Евгений Викторович Донтфа
Что мне сказать тебе, Мария-Анна
– Они о чем-то договорились?
– По счастью нет, Ваше Величество. По счастью негодяям такого сорта очень трудно о чем-либо договориться, ибо всякий в первую очередь думает только о собственном достатке и преуспевании и если это сулит ему хоть какую-то выгоду готов без колебаний вонзить нож в спину любому из своих собратьев. Но рано или поздно, объединенные общей целью, я думаю они преодолеют все свои размолвки и тогда и правда могут собрать армию и выступить на юг.
– И как я, по-вашему, должна поступить?
– Кто предупрежден, тот вооружен, Ваше Величество. Я думаю в первую очередь нам следует усилить гарнизоны в Бретеле и Монфоре, увеличить число шпионов среди торговцев с севера, а главное внести некоторый разлад между баронами. Я думаю кого-то из них следует приблизить ко двору, а кого-то демонстративно наказать. Например Этьена де Вэлоннэ. Этот мерзавец вне всякого сомнения заслуживает этого. Хотя конечно самым сокрушающим ударом для них было бы возвращение Его Высочества. Но тут Ваше Величество я и не знаю что еще могу предпринять. Все мои усилия по розыску принца к моему величайшему сожалению оказались тщетны.
Королева внимательно смотрела на министра.
– Я думаю вы уже осведомлены, граф, – медленно проговорила она, – что двадцать шестого числа сего месяца в Реймсе состоится церемония, не так ли?
Рене Согье с любопытством посмотрел на королеву.
– Осведомлен, Ваше Величество. Антуан де Сорбон вовсю занимается её организацией, собирая дворян и чиновников со всей страны. Признаюсь меня весьма удивило, что я не получил никаких инструкции от вас лично о столь, как я могу судить, важном мероприятии. Однако еще большее удивление у меня вызвал тот факт, что я так и не сумел дознаться какого же рода будет эта церемония, у меня сложилось впечатление что этого просто никто не знает.
Королева слабо усмехнулась.
– У вас сложилось верное впечатление граф. Этого никто не знает, кроме меня. А у меня есть причины не раскрывать этого раньше времени. Тем не менее, вы правы, это довольно важное мероприятие и на нём должна присутствовать вся высшая знать королевства. В том числе и мои вассалы с севера. Так вот я хочу, дорогой граф, чтобы вы взяли на себя труд проконтролировать, а если надо, то и поспособствовать самым решительным образом тому чтобы все бароны севера, по крайней мере Этьен де Вэлоннэ и все прочие кто участвовал в вышеупомянутом собрании в обязательнейшем порядке прибыли в Реймс. Я думаю большинство из них сделает это по доброй воле, получив моё приглашение. Хотя бы из любопытства. Но вы должны проконтролировать это. И если кто-то из них пожелает остаться дома, то уговорите их через третьих лиц, заинтересуйте, подкупите, если они будут чего-то опасаться, успокойте, в общем сделайте всё что угодно, только чтобы они приехали. Вам ясно, Рене?
Она очень редко называла главу Судебного ведомства по имени, да и вообще кого бы то ни было из своих чиновников. А если уж делала это, то хотела тем самым выразить свою крайнюю степень благорасположения к тому чье имя произносила.
– Ясно, Ваше Величество. Я приложу максимум усилий чтобы эти господа прибыли в Реймс. Но честно признаюсь вам, моя госпожа, я крайне заинтригован тем что же нас ожидает 26 числа. – И он вопросительно поглядел на королеву.
Но та была непреклонна.
– В своё время вы всё узнаете, дорогой граф. Но сейчас моя воля в том, чтобы это знала только я.
И граф поклонился, показывая, что смиренно принимает её отказ.
– И кое-что еще, граф. Я желаю чтобы батальон ваших отчаянных гвардейцев, который вы прозываете "Черный ветер", к 26-му числу также прибыл в Реймс и был там расквартирован. Постарайтесь сделать это так чтобы не привлекать лишнего внимания, по возможности в темное время суток. А командир батальона, ваш славный капитан Виктор Ренард, должен прибыть ко мне во Дворец То и перейти в моё распоряжение. Я сама отдам ему нужный приказ в нужное мне время.
