Диана Шмелева
Ошибка разбойника
26. Тени прошлого
Вечер кабальеро провёл у Рамиресов. Вернувшийся дон Фадрике коротко сказал, что Хила осталась под опекой в обители, там же побудет её мать, способная помогать на кухне. Дону Стефано пришлось изображать сочувствие, в подтверждение которого он передал священнику несколько монет и счёл дело закрытым. Однако следующий предмет разговора оказался для сеньора дель Соль ещё неприятнее. 3адумчивей, чем обычно, дон Фадрике заговорил:
– В Сегилье вспомнили пропавшую десять лет назад «Эспаньолу». Обнаружены несколько драгоценных камней из партии, которую она везла из колоний. Значит, её не шторм погубил, как считалось, а нападение пиратов.
– Ты удивлялся, что крепкий корабль с опытным капитаном оказался единственным из флотилии, не пережившим шторм.
– Да, это было очень странно. А вы не находите, дон Стефано? – капитан Морено перевёл взор на бывшего капера. – Вы ведь были в конвое.
Постаравшись спокойно встретить ничего не выражающий взгляд собеседника, сеньор дель Соль подтвердил:
– Я был удивлён, как и все, – про себя разбойник призвал тысячу проклятий на голову ювелира Гонсалеса.
– Теперь считают, что виновны пираты, – меланхоличный сеньор выглядел необычно для себя сосредоточенным. – Почему тогда ни за одного пленного выкуп не требовали, даже за жену капитана?
– Я не имел чести быть знакомым с сеньорой де Молино, но думаю – она была красивой женщиной, пираты могли решить оставить её себе, – и гораздо тише дон Стефано прибавил: – Стоит ли говорить об этом при сеньорите?
– Стоит, – резко ответил идальго. – Наивно думать, что неосведомлённость о бедах, которые могут настигнуть женщину, защитит её от несчастий.
Взгляд пожилого дворянина обратился к дочери и смягчился, а Инес ободряюще улыбнулась отцу.
Дон Фадрике продолжил:
– Я попробую задействовать старые связи, может быть, съезжу в Мовританию, раз уж не связан службой. Если женщины – при сеньоре де Молино были служанки – оказались в плену, я не упущу ни малейшего шанса узнать об их судьбе.
– Вы уверены, – с сомнением пробормотал дон Стефано, – что родне сеньоры не легче считать её мёртвой?
– Если родня заслуживает этого звания, – глаза сеньора Рамиреса загорелись, он упрямо наклонил голову и произнёс с необычным для его всегдашней сдержанности жаром: – Сеньору не попрекнут ни одним словом, лишь бы она оказалась жива!
– Это так, – подтвердил дон Фадрике. – Я встретился с матерью дамы, она будет счастлива увидеть дочь, что бы с ней ни случилось за эти десять лет.
Бывший капер, точно знающий, что тела всех трёх женщин давно истлели на дне океана, про себя пожелал капитану Морено отправиться вслед за ними как можно скорее. Несколько успокаивало дона Стефано, что этот лезший не в своё дело сеньор думает о поисках женщин, а не путей, которыми драгоценности попали к торговцу.
Хозяин дома подытожил непростой разговор:
– Возможно, сеньора подверглась насилию, но оно бесчестит насильника, а не жертву. Я рад слышать, что мать женщины считает так же. Понимаю – надежда призрачна. Для служанок – тем более. Но нельзя не попробовать, – идальго поднял чарку с вином. – За твою удачу, Фадрике! – и залпом осушил свою чарку.
Мужчины присоединились к нему, хотя не все искренне. Старик-священник пробормотал напутствие из святого писания, и, не без облегчения, заговорили на другую тему.
– Алонсо, – к дону Стефано в доме идальго привыкли настолько, что старые друзья в его присутствии не церемонились между собой. – Что ты думаешь о налоговых льготах на следующие пять лет?
– Подам новое прошение, – сразу ответил отставной лейтенант. – И в суд на дона Хосе. Хотя здесь основания слабые, но я попробую снова.
– Мой родственник очень упрям, – вставил дон Стефано.
