Ден Истен
Баба Капа. Сборник рассказов
История пятнадцатая. Однажды сорок лет спустя…
1982 год. Мурченград. Средняя школа №77
Шел урок биологии: пестики, тычинки, венчики… Скукотища-а-а!
Биологичка в больших очках водила по плакату длинной указкой:
– Таким образом, ребята, мы видим, что это внутренняя часть двойного околоцветника, образованная лепестками и обычно ярко окрашенная. Строение венчика может быть разным. Венчик может быть…
Лариса Бойцова подперла одной рукой щеку, другой водила ручкой в тетради, записывая. Даже ей, отличнице, было скучно: то ли тема такая, то ли монотонный голос учительницы, а может – всему виной барабанящий по карнизу дождь, нагонявший сонливое состояние. Остальные тоже откровенно скучали: кто-то смотрел в окно, кто-то в стену, а хулиган Вовка Самохин просто спал на «камчатке», закрывшись портфелем.
Дверь открылась, и в кабинет заглянула завуч.
– Елена Михайловна, вы позволите на минуточку?
Ученики моментально сделали присущий всем советским пионерам пытливо-любознательный вид и зашелестели страницами учебников, а Вовка Самохин проснулся, торопливо вытер слюну с исчерканной красной пастой тетради и с обожанием уставился на доску.
Завуч зашла не одна, а с девчонкой, невысокой и худенькой. Школьная форма, выглаженный алый галстук. Очень миловидное лицо с огромным розовым родимым пятном на правой щеке.
Завуч положила руку на плечо новенькой.
– Ребята, знакомьтесь: Галя Соколова. Будет учиться с вами. Надеюсь, подружитесь. Садись, Галя.
Девочка растерянно огляделась в поисках свободного места. Лариса помахала ей рукой.
– Галя, ко мне садись!
Девочка села рядом с ней, смущаясь под пристальными взглядами одноклассников.
– Елена Михайловна, продолжайте! – кивнула завуч и вышла из класса. Ученики продолжали пялиться на новенькую, хихикая и перешептываясь, один только Вовка Самохин сложил руки на парте и снова заснул.
Указка требовательно застучала по учительскому столу.
– Ребята, потом познакомитесь! На доску внимание! Итак, образуется пестик при помощи одного или нескольких сросшихся плодолистиков…
Оставшаяся часть урока прошла более оживленно: все беспардонно рассматривали новенькую, громко обсуждая ее родимое пятно. Лариса, видя, что подобные разговоры смущают новенькую, возмущенно шипела на одноклассников:
– И что вылупились? В зоопарке, что ли? На доску смотрите!
Новенькая чуть не плакала от отчаяния, невольно прикрывая щеку ладонью. Закончилось это тем, что всегда спокойную, но нынче воинствующую Ларису Бойцову просто выставили из класса.
***
– Она стесняется, мама, – Лариса рассказывала о событиях прошедшего дня в школе. Родители, сорокалетние Капитолина Алексеевна и Александр Ефимович Бойцовы, внимательно слушали дочь.
– А так, даже красивая. И отличница! Я ее дневник видела – одни пятерки!
– А за что тебя выгнали с урока? – поинтересовался отец.
– А потому, что вылупились на нее как на мартышку в зоопарке! Хихикают, пальцами тычут! – возмутилась дочь. – Дикари какие-то! Ну, я там пошумела на них немного. А нечего пялиться на человека!
Мать одобрительно кивнула.
– Ладно, – улыбнулся отец. – А что дальше было?
– Дальше? Дальше была перемена, все ее обступили и давай спрашивать: кто такая, откуда приехала… и про пятно это… А Ванька Бокарчук подошел к ней с контурной картой и сказал, что ее пятно очень напоминает остров Сахалин. И все стали смеяться.
Глаза дочери гневно сверкнули, а родители переглянулись и синхронно вздохнули: дети, дети, какими же вы бываете иногда жестокими…
– Я завтра же пойду в школу и поговорю с учителями! – решительно сказал отец. – Пусть примут меры, иначе засмеют совсем девчонку.
– Во-первых, у нее свои родители есть, – возразила мать. – Во-вторых, заступничество учителей может Гале боком выйти – одноклассники совсем заглумят.
– Хорошо, что предлагаешь ты? – спросил отец.
Мать повернулась к дочери.
– Отличница, говоришь?
Дочь кивнула.
