Дина Зарубина
Королева с опытом работы
Я посмотрела в зеркало. Кукольная мордашка с голубыми глазами, вздернутый носик, пухлые губки. С такой мордочкой никто всерьез не воспринимает, но я их заставила с собой считаться. Реформаторша – Барби. За год с лишним я нисколько не утратила внешней привлекательности, ни единой растяжечки на теле после родов, и грудь такая же красивая и упругая, как девичья. А сколько же случилось событий за этот год!
Деликатно постучав, Адемар вошел в спальню, застав меня у зеркала.
– Ты еще не легла?
– Уже, – я немедленно заняла привычную позу на спине, задрав сорочку до пояса и безучастно глядя вверх.
Адемар тяжело вздохнул и лег рядом, его рука опустила край сорочки вниз.
– Прости. Я не хотел пугать тебя. Меня бесит создавшаяся ситуация. И твоя холодность… она просто убивает меня!
– Ваша высочество выглядит вполне живым, – заметила я.
– Я так скучаю по тебе… по другой тебе, – прошептал Адемар, поднимая руку и прикасаясь к моим волосам. Мне пришлось приложить усилие, чтоб не зажмуриться и не отшатнуться. – Такая живая, чистая, искренняя… Мне кажется, вместе с Анни я потерял часть себя.
Как трогательно! А я потеряла верных людей, отца, любовника и подругу. Почему за чужую жажду власти расплатились мои близкие?
– Вы могли без выкрутасов, сразу жениться на мне при первом отборе, и получили бы корону, с благословением от моего отца, не устраивая никаких переворотов.
– Отец говорит то же самое, – грустно сказал Адемар. – «Не связывайся с магами! Не лезь в политику!». Я оказался слишком глупым, чтоб заниматься интригами. Даже не понимаю, как получилось, что всем заправляет виконт? Род захудалый, титул низкий, разве что дар силен. Когда он пришел и предложил помочь с возвратом титула, я считал, что оказал ему честь, а теперь он командует мной, как лакеем. Я слишком долго был вдали от дворцовой жизни. Она тяготит меня.
– Не заметила, что тяготит, – ехидно улыбнулась я. – Есть же выход. Откажитесь от коронации и поезжайте в свое поместье. Живите в свое удовольствие. Удите рыбу, ловите бабочек или стреляйте оленей. Любая селянка вас приласкает, а вы улучшите породу ваших вилланов.
– Селянки ничем не отличаются от здешних аристократок. Ведь ни одной из них я не был интересен, пока был в опале, – вздохнул Адемар.
– Знаете, у вас с Деровером очень много общего, – язвительно заметила я. – Он тоже любил давить на жалость и прикидываться несчастным, одиноким и никому не нужным, и я верила. А сам содержал пяток любовниц на пару с братом.
– Вот так? – голос Адемара стал холоден. – Ну что ж, дорогая супруга, я видимо, напрасно завел этот разговор. В спальне следует заниматься совсем другими вещами, а не разговорами. Попрошу вас поднять руки.
Я послушно завела руки вверх, и Адемар тут же связал их поясом от своего шелкового халата и привязал к спинке кровати. Затем в два приема разорвал на мне сорочку. Я лежала совершенно спокойно. Желает подоминировать – пусть забавляется. Сорочек у меня много. Лишь бы действительно боль не причинил.
Адемар наклонился ко мне и прошептал мне в ухо:
– Я придумал, как тебя расшевелить без ремня. Ты права, следы от него ужасно бы смотрелись на твоей атласной коже. Вот это тебя взбодрит!
С этими словами Адемар взял свечу и, подняв над моим животом, слегка наклонил, давая горячему воску капнуть на кожу. Я ахнула и выгнулась.
– Вы извращенец, Адемар! – возмутилась я. – Прекратите!
– С вами станешь, – грустно сказал Адемар. – Скучно ездить на безучастной вялой лошади. Доехать-то – доедешь, но долго, и упоения скачкой и радости нет.
– Прекратите! Больно! – я забилась, дергая руками и ногами.