Лицо Рене Согье вытянулось. Ему совершенно не понравилось такое откровенное посягательство на его собственную власть.
– Ваше Величество, – холодно проговорил он, – судебная гвардия на то и судебная, что подчиняется только главе Судебного ведомства.
Королева взглянула на него не менее холодно.
– А глава Судебного ведомства подчиняется мне, граф. Прошу вас не забывать этого. – И затем чуть мягче добавила: – Я не намерена, граф, отнимать у вас ваше право распоряжаться судебной гвардией. Я только хочу, если угодно, позаимствовать это право на короткое время. Возможно я пожелаю свершить суд над некоторыми персонами и в этом случае я хочу, чтобы под моей рукой были именно наши славные судебные гвардейцы. – Она сделала ударение на слове "наши".
Мария-Анна пристально, пронзительно, как умела только она поглядела на графа и осведомилась:
– Я надеюсь вы не станете препятствовать этому?
– Не стану, Ваше Величество, – смирился граф. – Мне лишь подумалось, что возможно было бы целесообразней посвятить меня в ваши планы, при этом чтобы я сам руководил своей гвардией, исполняя их.
– Не в этот раз, дорогой граф. Я еще сама не уверена насчет собственных планов и потому шевалье Ренард и его гвардейцы должны быть готовы исполнить мой приказ в любой момент.
Скрепя сердце граф понял, что вынужден уступить.
45.
В кабинет королевы вошел один из протикторов и сообщил:
– Моя госпожа, капитан стражи привел человека. Сказал, что вы ожидаете его. Какой-то конкистадор.
– Пусть войдет.
Мария-Анна стояла у огромного окна и на этот раз она была во всеоружии. Затянутая в темное платье, с тщательно уложенными волосами, с пунцовыми губами и подведенными черным глазами.
В кабинет вошел высокий стройный мужчина в длинном черном плаще с широкополой шляпой в руках.
– Ваше Величество, – глухо сказал он, – позвольте представиться Хорхе Алонсо Родригес де Агилар, – и поклонился.
Мария-Анна с интересом разглядывала его. О, да, несомненно это был испанец. Смуглое узкое горбоносое лицо не оставляло в том никаких сомнений. "Его лицо подобно шпаге", откуда-то всплыло в голове королевы. Мужчине было явно за пятьдесят. Но его темные волнистые волосы еще не тронул ни один седой волос. Его большие темно-карие глаза глядели твердо и спокойно и в его жилистом теле, в его уверенных движениях присутствовали сила и плавность, свойственные скорее молодости, чем шестому десятку. Мария-Анна с одобрением подумала, что этот авантюрист неплохо сохранился. На его худом лице в первую очередь обращали на себя внимание три параллельных ниточки шрамов, протянувшихся от правого виска через лоб, бровь, обходя правый глаз сверху и снизу и заканчиваясь у внушительного, явно эстремадурского носа.
– От чего у вас шрамы? – Спросила Мария-Анна, даже не пытаясь быть вежливой.
Подспудно ей казалось, что быть вежливой с человеком столь жуткого ремесла излишне.
– Удар абордажной кошкой, – спокойно ответил Хорхе. – Вскользь.
Мария-Анна отвернулась и прошлась по кабинету, вдоль окна.
Затем повернулась к мужчине и спросила:
– Вы должно быть желаете знать зачем вы здесь?
Он пожал плечами.
– Нет, Ваше Величество. Их Сиятельство, граф Согье, сообщил мне, что вам требуются мои услуги. Этого мне достаточно.
Мария-Анна снова прошлась по кабинету. Она почему-то ощущала какую-то неуверенность, чуть ли даже не робость перед этим человеком. Это сбивало её с толку и немного раздражало.
– Что ж, ближайшие десять дней вы будете моим гостем. Вам отведут комнату на территории дворца, обеспечат питанием, одеждой, прислугой и прочее. В скором времени я намерена посетить Реймс, вы будете сопровождать меня. Вы будете подле меня всё то время пока мне могут понадобиться ваши услуги. Это ясно?
– Вполне, Ваше Величество.
– Я также желаю, чтобы вы никому не рассказывали кто вы такой, чем занимаетесь, у кого на службе состоите и тому подобное. Это тоже ясно?