– Хулиган в вашем классе есть? – последовал неожиданный вопрос. – Чтобы все его боялись.
Дочь в удивлении округлила глаза.
– Вова Самохин.
– Двоечник, я так полагаю?
– Да.
– Обитатель последней парты?
– Да. А как ты догадалась, мама?
– Это классика, дочь. А над Галей он не смеется?
– Нет, ему не до этого. Он вообще нас не замечает, все больше со старшеклассниками общается.
– Значит так, Лариса. Вместе со своей новой подругой подходишь к Вове Самохину и говоришь…
***
– Самохин, у нас к тебе дело.
Стоявший спиной Вовка Самохин вздрогнул и повернулся. Уставился недовольно на одноклассниц, появившихся из ниоткуда в его секретном месте – за школьными теплицами, где он обычно покуривал. Воровато оглянулся и снова затянулся «Явой». Выпустил дым.
– Что за дело, Бойцова? – нетерпеливо спросил он.
– Ты же в курсе, что Галю Соколову обижают? – спросила Лариса.
– Какую еще Галю Соколову? – нахмурился Самохин и перевел взгляд на новенькую. – Эту, что ли? И что?
– А она – отличница, – назидательно сказала Лариса. – Это тот, кто учится на «отлично», Самохин.
– И что?
– Сделай так, чтобы ее не обижали.
– Ага, заняться нечем больше!
Галя покраснела и потянула свою единственную подругу за рукав школьной формы, но Лариса отмахнулась.
– Ты ей – защиту, а она тебя подтянет в учебе! – Лариса зашла с козырей.
Вовка задумался, почесал толстые щеки.
– Да ну! – отмахнулся он. – Меня кто только не подтягивал – бесполезно. Необучаемый я. Вот если бы просто дала списать…
Он посмотрел на Галю.
– Списать дашь?
Та еще больше покраснела, отчего родимое пятно стало более заметным.
– Тебе помощь предлагают, Самохин! – возмутилась Лариса. – А списать каждый дурак может!
– Ты, Бойцова, не обзывайся! – насупился Вовка. – Меня и так тупым считают, и отец, и учителя!
– Ты не тупой, ты смелый! – торжественно сказала Лариса. – Ты как благородный Арамис, который защищал честь своих дам! Прирожденный дуэлянт!
Вовка озадаченно шмыгнул носом.
– Кто?
Нет, кто такой Арамис, он знал – фильм видел, там еще с ним трое было: Портос, какой-то граф и один такой нервный, который прятал шпагу в ножны только для того, чтобы тут же ее достать. И слово «дуэлянт» ему тоже было знакомо. Просто никто никогда так его не называл. Тупым – да, трудным – всегда, будущим уголовником – постоянно, а вот дуэлянтом Арамисом, да еще благородным…
Лариса с удовлетворением наблюдала за его реакцией.
– Я просто… ленивый, – вздохнул Самохин и покраснел.
– Зато сильный, – вкрадчиво вставила Лариса.
– И сильный, – скромно повторил Вовка.
– Вот видишь, Самохин, как много в тебе скрытых талантов, – ласково улыбнулась Лариса и незаметно подмигнула подруге.
Вовка покраснел еще больше.
– Причем, Самохин, тебе нужно будет просто один раз сказать за нее слово, а заниматься с тобой будут постоянно. Представляешь? – вывалила очередной козырь Лариса.
Вовка представлял. Он представил, что от него наконец-то отстанут учителя, перестанет орать отец и, возможно, удастся дотянуть до десятого класса. Такая перспектива его очень порадовала.
– Ладно.
– Но только бить никого не надо. Только словом, – предупредила Лариса.
– Не, Бойцова, ты нормальная?! – возмутился Самохин. – Как я это сделаю?
– Ну, уж сумей.
Они удалились, оставляя Вовку в глубочайших раздумьях. С таким же задумчивым видом он пошел к крыльцу школы, так же задумчиво отсидел русский язык. Он даже не спал, потому что бессонница напала – слишком уж взбудоражили слова Бойцовой о его скрытом благородстве, задели потаенные душевные струны. И потом, где вы видели, чтобы Арамис спал на уроке русского языка? Неблагородно это, не по-мушкетерски.
Звонок возвестил об окончании урока. Учительница, забрав журнал, вышла из класса, следом потянулись ученики, но никто выйти не успел.
