего поколения, все времяпровождение которых сводилось к просмотру идиотских видеороликов в соцсетях, над которыми можно, не тревожа пустоту между ушей, поржать, тупо тыча пальцем в экран: гы-гы-гы! Ни к чему не стремящееся поколение дегенератов, на фоне которых становится жалко их немногочисленных воспитанных ровесников, которым нормальные родители еще стараются привить какие-то человеческие ценности и понятия. Но напрасно стараются, ибо больной социум, в котором царствуют недалекие тик-токеры, гламурные инстаграмщики и пустые недоблогеры, перемолотит и их детей, обратит в свою веру, загонит под свои флаги, а непокорных и думающих быстро определит в изгои.
– Хорошо, по тысяче каждому, – скрипя зубами согласился Олег. – Только если что, я тут ни при делах.
– Не ссы! – уверенно ответили подростки. – Деньги сейчас гони!
Олег вытащил бумажник и вынул две тысячные купюры, мысленно вздыхая и представляя, сколько водки он мог купить на эту сумму. Но уязвленное самолюбие того стоило.
– Я уже три дня слежу за ним, он каждое утро в семь часов выходит на пробежку. Песок уже сыпется, а всё туда же – спортсмен, блин! Синий болоньевый костюм и серая вязаная шапка. Вот адрес.
Он протянул им смятое объявление, на обратной стороне которого, пьяной рукой его собутыльницы Натахи, был написан адрес. Крепыш пробежался глазами по крупным буквам, затем небрежно запихал бумагу в карман куртки.
– Чё-то ломает в такую рань вставать. Косарь накинь еще!
Олег мысленно выругался. Если он сейчас откажется, то они и дело не сделают, и деньги ему уже не отдадут.
– Хорошо, но только после того, как дело сделаете.
– Ладно, – согласился крепыш и кивнул товарищу. Оба пошли по дороге, довольно гогоча.
***
Ежевичкин вышел из подъезда и с удовольствием вдохнул свежий морозный воздух, еще не загаженный автомобильными выхлопами. Прищурив один глаз, поднял голову и посмотрел на светящееся окно шестого этажа. Сидевшая на подоконнике Сусанна сдержанно помахала лапкой. Моряк поправил спортивную шапку и сделал несколько обязательных приседаний перед пробежкой. Шумно выдыхал через нос, размахивал руками, разгоняя застоявшуюся после сна кровь.
– Эй, дед! Чё, заняться нечем?! – грубо окликнули его. Голос был молодым.
Ежевичкин обернулся и посмотрел на двух пацанов в шарфах, закрывающих половину лица.
– Ребята, а что это мы такие дерзкие? – миролюбиво поинтересовался он и сделал пару наклонов вбок.
– Слышь, старый, говоришь много! – они подошли к нему вплотную. Один, покрупнее, с силой толкнул в грудь.
– Ты что творишь? – Ежевичкин протянул руку и резко одернул шарф. Пацан быстро отвернулся, поправляя импровизированную маску, но моряк успел в свете тусклых фонарей разглядеть совсем еще детское лицо – этот наглый утренний хулиган ему в правнуки годился.
– Сейчас ты забираешь своего дружка и идешь домой! И не забудьте сказать отцам, чтобы они вас выпороли как следует! – тоном не терпящим возражений, сказал моряк.
Малолетки выругались и накинулись одновременно. Ежевичкин отступил на шаг и увернулся от летящего в него кулака. Подросток поскользнулся и растянулся на тротуаре. Второй попытался пнуть его, но моряк схватился за ботинок с рифленой подошвой и резко дернул на себя. Пацан с криком упал рядом со своим товарищем.
– Ребятки, я детей не бью, но вот в полицию сдать могу, – пригрозил Ежевичкин, поднимая упавшую с одного шапку. Отряхнул ее и протянул подростку.
– Держи и валите отсюда.
Оба встали и не сговариваясь накинулись на него. Он сделал шаг назад, но, споткнувшись об ограждение, упал на спину. Пацаны с довольным рыком принялись наносить беспорядочные удары ногами. Ежевичкин попытался встать, но сильный пинок опрокинул на холодную землю А подростки ожесточенно пинали, явно пребывая в восторге от себя. Ведь это так круто – пинать беззащитного, есть в этом какие-то особые доблесть, честь и отвага.
***
Баба Капа возилась на кухне, готовя завтрак.