– Ясно, Ваше Величество.
– И также не говорите никому ваше настоящее имя.
– Но как же мне называть себя, если я буду вынужден это сделать?
– Ну назовите себя Франциско Гонсало Нуньес де Монрóй, – усмехнулась королева, собрав воедино части имен от четырех знаменитых завоевателей Нового Света. – Раз уж вы конкистадор.
– Как прикажете, Ваше Величество, – всё так же спокойно и безэмоционально сказал Хорхе Родригес.
Этот его ровный безупречный тон почему-то вызвал легкое раздражение у Марии-Анны.
– Кем же вы числитесь в ведомстве графа Согье?
– Тюремным лекарем.
Брови королевы взлетели вверх.
– Вот как! Лекарь и палач в одном лице. Во истину странное сочетание.
– Я не палач, Ваше Величество, – возразил мужчина, – и никогда им не был.
– Я хотела сказать лекарь и… и…, – Мария-Анна не могла подобрать подходящее слово.
– Иногда в Судебном ведомстве, я исполняю обязанности инквизитора, то есть расследователя, дознавателя. Возможно вы это хотели сказать, Ваше Величество.
– Возможно, – холодно согласилась Мария-Анна. И не в силах преодолеть любопытство, спросила: – Но как же всё-таки так вышло, что столь достойный кабальеро, как рассказывал о вас граф Согье, герой Италийских войн, вдруг теперь занимается тем что, – королева собралась с духом и твердо закончила: – тем что пытает людей?
Смуглое загорелое лицо Хорхе Родригеса осталось всё таким же спокойным после этих неприятных слов.
– Потому что я умею это делать лучше других.
– Как же это началось?
– Во время одного из походов в Новом Свете. Индейцы муиска долгое время не желали раскрывать нам местонахождение рудников, где они добывали свои знаменитые изумруды. Наш командир был человеком довольно миролюбивым и не склонным к жестокости. Он пытался добиться секрета рудников одним только увещеванием и беседами, упирая на то что мы боги и индейцам следует исполнять любую нашу волю. Глупые дикари почитали нас за своих богов, неожиданно сошедших с небес. Однако время шло, наши братья гибли от болезней, ядовитых гадов, в стычках с враждебными дикарями и я решил, что нужно что-то более действенное чем мирные беседы у костра. Я выбрал трех муисков, под нелепым предлогом увел их в лес, связал и начал свой допрос. Через пару часов я узнал где находится первый рудник. В следующие дни мы отправились туда и нашли то что искали. Индейцы, видя такое, с их точки зрение, чудесное знание, об остальных рудниках рассказали уже без всяких усилий с нашей стороны.
– А те трое индейцев? Что стало с ними?
– К сожалению, они не выжили, Ваше Величество.
Мария-Анна побледнела. У неё на языке вертелся вопрос: "Вы убили их?", но что-то мешало ей его задать, кажется в глубине души ей не хотелось знать ответа.
Она отвернулась.
– Я слышала, что сокровища Новой Гранады, особенно эти самые изумруды, были достаточно многочисленны, чтобы сделать людей, завладевших ими баснословно богатыми до конца жизни. Разве вы не получили свою долю?
Хорхе Родригес вздохнул с досадой, впервые проявляя какую-то внятную эмоцию.
– Получил, Ваше Величество. И я действительно был очень богат. Но Фортуна столь ветреная и переменчивая сеньорита, Ваше Величество. И так уж вышло что сегодня я снова зарабатываю себе на жизнь, продавая своё мастерство врача и дознавателя.
– Что ж, можете не сомневаться вам щедро заплатят за ваши услуги, мэтр. Однако должна вас предупредить, что если всё-таки они понадобятся, человек с которым вы будете… так сказать беседовать, обязательно должен остаться живым. Это вам ни какой-то раскрашенный дикарь из Нового Света. Предупреждаю вас заранее, вы будете отвечать головой за жизнь этого человека. Вы можете делать с ним всё что вам угодно, чтобы он сказал то что я желаю знать, но он должен остаться живым. В противном случае вы немедленно последуете за ним. Поверьте, мои протикторы обращаются с мечами, также хорошо как вы с вашими ножами или что там у вас. Я надеюсь мы поняли друг друга?