– Стоять всем! – громогласно объявил Вовка и, не торопясь, вышел к доске. Свистнул стоявшим у дверей.
– Класс закрыли! Живо!
Кто-то покорно просунул швабру в дверную ручку. Самохин обвел притихших учеников строгим взглядом, затем показал на парту, где сидели Лариса и Галя.
– Короче так. Если кто-нибудь из вас еще раз обзовет Синичкину…
– Соколову! – поправила Лариса.
– Да какая разница?! – отмахнулся Самохин. – Ладно, если кто-нибудь из вас обзовет Соколову, засмеется над ней или еще что, тому я лично проведу ПБП за школой. Поняли?
ПБП или профилактика борзого поведения – термин, придуманный лично Вовкой Самохиным. Метод же профилактики был предельно простым – витаминами: щелбан – это витамин А, шпала – витамин B, ну, а самые тугие получали витамин C – хорошую затрещину. Витамины Вова раздавал щедро, и не только одиночными дозами, но и целыми группами – но это если уж совсем его рассердить.
Вовку боялись, чего уж там говорить, поэтому все с опаской посмотрели на Соколову, затем на Самохина и кивнули. Витаминов никто не хотел.
40 лет спустя. Мурченбург (бывший Мурченград)
Владелец аптечной сети, Владимир Степанович Самохин, хмуро смотрел в телевизор.
– … И прямо сейчас с места событий наш репортер Марина Николаева. Марина? – ведущая программы «Мурченбург 24» посмотрела на большой монитор.
На экране появилась девушка в красном пуховике на фоне сверкающих в ночи полицейских мигалок.
– Здравствуйте! – прокричала она в микрофон, силясь прорваться сквозь вой сирен. – Минуту назад на этом пустыре закончилось задержание участников драки. Конфликт произошел между представителями шахматного клуба «Эндшпиль» и городской ассоциации бобслея «Монобоб»! По нашим данным в драке в общей сложности участвовало около семисот человек!
– Марина, есть ли пострадавшие?
– На первый взгляд – серьезно пострадавших нет! Ушибы, синяки, задетое самолюбие!
– Марина, на чьей стороне было преимущество?
Репортер посмотрела на автобусы с решетчатыми окнами, снова повернулась к камере и прокричала в микрофон.
– Сложно сказать…. Шахматистов было меньше, но они яростно сопротивлялись, и преимущество сначала было на их стороне! Бобслеистов оттеснили к бетонным плитам и с криками: «Бей саночников ладьей и ферзем!» закидали их шахматными фигурками! Но тут в конфликт влезла третья сторона – любители шашек! Они накинулись на шахматистов и бобслеистов!
– Марина, вы хотите сказать, что шашисты не поддержали шахматистов? – удивилась ведущая.
– Нет! Мы задали этот же вопрос лидеру шашечного клуба «Бразильские шашки» Ивану Бокарчуку! Перед тем, как его запихнули в автозак, он успел сказать, что им одинаково противны и те, и другие!
– Задержали всех участников драки?
– Нет, некоторым бобслеистам удалось сбежать на санках. За пустырем есть крутой спуск. Остальных всех задержали.
– Спасибо, Марина, – монитор за спиной ведущей погас. – На этой ноте, уважаемые телезрители, мы завершаем наш предновогодний выпуск. С вами была передача «Мурченбург 24». До новых встреч!
Палец нажал на пульт – экран погас. Самохин потер лоб и громко выругался.
В комнату заглянула жена, приятная пятидесятидвухлетняя женщина с родимым пятном на миловидном лице.
– Вова, ты чего?
– Ваньку Бокарчука помнишь? С нами в одном классе учился.
– Помню. И что?
– Задержали.
– Да ты что?! – жена прижала руки ко рту и присела на краешек дивана. – За что?!
– За нетерпимость к шахматистам и бобслеистам.
***
– Не сниму! Это мой талисман! – Иван Бокарчук сжал в ладони кулон в виде маленькой фишки-шашки и помотал головой. – Шнурки сниму, ремень сниму, но талисман – никогда!
– Не бузи тут! – рявкнул старший лейтенант, оформлявший задержанного. Для пущей убедительности стукнул кулаком по столу. – Сейчас посажу тебя в камеру к бобслеистам, будешь знать!
Бокарчук потрогал наливающийся синяк под глазом, нехотя снял шнурок с шеи, поцеловал талисман и положил на стол. Дежурный сгреб его в пакет и положил на стеллаж.