– Приятно видеть перед собой подвижную, активную женщину! Глаза сверкают, грудь так волнующе вздымается! Безумно рад видеть тебя такой! – с этими словами Адемар приподнялся, демонстрируя мне свою готовность вблизи.
К моему облегчению, подсвечник Адемар убрал, но зато сам тут же встал на колени на уровне моей груди. Слегка наклонившись, Адемар стал водить подрагивающим органом по моей щеке.
– Ну же, оближи моего дружка, – приказал Адемар. – Ты ведь это прекрасно умеешь! Не отворачивайся! Я слышал столько похвал твоему резвому язычку и умелому ротику!
– От этого детей не будет, не лучше ли заняться классикой? – уклоняясь, попыхтела я. Не люблю я этот вид сексуального искусства. Могу, но хочется это делать далеко не каждому встречному. Навязанному нелюбимому мужу – точно нет.
– Не волнуйся, я спущу семя там, где нужно, – прошептал Адемар, оттягивая большим пальцем мой подбородок.
Не знаю, что нашло на супруга, но мою спальню он не покидал до самого рассвета. Он трудился, не покладая… инструмента, на моем теле, самозабвенно, с полной самоотдачей. Капли пота падали с мокрой челки мне на шею и грудь. Влажная простыня неприятно скомкалась. После четвертого раза я взмолилась:
– Я больше не могу! У меня руки затекли!
Адемар как раз отдыхал, упав рядом. Молча, тяжело дыша, он развязал мне руки. Я с наслаждением потерла покрасневшие запястья и отползла подальше.
– Вы удовлетворены, дорогой супруг, вашей местью? Могу я теперь остаться одна?
– Нет, – сказал Адемар зло, переворачивая меня на живот, приподнимая бедра и снова входя. Надо узнать, что употребил мой муж и запретить лекарю выдавать это снадобье! Запретить его к продаже в столице! Нет, во всей стране! Смертная казнь за распространение! Я вжалась лбом в подушку и слушала звонкие шлепки плоти о плоть. Адемар никогда не нуждался в повышении потенции, а выдерживать подобный марафон – очень утомительно. Нет, если бы это был любимый, желанный или просто приятный мужчина – я бы только порадовалась подобной неутомимости, но к Адемару не питала никаких чувств. И об удовольствии речь не шла. Я просто неимоверно устала и в полной мере могла оценить, насколько трудно достается хлеб сотрудницам интимной службы.
Адемар замер, вздрогнул всем телом, и хрипло застонал, придавливая меня в пароксизме наслаждения. Еще и за плечо укусил! Я торопливо выползла из-под него и поморщилась. В деликатных местах ощутимо саднило, кожу щипало от чужого и моего пота. Ванна! Негорячая ванна с лавандой и мятой! И смыть с себя посторонний мужской запах, въевшийся, кажется, в каждую клеточку тела.
Глава 9
Адемар, по счастью, ушел, пока я отмокала. Едва дождавшись, пока горничные сменят постельное белье, я рухнула спать. Открыла глаза после обеда. О, нет! В кресле сидел Адемар и довольно улыбался. Я не стала здороваться с супругом, виделись уже сегодня, насмотрелась до оскомины.
– Вы проспали все ваши наиважнейшие дела, моя дорогая супруга, – язвительно сказал Адемар.
О, в самом деле! Дернулась и застонала. Болело абсолютно все.
– Не волнуйся. Хоть ты считаешь меня бездельником и тупицей, я честно отсидел твое совещание. Подписал указы и принял записавшихся на аудиенцию.
– Но люди хотели видеть меня! – возмутилась я. – Ждали месяц аудиенции!
– Да им все равно, у кого клянчить! – Адемар потянулся, развалился в кресле и закинул ноги на пуф. – Одна курица просила о приеме племянника в гвардию. Вторая о стипендии воспитаннику-студенту, третья о переводе сына из приграничного гарнизона в столицу. Один баронишка благодарил за справедливость и очень огорчался, что ты так некстати заболела. Денег просили на больницу в каком-то захудалом городишке. На произвол чиновников жаловались четверо. Скучища. Я всем обещал разобраться и благодарил за ценные сведения, – скривился Адемар.
– А фамилия у него была? У барона?