– Сусанна, иди есть! Молочка налила тебе! – крикнула она, помешивая ложкой в дымящейся кастрюле.
Сусанна ее не услышала. Она, привстав на задние лапы и навалившись передними на стеклопакет, с напряжением вглядывалась вниз. В ее взгляде ясно читалось недоумение. Наверное, ей было непонятно, почему этот крепкий седой человек, несколько дней назад так ловко, одним ударом, вырубивший незваного гостя, теперь позволяет парочке каких-то мудаков пинать себя. Кошка подпрыгнула и повисла между рамой и открытой в положении проветривания створкой. Протиснувшись, опустилась на карниз и, с силой оттолкнувшись, прыгнула на растущий в двух метрах тополь. Царапая когтями ствол, рухнула в сугроб, утонув по самые уши. Быстро работая лапами, выбралась и побежала к избивающим Ежевичкина подросткам. Расправив лапы, бросилась на одного – когти впились прямо в шарф, прикрывающий лицо. Подросток взвыл, отпрянул и покатился по снегу, пытаясь оторвать от себя шипящее животное. Его дружок попытался помочь и уцепился за хвост кошки, но поднявшийся Ежевичкин схватил засранца за шиворот и отшвырнул в сторону.
– Сюда иди! – грозно приказал он.
Подросток на карачках отполз в сторону и помотал головой. Шарф уже давно слез, открывая лицо с начинающими пробиваться молодыми усиками. Он вскочил и побежал, но поскользнувшись, растянулся на дороге. Попытался встать, но тут же упал, сбитый с ног.
– Дяденька, не бейте! – заголосил он, прикрываясь в страхе.
– Да не собираюсь я тебя бить! – выкрикнул моряк. Рывком поднял его на ноги и скрутил руки.
– Я все скажу! Нас заставили! Это сосед мой! – завыл подросток.
– Вот ты мне сейчас и расскажешь обо всем! – зловеще прошептал ему на ухо старик. Повернулся к беснующейся кошке.
– Сусанна! – крикнул он.
Кошка махнула еще раз когтями, полоснув по уху, и нехотя отпрыгнула в сторону.
Подъездная дверь широко распахнулась. При виде воинственно настроенной бабульки в домашних тапочках и с ложкой в правой руке подросткам окончательно расхотелось сопротивляться. Наоборот, в темных глубинах их молодых, но уже испорченных, душ появилось неуемное желание говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.
***
– Ай, больно!
– Это еще не больно! Ты даже представить не можешь, как тебе будет больно, когда я тебя протащу твоим тупым хлебалом по лестнице! Сиди и не дергайся! – баба Капа обрабатывала перекисью царапины малолетнего утырка, пострадавшего от когтей ее четвероногой питомицы. Его узкоплечий товарищ, не менее тупой, но более целый, сидел рядом на полу в прихожей и с опаской смотрел на кошку, мирно расположившуюся на руках Ежевичкина.
– Можно мы пойдем, а? – плаксиво спросил крепыш. – Я сам дома обработаю царапины.
– Как это сам? – язвительно спросила баба Капа и сильнее надавила на ватный тампон, вызвав страдальческий вопль. – А вдруг ты сделаешь что-нибудь не так? Инфекцию занесешь, а я беспокоиться буду. Нет уж, давай я сама. Вы нам нужны живые и здоровые – мертвые и больные на скамье подсудимых плохо смотрятся.
– Какая скамья, бабушка?! – испуганно залепетал узкоплечий.
– Горизонтальная!
– Мы же вам все сказали! Это не мы, это все Олег! Мы не хотели!
– Олег составит вам компанию на скамеечке. Не переживайте.
В прихожей поднялся вой – эти некогда крутые подростки теперь плакали навзрыд, размазывая по рожам питательную маску из соплей и слез.
– Простите нас, пожалуйста! – ревели они. – Мы больше не буде-е-е-ем! Никогда-а-а-а!
Она в сердцах топнула.
– Захлопнулись оба! – заорала она. – Вы вдвоем пинали человека! Пожилого человека! Да я прямо сейчас оторву ваши бестолковки!
– Мы… мы прощения попросим! – причитал крепыш. – Простите меня-я-я-я!
Узкоплечий подполз на коленях к Ежевичкину, обнял его ноги и зарыдал. Сусанна брезгливо фыркнула и спрыгнула. Отошла в сторону и села у входной двери, словно показывая: никто отсюда не уйдет.