– Слушай, а почему вы шахматистов не поддержали? – поинтересовался он у Бокарчука. – С бобслеем-то понятно, но шашечники и шахматисты – друзья. Или нет?
– Или нет! – моментально вскипел Бокарчук. – Во-первых, не шашечники, а шашисты, во-вторых, дело принципа! ФИДЕ, считай, пробила себе место в летних Олимпийских Играх в 24-ом году в Париже, а мы, шашисты, глотаем пыль на обочине! Все думают, что в шашки играют только пенсионеры на лавочках, а вот хрен вам! Шашки – это целая философия, стратегия, борьба интеллектов! Это игра интеллектуалов! Понял?!
– Ты не ори, интеллектуал! – прикрикнул дежурный. – Кстати, а что такое ФИДЕ?
– Международная Шахматная Федерация, – презрительно бросил лидер городских шашистов.
– Завидуешь? – неодобрительно прищурился старший лейтенант. – Понятно. Пойдешь в камеру к шахматистам. Там тебя вылечат от этого разрушительного чувства.
Он нажал на кнопку, за решетчатой дверью показался конвойный.
– Сержант, определи его к шахматистам.
Бокарчук запаниковал.
– Не надо меня к шахматистам! – умоляющим голосом попросил он.
– Ага! Испугался?! – злорадно засмеялся дежурный. – Что и требовалось доказать!
– Можно мне к своим, а? – Бокарчук смотрел просящим взглядом.
Дежурный перестал смеяться и вздохнул.
– Не могу я тебя к твоим. Ты – главный идеолог, и кто его знает, что в твоей голове. А вдруг ты их на бунт поднимешь, бессмысленный и беспощадный, а? Или голодовку устроите? Не, даже не проси.
– Товарищ старший лейтенант, а может, его к филателистам? – робко вставил конвойный. – Утром троих задержали по подозрению в подделке почтовых марок.
– К филателистам? Хм-м-м…, – задумался дежурный. – Хочешь к филателистам?
Бокарчук закивал так, что, казалось, у него отвалится голова.
– Я марки с детства собираю! Хочу! Да!
– Ладно, сержант, закрой его с филателистами, – смилостивился дежурный.
***
Самохин позвонил знакомому судье с целью выяснить судьбу одноклассника Ивана Бокарчука. После непродолжительного разговора положил трубку и взглянул на обеспокоенную жену.
– Ну, что там с Ваней? – спросила Галя.
– Административное правонарушение. Пятнадцать суток.
Галя огорченно вздохнула.
– Бедный Ванечка.
– Дебил твой Ванечка! – резюмировал Владимир. Встал с дивана и зашагал по просторной гостиной.
– Новый год скоро, – сокрушалась Галя.
– Вот там его и встретит. К старому Новому году выйдет.
– Лариса звонила, спрашивала, – вздохнула Галя. – Беспокоится.
Владимир улыбнулся.
– А помнишь, как Ванька на выпускном учудил?
Галя засмеялась. Да уж…
1986 год. Мурченград. Выпускной в средней школе №77.
Плакали все: выпускники, родители, учителя. Даже трудовик, Михал Михалыч Самоделкин, обладавший железным характером и стальной волей, плакал. И даже Фаина Зиновьевна, ныне школьный завхоз, а в далеком прошлом – литейщица на заводе, женщина суровая и невозмутимая, плакала.
На сцене актового зала стоял стол, обтянутый кумачом. За ним сидели директор, учителя, завучи.
– Дорогие ребята! – торжественно объявила директор. – Сегодня мы провожаем вас во взрослую жизнь! Вы уходите, а мы остаемся, и нам, конечно, нелегко прощаться с вами! Но знайте: как бы трудно вам ни было, с какими бы преградами вы ни столкнулись на своем жизненном пути, вы всегда можете прийти к нам, вашим учителям! Мы всегда вас выслушаем, поймем и дадим мудрый совет!
С заднего ряда встал Ванька Бокарчук.
– А мне уже трудно, и мне нужен совет!
Директор сделала вид, что не слышит и придвинула микрофон к губам.
– Десять лет назад вы пришли сюда совсем маленькими! Мы до сих пор помним ваши лица, смешные и напуганные! И мы приняли вас, провели по светлым школьным коридорам, а затем…
– Я так и знал, что все слова о помощи – это демагогия! – выкрикнул Бокарчук.