– Вот еще, такие мелочи запоминать, – фыркнул Адемар. – У секретаря посмотришь сегодняшний список, если тебе надо. Ты мне должна будешь за эту услугу.
– А давай без услуг и без таких излишеств обойдемся? – предложила я.
– Надеюсь, эта ночь принесет свой плод и больше мне не будет нужно уделять тебе столько внимания, – надменно заявил Адемар. – Это пошло – спать с женой в одной постели, как какие-то простолюдины. Мне не понравилось.
Я промолчала, пока горничная ставила мне на кровать столик с завтраком. Отпив сока, я воздала должное горячим круассанам с шоколадом. Не по-королевски облизав пальцы, я состроила скорбную физиономию.
– Боюсь вас разочаровать, дорогой супруг, но излишне бурный секс не способствует зачатию, наоборот, препятствует укреплению семени в женском лоне. К тому же воспаление от жестких проникновений может сделать женщину бесплодной.
– Разве? Мне сказали иное, – смутился Адемар.
– Если вы слушаете советы вашего невежественного и грубого миньона делла Ронда, типа «вставь ей по самые гланды», то я вынуждена буду отказать вам от спальни – мне здоровье еще дорого.
– Неужели я настолько вам навредил? – скептически прищурился Адемар.
Вместо ответа я приказала пригласить лекаря и повелительным жестом выпроводила мужа из спальни. Воображаю, как вытянулось лицо муженька, когда лекарь запретил ему меня беспокоить в течение пяти дней и очень тактично и вежливо, но твердо указал на «несдержанность порывов». Этот раунд я выиграла, наша семейная жизнь снова вошла в привычную и безопасную для меня колею. Умница у нас новый лекарь.
Близился день коронации Адемара. Планировался бал, трехдневная охота, театрализованное шествие, фейерверк, помимо дневных развлечений – всяких салонных игр, конкурсов, музыкальных и вокальных выступлений. Приглашения получили избранные аристократические семейства и лучшие артисты столицы. Пожилой герцог Денвер, мой свекор, с важным видом расхаживал по дворцу и свысока распоряжался. Бледная блондинка герцогиня, напротив, почти не покидала своих покоев, где проводила время в обществе своей компаньонки.
Со мной родственники не стремились общаться, чему я не удивлялась – делить посты будущих министров будущего Совета было для свекра намного более увлекательным занятием. Наверняка считали меня недостойной партией для своего драгоценного сыночка. Он женился не на скромной девственнице, вот ужас-то! И ладно бы на вдове, хотя и это уже скандал. «Как жаль, что вместе с короной эту девку придется терпеть», – прочитала я в холодных глазах свекрови, когда увидела ее первый раз, и больше не докучала ей своим обществом, ограничиваясь дежурными приветствиями при случайных встречах.
Свекровь в первый же день приезда устроила изматывающий допрос дворцовому лекарю, дотошно выясняя состояние моего здоровья. Бедняга не мог не ответить герцогине и в то же время не мог и ответить в силу врачебной тайны – ведь герцогиню интересовали самые мельчайшие подробности интимной жизни. Утирая платочком лоб, лекарь передал мне содержание разговора. Герцогиня требовала внука и, кажется, была даже намерена посетить мою спальню с приватным разговором. Я бы не удивилась, если бы она захотела и поприсутствовать при процессе. Вдруг мы все неправильно делаем?
Она ведь исполнила свой долг, родила сына через год после свадьбы, а я смею уклоняться! За три месяца не справилась с такой простой задачей! В ее словах так и сквозило пренебрежение. Думаю, и Адемару доставалось за недостаточное старание. Меня в столице милые родственнички оставлять не собирались, свежий воздух предгорий полезен беременным, но, увы, я не была беременна! Отослать меня с глаз долой не представлялось возможным.
Охоту на кабанов решили провести в угодьях ближайшего королевского поместья Фратескор, куда заблаговременно выдвинулись квартирьеры, обозы припасов и десятки слуг, чтоб подготовить небольшой замок к визиту столь высоких гостей. Мне тоже придется ехать, хоть я до сих пор неуверенно держусь в седле, и не нахожу никакой прелести в скачке сломя голову по пересеченной местности. Мне сшили три великолепных охотничьих наряда – фиолетовый с белой меховой опушкой, серый с серебряными шнурами и коричневый с фестонами. Хотя бы из уважения к трудам портнихи придется показаться несколько раз среди охотников.
