Евгений Викторович Донтфа
Что мне сказать тебе, Мария-Анна
– Я вдруг подумала, что это как-то странно, что вы не понимаете о ком, идет речь.
– Почему, Ваше Величество?
– Разве в Сент-Горте у вас так много особых узников?
– Особых?
– Как начальник тюрьмы вы должны были быть уведомлены об особых правилах содержания одного из преступников. Ему запрещено вступать в контакт с кем-бы то ни было, он должен быть помещен в одиночное изолированное от всей тюрьмы помещение. И никто никогда не должен видеть его лица. Вы всё еще не понимаете о ком я говорю?
Маркиз несколько секунд молчал, силясь придумать какой-то выход. Скажи он что не понимает и королеве станет ясно что здесь что-то не так, что он ей лжет и что она предпримет дальше неизвестно, но в любом случае для него это не будет сулить ничего хорошего. Она не отпустит его.
– Теперь понимаю, Ваше Величество. Мой предшественник надлежащим образом передал мне все инструкции касательно содержания этого человека. Узник под номером двадцать девять. – Маркиз поклонился. – Я незамедлительно доставлю его сюда. С вашего разрешения.
И он уже почти развернулся чтобы уйти, но Мария-Анна остановила его.
– Нет, маркиз, останьтесь с нами. Пусть ваш бравый капитан приведет его сюда. – И не дав возможность начальнику тюрьмы что-либо сказать, королева посмотрела на Бруно и громко сказал: – Узник номер двадцать девять, капитан. Я хочу его видеть. Отправляйтесь.
Капитан Бруно, снова окрыленный и взволнованный тем что королева не только лично обратилась к нему, но и назвала его "бравым" незамедлительно бросился исполнять поручение.
Альфонсо Ле-Сади, словно окаменевший смотрел куда-то в пол. Он изо всех сил пытался вообразить, как развернуться дальнейшие события и что его ждет. Но его мысли словно упирались в стену, он не знал что и думать.
– Ваше Величество, – медленно проговорил он, – теперь когда я знаю о ком идёт речь, должен вам сообщить, что этот человек последнее время сильно хворал и даже были такие моменты когда мы опасались за его жизнь.
– Это очень скверно, маркиз, – холодно произнесла королева. – Потому что жизнь этого человека принадлежит мне. Вы сделали всё от вас зависящее чтобы он поправился?
– Конечно, Ваше Величество. Но должен вас предупредить что длительное одиночное заключение и продолжительные хвори как мне кажется в некоторой степени повредили рассудок этого несчастного. Он иногда говорит странные вещи.
Королева едва заметно вздрогнула.
– Какие именно?
Маркиз пожал плечами.
– О том как он невыносимо страдает, о том как мучается его душа и тело, о том что кто-то там приходит к нему в образах палачей и нещадно истязает его.
Мария-Анна побледнела.
– Но ведь с ним запрещено разговаривать.
– Да я знаю, Ваше Величество. Но стражники, которые носят ему пищу и выводят на прогулки не раз говорили мне о его жалобах и я позволил себе несколько раз встретиться с ним и выслушать его. Поймите меня правильно мы опасались за его здоровье и даже жизнь. Ведь инструкции о его содержании как раз и требуют от нас чтобы он пребывал в добром здравии и ничто не угрожало его жизни.
Мария-Анна стиснула руки и посмотрела на графа Ливантийского.
Она хотела сказать ему что возможно понадобиться лекарь, лучший лекарь которого они только могут найти, но подумала о сыне и промолчала. За последнее время она возненавидела всех этих лекарей и целителей.
– Вы всё сделали правильно, маркиз. Сейчас, на данный момент, он в состоянии ходить и говорить?
Альфонсо замешкался и затем нехотя ответил:
– Насколько мне известно, да.
7.
Когда главные двери зала снова распахнулись и в них вошли капитан Бруно и двое солдат, ведущих под руки высокого худого узника в истрепанном линялом тюремном балахоне и с мешком на голове, Мария-Анна едва не задрожала. Теперь отступать некуда. Одиннадцать лет она не видела этого человека. Не только не видела, она хорошо постаралась выкинуть его из своих мыслей, из своего сердца, из памяти, из совести. Зачеркнуть его, стереть, растворить во времени. И вот сейчас он вернется. Настоящий призрак из прошлого.