– Вы сели за свою парту в своем родном классе! – повысила голос директор. Завуч метнула в десятиклассника испепеляющий взгляд и погрозила пальцем, но Бокарчук не унимался.
– Я, может, десять лет это хотел сказать, но терпел и ждал подходящего момента!
– И первый человек, которого вы увидели в этом классе, был ваш учитель! Ваш первый учитель, ребята! Самый родной, самый дорогой человек в школе! И вы все прекрасно помните, как он заглянул в ваши глаза и сказал ласково… – директор с тревогой посмотрела на подбежавшего к сцене Бокарчука и взвизгнула, уже себя не контролируя. – За каким чертом ты сюда приперся?!
Но Ванька Бокарчук уже влез на сцену, поправил зачесанные волосы и одернул серый пиджак.
– Я хочу сказать, что люблю Ларису Бойцову! А она меня – нет. А я все-таки хочу ее замуж позвать. И вот прошу совета у вас, дорогие учителя, и у всех: как мне быть?
В актовом зале повисла гробовая тишина, затем скрипнули стулья, и десятки присутствующих повернулись к красивой десятикласснице. Та ошарашенно посмотрела на сцену, затем, растерянно, по сторонам. С заднего ряда поднялась женщина.
– Она согласна! – выкрикнула женщина.
– Вы уверены, Капитолина Алексеевна?! – недоверчиво спросил Бокарчук.
– Конечно. Я же ее мать! – заверила женщина и пошла к выходу. – А теперь пойдем это дело обсудим, зятек!
– Вот это теща! – восхищенно прошептал Бокарчук. – Бегу, тёщенька!
Он спрыгнул со сцены и вприпрыжку побежал к выходу.
Неизвестно, о чем они там говорили, но аттестат Иван Бокарчук получал хмурым, держась за ноющее красное ухо.
***
– Вытащи меня отсюда! Ты даже не представляешь, каково это – сидеть с филателистами! – чуть не плакал Бокарчук. – Ты знаешь, что такое гуммирование?!
Самохин озадаченно почесал гладковыбритые щеки.
– Нет, и что это?
– Это нанесение клея на обратную сторону марки! – прорыдал Бокарчук. – А клеммташ?! А кляйнбоген?!
– Ты не ругайся!
– Я не ругаюсь! Это их терминология! И вот этой своей терминологией они меня кошмарят целыми днями! Вытащи меня отсюда!!!
В глазах одноклассника была такая тоска, что Самохину самому захотелось зарыдать.
– Ваня, я пытался. Звонил, с людьми разговаривал… – виновато сказал он. – Но приговор суда вступил в силу, поэтому придется тебе две недели побыть тут. От звонка до звонка, как говорится…
Бокарчук отвернулся, прижав руки к заросшему редкой щетиной лицу.
– Лариса звонила. Спрашивала о тебе, – сменил тему Самохин, решив поднять настроение незадачливому арестанту.
Слезы на глазах Бокарчука высохли сами собой, испарились, уплывая невидимым паром в маленькое зарешеченное окошко комнаты для свиданий. Во взгляде, секунду назад обреченном, появилась жизнь.
– Лариса? Бойцова? – прошептал он.
– Тебе ли не знать, что она уже тридцать лет носит другую фамилию.
– Я в курсе, – отмахнулся одноклассник. – Калинина. И как она?
– Подробностей не знаю, они там с Галкой болтали, – пожал плечами Самохин. – Вроде все хорошо у нее.
– Ну и хорошо, – грустно ответил Бокарчук. – Знаешь, я тут много думал…
– Это радует.
– Не перебивай. Просто времени тут хватает. Вот ты свою Галю любишь?
Вопрос прозвучал неожиданно, но Владимир давно знал, что его школьный приятель сам по себе – одна сплошная неожиданность. Умел он шокировать, и очень часто – неприятно.
– Разумеется! – искренне воскликнул Самохин. – Не сразу, конечно, это произошло. Сначала я чувствовал к ней обычную благодарность – сколько она со мной возилась, помнишь?! Учиться заставляла, экзамены какие-то устраивала. Плотно за меня взялась. Это я потом понял, что она на мне тренировалась – к поступлению в педагогический готовилась.
– Как и Лариса, – грустно сказал Бокарчук.