– Знаю, – тихо ответил сеньор Рамирес. – Я после оспы пытался поговорить с ним, но он как обезумел. Возможно, болезнь повлияла и на его разум. Мы и раньше не ладили, но что он в погоне за нашими землями погубит свою, я не ожидал.
– Вы можете продать принадлежащие вам расписки, – стараясь не смотреть пожилому дворянину в глаза, произнёс сеньор дель Соль. – Конечно, не за полную цену…
– И выручу мало, и односельчан подведу. Расписки могут купить только с прицелом отобрать заложенную землю.
– Ты сражаешься с ветряными мельницами, хитроумный идальго, – дон Фадрике вернулся к своему обычно рассеянному виду, который давно перестал обманывать сеньора дель Соль.
– Тогда выпьем за ветер, который принесёт нам удачу! – идальго встал, выпрямился, улыбнулся, глаза его блеснули молодой дерзостью и готовностью встретить любую судьбу.
Вскоре дон Стефано откланялся, вслед за ним ушёл и священник.
***
Инес поцеловала отца и ушла в свою комнату, а старые друзья остались сидеть за вином, хотя оба уже не пили. Идальго понимал, что они скоро расстанутся, может быть, навсегда, а дон Фадрике был сильно обеспокоен здоровьем друга, ещё больше – судьбой его дочери. Прежде всего капитан считал необходимым предостеречь сеньора Рамиреса.
– Алонсо, ты уверен в порядочности своего нового знакомого, для которого Хетафе как мёдом намазано?
– Более чем не уверен и догадываюсь, что здесь за мёд, – он невесело посмотрел на дверь, за которой скрылась дочь.
– Почему принимаешь его?
– Нет повода отказать, дон Стефано держится как подобает. Главное – пусть он лучше на моих глазах подъезжает к Инес, чем пытается через слуг, шлёт тайные письма и бог весть что ещё придумывает в лучших традициях городских обольстителей.
– Боюсь, с этим кабальеро дело обстоит хуже, он не только развратник.
– Что ты о нём узнал? – напрягся идальго.
– У него превосходная репутация, дела по каперскому свидетельству вёл законно, разве что часть добычи утаивал – но они все так делают. Есть одна странность.
– Что тебя насторожило?
– Первую команду он набрал в Сегилье, как принято. Конечно, в матросы идут не ангелы, но капитаны стараются взять сколько возможно порядочных людей. Такова была и команда капитана Аседо, как тогда называли дона Стефано. Но в первом же дальнем рейсе оказалось, что ему поставили гнилые лимоны, и большинство людей слегли от цинги. Многие умерли, и следующих капитан Аседо набрал уже в колониях, взяв отборных негодяев.
– Вот как? В колониях другой возможности нет?
– Гораздо труднее нанять относительно честных матросов, требуются большие усилия, но, похоже, капитан этого и не пытался достичь. В его команде оказались бывшие пираты, моряки, подозреваемые в бесчинствах и грабежах, неизвестный сброд. Надо отдать должное капитану Аседо, поддерживать дисциплину среди своих людей он умел, подозреваю, самыми жестокими мерами. Я разговаривал со старыми знакомыми, преданный мне человек – с матросами. И похоже, дон Стефано вернулся в Сегилью куда богаче, чем можно было бы ожидать от его призовых, даже с учётом утаённого от казны.
– Подозреваешь, он тайно пиратствовал?
– Да, – без обиняков ответил другу капитан Морено. – Я говорил сегодня о пропавших с «Эспаньолой» женщинах, но на самом деле их едва ли возможно найти. Собираюсь проследить путь купленных для диадемы принцессы камней, которые опознал ювелир Гонсалес.
Идальго стиснул зубы. Обвинение было кошмарным, но пожилой дворянин поймал себя на том, что не отвергает подобное подозрение, и сам не может избавиться от мыслей, что за нападение на несчастную Хилу ответственен дон Стефано. Быть может, дело в том, что к человеку, желающему совратить Инес, её отец неспособен отнестись непредвзято? Вслух сеньор Рамирес сказал:
– Как бы то ни было, желаю удачи. Ты взялся за непростое дело.