Все молча наблюдали как солдаты вели, едва передвигающего ноги, узника. Метрах в четырех перед королевой стражники отпустили своего подопечного и тот застыл, неуверенно покачиваясь и переступая. Его голова свесилась на грудь и дырки в мешке глядели куда-то в пол.
Желая выказать своё рвение один из солдат, тот что повыше и пошире в плечах, ударил могучей дланью узника по плечу, принуждая его пасть ниц.
– На колени, каналья! – Рыкнул стражник. – Перед тобой твоя королева!
Мария-Анна едва не вскрикнула. Узник свалился как подкошенный и теперь слабо барахтался на полу, пытаясь кое как устроиться на разбитых больных коленях. Смотрел он по-прежнему куда-то вниз и не издавал ни звука.
Сердце Марии-Анны билось как молот, она смотрела на это жалкое вонючее существо у своих ног и не могла поверить что это тот к кому она так сильно стремилась.
Наконец совладав с собой, она подняла взгляд и произнесла ледяным тоном:
– Все вон!
Окружающие её мужчины с удивлением уставились на неё.
– Ваше Величество…, – начал было граф Денсалье.
– Все вон, – повторила Мария-Анна.
– Но Ваше Величество, – возмутился граф, – это недопустимо чтобы вы оставались наедине с этим негодяем. Бог знает на что он способен.
– Ваша забота очень трогательна, командор Шон. Но в данный момент я в ней не нуждаюсь. Идите!
Из-за её спины выступили могучие протикторы, давая понять что разговор окончен и приказ королевы должен быть исполнен.
Все остальные медленно потянулись к выходу.
– Лейтенант, останьтесь.
Командор Шон обернулся и недобро глянул на застывшего рядом с королевой Ольмерика.
Когда в зале осталось только трое человек, Мария-Анна тяжело вздохнула и произнесла:
– Лейтенант, вы сейчас тоже уйдете. Но прежде снимите эту мерзость с его головы. Однако прошу вас не смотрите на его лицо. Вам это ни к чему.
Ольмерик наклонился над узником и некоторое время повозился, расстегивая застежку на его шеи и освобождая его голову от черной мешковины. Затем, не оглянувшись, он также последовал к выходу.
Мария-Анна почти хотела зажмуриться, но не смела. Она во все глаза глядела на узника. Тот всё так же смотрел вниз и под свалявшимися длинными седыми космами разглядеть его лицо было почти невозможно.
Тощий словно иссохший, босой, косматый, заросший, грязный, болезненно бледный, в отвратительном сером балахоне и каких-то нелепых широких портах, этот человек производил гнетущее впечатление. И Марии-Анне невыносимо остро хотелось как можно скорее поглядеть ему в лицо, в его глаза, чтобы узнать безумен он или нет. Но для этого надо было повелеть ему поднять голову и убрать волосы, а найти в себе силы заговорить с ним она не могла. В голове возникла мысль о том что вся эта поездка была напрасной тратой времени, что зря она послушала старую ведьму из Даргобурского леса, которая наверно также безумна как и этот узник. Но нет, дело было не только в этом. Мария-Анна отчетливо поняла что она просто боится посмотреть в глаза этого человека. Что она там увидит?
Она встала со стула, спустилась вниз и подошла к окну. Прекрасный вид на морские просторы немного успокоил её.
Она повернулась к узнику, сделал пару шагов к нему, собралась с духом и спросила:
– Ты можешь говорить?
"Могу ли я говорить? Наверно могу. Но о чем мне говорить? Всё о том же что и двенадцать лет назад?
Всё о том же.