– Да. Но мне ли обижаться? То, что я поступил на фармацевтический факультет и еще окончил его успешно – это целиком и полностью ее заслуга. Раскрутился, бизнес в гору пошел, опять же благодаря ей! Все-таки, Ваня, мужика делает женщина, как ни крути! А потом я влюбился, и теперь кроме нее мне никто не нужен. Только не пойму, к чему ты вопрос задал?
– Да к тому, что мы оба по-своему счастливы, Вовка! – задумчиво сказал Бокарчук, постукивая пальцами по исцарапанной поверхности металлического стола. – Ты – рядом с Галей, а я… сам по себе. Знаешь, что мне сказала мать Ларисы тогда, на выпускном?
Самохин помотал головой.
– Откуда мне знать, ты же не говорил. Знаю только, что она тебе в ухо зарядила.
– Это уже потом, после того, как я сказал, что если Лариса не выйдет за меня замуж, то я спрыгну с моста! – отмахнулся Бокарчук.
– Ты идиот?! Хотя, да – ты идиот!
– Был идиотом, – криво усмехнулся Бокарчук. – Перед этим она мне сказала, что насильно мил не будешь. Если ее дочь меня не любит, то тут ничего не поделать. Еще она сказала такую вещь, что любовь – это совсем не обязательно быть рядом с любимым человеком, жить с ним вместе. Я тогда это не понял, мол, как так-то? Что это за любовь такая странная?
– А она что ответила?
– Сказала, что достаточно просто знать, что этот человек где-то есть, живет, и даже счастлив с другим. Понимаешь? Просто любить, не претендуя на взаимность.
Самохин пожал плечами: у него другая ситуация, его любимый и любящий человек – рядом.
– Так вот… – продолжал Бокарчук. – В общем, здесь я и вспомнил ее слова. А ведь и правда! Вот смотри… Лариса сейчас живет далеко от меня, за Полярным кругом, а мне хорошо от того, что она просто есть! Живет! Она счастлива с этим Калининым, и мне тоже от этого хорошо! Ведь когда любишь, то хочешь, чтобы человек был счастлив, так? И без разницы, с кем. Без разницы, за кого она вышла замуж, с кем спит, от кого рожает, кому пироги печет – это не важно! Главное – ТЫ любишь этого человека! И тебе этого достаточно.
– Прямо как в кино или в романах, – хмыкнул Самохин, представляя свою Галю за Полярным кругом с другим мужчиной. В душе всколыхнулся протест.
– Вот как раз в кино ты этого не встретишь, – возразил Бокарчук. – Это было бы очень скучное кино: ни тебе сцен ревности, ни измен, ни сковородкой по роже. А зрителю подавай зрелище.
Самохин посмотрел на приятеля. У того был такой одухотворенный вид, словно у Будды, познавшего легкость бытия.
– Плохо только одно: чтобы понять это, мне понадобилось столько времени. Мне ведь уже за полтос перевалило, – вздохнул Бокарчук.
– Нам всем уже – за полтос. И что получается, я Галю не люблю?
– Ты меня спрашиваешь?
– А здесь кто-то еще есть?! Я вот, например, не могу представить, что Галка от меня уйдет, а я буду сидеть один и любить.
– Не знаю, Вовка. Я одно знаю: мне хорошо от того, что Лариса счастлива. Пусть и без меня.
В комнате для свиданий повисла долгая тишина. Тягучая и непонятная. За металлической дверью послышались звуки шагов конвойного и почти сразу же – лязг отодвигаемого засова.
– Свидание окончено!
***
– Зойка как? – улыбнулась баба Капа, прижимая телефон к уху.
– Хорошо, мама! – засмеялась Лариса. – Рисует отлично, оказывается. Она парусник нарисовала простым карандашом, так Вася долго удивлялся: настолько все детально прорисовано и с соблюдением пропорций. Талант растет!
– Замечательно! – одобрительно сказала баба Капа. – Внук-то мой как там?
– Служит твой внук, – вздохнула Лариса. – Мы его почти не видим. Ты жди, он сам тебе позвонит на Новый год.
– Знаю! Он всегда звонит! – с гордостью ответила баба Капа.
– Мама, ты про Ваню Бокарчука слышала? – вдруг спросила Лариса.
– Нет, а что?
– Сидит. В вашем мурченбургском спецприемнике. Пятнадцать суток дали.
– Алименты не платит?
