Диана Шмелева
Ошибка разбойника
Разочарованный кабальеро отпустил руку Инес. Этот страх ему не был нужен. Дон Стефано хотел от очаровавшей его сеньориты ответной страсти, желания, на худой конец, любопытства, но только не страха, переходящего в возмущение.
Сеньор снял шляпу и поклонился, а девушка присела в ответ, затем взяла кота и ушла в дом.
24. Обычное деревенское преступление
Чувствуя, что быстро ему не уснуть, дон Стефано решил прогуляться рядом с Хетафе. Лунный свет и утоптанная тропинка позволяли не споткнуться в потёмках, а бьющий неподалёку маленький родник с ледяной водой пришёлся бы кстати охваченному жаром мужчине.
Кабальеро шёл, не спеша, размышляя, каким ещё способом можно увлечь сеньориту Инес. Свои подарки он собирался вручить завтра, но скорее гадал, каким способом – сама или с отцовской помощью – девушка обставит отказ, чем надеялся продвинуться на пути соблазнения. Ничего толкового в голову не приходило. Хоть женись, не будь это совершенно бессмысленно. Неутолённое желание дон Стефано считал глупейшей причиной для вступления в брак. Оставалось идти по тропинке и пинать носком башмака попадавшиеся по дороге камешки.
Неожиданно кабальеро расслышал впереди звук торопливых шагов. Он свернул, не желая ни с кем встречаться, и остановился недалеко от тропинки. Вскоре показалась быстро шедшая крестьянка, судя по платку – незамужняя, по походке – молоденькая. Дон Стефано лениво подумал: «Возвращается от любовника, с чего бы ещё девке шляться посреди ночи? Почему не воспользоваться? Обойдётся в монету-другую, остудит не хуже холодной воды и вернёт ясность мысли«, Кабальеро решил, что слишком увлёкся неуступчивой дочкой идальго, и развлечение придётся кстати. Чтобы девка не проболталась – вдруг она не с одним парнем гуляет, и за доброе имя ей уже поздно бояться, мужчина решил подойти сзади и скрыть лицо. В два шага дон Стефано догнал прошедшую мимо девушку, одной рукой обхватил её, прижав её руки к телу, другой закрыв рот. Перепуганная крестьянка отчаянно вырывалась, а сеньор ей шепнул:
– Тихо, не бойся, плачу серебряную монету.
Девушка будто не слышала. Кабальеро отпустил бы её – Хетафе ему не принадлежит, но, видимо, здешние крестьянки настаивали отвары для умывания на тех же травах, что и дворянки. От случайно встреченной девки пахло теми же цветами, что от сеньориты, только резче. Запах был терпким, пряным, но узнаваемым. Образ Инес вспыхнул перед глазами, сделав желание нестерпимым и требующим немедленного утоления. Всё же дон Стефано пока не переходил к насилию старался говорить мягко и решил позволить девке набить цену:
– Тебе понравится не меньше, чем с парнем, от которого ты идёшь. Не бойся, я умею быть осторожным, ты не забеременеешь от меня. Три монеты! – цена была очень хорошей для гулящей девки средней руки даже по меркам богатой Сегильи.
Уговоры не действовали. Начиная беситься из-за ломания деревенской потаскушки, дон Стефано злобно крикнул ей в ухо:
– Если ты девственница – дам золотой! – кабальеро не думал, что ему попался несмятый цветок, однако его обуяло нешуточное желание.
Бесполезно. Девушка вырывалась, будто не устала и не слышала слов мужчины, которому надоело её уговаривать. Он оттащил свою жертву в сторону, сделал, что ему так хотелось, и был удивлён, что девчонка оказалась невинной. Вернув способность рассуждать трезво, сеньор почувствовал досаду – ему случалось брать женщин насильно, когда он был в дурном настроении, а подвернувшаяся простолюдинка ломалась, но расположение духа при этом не улучшалось. Он не понимал знакомых, находивших в насилии особое удовольствие и порой похищавших красоток из простых, бедных, но честных семей. Собираясь похитить Инес, дон Стефано рассчитывал, что она смирится со своей участью и не станет противиться. Pади красоты девушки кабальеро был готов потратить на неё немалое время.