– У меня есть возможности. Мой управляющий – человек толковый и честный. Я могу оставить на него свою конюшню и псарню, хотя вряд ли в моё отсутствие дело пойдёт в гору. Я должен сказать тебе ещё кое-что.
– Говори.
– Я очень беспокоюсь за тебя и Инес. Особенно – за неё.
– Знаю.
– Пока я в отлучке, будет прилично поселить Инес в моём имении. Я уже распорядился, ко мне переедет пожилая родственница. Не знаю, чего можно ожидать от сеньора дель Соль, в моём доме ему твою дочь не достать.
– В твоём доме, в любом доме, кроме родни, Инес станет приживалкой или прислугой. Я ещё не настолько отчаялся.
– До чего ты упрям… – вздохнул дон Фадрике. – Как знаешь, но помни: что бы ни случилось, в моём доме я всегда готов принять твою сеньориту, она станет в нём, кем ей будет угодно, и я ни задам ей ни одного вопроса. Я окажу ей любую помощь, какая ей будет нужна.
Идальго сначала кивнул, не вникая в слова друга, потом поднял голову, пристально посмотрел в серьёзные глаза капитана Морено, вскочил:
– Фадрике, ты… понимаешь, что говоришь?
– Вижу, ты понял. Молюсь, чтобы моя помощь ей не понадобилась.
Только сейчас Алонсо Рамирес в полной мере оценил, как серьёзно его друг относится к опасности, исходящей от дона Стефано Аседо дель Соль. Он пошатнулся, схватился за стол, стал тяжело дышать, потом сел, ожидая, когда успокоится сердце. Друг грустно смотрел на него, понимая, какой удар только что нанёс отцу единственного оставшегося в живых ребёнка. Решив, что идальго пришёл в себя, дон Фадрике пожелал ему доброй ночи и хотел уйти в отведённую ему комнату, но друг остановил его:
– Посмотрим, Фадрике, кому в этот раз будет благосклонна судьба, – и заставил себя улыбнуться.
– Узнаю тебя, благородный идальго.
***
Дон Фадрике не мог уснуть. Тени прошлого одолевали его. С Алонсо Рамиресом он дружил с детства, когда сильный, весёлый и смелый мальчишка приезжал вместе с отцом на ярмарку в Тагоне и участвовал в состязаниях, которые дворяне устраивали для своих сыновей. Будущий капитан королевского флота не мог похвастаться ни ростом, ни крепостью тела, к тому же стеснялся своей болезненности. Первый встреченный дворянский юноша стал над ним насмехаться и получил пинок от юного сына идальго, а презрительно фыркнув «Рамирес, ты вздумал стать наседкой над тощим цыплёнком!», услышал в ответ «Подавишься, если считаешь себя лисицей!»
С тех пор мальчики пользовались каждой возможностью встретиться. Отец дона Фадрике не возражал против их дружбы – Рамиресы были менее знатной, для дворян бедной, но очень почтенной семьёй. Алонсо горячо одобрял мечту друга о море, и его уговоры помогли Фадрике получить от отца разрешение пойти на службу во флот, где юноша, неожиданно для всех, проявил себя способным, отважным и хладнокровным. Капитаном он стал раньше, чем многие офицеры одних с ним лет.
Любовь к морю странно сочеталась в душе дона Фадрике с любовью к живым тварям – прежде всего к лошадям и собакам. Ещё до поступления на флот он подарил другу щенка собаки-охранника, которого помог воспитать и который слушался обоих друзей. Приехав однажды в отпуск, капитан Морено поспешил навестить Хетафе – он слышал, что в отпуске и его друг. Подъезжая к селению, молодой человек вспоминал детскую дружбу, давние прогулки в горах, мальчишеские тайники. Защемило сердце, и заслуживший право называться морским волком капитан спешился и привязал коня рядом с тропинкой. Он решил пройтись по горам, чтобы вечером за разговором с Алонсо общие воспоминания оказались острее.
Неожиданно навстречу дону Фадрике выскочил Пако – тот самый подаренный щенком пёс. Приветственно гавкнул, позволил погладить, а потом пошёл по еле заметной тропинке, ведущей к отгороженной скалами небольшой поляне. Мальчишки часто забирались туда любоваться горами, долинами, жгли костры и жарили застреленную на охоте дичь. Решив, что и Алонсо вздумал вспомнить любимые с детства места, Фадрике обрадовался и отправился вслед за собакой. Подойдя к краю поляны, молодой офицер выглянул из-за скалы и остолбенел от открывшегося ему волшебного зрелища.