– Капа, может того… простим, а? Дети же, все-таки, – дрогнул моряк.
Баба Капа прищурилась.
– Это не дети, Егор, это – племя непуганое, небитое! Я когда в окно увидела, как тебя там пинают – у меня аж давление скакнуло!
– Да это я сам упал, скользко было, – виновато улыбнулся он. – Так бы не довел до этого, конечно.
Бабулька в изумлении уставилась на него.
– И как это оправдывает их? – она показала на притихших утырков.
– Да никак не оправдывает, – отвернулся моряк. – Просто говорю, что жалко их. На первый раз можно и простить. Я так думаю.
Баба Капа всунула ему в руки аптечку. Даже не всунула, а с размаху впихнула, тем самым выразив свое возмущение. Ушла на кухню, Сусанна, метнув в него непонимающий взгляд, побежала следом.
– Такси им еще вызови! – донесся язвительный крик из кухни. – И не забудь подставить вторую щеку!
Ежевичкин в замешательстве потер лоб и посмотрел на притихших выродков, с такой надеждой глядящих сейчас на него. В квартире воцарилась гнетущая тишина.
Баба Капа машинально гладила Сусанну и смотрела в окно. А за окном творилось черт знает что! Новый дворник плохо справлялся со своими обязанностями, у него был свой, основной, участок, поэтому его визиты в их двор с метлой и лопатой носили чисто факультативный характер. За неделю пребывания Ахмета в больнице придомовая территория покрылась толстым слоем снега, детская площадка скрылась под грязно-белым покрывалом, оставив в качестве ориентира лишь кусочек высокой горки, каток занесло по самые борта, а на месте спортплощадки одиноко высился турник. И без того узкие тротуары превратились совсем уж в заячьи тропы, на которых скользили и падали люди, а на укатанной до блеска дороге ревели высокими оборотами машины в попытках преодолеть подъем возле арки.
Она задумалась. Ситуация складывалась следующим образом: если простить этих малолеток, то и зачинщик всего этого непотребства Олег автоматически избежит наказания, а делать такой подарок она ему не собиралась, даже из-за Ежевичкина. Да и милосердие самого Ежевичкина на него, взрослого и способного нести ответственность, тоже не распространялось.
Решительно вышла из кухни – картина была прежней: озадаченный Ежевичкин хмурился, малолетки вытирали сопли.
– Значит так! – громко сказала она. – Пока вы тут ныли, Родину снегом занесло!
Все в непонимании уставились на нее.
– Готовы вы ли трудом искупить свою вину? – грозно поинтересовалась она.
Пацаны согласно закивали, хотя не представляли, о чем это она.
– Отлично! Сейчас вы звоните этому Олегу и приглашаете сюда на субботник. Скажете ему, что если он по каким-то причинам не согласен, религия не позволяет или мозоль мешает, то будет шить рукавицы на зоне, куда отправится за вовлечение несовершеннолетних в совершение преступления. А во время следствия выплывут и его угрозы по телефону, проникновение в жилище и нападение на человека. А вы, братья по разуму, отправитесь в колонию для малолетних. Перспективы ясны?
Подростки дружно закивали.
– А делать-то что?
– А я не сказала? Надо очистить весь наш двор от снега и льда, чтобы все было квадратно и красиво. Думаю, для четырех человек – это вполне посильная задача.
Крепыш задумчиво стал загибать пальцы, что-то бормоча под исцарапанный нос.
– Нас двое и Олег – это три. А кто четвертый? Вы нам поможете?
– Да ты оптимист! – усмехнулась старушка. – Четвертый – это та овца, которая мне звонила. Олег ваш в курсе. И да, если вы начнете чудить или попытаетесь сбежать, то у нас тут на каждом углу камеры. Думаю, запись с утренним избиением пожилого человека ментов очень заинтересует. И потом, у меня есть хороший знакомый, генерал Евсеев, уж он-то по моей скромной просьбе раскрутит это дело.
Ежевичкин отвернулся и хмыкнул: а давно ли это Виталик стал генералом? Она рассерженно посмотрела на него.
– А ты, сестра милосердия, сейчас пойдешь в соседний двор, найдешь дворника и попросишь обеспечить необходимым инвентарем. Думаю, он будет несказанно рад тому, что работать будут другие, а зарплату получит он.