– Да, Ваше Величество, я всё понял. Но вам не следует беспокоиться, с вашим человеком ничего не случится. Боль это как музыка и при определенном мастерстве достаточно одного короткого виртуозного пассажа, изящного тремоло, волшебного глиссандо чтобы вызвать бурю эмоций или шквал откровения.
Марии-Анне совсем не понравилось сравнение музыки с ремеслом пытки.
– Ступайте, мэтр. Вас проводят в вашу комнату.
Хорхе Родригес с достоинством поклонился и вышел.
У Марии-Анны никак не проходило ощущение гадливости. Но ни к этому человеку, а к самой себе.
46.
Роберт вбежал в дом и радостно прокричал:
– Гуго возвращается! Я видел его на том берегу.
– Кончено возвращается, – с улыбкой сказала Риша, чувствуя облегчение. Она уже всерьез начала тревожиться за Гуго, опасаясь что с ним могло случится что-то плохое. – Куда он от тебя денется!
Мальчик непонимающе поглядел на женщину.
– А зачем я ему так уж нужен?
– Господи, пацан, разве ты не понял кто он такой?!
Роберт пожал плечами.
– Старый друг моей матери. Мать сказала мне, что они были знакомы еще до того, как она вышла замуж за моего отца, короля Джона.
Риша насмешливо поглядела на ребенка.
– Что ж твоя мамаша всегда умела приврать.
Роберт неожиданно рассердился.
– Не смей так говорить о ней. Она королева этой страны, а ты, ты просто жалкая…, – ему хотелось произнести какое-то оскорбление, но что-то удерживало его и это был не страх перед зловредной и опасной колдуньей, а нечто похожее на чувство признательности. Роберт понимал, что именно эта женщина избавила его от болезни, хотя никто напрямую ему так и не сказал чем он болел и как Рише удалось вылечить его. И теперь его юное благородное сердце решительно отказывалось быть неблагодарным, но с другой стороны нападки этой старухи на Марию-Анну последнее время раздражали мальчика всё сильней. Роберта озадачивало и возмущало как может какая-то нищая бабка, пусть и умелая целительница, так отзываться о самой могущественной женщине королевства.
– Я знаю, – спокойно ответила Риша. – Иди встречай его. Он будет рад.
Роберт еще помедлил, вглядываясь в темные глаза ведьмы, а затем развернулся и выбежал из дома.
Гуго обходил озеро по восточной стороне. Там лес не подступал в плотную к берегу как на западной и ничто не мешало идти вдоль воды.
Мальчик некоторое время наблюдал за далекой человеческой фигуркой в темном плаще, а затем, не в силах стоять на месте и ждать, направился ей навстречу. Он постепенно ускорял шаг. Он и сам бы не смог объяснить почему его влекло к этому человеку, но ему очень хотелось оказаться рядом с ним как можно скорее. Иногда ноги ребенка разъезжались в песке, но он упрямо шел вперед, не отрывая глаз от своей цели. А затем, когда он уже мог в деталях разглядеть лицо Гуго, Роберт побежал. И совершенно неожиданно для себя, он вдруг бросился на шею высокого мужчины. Тот тут же подхватил ребенка, оторвал от земли и прижал к себе. Глаза Гуго заблестели от слез, а сердце затопила волна пронзительной нежности и любви. Но через несколько мгновений Роберт отстранился, высвободился из объятий и встал на землю. Мальчик явно устыдился своего порыва. И бросив быстрый взгляд на лицо мужчины, он произнес с чуть обвинительной интонацией:
– Тебя долго не было.
– Прости. Я спешил как мог. У вас всё хорошо?
– Да-а, – протянул Роберт и поглядел в сторону деревянного дома ведьмы, прилепившегося на склоне, возле небольшой каменной гряды.
Но Гуго уловил какую-то неуверенность в голосе ребенка.
– Что-то не так?
Роберт посмотрел в зеленые, сейчас казавшиеся такими ясными, почти сверкающими глаза Гуго.
– Риша не любит мою мать и всё время ругает её, – нехотя проговорил он.
Гуго улыбнулся.