Я люблю тебя, Мария-Анна – Сероглазая королева сиреневых горных долин, сотканная из сладко-терпких ароматов лаванды и чабреца, лазури альпийского неба и морского южного ветра; беспокойная дочь веселого звездочета, жившего на вершине деревянной колокольни; странная девушка, мечтавшая уметь входить в огонь, ступать по битому стеклу и понимать звериный язык. Искал ли я спасения, искал ли я сокровища, искал ли я волшебные края, искал ли я свой путь к счастью – я всё нашел в тебе, Мария-Анна. И когда ты засыпала в моих объятиях, милая и доверчивая, я был властелином Вселенной, я мог зажигать небесные светила, сокрушать горы, усмирять океаны, управлять планидами и спокойно глядеть в лицо любой бездны. Я был бессмертен и вечен. Ты вышла из весеннего полумрака, прелестная и своевольная, и я посвятил тебе жизнь.
Я помню сладкий вкус твоих вишневых губ, я помню влажный свет твоих бездонных глаз, я помню свежий запах горных трав, вплетенный в водопад твоих волос. Я помню нежное сиянье твоей кожи и как сверкает Солнце на волосках пушка твоих ланит. Я помню заповедные изгибы и хмельные тропы твоей плоти и сумрак трепетный твоих бедер и радостный уют твоих ладоней.
И что мог бы я узнать о жизни, если бы не знал тебя, моя Мария-Анна? Что мог бы я понять о сокровенных тайнах бытия, если бы однажды мои глаза не встретились с твоими? Одна лишь ты открыла мне что всех путей земных предназначенье – искать и находить чудесные сокровища любви. Моя Мария-Анна, я люблю тебя. И все минуты что я провел с тобой – бриллианты в памяти души моей. И если бы я мог прожить еще семнадцать жизней, я каждую из них всю без остатка отдал бы тебе. Я окрылен, я освящен, я вдохновлен твоею несравненной красотою. Любой твой жест, твой взгляд, улыбка, грусть во мне рождают музыку творенья. В твоих глазах, губах, руках, движеньях я вижу откровения Небес. Ты целый новый дивный мир, который открываю каждый день и где иду от счастья пьяный заветною дорогой пилигримов. Моя Мария-Анна, моя королева, для тебя бьется моё сердце и дышит моя грудь. И всё будет как ты пожелаешь. Паду ли я во прах земной, смешавшись с придорожной грязью или воссяду на престол Царя царей, всё это будет для тебя и о тебе. И знаю я что я неуязвим пока в твоих глазах я отражаюсь.
О глупый и наивный разве знал я до тебя что есть любовь такое.
Моя Мария-Анна.
"
Так и не дождавшись ответа, Мария-Анна приблизилась к застывшему в жалкой позе узнику. Она остановилась буквально в метре от него, завороженно разглядывая его убогое одеяние, какие-то странные звездообразные сгустки шрамов на его предплечьях и изуродованные ногти. Она просто отказывалась верить что перед ней тот же самый человек, которого она встретила пятнадцать лет назад чудесным весенним вечером в одной из горных долин, напоенных сладким ароматом лаванды. Тот был статный, сильный, гордый, высоколобый, с красивыми тонкими губами, с большими яркими зелеными глазами, в которые казалось нельзя было насмотреться. И он был старше её всего лишь на семь лет. А это какой-то древний изможденный старик.
– Ты можешь говорить? – Звенящим голосом повторила она.
– Могу, – глухо, куда-то в пол ответил Гуго Либер.
Мария-Анна нервно потерла свой лоб.
– Ты… ты знаешь кто я такая?
Узник едва заметно пожал плечами.
– Королева, – равнодушно ответил он.
Она снова захотела приказать ему посмотреть ей в глаза и снова испугалась. "Проклятая ведьма", с тоской подумала она. Но мысль о больном Роберте и о той безумной надежде что вселила в неё старая Риша, заставила её продолжать.
– Я пришла чтобы увидеться с тобой. Я хочу…, – но не в силах вынести эту недосказанность, она почти вскрикнула: – Господи, ты помнишь меня или нет?!
– Я помню тебя, Мария-Анна, – ответил Гуго Либер и, подняв голову, посмотрел ей в глаза.