Сегодняшняя крестьянка лежала, раскинув руки и ноги, уставившись в небо и тяжело дыша. Она никак не откликнулась на слова обесчестившего её мужчины:
– Ну не реви. Вот тебе золотой. Я его положу в карман твоего передника. Ты, наверное, и не видела таких денег.
Дон Стефано, хотя сбил охвативший его жар, остался недоволен – раз он ошибся, и у девчонки любовника не было, его поступок мог повлечь шум. Впрочем, в Хетафе, как и всюду в Эспании, женщины наверняка боятся жаловаться на насилие, опасаясь позора себе и семье, так что, придя в себя, эта крестьянка смирится и припрячет монету. Если деньги ей нужны срочно и она пустит их в ход, то беспокоиться вовсе не о чем – оплаченное насилие станет обычной сделкой с продажной женщиной.
Лица кабальеро девка не могла разглядеть. Зачерпнув воду из родника и плеснув её на лицо жертвы, дон Стефано направился обратно в селение.
***
Проснувшись позже обычного, сеньор дель Соль с удивлением узнал – дон Хуан опередил его. Встал на рассвете и, для краткого прощания заглянув в дом идальго, уехал. Решив, что юноша не посмеет рассказать о договоре, в котором собирался сыграть неприглядную роль, дон Стефано как ни в чём не бывало направился к сеньору Рамиресу.
Встретили его с обычной приветливостью, чем убедили – несостоявшийся соблазнитель Инес ни в чём не признался. Заговорили о лошадях дона Фадрике, который выгуливал сейчас своих верховых, потом беседа перешла на охоту, и дон Стефано нашёл, наконец, случай преподнести хозяину дорогое ружьё. Идальго, однако, не стал даже смотреть:
– Благодарю, дон Стефано, но я никогда не принимаю подарки дороже, чем могу позволить себе купить, – и, не дав гостю ни слова на уговоры, улыбнулся. – Посмотрим, кто больше настреляет дичи – я из своего старого или вы вот из этого.
– Вы окажете мне любезность и пойдёте со мной на охоту?
– Если вы не против, то завтра можем сходить втроём. Заодно оцените собак дона Фадрике.
– С большим удовольствием!
Про себя кабальеро подумал – хотя идальго подарок отверг, сеньорита может иначе распорядиться серьгами и кулоном, которые он успел вручить служанке со словами о том, что он просит принять сущую безделицу, но не хочет, чтобы сеньор Рамирес понял его превратно. По реакции старухи дон Стефано догадался: она желает своей сеньорите лучшей судьбы и уверена – кабальеро очарован, а от начала ухаживания за благородной девицей до предложения законного брака пройдёт недолгое время, даже если сейчас сеньор всего лишь заинтересовался красавицей.
Хозяин и гость обсуждали будущую охоту, сеньорита склонилась над вышиванием, и неожиданно мирная сцена была прервана ворвавшимся в комнату старым работником:
– Сеньор, Хилу нашли!
– Нашли? Что с ней? Почему её стали искать? – идальго выглядел скорее удивлённым, чем встревоженным.
– Вчера, когда она не пришла, мать подумала – осталась на ночь у тётки, но она и утром не появилась, а кому корову доить? Мальчишку в Ластрес отправили, а тётка сказала – Хила на ночь глядя ушла, всего две мили, дорога спокойная, тропинка известная, лучше поздно прийти, зато до рассвета не надо к корове бежать, мать-то её еле ходит…
– Знаю я про корову, что с девушкой, говори! Неужели сорвалась со скалы?