– Он там по другой причине – как участник массовых беспорядков. Я по телевизору часто мурченбургские новости смотрю. А ты не смотришь?
– Иногда, если только кино хорошее…
– С твоим участием? – хихикнула дочь. – Продолжаешь сниматься?
– Я, дочь, ушла на взлете! Непобежденная, непревзойденная! – баба Капа гордо тряхнула седыми волосами. – Так что там с Бокарчуком?
– Да просто жалко его, мама. Он всегда был каким-то… отчаявшимся, что ли?
– А что случилось-то?
Лариса вкратце рассказала матери суть дела. Баба Капа засмеялась.
– Так это же в квартале от нас произошло! Я слышала об этом, но не знала, что Бокарчук там тоже был. Говорят, знатная свалка была. Да уж… Выгулял Ванечка свое задетое самолюбие, да еще других втянул. Я вообще не понимаю, как такое могло произойти. Отдельные виды спорта, у каждого свои погремушки, как они вообще могли пересечься?
– В соцсетях произошел конфликт между шахматистами и бобслеистами. Бобслеисты написали, что шахматы только тогда станут спортом, когда фигуры будут весить по восемьдесят килограммов и их будут перетаскивать по огромному полю, вот тогда это будет достойное сочетание интеллектуальных и физических способностей. А так, это не спорт, а настольная забава с претензией на глубокую философию, не приносящая телу никакого развития, кроме как для ягодичных мышц. Шахматисты в ответ написали, что нет ничего забавнее, чем взрослые мужики в лосинах и в шлемах космонавтов, на бегу прыгающие в санки с логотипами автогигантов типа «BMW» и «Ferrari». Так, слово за слово, интернет-конфликт вырос в побоище на улице. А Бокарчук влез из-за обиды на то, что шахматы, возможно, скоро станут олимпийским видом спорта, а бобслей – уже таковым является.
Обе засмеялись.
– Знаешь, дочь, есть у меня две знакомые каратистки, Надя и Стелла, – сказала баба Капа. – Черные пояса. И мне даже сложно представить, чтобы они отзывались о шашках или шахматах плохо. Они профессиональные спортсмены, а любой спортсмен уважает не свой вид спорта! Он может его не любить, не понимать, но никогда плохого не скажет. А этих же, альтернативно одаренных, набралось аж семьсот человек! Да еще в одном месте! О, боги!
Две недели спустя…
Отгремели праздничные фейерверки, доеден тазик оливье, пришло и прошло Рождество.
Ваня Бокарчук вышел за ворота спецприемника и вдохнул полной грудью морозный воздух свободы. Улыбнулся толпе с транспарантами и цветными шарами.
– Ивану Бокарчуку – наше троекратное ура! Ура! Ура! Ура!
Представители шашечного движения Мурченбурга и им сочувствующие приветствовали своего кумира. Он с улыбкой подошел к двум девицам в расшитых платьях и высоких кокошниках. Девицы протянули ему каравай в виде фишки для шашек с маленькой солонкой посередине.
– Добро пожаловать на свободу, Иван Дмитрич! – певуче сказали они и поклонились.
Бокарчук важно отщипнул кусочек каравая, окунул в солонку и закинул в рот. Посмотрел в сторону и чуть было не подавился. Совсем рядом стояла молчаливая толпа, с шарфиками в черно-белую клетку и с флагом с изображением ферзя. Это были члены шахматного клуба «Эндшпиль», встречающие своего лидера, который вот-вот должен был выйти из ворот спецприемника. Отбывал наказание шахматный гуру среди злостных неплательщиков алиментов.
К своему ужасу чуть поодаль он обнаружил еще одну группу людей с флагом городской бобслейной ассоциации «Монобоб». Они ждали своего лидера, который провел пятнадцатисуточный арест среди нетрезвых водителей.
Ворота за спиной открылись, и вышел интеллигентного вида мужчина в очках. Шахматисты оттеснили Бокарчука и его приближенных, неистово приветствуя местного гроссмейстера. Размахивали флагом и скандировали:
Мы, шахматисты, народ мускулистый!
Нас не заманишь шашкой шашистcкой!
Нас не заманишь трассой бобслейной.
Устала правая, ходи левой!
Не успели шахматисты как следует поприветствовать своего лидера, как ворота снова открылись и вышел бородатый мужик в кожаной куртке – главный бобслеист Мурченбурга, он же – инициатор всего безобразия, он же – автор того самого поста, с которого все и началось.