Фрейлины, разумеется, сопровождали пышное общество. Помимо них, за мной ехали два гвардейца личной охраны – виконт счел излишним более многолюдное сопровождение, когда я ему объяснила свое отношение к охоте. Неспешная прогулка шагом на лошади, в стороне от прочих охотников. Надеюсь, мне удастся оторваться от стражников. Ну, или лошадь испугается и понесет. Или я банально заблужусь в лесу, имею право, как блондинка! Я тщательно изучила подробную карту, и был уверена, что заблудиться в нужном направлении мне удастся.
В первый день сбежать не получилось – слишком много людей крутилось возле замка и расставленных шатров. А вот на второй день мне улыбнулась удача. Выехав вместе со всеми, я быстро отстала и свернула на боковую тропинку. Надеюсь, хватятся меня не сразу. Огромные разлапистые ели с легким шорохом смыкали свои лапы позади меня. Меня охватил восторг от чувства свободы. Хоть ненадолго, но вырваться от удушающей опеки! Я ненавязчиво направляла смирную гнедую лошадку, но ей и самой, кажется, нравилось не спеша бежать по лесной дорожке, усыпанной опавшей хвоей.
– Ваше величество! – наперерез мне вылетел всадник охраны. – Вы не туда едете!
– Мне лучше знать, куда ехать, – я продолжила путь.
– Но так вы удаляетесь от места охоты! Уже рогов и лая собак почти не слышно! – наглец попытался схватить повод моей лошади.
– Что вы себе позволяете? – стеком я хлестнула его по руке.
Наглец зашипел и отпрянул. И тут я его узнала.
– Ты охранял меня ночью в Северной башне! Тогда я приказала еще повесить твоего напарника!
Гвардеец засмущался. Такое внимание со стороны королевы – кто хочешь засмущается. Парень даже слегка покраснел.
– Простите великодушно, Ваше величество, но вы едете в неправильном направлении, – тихо сказал он. – Позвольте помочь вам найти дорогу.
– Как вас зовут?
– Р-ринальдо. Шевалье Ринальдо дель Грава.
– Ринальдо, мы едем туда, куда мне захочется ехать. Без споров и возражений.
Ну что ж, так даже лучше, без охраны в страшном-страшном лесу, полном вооруженных людей, я не осталась. Пусть едет за мной, раз увязался. Сделать вид, что еду, куда глаза глядят, мне не трудно, я же блондинка!
Я пересекла мелкую речушку Вентику, взобралась на пологий холм, откуда сквозь реденькую рощицу виднелись поля с живыми изгородями. Охота осталась где-то далеко позади, и тут царила тишина. На лице моего стражника было написано снедающее его любопытство, но он больше не смел возражать.
– Едем, мне интересно посмотреть, где мы оказались, – я тронула лошадь.
Мы выехали точнехонько, куда я и хотела. Уединенный хутор в стороне от деревни Верхние Лужки радовал глаз добротными постройками, ухоженными полями и атмосферой основательности и неторопливости. Невысокий худощавый мужчина в домотканой одежде бросал свиньям рубленые вареные кукурузные початки. Свиньи, радостно хрюкая, принимали подношение.
Я спешилась и направилась к мужчине, который, открыв рот, воззрился на меня.
– Добрый день, лэр Грудис! Вы меня узнаете?
– Ах ты, Пресветлая! – ведро выпало из его рук. – Да как же… Ваше великолепие… Марта! Марта! – громко завопил хуторянин. Тут, спохватившись, лэр Грудис поклонился мне и на всякий случай – стражнику.
На крик крестьянина из дома вышла его жена, с маленьким ребенком на руках. Крошечный человечек зажал в кулачке материнскую рубашку и серьезно смотрел на нас. Я сглотнула, ощутив ком в горле.
– Ой! – громко сказала женщина и замерла.
– Такие гости, прошу, милости просим, проходите, – засуетился хозяин. – Молочко есть свежее, сливки, сметанка с погреба, острый сыр, овощи, ветчина.