– Где там, сеньор! Она по тропинке и с завязанными глазами прошла бы! Наш пастух пошёл, смотрел рядом, мало ли вдруг… Услышал, говорит, как скулила…
Идальго вскочил, а его дочь, взволновавшись, подняла голову. Дон Стефано догадался – речь о некстати подвернувшейся ему девчонке, – и сосредоточился на том, чтобы встретить любые известия с видом полной неосведомлённости, благо сейчас никто не обращал на него внимания. Слуга продолжал:
– …Беда с ней… напал на неё кто-то, еле живая.
Насильник подумал: изрядное преувеличение, девчонка потрясена нападением и бесчестьем, но никаких увечий он ей не нанёс. Вчера дон Стефано был удивлён, что эта… как её… Хила не пришла в себя сразу, но не счёл нужным возиться с крестьянкой.
От воспоминаний кабальеро отвлёк резкий голос пожилого идальго:
– Дон Стефано, простите, сейчас мне некогда разговаривать с вами. Если угодно, зайдите вечером.
– Разумеется, сеньор Рамирес, – пробормотал кабальеро, про себя чертыхаясь.
***
День тянулся тоскливо. Кабальеро расположился в тени под навесом таверны, делая вид, что читает, и слушал обрывки доносившихся до него разговоров между слугами и посетителями, из которых узнал: Хила слыла в деревне скромной, работящей девицей, а припозднилась, разрываясь между больными тёткой и матерью. Простолюдины были взбудоражены нападением – о дурных людях в окрестностях их селения давно не слышали, представить, что в деле замешан кто-то из местных, не хотели и думать.
Потом те, кто постарше, стали вспоминать былые времена – бродивших во время и первые годы после войны дезертиров, разбойников, местных негодяев, считавших удалью подмять девушку, не спросив согласия. Хилу жалели, недоумевая, кто мог пойти на лихое дело, и порой косились на чужака – сидевшего в таверне кабальеро. Чуть позже от своего лакея дон Стефано узнал – поминали и его молодого приятеля, уехавшего поутру не потому ли, что сотворил ночью? Не сумел соблазнить сеньориту и польстился на простую крестьянку?
Кабальеро досадовал на невезение: «Угораздило девственницу за околицей шляться в такое время, когда дома только гулящие не сидят…».
Ближе к вечеру в таверне появилась старая служанка Рамиресов и, что не удивило разбойника, вернула подарок, приложив письмо. Когда дон Стефано пытался, состроив просительное выражение лица, убедить старуху, что глубоко огорчён и относится к семейству Рамиресов с безупречным почтением, та отмахнулась:
– Наш идальго сказал: в Сегилье, если девице передают подарки, минуя отца, то говорят – она очаровала его, а там недалеко и до инквизиции! Мало нашему Хетафе несчастий, только святого суда не хватало, помоги господи!
На это дон Стефано не нашёл что ответить, только подумал: «Идальго инквизицию поминает как подставку для чайника, однажды накличет» и развернул письмо:
«Благодарю вас, сеньор! Уверена, ваш подарок делает честь вашему вкусу, но в Хетафе, в отличие от Сегильи, не принята столь изысканная благодарность за гостеприимство. Увы, не могу оценить, как вы передали, безделицу, я не стала смотреть её, чтобы вернуть без сожалений. Отец передаёт вам почтение. И.Р.». Кабальеро сложил из листка бумажную птичку, спустился в кухню спросить об обеде и, улучив подходящий миг, отправил записку в огонь под котлом.
***
К вечеру дон Стефано перебрал в уме все детали, которые могли возбудить против него подозрения, и направился на ужин к идальго, намереваясь держаться так, чтобы хозяин счёл его непричастным к насилию над злополучной Хилой. Стоит ли говорить, что в этот вечер ему не были особенно рады. Отставной лейтенант был хмур, его дочь, хотя не изменила себе, приветствуя гостя поклоном, не пыталась казаться весёлой. Идальго, разлив вино, прямо сказал:
– Негодяй скрылся, не оставив следа, по которому его можно достоверно найти.