На поляне танцевала прекрасная фея. Стройная, лёгкая, в простом, удобном для прогулок в горах платье, с распущенными каштановыми волосами, казавшимися в свете солнца золотыми, и босоногая. Фея вышагивала чакону, срывалась в простонародную пляску, потом степенно кланялась невидимому партнёру и улыбалась.
У молодого человека кругом пошла голова, он не понимал – на небе он или на земле, не смел пошевелиться и представить не мог, как сказочное создание оказалось на знакомой поляне. Неожиданно он услышал аплодисменты и увидел своего лучшего друга, сидевшего на траве, прислонившись к стволу дерева. Рядом с Алонсо лежала пара чулок. Когда фея оказалась совсем близко к нему, молодой человек стремительно встал, сгрёб в охапку красавицу, утянул её за собой на траву, а она прошептала:
– Алонсо, не здесь же.
Идальго ей жарко ответил:
– Единственную тропинку сторожит Пако. Мы всё равно что в нашей спальне.
Слова друга заставили капитана очнуться. Он понял: Алонсо женился, супруга его – не из их мест, а Фадрике чуть не подглядел любовные игры молодожёнов. Как мог тихо, благо парочке было не до него, нечаянный свидетель ретировался. Вечером, когда Алонсо Рамирес представил ему свою сеньору Тересу, капитан надеялся, что сумел не выдать смущение.
Спустя год женился и дон Фадрике. Деятельная тётка сообщила ему, где живёт сеньорита, оказавшаяся наследницей богатого старика, неожиданно потерявшего сына. Капитан усомнился в способности очаровать выгодную невесту да и не жаждал жениться, но не смог противиться напору упрямой родственницы. Приехав и познакомившись с благородной девицей, из милости живущей у дальней родни, капитан нашёл её хорошо воспитанной и неглупой, хотя совсем не красивой. Улучив минуту, молодой человек прямо рассказал девушке о наследстве, а она, чуть подумав, сказала:
– Я согласна выйти за вас замуж.
– Но… мы ведь едва знакомы.
– Мне достаточно, что вы порядочный человек.
Брак оказался удачным. Сеньора Морено, когда капитан был в море, успешно занималась хозяйством и старалась оказываться в портовых городах в то же время, когда приходил корабль её мужа. Хотя супружество было омрачено бездетностью, дон Фадрике никогда не жалел о своём выборе. К жене он относился с уважением и теплотой, был с ней честен и предан ей, но смеющиеся глаза и стройные ножки сеньоры Тересы иногда грезились ему по ночам.
И теперь, спустя много лет, дон Фадрике задавал себе вопрос: хочет ли он, чтобы Инес Рамирес, похожая и на прекраснейшую для капитана Морено на свете женщину, и на его лучшего друга, однажды оказалась вынуждена искать убежище в его доме, ведь только это может заставить девушку стать женой отцовского ровесника. Готов ли желать, чтобы Инес попала в беду, ради того чтобы сделать её своей? Вопрос был невыносимо тяжёлым, но капитан старался быть честен перед собой. Он смотрел в потолок своей комнаты, вспоминал близких людей, вставал и ходил из угла в угол, представлял, какое отчаяние может настигнуть дочь друга, и с облегчением осознал – нет, этого он не хочет.
27. Подозрения
Молодой, красивый, любимый сын состоятельного отца дон Хуан де Теноро, вернувшись в Тагону, ни в чём не мог найти удовольствия. Забавы легкомысленных богатых приятелей стали для него грубыми и скучными, всегда готовые лечь с молодым красавцем в постель служанки – назойливыми до тошноты, оказывающие тайные знаки внимания знатные дамы – простоватыми. Ни одна женщина не могла в глазах юноши сравниться красотой и величественностью с его кумиром – доньей Марией де Медина, а нежной прелестью, умением себя держать и благородным участием – с сеньоритой Инес Рамирес. Не отпускал стыд за составленные под влиянием дона Стефано планы устроить ловушки обеим.