Мария-Анна отшатнулась. Это был страшный взгляд. Пустой и тяжелый, и только в самой-самой его глубине пылало пронзительное пламя ярости и горечи. Страшный взгляд из-под свалявшихся косм, словно через щели забора, страшный взгляд поблекших словно подернутых пеленой глаз с пожелтевшей склерой, страшный взгляд с изможденного худого грязного заросшего лица с растрескавшимися бесформенными губами, с какими-то красными пятнами на лбу, с засохшими желтыми выделениями вокруг глаз, с маленькими язвочками в уголках губ. Это было невыносимо. И когда мужчина отвернулся и снова уставился в пол, Мария-Анна почувствовала облегчение. Но в тоже время теперь никаких сомнений не осталось – это тот самый человек, на встречу с которым она так спешила. Человек, который, по его словам, без памяти влюбился в неё в том самый весенний вечер. Без памяти и навсегда.
Мария-Анна постаралась взять себя в руки и выкинуть из головы все эти воспоминания о чудесных весенних вечерах, запахах лаванды, больших зеленых глазах и любви навсегда. Любовь навсегда завершилась около одиннадцати лет назад, когда она отправила этого человека в Сент-Горт, где он должен был провести остаток своих дней в каменном подземелье с мешком на голове. Она вернулась на возвышение и медленно опустилась на стул. Она потерла ладони, готовясь к следующей фразе.
– Я решила освободить тебя. Ты получишь полную свободу и определенную сумму денег. Но с одним условием. Ты отправишься в Новый Свет. Ты ведь всегда хотел побывать нам. Ты сядешь на корабль, отплывающий в Новый Свет и покинешь Старый. – Она сделал паузу. – Навсегда. – Еще одна пауза. – И естественно никто никогда не должен узнать кто ты такой. Что скажешь?
Гуго поднял голову и посмотрел на прекрасную женщину, сидящую над ним. Он смотрел долго и пристально. Марии-Анне стало не по себе. Она даже не хотела пытаться представить себе что чувствует этот человек. Ибо сделай она так и она ни за что не поверит, что он сможет когда-нибудь простить её. А только это, как заверила её старая Риша, может принести исцеление Роберту. Искреннее прощение человека, которого она предала и обрекла на непрестанные страдания до конца его дней.
– Что тебе нужно от меня? – Наконец спросил он.
– Мне нужно твоё прощение.
Гуго явно был удивлен. Он даже поднял руку и отодвинул с лица волосы, чтобы яснее видеть королеву.
– За что же именно ты просишь у меня прощения? – Спросил он почти с усмешкой.
Мария-Анна ощутила на миг раздражение. Она уже давным-давно отвыкла от подобного обращения.
– За всё, – тихо и твердо сказала она.
– За всё? – Гуго подумал о маркизе Ле-Сади и его "чайной комнате". – За всё…
Очень медленно, с трудом, с хрустом в ногах, как древний старик, упираясь в колени, он поднялся с пола. Мария-Анна нервно отпрянула назад, прижимаясь к спинке стула. Нет, она не боялась, что Гуго Либер может наброситься на неё и причинить ей какой-то физический вред. В это она не верила. И если бы её спросили почему она в это не верит, она к своему изумлению ответила бы что наверно из-за той любви, которую он когда-то испытывал к ней. Огромной любви. Так ей казалось. Или ему. И хотя вне всяких сомнений от самой этой любви давно не осталось и следа, какая-то память о ней конечно же всё еще живет в надломленной покалеченной душе этого человека. По крайней мере Мария-Анна надеялась на это, пусть даже и не осознанно.
Но Гуго и не думал к ней приближаться, он направился к окну и долго с невыразимым томлением смотрел на сверкающее море, пристань, лодки, корабли, горизонт. Всё это снова могло стать частью его жизни. Море и горизонт вместо вонючего сырого подземного каменного мешка, куда не проникал ни один луч дневного света. Он повернулся к королеве.
– Что же, мне достаточно просто сказать, что я прощаю тебя и ты позволишь уплыть мне в Новый Свет?
Мария-Анна отрицательно покачала головой.
– Нет, этого не достаточно.
– Что же еще?
– Ты должен простить меня по-настоящему, искренне, всею своей душой.
– Как же ты сможешь это узнать? – Отстраненно проговорил он.
– Очень просто. Тогда мой сын исцелится.
– Что?