Крепыш вытащил телефон. Вздохнув, набрал номер Олега.
9 часов утра…
– У меня уже мозоли! – хныкала Натаха, глядя на свои ладони. – Я устала!
– Работай и не вякай! – прорычал Олег. Зачерпнул побольше снега на широкую лопату и отбросил на обочину. – Чем раньше управимся, тем раньше свалим отсюда.
– А почему я должна из-за тебя тут корячиться?! – по ее лицу потекли слезы, оставляя черные потеки туши. – Это ты виноват, это ты меня втянул!
– Заткнись, Натаха! – пригрозил он и со злостью отбросил снег.
На шестом этаже распахнулось окно.
– Разговоры разговаривать дома будете! – раздался звонкий голос бабы Капы. – Не вижу энтузиазма!
Натаха злобно пожевала криво накрашенными губами и натянула рукавички. Со вздохом подняла штыковую лопату и ударила по ледяной кромке.
У дома напротив пыхтели два подростка. Они, вдвоем навалившись на широкий скребок, с грохотом бежали по улице, снимая пласты прессованного снега.
Не спеша орудуя лопатой, откапывал детскую площадку Ежевичкин. Он, в отличие от остальных, вызвался добровольно, мотивируя тем, что труд на свежем воздухе прекрасно компенсирует сорванную утреннюю пробежку. Баба Капа не возражала, тем более, она все еще была на него рассержена, поэтому моряк тоже, можно сказать, отбывал наказание.
Она сидела на подоконнике, гладила кошку и посматривала в окно.
– Запомни, Сусанна, есть три вещи, на которые можно смотреть вечно: на проплывающий мимо труп врага, на отсчитывающий деньги банкомат и на то, как работают другие.
Сусанна внимательно слушала и кивала в полной солидарности.
Четыре часа спустя…
Бутерброды валились из трясущихся рук. Ноги дрожали от напряжения, а одежда прилипла к спинам от пота.
Баба Капа поставила перед ними дымящиеся кружки с чаем.
– Устали, соколики? – участливо поинтересовалась она.
Соколики хмуро кивнули, медленно пережевывая.
– Сейчас пообедаете, и снова в бой, – предупредила она. – Повторяю, все должно быть красиво и квадратно.
Соколики синхронно вздохнули. Натаха протянула ей свои пузырящиеся волдырями руки.
– Можно я домой пойду?! – проканючила она. – Я устала! Я сама – жертва!
– Жертва чего? – насмешливо прищурилась бабулька.
Лицо Натахи скривилось, выражая готовность заплакать.
– Я ему говорила, что это ошибка! А он со своим Петюней пристал, везде ему мафия мерещится, которая котов ворует и продает!
Она с размаху влепила Олегу пощечину.
– Успокойся уже! – он схватил ее за руку. – Да, я ошибся! И что?!
Он отпустил ее руку и посмотрел на бабу Капу.
– Пусть идет! Сами управимся! Одно нытье только!
– Ладно, – легко согласилась бабулька. – Но чтобы к шести вечера все было…
– Да поняли мы! – в один голос вскричали Олег и подростки. – Чтобы все было квадратно и красиво!
– Приятно иметь дело с понятливыми людьми! – захохотала баба Капа.
Шесть часов вечера…
Люди возвращались домой, заходили в арку и испуганно замирали, не узнавая родной двор. Кто-то даже выбегал обратно и в сомнении смотрел на табличку с названием улицы. Придомовая территория блистала чернотой очищенного от снега и льда асфальта, по которому можно было беспрепятственно, хоть с закрытыми глазами, дойти до своего подъезда без риска поскользнуться. Детская и спортивная площадки, которых утром даже не было видно, теперь радовали жителей своими привычными очертаниями качелей, горок и турников. Территория у мусорных контейнеров была чисто выметена, а сами баки стояли ровными рядами.
Вокруг все было квадратно и красиво.
***
Они сидели у больничной кровати и с сочувствием разглядывали Ахмета. Тот выглядел неплохо, только темные круги под утратившими блеск черными глазами да заострившиеся скулы говорили, что человек еще не до конца оправился после тяжелой болезни.
– Кошка живой? – спросил Ахмет.
– Живой, живой, – успокоила баба Капа.
– Хозяин нашел?
– Нашел. Мы ее себе оставили. Сусанной зовут.