Отцовские наставления, раньше пропускаемые мимо ушей, обретали в душе молодого человека смысл, плоть и кровь. Отец, суровый вояка, служивший с шестнадцати лет, воевавший долгие годы и вышедший в отставку полковником, после смерти жены и замужества дочерей нерастраченную нежность старого сердца обратил на позднего младшего ребёнка, оказавшегося единственным сыном. Мальчику было достаточно с улыбкой посмотреть на отца большими серыми глазами в обрамлении длинных ресниц, как строгая выволочка превращалась в ласковое напутствие. Порки юноша вовсе не знал.
Последние годы старик горько сетовал на свою снисходительность. Сын связался с беспутной компанией золотой молодёжи, где верховодил молодой граф де Перера, а теперь вспоминал, как надменно его сиятельство держался со своими приятелями и милостиво разрешал за себя платить. Суждения графа, разумные или нет, становились для дворянских сыновей окончательными. Теперь дон Хуан считал унизительным своё подчинение более знатному, но едва ли достойнейшему из знакомых. В памяти юноши всплыло, с каким удовольствием отец рассказал:
– Подумать только, до чего ловко осадил наше сиятельство деревенский идальго! Граф думал, стоит ему в суде появиться, как от восторга оказанной им честью все забудут про такие глупости, как закон, а Рамирес: «Вы, ваше сиятельство, можете научить герцога как следует обращаться с графом!». Молокосос побледнел и ретировался, видать, вспомнил, как в столице на него смотрели сынки какого-нибудь светлости.
Тогда дон Хуан не придал большого значения очередному нравоучению, но сегодня отцовские слова в памяти звучали иначе. Хотя отец дослужился до полковника, он никогда не позволял себе пренебрежительно обращаться с людьми низшего положения, не заискивал перед высшими, а с воевавшими офицерами своего возраста, даже званием ниже, держался на равных. С удивлением юноша осознал, сколь схожи манеры его отца с тем, как обращается со своими гостями отставной лейтенант Алонсо Рамирес. Кажется, отец знаком с деревенским идальго и относится к нему с уважением. Припомнить было сейчас мудрено, но, видимо, полковник говорил о доблести лейтенанта в военное время и о том, что повышение в чине Рамирес не получил не по своей вине.
Понимание своей постыдной роли подручного дона Стефано в грязной интриге было мучительным. Дону Хуану казалось, что он предал не только хозяина дома, оказавшего ему гостеприимство, но и родного отца – безупречно честного человека, свою семью, род, кровь и достоинство дворянина. Не на шутку тревожило, что бывший приятель, потерпев неудачу с одной интригой, затеет другую, не менее гнусную, жертвой которой могут оказаться не только Рамиресы, но и герцогиня де Медина, неосторожно доверившаяся негодяю.
Не представляя, как защитить людей, перед которыми дон Хуан чувствовал себя виноватым, и прекраснейшую на свете женщину, юноша слонялся по городу, сторонясь прежней компании, зашёл в таверну и сидел за столом, глотая вино, которое нисколько не утешало.
Неожиданно его позвали по имени:
– Добрый день, дон Хуан.
Узнав голос идальго, юноша поднял голову. Увидеть сейчас сеньора Рамиреса он не ожидал и встревожился:
– Сеньор, здравствуйте! Всё ли благополучно с вами и с сеньоритой Инес?
Идальго выглядел серьёзным, не улыбался, но, наверное, случись беда с его дочерью, был бы гораздо сильнее взволнован:
– Моя дочь в добром здравии. Я хотел с вами поговорить о другой девушке.
Юноша несказанно удивился – никаких других девиц он в Хетафе не знал. С недоумением дон Хуан стал слушать.
– В ночь перед вашим отъездом на тропинке рядом с селением напали на молодую крестьянку, возвращавшуюся из другой деревни, от больной тётки.
Не понимая, почему его спрашивают, юноша пробормотал:
– Она жива?
– Да. Негодяй над ней надругался. Я хотел спросить вас и вашего слугу – не видели ли вы чего-нибудь подозрительного, хотя бы необычного, или, может быть, слышали?