– Роберт умирает. Но если ты простишь меня, простишь меня искренне, в самой глубине твоего сердца и после этого поцелуешь моего сына, освящая его силой этого чистого прощения, болезнь оставит его. Так мне сказала одна мудрая женщина.
Гуго задумчиво смотрел на неё.
– Неужели ты в это веришь?
Мария-Анна холодно взглянула на него и ответила:
– Мне больше не во что верить. Всё остальное я уже испробовала.
Гуго проковылял обратно и встал перед королевой. Их разделяло не более полутора метров.
– Но если мальчик не исцелится, – тихо сказал он, – ты снова вернешь меня обратно в Сент-Горт?
Мария-Анна смотрела ему прямо в глаза. И это было так странно. Она больше не видела перед собой грязного худого заросшего старика в жалком тюремном балахоне, это снова был тот самый человек, тот самый мужчина, который когда-то давно увёз её из горной долины, заросшей лавандой, чабрецом и дроком в головокружительный сверкающий мир столицы этой страны. И она почувствовала облегчение, почти что радость от того что он снова рядом с ней. Он единственный кто знал о ней всё, всё что только может знать один человек о другом. Он знал кто она такая, откуда пришла, где её родной дом. Он знал на что похожи её мысли, какие мечты волновали её сердце, какие тайны она скрывала от мира. Он видел её весёлой и пьяной, не прилично хохочущей, исполняющей дерзкие соблазнительные танцы, он видел её сердитой и истеричной, плачущей и ворчащей; он видел её счастливой и ветреной, радостной и бурлящей, он видел её уставшей и больной, трясущейся в лихорадке, мучающейся тошнотой и поносом; он видел её в самых неописуемых и забавных нарядах, в бесценных туалетах, в простых сарафанах, в походных костюмах и в нижнем белье; он видел её абсолютно нагой, вспотевшей, трепещущей, задыхающейся от страсти, истомы и наслаждения. Он знал истинный смысл каждого её жеста, знал значение каждого её взгляда, он знал каждую родинку на её теле, знал на вкус её дыхание и слюну, знал как пахнут её волосы и её кожа. Он входил в самые сокровенные глубины её тела и души и видел самые вышние и самые подлые движения последней. Он тот перед кем она могла быть самой собой, точно такой какая она есть, без малейшей надобности изображать из себя кого бы то ни было, словно .... словно перед Богом.
– Нет, – сказала она. – Ты будешь свободен в любом случае. И уплывешь в свой Новый Свет, где, я надеюсь, обретешь своё счастье.
Она пронзительно глядела на него, уверенная что он несомненно думает о том, что всё это конечно же ложь. Разве он может верить ей? После того что она сделала с ним, поступила с любимым человеком так как не поступают и со злейшим врагом. И снова она почувствовала себя так будто кто-то проводит куском острого стекла ей по сердцу, также как когда на неё смотрела старая Риша, как ей казалось с нескрываемым презрением, словно она и не человек вовсе, а некая скользкая извивающаяся гадина.
Но Гуго лишь качнул головой, принимая её обещание, и спокойно произнес:
– Благодарю. – Он помолчал и затем глухо добавил: – Моя Сероглазая королева.
У Марии-Анны моментально вспотели ладони и задрожали пальцы, она ощутила как румянец заливает ей лицо.
– Не надо, – тихо попросила она. – Не называй меня так. Это… Не нужно этого.
– Хорошо, – всё так же спокойно сказал Гуго. И после некоторой паузы спросил: – Роберт сейчас где?
– У себя, в Фонтен-Ри, он почти не может двигаться из-за боли и лихорадки.
– Значит ты повезешь меня в столицу?
Мария-Анна утвердительно качнула головой.
– Тогда, прежде чем мы покинем Сент-Горт, я хотел бы попросить у тебя кое-что.
– Что?
– Мне нужна жизнь начальника тюрьмы.
Брови королевы взметнулись вверх.
– Он что-то сделал тебе? – Её осенило. – Эти шрамы на твоих руках? И ногти?
– Он сделал очень многое. И не только мне. Ты…, – Гуго замялся, ему было неприятно что-то просить у этой женщины, – согласна?