– Она просто не знает её также хорошо, как мы с тобой. Не осуждай её за это.
– Я не осуждаю. Просто не понимаю, как можно не любить свою королеву.
Гуго с задумчивой улыбкой смотрел на ребенка.
– Мы ведь с тобой не знаем, что Рише довелось пережить за свою долгую жизнь. Может у неё есть какие-то свои причины не любить сильных мира сего.
– Ты хочешь сказать, что мать сделала Рише что-то плохое?
Гуго отрицательно покачал головой.
– Нет. Но ведь кроме королевы есть много разных чиновников, вельмож, судей, заносчивых дворян. Кто знает, что ни могли сделать Рише. Возможно тебе трудно будет в это поверить, но когда-то Риша была также молода и красива как твоя мама. А теперь она живет здесь, в дикой чаще древнего леса, совершенно одна. Что-то ведь вынудило её к такой жизни.
– Но она не любит именно мою мать, а не каких-то там чиновников и вельмож, – упрямо возразил Роберт, требовательно глядя на мужчину.
Гуго пожал плечами.
– Тогда спроси её сам, почему она так не любит королеву. Я не знаю.
– А ведь моя мать, напротив, вполне расположена к ней.
– С чего ты это взял? – Удивился Гуго.
– Иначе она не отпустила бы меня к Рише.
– Отпустила тебя к Рише? – Удивился Гуго еще сильнее.
Роберт странно посмотрел на него.
– Ты же сам сказал мне, что ты договорился с моей матерью о том, что ты увезешь меня сюда в Даргобурский лес, чтобы Риша попробовала меня вылечить здесь. И моя мать согласилась и одобрила это. А она вряд ли бы позволила меня отвезти к человеку, которому не доверяет или даже ненавидит.
Мальчик и мужчина долго смотрели друг другу в глаза. Первый вопросительно, второй чуть растеряно. Гуго уже слегка подзабыл что он наплел Роберту в ночь, когда похищал его из дворца.
– Твоя мать не знает, что я увез тебя именно к Рише, – медленно произнес Гуго.
Взгляд мальчика стал настороженным, почти подозрительным.
– Почему?
– Я сказал, что отвезу тебя к человеку, который возможно сумеет вылечить тебя, но я ничего не говорил Марии-Анне о Рише. Я попросил её полностью довериться мне, как своему старому другу.
– Почему? – Настойчиво повторил Роберт.
– Как раз именно потому что Мария-Анна скорей всего не одобрила бы моего намерения. Везти юного принца в самую чащу дикого леса к какой-то старой злобной ведьме с дурной репутацией, нет, Мария-Анна несомненно запретила бы это. А я же хорошо знаю Ришу, она мой друг, я полностью доверяю ей. Настолько, что я без всяких сомнений доверил ей и вашу жизнь, Ваше Высочество.
Мальчик посмотрел куда-то на озеро.
– Значит моя мать не знает где я?
– Нет, не знает.
Роберт пристально поглядел на мужчину.
– Получается моя мать очень сильно доверяет тебе. Гораздо больше чем кому бы то ни было.
Теперь уже Гуго посмотрел куда-то вдаль.
– Нас связывает очень многое. И у неё есть весьма веские основания доверять мне.
– Что же это за основания?
Гуго поглядел Роберту в глаза и улыбнулся.
– Ну я думаю главное из них это любовь.
– Она влюблена в тебя? – Недоверчиво спросил Роберт.
Гуго усмехнулся и отрицательно покачал головой
– Нет.
– Ты влюблен в неё?
Гуго утвердительно кивнул.
– Да. И уже очень-очень давно.
– Ты был влюблен в неё еще до того, как она вышла замуж за моего отца? – Воскликнул мальчик, решивший, что он наконец начал понимать что к чему.
Гуго вздохнул.
– Да, Роберт. Я полюбил её задолго до того, как она стала королевой. И продолжал любить после.
– Даже когда узнал, что она любит другого и выходит за него замуж?
– Да. Даже тогда. Я всегда любил её. И она это знает. И потому без всяких колебаний доверила мне тебя, не спрашивая куда я тебя повезу и к кому.
Роберт смотрел на него широко распахнутыми серыми глазами.