– Девица не запомнила ни единой приметы? Странно.
– Она повредилась рассудком.
«Проклятие! Кто бы мог подумать, что простая крестьянка окажется такой неженкой! Если у идальго были сомнения насчёт насилия, то их не осталось».
– У неё в кармане передника нашли золотую монету, – ровным тоном продолжил пожилой дворянин.
Дон Стефано чуть было не сказал – быть может, Хила продала свою честь, но лишение девственности порой настолько болезненно… Однако под прямым взглядом идальго он остерёгся обвинять жертву.
– Монету несчастная могла случайно найти.
Сеньор Рамирес отвлёкся, чтобы добавить себе вина.
– Всё может быть. В наших краях не видели бродяг, случайных людей, чужаков, – не меняя тона и не делая паузы, идальго закончил фразу: – кроме, конечно, вас доном Хуаном и ваших слуг.
Прикусив язык, чтобы не изобразить возмущение, кабальеро кивнул и поспешил упредить обвинение в свой адрес:
– Да, я тоже не видел. Вчера вечером я прогулялся по тропинке, если не ошибаюсь, она как раз в Ластрес ведёт, ничего особенного услышать не довелось.
В представлении дона Стефано, его прогулку могли заметить, поэтому скрывать не имело смысла.
– На руках и ногах девушки синяки – её крепко схватили.
Как ни хотелось сеньору дель Соль заронить подозрения против своего недавнего приятеля, он заставил себя удержаться, сообразив – девушка попалась довольно крепкая, от изнеженного юнца при небольшом везении могла бы отбиться.
– Думаете, негодяй был не один?..
Сеньор Рамирес промолчал, глядя на бутылку вина, а дон Стефано со всем возможным участием предложил:
– …Девушке, может быть, требуется врач и лекарство – мне несложно найти и прислать в Хетафе.
– Не стоит, дон Фадрике обо всём позаботился. Он сейчас провожает Хилу в обитель у нас по соседству. Монахини умеют ухаживать за умалишёнными, иногда настолько успешно, что рассудок к ним возвращается. Прошу меня извинить, дон Стефано, но на охоту завтра с вами я не пойду.
– Понимаю, сеньор. Я навещу родственника – дона Хосе. Бог весть когда доведётся вновь выбраться в ваши края. На следующий день поутру уеду.
Не будучи способен строить какие-либо планы, кабальеро откланялся. Взгляд, которым хозяин дома его проводил, дон Стефано толковать не пытался.
25. Тайное сокровище
Несмотря на то, что дела в Хетафе складывались из рук вон плохо, дон Стефано решил ещё раз навестить своего якобы родственника и отправился к нему поутру, надеясь застать трезвым. Дон Хосе хмуро приветствовал гостя, предложил фрукты из своего сада. Обменялись несколькими фразами о новостях из Сегильи, затем кабальеро посетовал на невезение – из-за нападения на крестьянку идальго отказался пойти на охоту, да и сам дон Стефано потерял настроение развлекаться. Дон Хосе хмыкнул:
– Рамирес себя произвёл в опекуны над нашим селением, вот и волнуется, а вам-то что? Подумаешь, поваляли какую-то девку. Раньше такое не раз за год случалось, кто не хотел – с темнотой со двора шагу не делал, да и среди бела дня озирались. Война, разбой. Теперь успокоилось, ещё до оспы сельские дворянчики шерстили потайные местечки в горах и усмиряли деревенских бузотёров. Вот девки и стали где ни попадя шастать. В вашем имении, небось, держатся тише, кто на свои прелести добычу не желает ловить.
– Я строго слежу за порядком на моих землях.
– Чтоб девки никому, кроме вас и кому вам угодно, свой товар портить не позволяли?
– Дон Хосе, странный вы завели разговор.
– А то я не знаю порядки в имениях, где всё одному сеньору принадлежит. Здешние-то горды, думали – сами себе хозяева, а оспа их придавила. Посмотрим, удастся ли им снова ходить с поднятой головой.