Через пять минут мы сидели за выскобленным столом, перед нами красовался каравай хлеба, порезанное ломтями сало, домашние соленья и копченья. Ринальдо смотрел на сало влюбленными глазами, но за один стол со мной сесть не осмеливался. Пришлось цыкнуть и глазами указать на лавку.
– Желаете с дорожки чуть-чуть? – хозяин достал из резного буфета кувшин. – Вишневое, домашнее! Жена делала!
– Желаем, – кивнула я и предложила хозяину сесть с нами. Разговор предстоял муторный, тягостный, выпить не помешало бы.
Мы поговорили о погоде, хозяйстве и видах на урожай. Наконец я перешла к цели моей поездки.
– Мне так неловко, – горло перехватило, на глаза навернулись слезы. – Я виновата перед вами, лэр Грудис. Простите меня за Гертруду. Если бы я не взяла ее во дворец, такого бы никогда не случилось. Мне так жаль.
Хозяин переглянулся с женой. Откашлялся в кулак.
– Да что уж, с девками это бывает, не она первая, не она последняя, – сказал бодро лэр Грудис.
Я поразилась его самообладанию. Или… он еще не знает о смерти дочери?
– Таки вы не переживайте, мы Труде так и сказали, что вы ее не забудете! Обязательно приедете, уж как она вас ждала! – улыбнулась Марта.
– Что? Что!? Ждала? – я подскочила. – Она… здесь?
– Не выгонять же родную кровь из-за незаконного приплода, пусть там жрец, что хочет говорит! Труда – хорошая девочка! – громко и возмущенно заявила Марта. – А дети не виноваты! Не женись на мне Бруно, и я бы маялась одна с дитем, так что мы рты сплетникам живо заткнули.
Я без сил опустилась на лавку и махом опрокинула в себя забористую и весьма крепкую вишневку. Закусила, не глядя, хрустнувшим малосольным огурцом.
По узкой лесенке хозяйка проводила наверх, до выкрашенной веселой зеленой краской двери. В комнату я вошла на цыпочках. Гертруда спала на широкой лежанке, укрытая разноцветным лоскутным одеялом. По подушке разметались светлые косы. Живая.
Ноги вдруг ослабли, я сползла по косяку вниз, опустившись прямо на пол, прикусив палец, чтоб не разразиться рыданиями. Но слезы все равно хлынули горячими потоками.
На лежанке завозились, захныкали. Гертруда тотчас подняла голову, привстала. Я громко всхлипнула. Может, кто-то и умеет плакать красиво и беззвучно, с сухим носом, я – нет.
– Марта, ты что? – повернулась Гертруда. И я едва сдержала вскрик. Одна половина лица была чистая, сохранившая спокойную красоту. А вторая – иссеченная багровыми шрамами, бугристая, неровная.
– Вероника, – выдохнула Гертруда.
– Прости меня, прости! – я кинулась ей на шею.
Требовательно заплакал младенец.
– Погодь, дите покормлю, – Гертруда отодвинула меня в сторонку, расстегнулась, доставая налитую грудь. – Иди сюда, маленькая, – сказала она, прикладывая ребенка. Раздалось жадное чмоканье. Усмехнулась:
– Всю кофту мне промочила. Хватит рыдать, дите тревожишь.
– Мне сказали, что ты погибла! – стараясь громко не завывать, всхлипнула я.
– Думала, умру там, – спокойно согласилась Гертруда. – Пришел капитан и велел солдатам разойтись, а меня в реку выкинуть. Они хотели меня порубить и свиньям скормить. Успели вот несколько раз рубануть по голове. И то скользом пришлось, пьяные все были. Вода ледяная, кровь остановилась. Меня охотники из реки выловили, до села довезли, подлечили. Добрые люди помогли до дома добраться. Тут и поняла, что беременна.
– Ребенок… – у меня булькнуло в горле, а в глазах снова защипало. – Как же…
– Я так считаю, что это мне от Вардиса памятка. Все-таки мы с ним успели несколько ночей вместе провести. Узнала я радость женскую, – Гертруда отвернулась к окну. – Иначе бы, наверное, и не выжила бы, если б девицей попалась солдатне.