– А она? – Тихо спросил он. – Она никогда не любила тебя?
– Наверное нет. По крайней мере, как женщина любит мужчину. Я был только другом. Но для меня это ничего не меняет.
Роберт опустил глаза. Он почему-то ощутил вину. Он взял обеими руками ладонь Гуго и крепко сжал её.
– Я всегда буду благодарен тебе, Гуго Либер, за то что ты сделал для меня. – Он собрался с духом и посмотрел ему в глаза. – И когда я стану королем, я исполню любое твоё желание, которое будет в моей власти.
Гуго осторожно высвободил ладонь из детских рук и сказал:
– Вы очень великодушны, Ваше Высочество. Но в первую очередь вам следует благодарить Ришу. В дни вашей славы не забудьте, пожалуйста, о ней.
– Я не забуду, – твердо пообещал мальчик.
– Кстати о желаниях, – улыбнулся Гуго, – я жутко хочу есть с дороги. Что там сегодня у Риши на обед?
– Курица с грибами, – улыбнулся в ответ Роберт.
– Тогда нам лучше поспешить. Иначе Тотамон может нам ничего не оставить. Он хоть вроде и кот, а ест как целый тигр.
– Точно! – Засмеялся мальчик. – Он настоящий проглот.
47.
Шон Денсалье, чуть прикрыв глаза, сонно покачиваясь в седле, неспешным шагом проезжал по узкой улочке одного их южных предместий столицы. Время близилось к вечеру. Он, в сопровождении трех офицеров и дюжины рослых драгун, возвращался в Фонтен-Ри, после инспектирования хода строительства новых казарм. Также ему пришлось выслушивать нудные доклады военных интендантов о вещевом снабжении трех полков, направляемых на север Италии, а потом еще и долго спорить с мордатыми торговцами о цене сукна для пошива обмундирования королевской армии. Последнее едва не вывело его из себя. У него никак не укладывалось в голове почему он вообще должен о чем-то договариваться с этими треклятыми лавочниками, вместо того чтобы приказать своим драгунам порубать всю эту нечисть в капусту и забрать весь их товар даром. Но он сдержал себя от гнева и говорил с ними вполне спокойно и даже видит бог, доброжелательно. При этом ему постоянно казалось, что все эти каменщики, интенданты, купцы сами разговаривают с ним "через губу", свысока, иногда чуть ли не снисходительно. Видимо, как думалось ему, они не желают видеть в нём истинного Верховного командора, а почитают его за глупого молодого выскочку, считают его игрушкой всесильной королевы, разряженного смазливого шута для разного рода утех. Было ли оно так на самом деле или только мерещилось ему, он тем не менее гордился тем что ни разу не повысил ни на кого голос и не опустился до угроз. Шон прекрасно понимал что если он хочет доказать всем что он по праву занимает должность Верховного командора, ему следует научиться решать проблемы какими-то еще способами, помимо того чтобы бить кулаком в зубы, выхватывать меч или отправлять в атаку свою кавалерию.
Но так или иначе этот долгий день порядком вымотал его и сейчас он просто лениво глядел перед собой, предоставляя своему коню двигаться практически самостоятельно.
Они проезжали по какой-то торговой улочке с лавками и разносчиками еды. Люди торопливо освобождали дорогу столь грозной кавалькаде и Шон почти не обращал на них внимание.
Но в какой-то момент он услышал пение. Мужской глухой немного хриплый, но красивый голос протяжно пел: "Море Твоё так велико, Господи. А лодка моя утлая так мала".
Граф Ливантийский тут же очнулся от своего дремотного состояния и огляделся по сторонам. Песню распевал некий загорелый тощий субъект в грязной засаленной рубахе и коротких рваных штанах. Он сидел на огромной тыкве, в руках у него была узкая испанская гитара, а у ног лежала перевернутая соломенная шляпа.
Граф остановил коня, перекинул ногу и соскользнул на камни тротуара. Держа лошадь в поводу, он приблизился к певцу. Тот заглушил струны и вопросительно посмотрел на молодого человека. Несмотря на грозный вид незнакомца и внушительную свиту за его спиной, певец глядел на командора без тени страха, а вроде как даже с насмешкой.