Мария-Анна чуть помолчала, почти с любопытством вглядываясь в лицо стоявшего перед ней мужчины. Затем равнодушно пожала плечами и сказала:
– Его жизнь для меня ничего не значит. Пусть будет как ты хочешь.
– Благодарю. Но боюсь сам я слишком слаб и разбит и не сумею удержать в руке меч. Пусть один из твоих протикторов сделает это, когда я дам ему знак.
Мария-Анна поднялась со стула и спустилась по ступенькам, подойдя к Гуго почти вплотную.
– Да будет так, – объявила она. – Возьми это и завяжи себе лицо, чтоб остались только глаза. – Она протянула ему черный шелковый платок.
– Прости, у меня болят руки, пальцы плохо слушаются. Не могла бы ты сама?
И снова она почувствовала, как кровь приливает к щекам. Что если он делает это специально? Что если он хочет чтобы она прикоснулась к нему?
– Хорошо. Повернись.
Завязав платок на нижней части его лица, она сказала "жди здесь" и направилась к парадному входу.
– Лейтенант! – Громко позвала она, уверенная что тот, как и полагается, стоит на страже с той стороны дверей.
Ольмерик тут же вошел в зал.
– Приблизьтесь, – велела она.
Молодой мужчина подошел ближе.
– Еще!
Ольмерик, не выказывая ни малейшего удивление, подошел к ней вплотную. Рядом с королевой он казался почти гигантом.
– Наклоните голову.
Мария-Анна некоторое время шептала ему что-то в ухо, указала на застывшего в другом конце зала узника, сказала что-то еще и закончив, пристально поглядела ему в глаза.
– Всё ясно?
– Да, моя госпожа.
Уголки её губ чуть изогнулись в слабой усмешке. Ей нравилось это обращение. Протикторы никогда не называли её "Ваше Величество", а только "моя госпожа". Так повелось издревле. И в этом обращении было что-то невероятно надежное, словно бы квинтэссенция самой верности, оно всегда вселяло в неё уверенность что всё будет именно так как она повелела.
– Пусть остальные вернутся в зал, – приказала она и направилась обратно к трону.
8.
Командор Шон, Альфонсо Ле-Сади, капитан Бруно, его солдаты, приближаясь к трону, с любопытством глядели на высокую фигуру узника, гадая о том что же здесь произошло между ним и королевой. Впрочем, маркиз глядел не столько с любопытством, сколько с тревогой, но ему показалось что ничего страшного не случилось. Ему трудно было поверить, что в этих уже родных для него стенах, в этом ставшим для него таким привычным, знакомым до мелочей, домашнем помещении ему действительно может что-то по-настоящему угрожать. И он позволил себе надеяться, что всё обойдется, успокаивая себя такой мыслью, что даже если Гуго что-то и рассказал королеве, она конечно не поверила ему, сочтя всё это болезненным бредом.
Двое протикторов заняли свои места за спиной королевы. Лейтенант Ольмерик же встал рядом с узником.
Королева обвела собравшихся вокруг неё мужчин сумрачным взглядом и объявила:
– Этого человека я забираю с собой в Фонтен-Ри. Приближаться к нему могу только я и протикторы.
По лицу Шона Денсалье промелькнуло явное недовольство, но он ничего не сказал. Он начал свыкаться с мыслью что этот узник чем-то очень важен для королевы.
Мария-Анна встала со стула и спустилась вниз. Она приблизилась к Альфонсо и с улыбкой сказала ему:
– Надеюсь, маркиз, вы не слишком огорчены что мой визит оказался столь не продолжителен?
– Признаться, конечно же огорчен, Ваше Величество, – льстиво произнес Альфонсо, всё более и более уверяясь что ему ничего не угрожает, а потому приходя во всё более и более приятное расположение духа. – Но в любом случае мы были чрезвычайно счастливы видеть вас здесь, Ваше Величество. Пусть лишь на краткий миг, но ваша несравненная красота озарила наши сердца и наполнила невыразимым восторгом наши души.
– Я рада слышать это. Что ж, прощайте, маркиз.
– Ваше Величество, – Альфонсо низко церемонно поклонился.