– Не представляю, чем могу вам помочь. Слугу к вам пошлю, куда скажете, поговорите с ним.
– В деле есть одна странность – в кармане передника девушки нашли золотую монету.
– Тогда… Почему вы уверены, что это насилие?
– Бедняжка сошла с ума. А о проделках с монетой я слышал в бытность свою лейтенантом. Не знаю имени негодяя, историю пересказывали как байку довоенных времён – что если не церемониться с упрямой простолюдинкой, то можно ей подсунуть монету. Девушка или сама найдёт, припрячет и не станет поднимать шум, или, если посмеет призвать к ответу насильника, монету у неё найдут и ославят несчастную продажной женщиной.
– Надо же. Я ничего не слышал, – юноша честно пытался припомнить рассказы нещепетильных приятелей и ночь перед отъездом из Хетафе. – После разговора у стены с сеньоритой Инес я отправился спать. Может быть, дон Стефано знает больше – он пришёл позже меня.
– Кабальеро гулял недалеко от того места, где совершено преступление, но он тоже ничего не видел и не слышал.
Была и другая причина, по которой сеньор Рамирес считал дона Стефано, скорее всего, непричастным к насилию над Хилой. Дочь рассказала ему о том, что руку ей кабальеро целовал чересчур жарко для обычной учтивости, и, в понимании идальго, сегильский щёголь был слишком взыскательным, чтобы, нацелившись на дворянку, вдруг наброситься на случайно попавшуюся крестьянку.
Дон Хуан тоже скорее заподозрил бы в нападении кого-то из крестьян или слуг, но его озадачил рассказ о золотом. Недоумение было явно написано на лице юноши, и попытки идальго представить картину совершённого преступления окончательно зашли в тупик. Тем временем молодой человек решил воспользоваться случаем и предупредить сеньора Рамиреса о намерениях его гостя.
– Сеньор, я со стыдом должен признаться, что приходил в ваш дом с нечестными намерениями в отношении вашей дочери.
– Я догадался, – усмехнулся идальго. – И о вас, и о вашем приятеле. Вы поспорили, что ли, на её честь? Я бы не удивился подобной штуке.
– Вы так спокойно говорите об этом…
– Толку возмущаться, когда нет крепких стен, слуг с тяжёлыми кулаками и приданого, которое привлечёт серьёзных поклонников? Я отлично понимаю, что из-за нашей бедности моя дочь выглядит лёгкой добычей, и могу надеяться прежде всего на её разум. Ничто так не вредит рассудительности, как замена нотациями собственных наблюдений девицы.
– Мало кто надеется, что юная девушка окажется благоразумной. Прошу не считать мои слова обидой для сеньориты Инес, я отношусь к ней с большим уважением и уверен в её добродетели.
– Благодарю вас, дон Хуан, – идальго улыбнулся первый раз за эту встречу, но сразу же вновь стал серьёзным. – Нападение на Хилу заставляет принять меры предосторожности на случай, когда разума девушки недостаточно. В наших краях много лет не случалось подобного. Пока не вижу возможности раскрыть это дело. По тропинке слишком многие ходят, собака залаяла на дона Стефано, но он к тому времени успел признаться, что гулял рядом. Мог пройти на четверть часа раньше, чем это нападение. Монета тоже могла побывать во многих руках.
Юноша похолодел, вспомнив, как строго его бывший приятель говорил о невозможности насилия над честной дворянкой, и что многие знатные сеньоры не видят ничего преступного в принуждении простолюдинок к близости, хотя скорее в ход пустят угрозы, чем совершат насилие. Правда, обычно подобное отношение касалось служанок в своих домах и крестьянок на собственных землях, но теперь юноша усомнился, что знатные господа считают доступными только зависимых от них простолюдинок.
– Вы что-то вспомнили? – прервал размышления молодого человека идальго.
– Только то, что дон Стефано говорил – насилие над честной дворянкой для него неприемлемо.
– Надеюсь, похищение тоже, – угрюмо ответил идальго. – Не представляю, чего ожидать от этого человека.