– Я как раз хотел поговорить о ваших землях. Всё ещё думаете о браке с сеньоритой Рамирес?
– Почему нет?
– Если идальго решит отдать дочь за человека своих лет, то скорее выберет своего друга капитана Фадрике Морено.
– Он женат, – хмыкнул хозяин.
– Неужели вы не знаете о смерти его супруги? Дон Фадрике при мне упоминал, как его расстроила кончина жены. Конечно, он, возможно, из любви к покойной не думает о новом браке…
– Что? – единственный глаз дона Хосе уставился на сидевшего с приветливым видом гостя. – Умерла? – лежащие на столе руки изуродованного мужчины напряглись.
Очевидно, чудище понятия не имел о вдовстве капитана Морено, а теперь разразился горьким каркающим смехом.
– Умерла! Будет вдоветь из любви к этому пугалу!
– Возможно, покойная сеньора Морено не отличалась красотой, но и сам капитан не сказать чтобы…
– Я готов поставить оставшийся глаз, что дон Фадрике облизывался на Тересу Рамирес!
Плечи дона Хосе ослабли, он, очевидно, был ошеломлён известием о возможности другого замужества для Инес Рамирес, а дон Стефано продолжал выяснять:
– Если главное для вас – рождение наследника, то стоит ли вам так желать брака именно с сеньоритой Инес?
– Кто за меня пойдёт?
– Ну… дочь нашего знакомого – не единственная бедная молодая дворянка в Эспании.
– Знаю – их тьма и любая готова родить мне наследника не от меня.
– Вижу, вы уверены в добродетели сеньориты.
– Бьюсь об заклад, вы пытались уже проверить эту добродетель на прочность.
В интересах дона Стефано было бы поколебать убеждённость собеседника, но он не стал этого делать, решив, что намёка на возможный брак Инес и капитана Морено достаточно, чтобы разрушить надежды изуродованного оспой мужчины жениться на юной красавице. Сеньор дель Соль вернулся к разговору о поместье дона Хосе.
– Как я понял, вы не собираетесь идти на уступки сеньору Рамиресу, а долгов у вас накопилось немало.
– Не ваше дело! – угрюмо ответил хозяин.
– Дон Хосе, не лучше ли вам, чем грезить о наследнике, продать имение и остаток жизни провести в достатке и спокойствии?
– Зачем вам моё имение?
– У меня найдутся деньги выкупить и расписки у сеньора Рамиреса, особенно если он даст мне скидку.
– Не уверен, что отдаст и за полную цену, – хмыкнул дон Хосе.
– Разве он вправе?
– Вы забыли о землях в залоге. Идальго предусмотрел, чтобы кредитором наших крестьян не мог стать человек, которому он не доверяет. Выкрадывать расписки тоже бессмысленно: они именные, зарегистрированы в Тагоне, а копии нотариус направил в Сегилью.
– Затейливое местечко ваше Хетафе… —
Дон Стефано про себя размышлял, насколько разумен план купить имение дона Хосе, вернуть на поля воду и не претендовать на земли мелких владельцев.
– С главным затейником вы успели хорошо познакомиться. Ещё до оспы умел всех заставить плясать под свою дудку.
– Я наслышан о его шутках не меньше, чем о красоте его покойной супруги.
– Да, сеньорита Инес в мать уродилась, только лоб и норов отцовский, да волосы потемнее.
– Добродетелью, думаю, дочь тоже в мать.
Дон Хосе неожиданно ухмыльнулся:
– Можно ли считать добродетельной женщину, влюблённую в своего мужа до такой степени, что других мужчин она не отличит от кастратов?
Такой взгляд на супружество оказался неожиданностью для дона Стефано, растерянно пробормотавшего:
– Если подобное чувство сохранится в течение всего брака…
– Правильно рассуждаете, – насмешливо подтвердил дон Хосе. – Много я видел влюблённых молодожёнов, которые через год-два смотреть не могли друг на друга.