– Откуда это песня? – Спросил Шон.
– От нашего истинного короля, Джона Вальринга, – охотно ответил певец.
– Что ты мелешь, дурак? – Проворчал Шон, но впрочем вполне беззлобно. – Причем тут король Джон?
Уличный певец пожал плечами.
– Все знают, что это была любимая песня нашего короля.
Шон ощутил на миг приятное напряженное оцепенение, ощущение из самого детства, словно ему вот-вот должны были раскрыть какую-то пугающую, но завораживающую тайну. Ощущение быстро прошло, а он так и не успел поймать нить ведущую его к этой самой тайне.
Шон еще какое-то время разглядывал загорелое до черноты лицо певца, затем вынул из кошеля несколько су, бросил их в шляпу и повернулся к лошади.
– Благодарю вас, сеньор, – весело воскликнул уличный бродяга. – Истинное всегда в цене.
Командор застыл на месте. Это уже было слишком. Он резко повернулся к певцу.
– Что это значит? – Сердито спросил граф.
– Что именно, сеньор? – Не понял бродяга.
– Эта присказка! Откуда она?
Певец пожал плечами.
– Я слышал, что это одно из любимых выражений короля Джона. Разве нет?
Шон, ничего ответив, взобрался в седло и ударил пятками коня, пуская его вскачь.
"Что всё это значит?", спрашивал себя граф снова и снова. "Господи, что это вообще может значить?" В его голове вертелись, бурлили, пылали какие-то странные оборванные мысли, они казались то страшными, то оглушительными, то нелепыми. А главное они упорно не желали сойтись в единую картину и это выводило Шона из себя. Портрет короля Джона с рыбами, бретонская песенка, эта глупая присказка, Сент-Горт, мешок на голове, смерть начальника тюрьмы, странное отношение Марии-Анны, испанский язык, испанский плен и… и что-то еще. Одиннадцать лет. Он уже не помнил откуда он это знал, кажется сама королева обмолвилась об этом. Или начальник тюрьмы. Это проклятый чернокнижник Гуго Либер провел в Сент-Горте одиннадцать лет. Ровно столько сколько покоился в могиле король Джон. Чернокнижником его кстати назвала Луиза Бонарте, она предположила, что он какой-то лекарь-еретик, практикующий дьявольские ритуалы и он, Шон Денсалье, принял это, почти поверил, это звучало разумно. А если не чернокнижник, не лекарь, то кто? И почему Мария-Анна поехала к нему лично через всю страну?
Но все его вопросы словно упирались в глухую стену. Единственный ответ, который мог бы, как ему казалось, свести воедино все эти нелепости и странности был абсолютно невозможен и неприемлем.
Шон еще сильнее ударил коня, заставляя его перейти на галоп и находя упоение в горячем ветре и стремительности движения.
48.
Прибыв в Фонтен-Ри, Шон Денсалье, может быть впервые, не поспешил пойти к королеве или хотя бы к её Первой фрейлине. Вместо этого, Верховный командор окольными путями подобрался к Королевскому секретарю, Антуану де Сорбону и как бы случайно столкнулся с ним в одной из галерей дворца. Шон никогда не испытывал особой симпатии к маркизу, но с другой стороны не питал и неприязни. Возможно он слегка завидовал тому что маркиз одна из самых приближенных персон к королеве, что он волен входить в её покои без доклада и в неурочный час и что королева проводит с ним просто неприлично много времени. А с другой стороны граф отчасти презирал маркиза, считая его канцелярской крысой, чернильной душой и бумажным крючкотвором. Но понимал, что королеве необходим подобный крючкотвор и бумагомарака, ибо управлять страной дело сложное и без бумажек тут не обойтись. Он уже и сам в этом убедился, став важным армейским чиновником. Кроме того, Шон быстро понял, что маркиз весьма и весьма осведомленный человек буквально обо всём на свете, а особенно насчет того, что происходит во дворце и вокруг королевы. И потому доброе знакомство с ним очевидно дело нужное и полезное. Конечно, Шон, как и все, слышал об ужасной трагедии, которую пережил Королевский секретарь. Но герой Азанкура был привычен к жестокости и смерти, причем не только взрослых сильных мужчин, но и всех подряд от мала до велика, кого захватывали и перемалывали беспощадные жернова войны. А потому гибель какой-то там женщины и двух её детей не представлялась ему чем-то особенно жутким и из ряда вон выходящим и ему и в голову не приходило проявлять к маркизу какое-то излишне явное сочувствие и сопереживание. И как следствие, если выпадал случай, он общался с маркизом легко и непринужденно, стараясь поддерживать с ним ровные по возможности приятельские отношения.