Юноша откинул голову немного назад и, глядя на пламя светильника, представил облик дона Стефано – его мощную фигуру, хищный взгляд, обманчиво мягкие движения и манеры. Потом в памяти всплыли его высказывания о женщинах, к большинству которых сеньор дель Соль относился с презрением. Вкус опытного зрелого кабальеро был, без сомнений, изысканным. Среди разговоров по дороге в Хетафе вспомнились рассуждения дона Стефано о духах:
«Многие дамы совершают ошибку, считая безмерную трату благовоний признаком роскоши, который привлечёт к ним поклонников. Подлинно изысканная особа осторожно пользуется духами, чтобы не благоухать, как парфюмерная лавка. Забавно ещё, когда остатки духов своей госпожи выливают на себя разного рода служанки. Аромат, нежный и привлекательный на коже сеньоры, превращается в грубую вонь на потных телах простолюдинок, хотя узнаваем. Правда, припоминаю, иногда получалось пикантно, возбуждало желание, которое стоило утолить разок-другой, но не больше». Очнувшись, юноша быстро спросил:
– В Хетафе женщины используют для мытья одни и те же отвары?
Подобного вопроса идальго не ожидал и не знал, как на него отвечать.
– Наверное. Не думал.
– Не сочтите меня неделикатным, но я заметил – сеньорита Инес пользуется чем-то очень мягким и нежным, а от крестьянок пахнет резче, но с теми же тонами. Похоже, цветы и травы для мытья заваривают одинаковые.
– На нюх ориентируются не только собаки, – брякнул ошеломлённый идальго.
Юноша, усиленно размышляя, остался серьёзным.
– В крупных городах на духи тратят едва ли не больше, чем на одежду. Использовать их – целая наука. Дон Стефано привередлив к запаху женщин, рассказывал мне о сходстве и разнице ароматов, которые одни и те же благовония оставляют на коже знатных женщин и простолюдинок. К сеньорите Инес он относится как к дворянке, несмотря на вашу бедность. Я обратил внимание, как однажды дон Стефано сидел, почти прикрыв глаза, и сделал глубокий вдох, когда рядом прошла ваша дочь.
Рассуждения молодого, но куда лучше знающего свет человека, заставили идальго сильно задуматься. Слишком многое сходилось на сеньоре дель Соль: он был на месте преступления почти в то же время, на него указала собака, которую идальго постарался задействовать незаметно от подозреваемого так, что её лай рядом с сеньором показался случайным, наконец, особое внимание кабальеро к запахам женщин. На размышления наводила и необычайная сила дона Стефано – не каждый мужчина смог бы легко справиться с крепкой и рослой крестьянкой. Поводов для подозрений накопилось немало, однако недостаточно для формального обвинения, тем более что жертва ничего не могла рассказать.
Сосредоточенный вид собеседника окончательно убедил юношу, что человек, которому он легкомысленно позволил вовлечь себя в свои планы, редкий мерзавец и очень опасен для привлёкшей его внимание бесприданницы. Дон Хуан искренне и серьёзно заверил сеньора Рамиреса:
– Ещё раз прошу прощение за свои дурные намерения в отношении вашей дочери. Мне вдвойне стыдно, потому что мой отец отзывался о вас с уважением.
– Благодарю вас.
– Он говорил, что вы должны были быть произведены в капитаны, но что-то случилось не по вашей вине.
– Отец вам расскажет о взятии Лурсии, если вам любопытно, – улыбнулся идальго. – После заключения мира мне пришлось заботиться о семье и земле. Я с войны пришёл жив и без серьёзных ранений, а в глубоком тылу мои брат и кузен погибли, защищая наше Хетафе от банды дезертиров. Так я остался всего-навсего лейтенантом, но не считаю это большой потерей.
Идальго на миг отвлёкся от нынешних забот, вспомнив, как рассказал жене о неудаче в военной карьере и о том, что всё равно считает правильным решение полковника де Суэда не отдавать Лурсию на разграбление. Тересита погладила его по щеке и шепнула: «Ты так же великодушен, как и храбр. Оставайся таким, каким я тебя полюбила, Алонсо». Очнувшись от воспоминаний, идальго вслух произнёс:
– Передавайте отцу от меня почтение, дон Хуан.
Юноша встал, поклонился и покинул таверну.