– А у Марты?
– Так еще один братишка мой, – улыбнулась Гертруда. – Старшему-то, Крису, уже три. Папаша его усыновил сразу, как на Марте женился. Гордый ходил, принцесса-де приказала самолично ему жениться! Наследник растет. Хоть и говорят, что теперь и дочери равно сыновьям наследовать могут, да разве ж мужики такое дозволят?
Я выдохнула, сбрасывая напряжение. У меня язык прилип к небу, когда я хотела задать другой вопрос. Гертруда развернула младенца и столбиком прижала к себе.
– Кусается, зубки режутся, – поморщилась Гертруда. – Ночью плохо спит.
– Лекарь тебя смотрел? Почему шрамы остались?
– А то как же, смотрел. Батюшка из столицы приглашал, денег не пожалел. Сделать ничего уже нельзя было, время ушло, рубцы воспалились. Придется такой жить, – философски отозвалась Гертруда. – Зато глаз спасли.
– Тебе надо дворцового целителя, и лекарство с магическими компонентами!
– Вероника, вот что хочешь делай, я во дворец не вернусь! Гадюшник у вас там. Ни души, ни воли. Да и куда мне с таким лицом по вашим раззолоченным паркетам ходить! На смех поднимут, а за твое внимание возненавидят. И деткам там опасно, недосмотрят, притравят, я уж сколько историй наслушалась, пока там вертелась. Бери-ка своего, и пойдем вниз, перекусим.
Я непонимающе посмотрела на подругу. Своего? О чем она? Та, усмехнувшись, откинула край одеяла. Там потягивался и жмурился после сна еще один малыш, чуть постарше, в короткой рубашечке.
– А я все думаю, что ты про сыночка не спрашиваешь. Будто нет его, – пробилось, как сквозь вату.
***
– Знамо дело, благородная же лира, положение их такое, они нежные, постоянно в обмороки падают, – раздался надо мной уверенный мужской голос.
– Падают, потому что в корсеты утягиваются, – хмыкнула Гертруда.
Голова кружилась, затылок ломило. Я открыла глаза.
– Что ж ты делаешь-то, всех перепугала! Так с лавки и брякнулась, – заворчала Гертруда, обтирая мокрой холодной салфеткой мой лоб и виски.
– Ты по себе не равняй, ты девка деревенская, крепкая, а их великолепие вон какая тончавая из себя, вот и сомлела, – вступился за меня лэр Грудис. Вся семья столпилась возле лежанки. Надеюсь, хоть гвардеец остался внизу?
– Расскажите мне все, – потребовала я, поднимаясь.
Хозяин тут же плотно прикрыл дверь и присел ко мне на лежанку.
– Да и рассказывать нечего особливо! Марта как раз в мае только родила, а тут верховой вдруг прискакал, и прямо в горницу лезет. В грязных сапожищах, конским потом от него разит. Я его крою матом, ясное дело! Струхнул, конечно, думал, там меня и порешит, оружия на нем было понавешано – страсть! Он только зыркнул, «Грудис?» – грит. «Ну, Грудис», – отвечаю. Положил сверток на стол, бухнул рядом кошель денег, только я его и видал. Развернули – ребеночек махонький, пищит жалостно, будто котенок. Марта сказала, ему не больше двух суток. Я и делать что, не соображу, стою, как пень чумной, а моя его сразу к сиське потянула. Наш, говорит, теперь будет, один сын хорошо, а два – лучше. А через месяц Труда добралсь до нас, объяснила, что да как.
Марта, ревниво на меня поглядывая, положила мне на колени ребенка. Горло сжало спазмом, руки затряслись. Страшно прикоснуться. Глубоко вдохнув несколько раз, я начала рассматривать ребенка. Своего сына. Темно-рыжие волосики завивались на макушке. Глаза… голубые, с прозеленью. И пахло от него – молоком, хлебом, чем-то непонятным, отчего дрожал подбородок, и внутри закручивалась огненная колючая проволока.
– Как назвали?