– Одинокий Боб вышел! Виват! – заорали апологеты бобслея и смели в сторону шахматистов и шашистов. Запели:
Где-то на белом свете,
Там, где всегда мороз
Трутся полозья санок
О земную ось!
Мимо летят столетья,
Спят подо льдом моря,
Лихо несутся сани,
Вздрагивает Земля!
Ла-ла-ла-лала!
Плачет под тобой Земля!
Лидеры трех спортивных сообществ неприязненно смотрели друг на друга…
***
Курьер протянул большую коробку, вдоль и поперек обклеенную фирменным скотчем.
– Я вам что-то должна? – баба Капа поиграла коробкой в руках. Увесистая.
– Все уже оплачено отправителем. Только расписаться, – курьер протянул планшет и ручку. Баба Капа вручила посылку Ежевичкину и поставила в графе «получатель» свою витиеватую корявку.
Курьер вынул из внутреннего кармана форменной куртки маленький календарик. На календаре была изображена баба Капа, точнее, ее сценический образ – баба Настя.
– А вы не могли бы автограф поставить? Для деда. Фильм ему очень понравился с вашим участием.
– Без проблем. А откуда этот календарик? – спросила она, вертя в руках глянцевый прямоугольник. Бумага была плотной, печать качественной. Поднесла к глазам и вчиталась в мелкий шрифт в правом нижнем углу: изд-во «Мойша-Полиграф».
– Купил в книжном магазине. Я когда узнал, кому заказ, то сразу в книжный забежал и купил.
– И почем?
– Восемьдесят рублей.
– Наверное, никто не берет за такую цену.
– Маленькие – не знаю, а вот настенные квартальные с вашим изображением – при мне пять человек купили. Они по четыреста. Так автограф дадите?
– Конечно! – спохватилась баба Капа. – Деда как зовут?
– Станислав Трофимович.
Баба Капа вывела аккуратными буквами на глянцевой поверхности: «Станиславу Трофимовичу от Бойцовой К. А. с наилучшими пожеланиями!». Завизировала витиевато.
Закрыв за курьером дверь, она пошла в комнату. Ежевичкин сидел за столом, на котором стояла нетронутая коробка.
– Я думала, ты уже распаковал! – возмутилась баба Капа.
– Так не мне же адресована! – удивился моряк.
– Ох, уж эти этикеты! Где ножницы?
Через три минуты они открыли коробку. Первой вытащили еще одну коробку: узкую и длинную.
– О, это мне! От Васи! – воскликнул Ежевичкин. Открыл коробку и бережно вытащил модель легендарной советской атомной подлодки-ракетоносца К-19. – Обалдеть!!!
Моряк смотрел на лодку с выражением такого неописуемого восторга, что баба Капа засмеялась. Хорошо, когда с возрастом не проходит способность удивляться и радоваться. Даже не просто хорошо – это замечательно!
Она вытащила что-то прямоугольное и тяжелое, в несколько слоев обернутое в пупырку. Осторожно размотала и ахнула. Ежевичкин заглянул через ее плечо и охнул. Сусанна, сидевшая тут же на столе, удивленно мяукнула.
На столе лежал портрет, выполненный обычным карандашом на мелованной бумаге, в раме из вишневого дерева и за стеклом. Ее, бабы Капы, портрет. Это не была забавная детская мазня типа рожа по циркулю, точки-глаза и черточка-рот. Это была профессиональная работа! Рисованная баба Капа сидела вполоборота на фоне Кольского залива и задумчиво смотрела в даль.
– Однако, – сказал потрясенный Ежевичкин и перевернул портрет. На оборотной стороне была надпись ровным, по-школьному, почерком: «Моей дорогой бабушке Капе от Зои».
– Это когда ты успела ей попозировать? – задумчиво спросил Ежевичкин.
– Я не позировала. По памяти, наверное.
Рядом с картиной затренькал мобильник бабы Капы.
– Алло?
– Капитолина Алексеевна, здравствуйте, это Владимир Самохин. Муж Гали Соколовой, подруги вашей дочери.
– Я помню тебя, Вова. Случилось что?
– Да! То есть, нет, но может. Я у вас помощи хотел попросить. В общем, сегодня Ваня Бокарчук на свободу выходит. Если в двух словах, его на пятнадцать суток…