Мария-Анна направилась к выходу, но вдруг остановилась и обернувшись, добавила:
– Да, чуть не забыла, маркиз. Этот узник под номер двадцать девять, просил у меня позволения сказать вам пару слов на прощание. Да будет так. – И она сделала знак Ольмерику.
Тот, грубо взяв Гуго за плечо, подвел его к маркизу, поставил перед ним, после чего отошел куда-то за спину начальника тюрьмы.
Альфонсо смотрел в глаза узника спокойно, с легкой усмешкой. Он готовил себя к тому что тот возможно скажет сейчас что-то неприятное или даже дерзкое и надо будет принять это снисходительно, с достоинством, ни в коем случае не уронив себя в глазах своих подчиненных – капитана Бруно и его солдат.
А узник смотрел на своего мучителя задумчиво и как будто даже отстраненно. Всё было так необычноF, еще вчера он так яростно ненавидел этого человека и с разрывающим сердце отчаяньем думал о том сколько лет еще будут длиться эти пытки. И снова, и снова из глубины души выступало мрачное тяжелое желание прекратить всё это, закончить свою несчастную жизнь. А сегодня уже он может закончить жизнь этого гнусного палача, но почему-то это не приносит такой уж восторженной радости. Но конечно это нужно сделать, хотя бы ради тех, кто остается здесь, в Сент-Горте. Но еще одна мысль не давала ему покоя: кого он должен больше ненавидеть: этого кровожадного любителя чая или ту, которая сделала так чтобы всё это случилось.
– Вы помните, ваша милость, как я сказал вам что никогда не смогу простить вас? – Спросил Гуго.
По лицу маркиза промелькнуло удивление. Он отрицательно покачал головой. Не потому что не помнил, но не хотел признавать этого перед королевой.
– И знаете, действительно не могу. Даже сейчас. Когда для вас уже всё кончено.
– О чем это ты?
– Прощайте, маркиз. – Гуго махнул правой рукой.
Ольмерик вынул свой меч и быстро и умело вонзил его сзади в шею Альфонсо Ле-Сади. Маркиз вздрогнул, забулькал, захрипел, задергался. Клинок вышел у него из горла, обдав кровью стоявшего рядом узника. Капитан Бруно и солдаты окаменели от ужаса, наблюдая распахнутыми донельзя глазами за жестоким умерщвлением своего начальника.
Одним рывком Ольмерик освободил меч и большое тело маркиза грузно и отвратительно осело на мраморный пол к ногам Гуго Либера.
Королева несколько секунд разглядывала труп маркиза, после чего подняла глаза на Бруно и объявила:
– Капитан, маркиз Ле-Сади смещен со своего поста и до прибытия его приемника, вы назначены исполняющим обязанности начальника тюрьмы.
После чего отвернулась и направилась к выходу. Граф Ливантийский и двое протикторов последовали за ней. Ольмерик подошел к Гуго и подтолкнул его в нужном направлении.
Оторопевший, совершенно сбитый с толку капитан Бруно и двое его солдат остались одни, всё также безмолвно и растерянно глядя на оставленного им мертвеца.
9.