– Но сеньора Tереса… – дону Стефано совсем не хотелось узнать, что идальго был рогоносцем.
– Не позволила Хетафе узнать, подлинно ли она добродетельна, – развёл руками дон Хосе.
Вообразив все казни египетские, которым гость хотел бы подвергнуть своего «родственника», дон Стефано процедил:
– Бьюсь об заклад, вы пытались проверить на прочность добродетель сеньоры Рамирес.
– А то как же! – кивнул чудище. – Вы смотрите сейчас на мою рожу и не догадываетесь, что до оспы я был первым красавцем в наших краях, не чета Алонсо Рамиресу. Он женщинам нравился, потому что остёр на язык, а лицом – таких через одного. Моя знатная грымза потому за меня и вышла, что хорош я был, отлично фехтовал, одевался. Засела в Хетафе, и скоро ей до моей красоты дела не стало – видите ли, графской дочке здесь недостаточно низко кланялись. На Рамиресов шипела – бедные дворяне держатся с ней как с ровней. Надоело мне, пытался я подбить клинья к сеньоре Тересе. Служанку подкупил, устроил, когда идальго со старшим сыном и дочкой в отъезде был, чтоб двое слуг срочно уехали на ночь глядя, а собакам и второму сыну девчонка-служанка сонного зелья подсыпала.
– Ничего себе! – оторопел дон Стефано.
– А что? Если женщину в спальне застать врасплох, дело может и выгореть, а потом куда ей деваться? Может, кстати, ей и понравится, я в своё время дорогим девкам в столице платил, чтоб обучили всякому разному… ну вы понимаете. У Рамиреса таких денег никогда не было…
Гость сидел, подперев одной рукой щёку, а второй держа за черенок надкусанное яблоко и слегка покачивая его. Хозяин продолжил. Ему, очевидно, хотелось излить душу, хотя хвастаться было нечем.
– Калитку мне дурёха молоденькая отворила, думала – я к ней заявился, а я пригрозил, велел молчать – и к сеньоре. Не хотел я ей зелья давать, не помню уже, что служанке наговорил, чтобы она усыпила только собак и мальчишку. Забрался через окно и встал дурак дураком, смотрю на неё, спящую, – дон Хосе помолчал. – Сеньора Тереса была такая красивая в лунном свете, спокойная, казалась совсем молодой. Мне бы сразу наброситься на неё, а я стоял, любовался… На цыпочках подошёл к кровати. Тут скрипнула половица, женщина и проснулась.
– И? – слушатель подался вперёд.
– И ничего. Я что-то забормотал, не смог её тронуть, ну не насильник же я!
– Да? – не удержался от комментария дон Стефано, подумав про себя: «Зачем тогда заявился?»
– Что «да»? Я стоял, говорил… а она в меня швырнула подушкой. Что засмеялись? Ерунда, но отвлекло на секунду, а вторую подушку она успела ножницами распороть – шитьё у изголовья лежало. И стоял я рядом с этой кроватью в пуху и перьях, как сейчас вспомню – отплёвывался, тут не до женщины стало.
– А сеньора Тереса?
– Схватила мужнино ружьё со стены. Стоит, глаза засверкали, я её такой и не видел! Тихая она была, кроткая женщина, кто бы подумать мог, что так разъярится!
– Слышал, бывает, что смирные люди, если их как следует разозлить…
– А я видел! Заставила она меня выйти через основные ворота на площадь, в воздух пальнула, чтоб все соседи видели, как она меня выгоняет. «Вы, – говорит, – вошли через чёрный вход, а выйдете через парадный!»
– Остроумно, даже идальго лучше бы не придумал, – на сей раз дон Стефано не потрудился скрыть насмешку над «родственником». – Кто-нибудь мог случайно увидеть, что вы забираетесь в дом. Если вышли бы тайным путём, доброе имя сеньоры всерьёз пострадало бы.