– Хорошо. Сусанна – это хороший имя. Снег много ходить, новый дворника нашел?
Они в нерешительности переглянулись.
– Ахмет, тут такое дело… – неохотно сказал Ежевичкин. – В общем, так как ты долго отсутствовал, то взяли постоянного дворника. Сам понимаешь: зима, снег идет, его нужно убирать.
Узбек расстроенно вздохнул и кивнул.
– Я понимать.
– Ты не кисни, Ахмет, – успокоила баба Капа. – Выписывают тебя к Новому году, время есть, а мы что-нибудь придумаем. И потом, возвращаться тебе в сырой подвал все равно нельзя, тем более после болезни.
Ахмет снова кивнул.
– Работа новый искать надо, дом искать надо, – вздохнул он. – Знакомый на стройка есть, туда пойду.
Он был такой расстроенный, что баба Капа не выдержала.
– Я сказала, не кисни! – сердито пригрозила она и вытащила свой старенький мобильник. Решительно нажала на кнопки и приложила телефон к уху.
– Алло, Ушанчик?
***
– Да, мы исправили ошибку, – сухо подтвердила налоговый инспектор, оторвавшись от монитора. Метнула в него строгий взгляд из-под выщипанных бровей. – Все в порядке. Можете идти.
Соломон Петрович Шниперсон продолжал сидеть и натянуто улыбаться в ожидании чуда, а именно – извинений. Но чуда не произошло.
– Вы можете быть свободны, – с нажимом сказал второй инспектор, сидящий за соседним столом – молодой мужчина с модной бородкой.
Еврей нехотя встал и надел дорогую песцовую шапку.
– И шо, я свободен как кубинский революционер? – язвительно уточнил он. – За мной не придут посреди ночи и не будут делать нервы?
– Мы никому не делаем нервы, – раздраженно ответила инспектор. – До свидания.
Шниперсон нарочито медленно, с какой-то мстительной неторопливостью, собрал бумаги в папку и также не спеша направился к выходу из кабинета.
– До очень нескорого свидания! – бросил он на прощание и толкнул дверь.
Засунул папку под мышку и быстро пошел по длинному коридору, борясь с закипающей в груди злостью. Выйдя на улицу, позволил себе немного поэмоционировать, а именно – потрясти сжатыми кулаками и прошипеть негодующе:
– Крутят мне тут бейцы! Я еще вывихну свои ноги танцуя на ваших могилах!
А как не возмущаться, если тебя выдергивают из села в город в отделение налоговой и говорят, что у него, видите ли, задолженность по налогам образовалась! Да у Шниперсона никогда долгов не было! Точнее, никто об этих долгах не знает, а если даже и знает, то доказать не смогут, а это все равно что их нет! И вот сейчас он, уважаемый на все Ухтыблин-Улыбино и его окрестности Соломон Петрович Шниперсон все бросил, приехал в Мурченбург и два часа тряс бухгалтерскими бумагами и декларациями, доказывая, что он не верблюд, а очень даже уважаемый бизнесмен! Да это просто полный тухес какой-то!
Распахнул дверь припаркованных у входа жигулей, в раздражении плюхнулся на пассажирское сиденье и с размаху закинул папку на заднее сиденье. Следом полетела шапка. Сидящий за рулем Ушан хмыкнул.
– Все в порядке, Соломон Петрович?
Еврей оскорбленно посмотрел на своего помощника.
– Молодой человек, не говорите ерундой! Пока у нас каждый норовит сделать тебе нехорошо с понтом будто-то так и надо, ничего не будет в порядке! Ни-че-го!
– Понятно, – Ушан повернул ключ в замке зажигания. Посматривая в зеркало, задним ходом выехал с парковки.
Они ехали по Мурченбургу в полном молчании. Ушан внимательно смотрел на дорогу, Шниперсон с безучастным видом подглядывал на проплывающий мимо городской ландшафт.
А город готовился к Новому году. По указу местной администрации на центральной площади установили кривую елку, украсив ее уродливыми пенопластовыми игрушками, развесили на столбах китайские гирлянды с прошлого (или даже позапрошлого) года, над дорогами протянули широкие и красочные растяжки «С Новым годом, любимый Мурченбург!». Почистили центральные улицы, слегка зацепили прилегающие к ним переулки и, как водится, полностью забыли про периферию.