– Марком. Гертруда сказала, что вы придумали благородное имя, что и не выговорить, да к тому времени мы уже нарекли в часовне по-простому, вместе с нашим, уж простите. Он аккурат ровесник нашему, никто не удивился в деревне. Вот Маттео, вот Марек. Двойняшки, стало быть. Марта их одинаково любит.
Ребенок хныкал, возился, вполне очевидно не желая сидеть на ручках незнакомой тети, оглядывался на Марту.
Прошло не меньше двух часов, пока я узнавала от словоохотливой Марты все подробности жизни детишек с первого дня. Выяснилось, что Марек спокойный и серьезный мальчик, себе на уме, а Маттео драчливый и неугомонный. Я подержала на руках обоих, сравнивая – похожие, очень похожие. Носики кнопочкой, белесые бровки, глазки голубенькие у обоих. Только у Маттео хохолок чуть светлее. И как проверяется магическая метка? Сейчас на коже ребенка не было никаких следов. Но я почему-то не сомневалась, рыженький – точно мой.
– Ваше величество, – прервал семейную идиллию давно заскучавший гвардеец. – Скоро смеркаться начнет, вас станут искать.
Следовало поторопиться. Гостеприимные хозяева наложили нам с собой целую котомку домашних колбас. Мой гвардеец ехал за мной рысью. Кратчайшим путем мы оказались возле шатров, где румяные и разгоряченные скачкой лиры и лэрды делились подробностями охоты. Огромная туша кабана лежала тут же. Визжали и лаяли собаки, которым кинули потроха, веселые и пьяные голоса охотников оглашали перелесок.
– А вы, моя дражайшая супруга, не радуетесь удачной охоте? – ко мне подошел краснощекий и явно нетрезвый Адемар.
– Почему же, я рада, – я искренне улыбнулась мужу. Улыбка, впрочем, не сходила с моего лица всю дорогу. – Поздравляю вас с метким выстрелом.
– Позвольте, отведу вашу кобылку, – гвардеец подошел ко мне. Смотрел он на меня с неподдельным восхищением, которое вскоре и объяснил.
– Простите мне мою дерзость, Ваше величество, но я просто поражен вашей добротой. Несмотря на то, что девица не соблюла целомудрие, и ее выслали из дворца в деревню, вы проведали вашу служанку!
Целомудрие? Да откуда во дворце целомудренные девицы? Я чуть было не открыла рот, собираясь поправить, но вовремя сообразила, что, скорее всего, именно эту версию под сало и моченые яблоки скормили моему сопровождающему на хуторе. В этом виде история была скучной до банальности – и очень правдоподобной. Ну, обрюхатил придворный лэрд смазливую служанку, ту и отправили с глаз долой, большое дело! Не выкинули же ни с чем на улицу, пристроили в зажиточную семью, позаботились. Могли бы и просто ребенка сплавить деревенской кормилице. Доброта неслыханная со стороны знатной лиры, лишившейся вышколенной служанки.
– Я очень ценю преданных слуг, – со значением сказала я.
– Счастлив служить Вашему величеству! – гаркнул гвардеец.
Промолчит – хорошо. Проболтается – тоже беды не будет, моя невиданная доброта должны иметь подпитку в низах. Не зря же народ меня так любит. Если кто-то еще видел мой визит на хутор Грудиса, придуманная версия все объясняет. Почему бы мне, доброй-предоброй хозяйке, не навестить бывшую доверенную служанку? И проявить известную щедрость, само собой.
Поэтому на следующий день я попросила Ринальдо отвезти моей «бывшей камеристке» увесистый кошелек. Удивления моя просьба не вызвала. Равно, как и через неделю – отправленная увесистая посылка с лекарствами. Всю неделю я висела над плечом придворного лекаря, заставляя готовить зелье с уникальными заживляющими свойствами, рассасывающими келоидные рубцы6. Писать Гертруде, естественно, будет нельзя, такого адресата у королевы просто быть не может, и гвардейца регулярно гонять на хутор тоже не следует. Иначе кто-то может и заинтересоваться.
Мой ребенок жив, здоров, растет в любящей семье. Это главное. А на корону плевать, пусть виконт с Адемаром правят. А у меня есть свое крохотное, потаенное счастье.