– Вот-вот… а так никто не верил, что она меня позвала. Идальго в первое же воскресенье, выйдя с супругой из храма, с моей женой поздоровался, а мне сказал: «Прошу вас, дон Хосе, в мой дом не приходить и никого из моей семьи в свой дом не приглашать».
– Не вызвал на поединок?
– Нет, побрезговал. Или знал, что я лучше фехтую и убил бы его с удовольствием. А так никто с того дня со мной в Хетафе не знался. К моей донье Фенисе все с уважением, ко мне – никак, будто и нет меня. Сына я от такого позора в Сегилью отправил и сам бы уехал, но история по провинции разошлась, и где бы я ни появился – шептались, хихикали. Возьми я силой сеньору Тересу, и то было бы меньше срама.
– Не самые приятные воспоминания у вас связаны с этой семьёй, – меланхолично прокомментировал дон Стефано.
– Теперь понимаете, почему я упёрся? Конечно, прибрать окрестные земли – милое дело, но когда идальго добился от короля льготы – слишком туманно. Поладили б в первый же год, не случись этой истории. Больше, чем получить земли, мне хотелось прижать гордецов, которые смели от меня отворачиваться! Кто они и кто я! Ладно бы только идальго, но и простые крестьяне!
Гость кивнул – эти чувства ему были понятны. Смутно припомнив, что в связи с оспой идальго говорил только об одном сыне, дон Стефано, чтобы заполнить паузу, пробормотал:
– Второй сын сеньора Рамиреса, если не ошибаюсь, умер ещё до эпидемии?
Неожиданно дон Хосе напрягся и наклонил голову, с подозрением глядя на кабальеро:
– Почему вы спросили? Я здесь ни при чём! Мальчишка погиб – не моё дело! Я точно девке сказал, сколько зелья подсыпать, он не от моей отравы помер тогда!
Странный отклик не укрылся от наблюдательного разбойника, но он был слишком утомлён откровениями, потому, мысленно присовокупив к египетским казням фантазии святой инквизиции, перевёл разговор на другое:
– Так что насчёт ваших долгов? Я навёл справки – ваш сын назанимал в Сегилье немало.
– У меня есть чем расплатиться, – гримаса, с которой чудище произнёс эти слова, не поддавалась определению.
– Вот как? – гость постарался, чтобы на лице его отразилось сомнение.
Дон Хосе сузил глаз, вскочил из-за стола, быстро вышел и через несколько минут вернулся, держа в руках небольшую серебряную вещицу. Поначалу с недоумением подняв брови, через миг сеньор дель Соль замер, потрясённый открытием, какое чудо увидел.
– Солонка Селлини! Не может быть! Их штук пять, они все известны! Герцог Медина показывал мне гравюру, он душу бы отдал за такую солонку! Клеймо, вот оно!
Довольный произведённым впечатлением дон Хосе пояснил:
– Эта считалась утерянной во время войны. Не знаю точно, как она попала к моему отцу, он уверял – подарок за спасение жизни, но не рассказывал мне детали. Как бы то ни было, двадцать лет прошло – достаточный срок, чтобы трофей стал законной собственностью владельца.
– Сколько вы за неё хотите? – охрипшим голосом спросил кабальеро.
– Нисколько. Обещана.
– Кому?
– Не скажу.
– Но, сеньор…
– Хватит! Я и так вам наговорил лишнего, убирайтесь!
Слишком взволнованный, чтобы протестовать, дон Стефано вышел из дома дона Хосе. Перед глазами его стоял только что увиденный ювелирный шедевр, который сделал бы честь королевской коллекции, тем более коллекции герцога де Медина. Сейчас для разбойника не имело значения, какую цену можно выручить за прошедший через руки великого мастера кусок серебра. Он знал – навеки приобрёл бы расположение губернатора Сегильи, если вручил бы ему драгоценную вещь, и смог бы добиться рекомендации на высокую должность, не утруждая себя женитьбой на сеньорите Лусии Альмейда.