Теперь в экипаже королевы, кроме неё самой и её Первой фрейлины находился ещё и некий никому неизвестный мужчина. Он сидел, прижавшись к стенке кареты, с повязкой на лице, завернувшись, поверх всё того же тюремного балахона, в плащ, выданный ему Марией-Анной из своего багажа, и беспрерывно глядел в окно. Луиза Бонарте, сидевшая с ним на одной скамейке, но у противоположной стенки, вся изнемогала от любопытства. Во время посещения королевой тюрьмы Сент-Горт, Луиза оставалась внизу, на пристани возле корабля. Она ничего не знала о том что случилось в самой тюрьме и зачем вообще королева посещала её. Но обратно она вернулась в компании этого странного незнакомца и теперь не отпускала его от себя ни на шаг. Луиза просто терялась в догадках кто это может быть и почему ему вообще позволено сидеть с королевой в одной карете – честь, которой удостаивались лишь единицы. По его внешнем облику, по его ужасному одеянию, по его физическому состоянию Луиза, конечно, поняла что это один из узников Сент-Горта, но тогда тем более что он тут делает. Если он преступник, может даже разбойник и убивец, думала девушка, то как же можно было допустить чтобы он оставался наедине с королевой без пригляда её верных протикторов. Ведь здесь, внутри кареты, королева практически беззащитна против любого его злодейства. Значит, заключала, Луиза он никакой не злодей и королева ему полностью доверяет. И любопытство девушки разгоралось с новой силой. Спрашивать у самой Марии-Анны, да еще и в присутствии самого предмета её вопроса, она естественно не решалась. Неожиданного союзника в разгадывании этой тайны она нашла в лице графа Ливантийскго. На коротких остановках, когда им выпадала возможность переговорить, граф вместо своих привычных докучливых неуклюжих попыток заигрывания расспрашивал Луизу о том как ведет себя незнакомец и о чем он беседует с королевой. И девушка с некоторой даже долей ревности поняла что это ему сейчас гораздо интереснее чем её собственная персона. Но рассказывать было нечего. Незнакомец всю дорогу смотрел в окно и ничего не говорил. В свою очередь она пыталась выпытать все детали того что происходило в Сент-Горте. Однако граф, всегда по отношению к ней такой милый, уступчивый и услужливый, на этот раз отвечал весьма неохотно. Всё что Луиза узнала это то что этот человек действительно один из узников тюрьмы и его имя Гуго Либер. Но имя, как хмуро заметил граф, скорей всего полностью вымышленное.
В карете Луиза время от времени исподтишка разглядывала своего соседа, пытаясь понять кем бы он мог быть. На одном из ухабистых участков дороги, когда карету сильно тряхнуло, Луиза не удержалась и повалилась прямо на него, ткнувшись головой ему в плечо.
– Простите, сударь, – пробормотала она, торопливо возвращаясь на своё место. При этом она почти рефлекторно на секунду скорчила гримаску отвращения. Она конечно с самого начала чувствовала тяжелый неприятный запах застарелого прокисшего пота исходящий от мужчины, но теперь, на миг прижавшись к незнакомцу вплотную, она ощутила его особенно остро.
Почувствовав что мужчина смотрит на неё, Луиза зарделась и опустила глаза. Она никак не решалась посмотреть ему прямо в лицо. Тем более что большую его часть скрывал черный шелк. Ей пришло на ум что возможно под платком что-то уродливое. У неё даже мелькнула мысль о проказе и она буквально вжалась в деревянную стенку, пытаясь максимально отдалиться от неприятного незнакомца.
Гуго повернулся к сидящей напротив Марии-Анне и сказал по-испански:
– Кажется я вызываю отвращение у твоей фрейлины. Или она меня боится.
Луиза, впервые услышав голос незнакомца, вздрогнула. Она конечно узнала испанскую речь, но смысла слов не понимала. "Испанец!", с тревогой подумала она. Но затем решила что нет, многие на юге говорят на этом языке, а в его облике ничего испанского нет, скорей он даже больше похож на северянина.
Мария-Анна усмехнулась и, тоже по-испански, ответила:
– Ничего, переживет. В любом случае ей полезно будет понять, что в мире есть и неприятные мужчины, а не только такие как наш красавец командор.
Гуго усмехнулся.
– Ты никогда не умела делать комплименты.
Мария-Анна улыбнулась.
– Просто мне никогда это не было нужно.
Луиза, замерев как мышка, исподтишка наблюдала за этой короткой беседой на чужом языке. Она увидела улыбку королевы, очень искреннюю и естественную и решила что видимо этот мужчина какой-то её старинный друг. Так могут улыбаться только другу. Или… Но благовоспитанная Луиза Бонарте не позволила себе закончить эту мысль. Увидев что королева смотрит на неё и смотрит вполне благожелательно, девушка осмелилась спросить:
– Ваше Величество, ваш друг не говорит на нашем языке?
Мария-Анна снова улыбнулась.
– Нет, Луиза, наш друг, – она сделала особенное ударение на этих словах, – говорит на нашем языке. Но тебе, как и всем остальным, запрещено с ним разговаривать. И вообще, знаешь, я думаю тебе лучше проделать оставшуюся часть пути до Фонтен-Ри верхом. Сейчас ты в этой карете ни к чему.