Вот и сейчас, столкнувшись с ним в галерее, граф Ливантийский поспешил завести легкомысленный разговор, а затем и спросить совета как ему вести себя с нерадивыми подрядчиками, затягивающими возведение новых казарм на совершенно безбожные сроки. Маркиз же в свою очередь, прекрасно зная, что молодой граф на данный момент главный фаворит королевы и возможно в будущем одна из самых влиятельных персон королевства, также старался навести мосты и всячески упрочить дружеские отношения с этим человеком. Он размышлял так: даже если ветер в сердце их прекрасной королевы завтра поменяет направление и у неё появится новый фаворит, вполне может статься что славный герой Азанкура удержится на своей высокой должности и в будущем даже сможет упрочить своё положение, если проявит достаточно сноровки, проницательности и политической мудрости. И пусть сейчас и не кажется, что командор обладает хоть какой-то мудростью, совершенно очевидно, что сбрасывать его со счетов ни в коем случае нельзя. Это неразумно. И потому де Сорбон с удовольствием беседовал с командором и даже отчасти польщенный что он обратился за советом именно к нему, искренне старался помочь.
В каком-то моменте беседы, Шон Денсалье, как ему представлялось изящно, повернул разговор к живописи, а затем и к портрету короля Джона.
– Знаете, маркиз, я слышал король на этой картине совсем не похож на себя. – Шон заговорщически улыбнулся. – Вроде как художник слишком приукрасил действительность. Вы так не считаете?
Анутан де Сорбон ответил довольно равнодушно.
– Мне трудно об этом судить, дорогой граф. Я видел Джона Вальринга только мальчиком и безусым юношей, после этого я уехал в Италию и вернулся обратно несколько лет спустя после его смерти.
Шон усмехнулся.
– Как странно. Такое чувство что из тех, кто сейчас при дворе никто, за исключением Её Величества, не знал короля Джона лично. Ведь прошло всего одиннадцать лет.
Маркиз пожал плечами.
– Мне думается в этом нет ничего странного. Люди короля ушли вместе с королем. Обычное дело при смене монархов. Её Величество Мария-Анна не слишком хорошо знала прежний двор и постепенно заменила его новым. – Антуан улыбнулся. – Вот и вы ведь, Шон, из новеньких, так сказать человек королевы. Прошу вас только не обижайтесь.
– Да что вы, маркиз, на что мне обижаться. Я действительно человек королевы и лишь благодаря ей занял пост Верховного командора.
Королевский секретарь кинул на собеседника быстрый пронзительный взгляд, слегка удивленный такой его откровенностью.
– Просто несколько удручает то как коротка человеческая память, – задумчиво продолжил граф. – Я слышал, что Джон Вальринг был хорошим королем, отважным и великодушным. А его так быстро забыли.
– Что поделаешь. Болезнь обрекла его на смерть в расцвете лет, перечеркнув его жизнь. Об этом горько вспоминать. Но хвала Господу он успел жениться на прекрасной женщине и родить наследника.
– Хвала Господу, – согласился граф.
– Ну а если вы уж так интересуетесь королем Джоном, то я могу посоветовать вам обратиться к Филиппу дю Тьерону, герцогу Майеннскому, он сейчас проживает в своем замке в Альдене. Он был канцлером при короле Джоне, а также его учителем и наставником, когда король был юношей. Уж он, поверьте, знает всё о Джоне Вальринге. Он знал его от рождения до смерти и горше других переживал его преждевременный уход. Однако должен вас предупредить что у него вышла сильная размолвка с нашей королевой, в результате чего она вынуждена была удалить его от двора. Поэтому не стоит упоминать его имя в присутствии Её Величества, она не слишком благосклонна к бывшему канцлеру.
